Толстый сборник

Гром решался на такое уже несколько недель тяжёлой борьбы с самим собой. Но, как говорилось: то, что было в постели, из спальни выходить не должно. — Если ты… меня, — Игорь сглотнул, не зная, как правильно подобрать слова и попросить о подобном. Ему было стыдно, неловко, но вместе с тем подключалось майорское любопытство, и Гром наконец решился. — Я хочу, чтобы ты сел мне на лицо и я пососал твои яйца, — Игорь заалел. — Ох… — Сергей прикусил губу, крепче сжимая в кулаке ткань халата, оглядывая майора с ног до головы. Смело. Очень. Даже для него. Особенно для него. А значит, Разумовский не имел права отказать. Да и не хотелось. — Хорошо, да, — Кивнул сам себе Сергей, убирая чёлку с лица резким движением. Он бросил взгляд по сторонам, проводя быстрый анализ, после чего прошел к дивану, по пути чуть не запнувшись пару раз о воздух. Ноги словно наполнились ватой, пропитанной спиртом, горючей и тяжёлой, вспыхнет — только спичку поднеси. — Полагаю, на диване будет удобнее всего. — Сережа, чувствуя, как голова становится совсем лёгкой от поступающего к щекам жара, упёрся коленом в диван. Он нервно схватился за пояс халата, стоя в полуобороте к Игорю, развязывая узел подрагивающими от предвкушения пальцами.— Как… как именно ты хочешь? В каком… положении? Гром медленно приблизился. Его внутреннее волнение выдавали покрасневшие скулы и натянувшиеся джинсы. — Сейчас, — пробормотал он, скидывая куртку с кепкой на ковëр и присаживаясь на колени, оказываясь на одном уровне с пахом Разумовского. Игорь посмотрел снизу вверх, и в его глазах полыхало пламя, похлеще того, которым очищал Питер Чумной Доктор. Гром сам стянул с Сергея штаны, обнажая полоску удобного нижнего белья, на котором вырисовывался полувставший член Разумовского. Игорь сглотнул, чувствуя, как в его волосы опустились дрожащие руки. Он ненадолго прикрыл глаза, глубоко вдыхая, но это не помогло унять взволнованного предвкушения. Рот Грома наполнился слюной при мысли, что вот сейчас он осуществит то, о чëм мечтал уже так долго и лишь сейчас решился попросить вслух. Игорь спустил штаны Сергея до щиколоток и потянул за боксëры, слушая отяжелевшее дыхание своего парня. — Я хочу слышать, как ты стонешь. Хорошо, Серëж? — Гром поцеловал обнажëнный член во влажную головку и дëрнулся, когда пальцы Разумовского сжались, чувствительно потягивая короткие волосы. Сергей простонал, откинув голову назад, резко дёргая кадыком. От одной мысли о том, что будет дальше, пальцы чечётку выбивали, и слюны становилось столько, что можно было захлебнуться. — Д-да, конечно, Игор-р-рь…— Он охнул, чувствуя, как язык с нажимом провел по уздечке нарочито медленно. Сережа с усилием опустил красное лицо, спешно моргая, чтобы не утонуть окончательно, зацепиться за детали, за воздух, за Игоря, оставаясь в реальности. Всё ещё опираясь на диван коленом, Разум прикусил губу, медленно, на пробу, попытавшись качнуться вперёд, повел тазом, проверяя границы дозволенного, считывая их по хватке на бедрах. Голос его стал ниже, бархатней и строже, когда он, наклонившись, тихо, но удивительно четко (даже для себя) произнес, почти мурлыча: — Но ты тоже должен мне кое-что пообещать, Игор-р-рь… Гром почувствовал, как дрожь прошлась по всему телу от бархатного низкого голоса с рокочущими нотками. Игорю казалось, что он сможет сделать всë, о чëм бы его ни попросил Разумовский. Гром сильнее заглотнул возбуждëнный член и промычал в качестве согласия, мягко массируя бëдра Сергея. Дикое возбуждение волнами накатывало снизу живота, растекалось по груди и подталкивало вылизывать член, обсасывать яички и наслаждаться стонами, которые вырывались из уст Разумовского. Гром начал размашисто отлизывать своему парню, ожидая узнать, что ему предстоит сделать. Разум мурлыкнул, мягко царапнул коротко стриженный затылок, массируя, исподволь жалея, что Гром только-только начал отращивать волосы (не схватиться толком), понукая взять ещё глубже, до самого основания и инстинктивно сжимающегося горла. Свободная рука провела от чужих припухших губ по кромке челюсти к уху, и вниз, по шее, следуя выемки боковой мышцы, вызывая мурашки. Пальцы, самыми кончиками, подушечками, аккуратно скользнули ещё ниже, поглаживая мерно адамово яблоко, тихонько царапнул кромкой ногтя до невидимой розовой полосы, мгновенно утихшей на смуглой коже в слабой замене прикусить кадык зубами, глухо рыча. «‎Моё-моё-моё!» — Бесновалось в черепе пульсом. Разум зарычал, делая следующую фрикцию чуть глубже и резче, отчего Игорь засопел носом, замирая на пару секунд, чтобы не подавиться. Сережа, извиняясь, провел пальцами по скулам, виновато улыбаясь. «‎Наш-ш-ше-е-е», — исправило подсознание. Разум кивнул, а после хмыкнул и облизал собственные губы, произнося с рычащими нотками: — Обещай, что только этим всё сегодня не закончится. Игорь согласно мыкнул, не отрываясь от своего занятия и подталкивая Сергея к дивану. Умостившись, тот развëл ноги шире и приподнял голову Игоря, заставляя взглянуть на себя и ответить. — Обещаю, Серëжа, — Гром вытер капельку предъэякулята, смешанного со слюной, тонкой струйкой протянувшейся к нему от горячего члена Разумовского. — Это только начало, — он почувствовал, как разжались пальцы, но вместо того, чтобы продолжить своë занятие, он тяжело поднялся с затëкших колен и начал расстëгивать свои джинсы, не сводя голодного взгляда с Сергея. Ему хотелось видеть страсть в глазах важного для него человека, который так нравится многим людям, но смотрел лишь на Грома прямо сейчас. Только на него, едва не царапая обивку дивана пальцами, судорожно облизывая губы и не сводя потемневших глаз с Игоря. Сергей прикусил губу раз, второй… От слюны, от голода та постоянно выскальзывала, только наливаясь цветом. Он чувствовал, как у него расширялись зрачки, именно чувствовал. В такие моменты мир из огромного, многоуровневого состояния связей и возможностей сокращался до болезненно- яркой в своей четкости картинки, в центре которой всегда был Гром. Его Гром. Сережа, сначала было прижавший одну ногу к груди, отвел её в сторону, раскрываясь. Кончики пальцев исподволь, манерно и еле ощутимо, пробежались по поджавшемуся животу вдоль одной из венок, пока сам Сережа пожирал майора взглядом. Когда-нибудь он его нарисует, обязательно! Это просто кощунство — не оставить в памяти мира это совершенство, принадлежащее только ему. Гром избавился от джинс, откладывая, а вслед за ними в кучу одежды полетела футболка, потная за день. — Чëрт, — выдохнул Игорь и перешëл на извиняющийся тон: — Мне бы помыться, а то я весь день по городу мотался. Сергей моргнул и, откидывая голову в стоне, рассмеялся. Посмотрел ласково, протягивая Грому руку. — Игорь… — Но едва тот за неё взялся, он сменил улыбку жадным оскалом, и в следующую секунду охнувший майор уже лежал, припечатанный к дивану, а Разумовский фыркал ему в живот, вылизывая пресс. Генетическая совместимость у них наверняка была высокой, потому что Сережа от одного его запаха каждый раз дурел неимоверно. — Не надо ничего. Господи, какой же ты вкусный, так бы всего тебя и вылизал… — Пробормотал под нос Сергей, добавляя к языку губы и зубы, пробуя кожу на вкус. Гром не лукавил, но оба знали, что майор не уходил из управления, не приняв душ: всякое бывало по работе, и такое точно не надо было тащить в дом. Другое дело, что одежду на смену Игорь периодически брать забывал, да и по пути домой умудрялся ввязываться в приключения. Сережа вспомнил, как Гром напугал его сегодня с очередным внезапным захватом подозреваемого. Разумовский рыкнул, прикусывая подвздошную косточку, одновременно выводя большим пальцем круги на другой. — Я когда-нибудь прикую тебя к кровати, чтобы ты не лез не свои дела, Гром. Игорь охнул, отчего его живот дрогнул. — Твои матримониальные планы меня пугают, — со смешком признался майор, запуская руку в прекрасные огненные волосы своего любимого, который сладко простонал, вызывая мурашки, пробегающие по низу живота. Игорь нетерпеливо поëрзал, закидывая длинные ноги на плечи Разумовского. У него внутри тугим узлом завязывались нетерпение, жажда и страсть, которые заставляли дëргаться от каждого касания, поскуливать от прикосновений. Игорь любил и нежного-милого, и горячего-острого на язык и поступки. Каждую грань он хотел ласкать и принимать в себя, порой врываясь с позволения, потому что только так было правильно, когда хотят оба. — Серëжа, пожалуйста… — не выдержав, прошептал Гром, моля о большем. Он никогда и ни перед кем не был настолько податлив, никому не хотел угодить так сильно, как Разумовскому. Этому совершенному парню, из-за которого Игорь безнадëжно пропадал каждый раз, заглядывая в синие омуты глаз, раскрывающих золото избранным. И лишь единицам золото не причиняло вреда, не уволакивало на дно, где Птица утилизировал всякого неудобного или опасного. — Что, хороший? — Сергей с улыбкой погладил Игоря по голени, придерживая его ногу на своем плече, одновременно облизываясь и зарываясь одной рукой между подушками, нашаривая необходимое. Не одному ему от близости начисто срывало голову, а потому после… достаточно рискованного первого раза он озаботился тем, чтобы минимальный необходимый набор был на всех жилых этажах в доступе вытянутой руки. Игорь всхлипнул, когда Разумовский чувственно царапнул его, вплотную подбираясь губами к паху, засопел, согнулся в три погибели, утянув Разумовского на себя. — Я хочу, чтобы ты выдрал меня, как девчонку, — шёпот его, горячечный и тихий, опалил не только ухо, но и нутро так сильно, что Разум зашипел, спешно схватил себя за мошонку, оттягивая её, чтобы не кончить в ту же секунду. Застонал коротко, гортанно, резко наклонился, целуя пораженного такой реакцией Игоря глубоко и влажно, просовывая язык до самой глотки, в такт ему проезжая членом между чужих упругих ягодиц. Разум зарычал сладко, встряхнул головой, медленно, нехотя приходя в себя. Поцеловал косточку на щиколотке, игриво прикоснувшись зубами, ухмыльнулся, снова потянулся к кинутым у чужого бока тубе и пёстрой ленте защиты. Одной рукой сняв крышку, выдавил на пальцы почти прозрачный гель, ощущая, как по спине бегут мурашки, стоило вспомнить приписку на обёртке об одном интересном эффекте. Игорю должно понравиться. Однозначно! Аж урча от удовольствия, Сережа приставил пальцы к его сфинктеру, размазывая гель, тщательно, щедро, не проникая, но даря массу ощущений, разминая, массируя мышцы. — Ты точно хочешь этого, Игорюша? — Он наклонился, уже сам сгибая майора, прижимая его колени к груди. — Хочешь, чтобы я выдрал тебя, как девчонку, чтобы ты только и мог, что скулить и плакать, подмахивая мне своей задницей? Чтобы ты голос сорвал, требуя ещё и ещё? Чтобы ты был весь мокрый от того, что кончил несколько раз, пока я тебя трахал, даже не коснувшись себя, как самая настоящая девчонка, как дорвавшаяся до члена сука? Игорь думал, что стыда сильнее, чем сейчас, он никогда не испытывал. Разумовский каждым словом забивал гвозди в его возбуждение, словно знал, какое влияние оказывают на него такие слова, в чëм Гром даже сам себе едва признавался. Были моменты, когда Игорь слышал обсуждения коллег относительно геев и секса с мужчинами. Тупые шутки, но было обидно слышать, как относятся к принимающей стороне. С пренебрежением. Словно быть снизу — значит унизиться, прогнуться. А если ты сверху — то один раз, как говорится, не пидорас. А Игорь вспоминал ночи, проведëнные с Серëжей, и не понимал, как вообще можно осуждать подобное. И вот сейчас слова Разумовского всколыхнули сонм мыслей, но подарили их в такой подаче, от которой у Грома яйца поджались. Хотелось скулить и подмахивать. — Что же ты со мной делаешь, — простонал Игорь, полагая, что сильнее, чем сегодня, он ещë не краснел, заходясь безумным желанием. — Я хочу, чтобы ты взял меня, — тихо произнëс Гром и повторил громче, когда Разумовский сказал, что не слышит. — Выеби меня, — рыкнул Игорь и прогнулся сильнее, желая укусить бледную шею Разумовского, который медлил, явно наслаждаясь зрелищем и его взмокшим телом. Игорь хотел сжать огненные рыжие волосы и стереть ухмылку с лица Сергея, подтолкнуть, заставить двигаться, чтобы почувствовать, насколько он любим и желанен. Гром доверял Серëже и Птице. — Я люблю тебя, — мурлыкнул Разум, облизывая ключицу и шрам чуть ниже её. — И делаю всё, чтобы показать, как сильно это чувство. Одновременно со словами Серёжа аккуратно надавил на мышцы, проникая внутрь сразу тремя пальцами. Провернул кисть, обводя по кругу изнутри, одновременно плотнее прижимая вскинувшегося от удовольствия Грома к дивану. Поцеловал чуть ниже колена, лизнул, застонал, прижимаясь к его бедру собственным возбуждением, потираясь. Войти хотелось неимоверно. Войти, ворваться, заклеймить, вгрызаясь в шею зубами, входя настолько глубоко, насколько это вообще возможно. Пальцы покрывало прохладой от смазки-пролонгатора. Нет, как бы сейчас ему этого ни хотелось, Игорь уже сказал, чего он жаждет и как. Сергей резко выдохнул через нос, сильно, до боли сжимая себя у основания. Ему понадобится вся выдержка, чтобы не сорваться, не сойти с ума самому, а свести с него Игоря, исполняя его желание. Мельком поцеловав Грома в ещё пару мест, Разумовский спешно, грубо, с рыком натянул на себя презерватив. Отдышался, замирая на несколько секунд и осматривая лежащее под ним великолепие. Игоря хотелось. Очень сильно, до боли в налитом до багровости члене, до колкости в рёбрах от бьющегося о них сердца, до взрыва эндорфинов в голове. Сережа простонал, снова давя на тубу, добавляя смазки и ускоряя движения пальцев, разрабатывая спешно, сильно. Смазка стекла вниз, щекоча каплями кожу, и Разумовский, собирая её обратно и втирая в кожу, рвано выдохнул в ухо Грома: — Игорек, ты сейчас там такой влажный, действительно как девчонка. Влажная, горячая, жадная девочка, аж хлюпающая оттого, как сильно меня хочет и пальцы не отпускает. Ласковая, любимая, только-только моя… Гром хмыкнул, преодолевая стыд, и издал громкий стон, когда пальцы в очередной раз задели бугорок простаты. Его потряхивало от желания и нетерпения. Всë, что он мог, это подмахивать и просить о большем, чувствуя бедром возбуждение Разумовского. Его член пачкал ногу смазкой от презерватива, и Игорь шумно выдохнул, когда Сергей вытащил пальцы. — Я для тебя какой угодно буду, только, пожалуйста, не медли. Гром ответил на мокрый поцелуй и охнул, когда его подхватили под бëдра, проникая в разработанную дырку. Сергей крепко держал его ноги, стараясь входить одуряюще медленно. Игорь действительно чувствовал себя женщиной Разумовского. Несмотря на всю свою мужественность, силу, выносливость, которую стереотипно приписывали мужчинам, Гром очень нуждался в поддержке и заботе, принятии со всеми его тараканами в голове. И Сергей принимал его всего так же, как Игорь не отверг Птицу, золото взгляда которого не пугало лишь Олега Волкова. Рядом с Серëжей Гром становился мягче, спокойнее. Рядом с ним он любил и был любим. Толчки выбили воздух из лëгких, наполняя комнату жаркими стонами, горячим шëпотом и звуками шлепков кожи о кожу. Игорь вцепился в загривок и спину Разумовского, складываясь пополам под страстным напором. Он скулил от чувствительных укусов и грязных слов, которые шептал Птица, подталкивая Грома за край удовольствия. Сережа впился в шею Игоря сбоку, оттянул немного кожу, тут же зализывая отметины от зубов, одновременно продолжая движение бедрами, точно поршень, неумолимо и глубоко, чуть замедляясь на выходе, оставаясь внутри только головкой, чтобы на следующей фрикции войти ещё резче, ощутимее. — Игорюша-а-а… — проскулил Сережа Грому в ухо, втягивая в рот мочку. Облизал, скользнул языком за ухо, с упором лизнув чувствительное местечко на грани роста волос, вбирая глубже терпкий и вкусный запах пота. — Твоя попка такая горячая, тесная. Так сильно меня сжимает, пульсирует, каждый раз, когда я выхожу, словно отпускать не хочет. Изголодалась, детка? — хохотнул он, подув на влажное от слюны ушко. Игорь, подтверждая его слова, простонал, одновременно крепко, до боли, сжимая его внутри, и Разум с восторгом и ужасом подумал о том, что когда-нибудь он его член попросту повредит. Раздавит и сломает. От смеха внутри несколько следующих движений бедрами вышло прерывистыми, дразнящими, но Разум полностью искупил свою вину, опустив руки на задницу Игоря, приподнимая его таз, одновременно разводя ягодицы в стороны, ускоряя темп, уже не выходя и наполовину, только для того, чтобы раз за разом проехаться по простате. Это было бы смешно. И, наверняка, больно, но… Разум поцеловал Грома как можно глубже, урча, на несколько долгих секунд замирая глубоко внутри, сплетая свой язык с чужим. Он представил себя, рассматривающего всё это, чувствующего, жаждущего всего не меньше, чем Игорь, а то и больше. И с радостью несущего ему прощение, избавление, наслаждение. Руками, словами, звуком, ртом… А может… И чем-то интереснее. Разум замурчал, прикрывая глаза, впиваясь пальцами в ягодицы.Толчки стали мельче, быстрее, чётче, раз за разом тараня удовольствием чувствительную точку.  — Игорь, ты хочешь быть хорошей девочкой или плохой? — Разумовский оскалился, заметив, как Игорь недоуменно моргнул, и пояснил: — Хорошие девочки кончают от члена внутри них, без рук, оттого, что их таких хороших, таких горячих и послушных долбят так, что они кричат, пока не потеряют голос. — Разум наглядно сделал ещё пару глубоких толчков, одновременно двинув бедрами по кругу, вызывая горловой стон у обоих. Сергей прикусил его сосок, чуть оттянув. — А плохие девочки, такие жадные, такие испорченные, скачут на члене, выдаивая его досуха, но им этого мало, мало, и они скулят и стонут, пока в их дырочки лезут языком и пальцами, пока их не сведут с ума, до боли лаская даже после оргазма. Гром даже растерялся, желая согласиться на всë сразу. Он поцеловал кривоватую ухмылку Сергея, подаваясь на член, отчего Разумовский простонал и зажмурился. — Полагаю, моя девочка очень плохая, — Птица перетянул на себя управление и резко задвигался, вбивая Игоря в матрас и чувствуя невероятное сжатие мышц сфинктера на своëм члене. Игорь действительно словно доил его. — Какая ненасытная задница, — проворковал Разумовский, опираясь на руки и двигаясь совершенно бешено, отчего Гром даже перестал стонать, лишь открывая рот в беззвучном крике. Он вцепился в Сергея, оставляя царапины на белоснежной спине, и содрогнулся, сжимаясь, от чего Разумовский зарычал и кончил, продолжая толкаться и просовывая палец внутрь Грома, усиливая давление. Игорь в избытке чувств прикусил свой кулак, кончая, а Птица вышел из него и начал разминать чувствительную простату пальцами, наклоняясь и подключая язык. Он целенаправленно мял бугорок, отчего Игорь завертелся, как уж на сковородке, и несколько раз ударил рукой по спинке дивана. — Я сейчас второй раз, — всхлипнул Гром, и Сергей усилил нажатия, вбирая в рот его член, пока пальцы ласково поглаживали стенки. — Если я умру, то, видимо, во время секса, — сорванным голосом просипел Гром. — Не умрëшь, — фыркнул Птица и со смачным «чмафк» оторвался от его обкончавшегося достоинства. — Ну что, моя сладкая девочка довольна? — Сергей подтянулся, устраиваясь рядом с Игорем, прижимая к себе разморенного несколькими оргазмами майора, и уткнулся тому в шею, наслаждаясь запахом пота и возбуждения. — Как же ты вкусно пахнешь, — со стоном пробормотал Разумовский, сминая ладонями крепкие ягодицы любовника. — Ты тоже, — Игорь втянул носом воздух, утыкаясь в волосы Сергея и зарываясь в них пальцами. Он поцеловал Разумовского за ухом и благодарно потëрся носом, когда тот ласково провëл ладонью по его пояснице. — Мой горячо любимый мужчина. — Ох, — Сергей счастливо оскалился, целуя Грома.