Толстый сборник

— Ты сделала это ради меня, но я не просила, — Инга шарахнула документами о суициде Стрелкова по столу. — Тебе и не нужно, — Разумовская качнула головой и отъехала в кресле, вставая и направляясь к дивану. — Олег знает? — Олег контролировал. — Ты невозможна, — рыкнула Гром, следуя за Серафимой, как привязанная. — Будешь убивать каждого, кто перейдëт мне дорогу? — Ну-у, — протянула миллиардерша и похлопала по дивану, приглашая сесть рядом, — не каждого. — Я могла бы справиться сама, законными методами. — Знаю, солнышко, — Разумовская притянула Ингу и уткнулась лицом в еë поджарый живот, скрытый серой футболкой. От майора пахло порохом, металлом и пельменями тëти Лены. Серафима улыбнулась и почувствовала, как в еë распущенные волосы опустились узловатые пальцы с разбитыми костяшками. — Я так по тебе соскучилась, — жалобно протянула Разумовская. Гром немного подвинулась и опустилась на колени, обхватывая бледное острое личико в ладони. — Ты когда спала в последний раз? — Инга никогда не могла долго злиться на гениальную программистку. Это касалось всего, даже помилованного костюма Чумного Доктора, спрятанного в потайной секции и звонка в четыре утра со словами: «Милая, только не злись, но мы слегка переборщили». — Я очень плохо сплю, когда тебя нет рядом, — Серафима сверкнула янтарëм глаз и опрокинула Гром на ковëр, заползая ей на бëдра и прижимаясь ухом к грудной клетке. С Инги слетела кепка, но она только поворочалась, устраивая Разумовскую в гнезде рук. Гром гладила Серафиму по голове и острым лопаткам, спрятанным под белой рубашкой, видимо, сегодня было собрание или встреча, потому что рубашку и чëрные свободные брюки программистка надевала только из необходимости выглядеть собраннее. Обычно она предпочитала спортивную или домашнюю одежду, мягкую и комфортную. Сера пошевелилась у неë на груди и приподнялась на локтях, заглядывая в чистые и пронзительные глаза Инги. — Он заслужил, и ты это знаешь, — спокойно произнесла Разумовская. — Ты соврала, когда сказала, что он ничего не сделал. Гром под ней напряглась, но взгляд не отвела. — Как ты узнала? — У меня везде есть глаза и уши, любовь моя, — она наклонилась и прикусила чувственные губы Инги, смачивая слюной и прося впустить. Гром выдохнула и открыла рот, притягивая Серафиму за затылок. Разумовская скользнула языком внутрь и стала тщательно вылизывать, ловя чужой язык и играясь, как кошка с мышкой. Сера отклонилась на колени, чтобы перенести вес, и сунула руки под футболку Гром, очерчивая пальцами дрогнувший живот и поднимаясь выше, к спортивному лифчику, под которым был стянут внушительный бюст третьего размера. Разумовская обожала мять грудь Инги, то сдавливая, то едва касаясь. Первый стон удовольствия, слетевший с губ Гром, потонул в ответном, стоило майор запустить ладонь Серафиме под край брюк, расстëгивая пуговицу, а затем и молнию. — С тебя прямо течëт, — возбуждëнно вздохнула Инга, приподнимаясь и начиная грубо толкаться пальцами между мокрых складок. По израненной руке скользили полупрозрачные нити естественной смазки. — Соскучилась, — прерывисто простонала Разумовская, цепляясь за широкие плечи Гром. — Ну сними ты этот бронежилет, — пожаловалась Серафима, едва не воя от нетерпения и начиная сдирать лифчик Инги вместе с футболкой. Гром тихо засмеялась и покинула тëплое лоно, чтобы скинуть отцовскую куртку и избавиться от верхней одежды. Еë тяжëлая грудь колыхнулась и упала из лифчика, содранного через голову. — Как же я по вам скучала, мои хорошие! — Серафима вжалась лицом между пышными грудями и счастливо простонала, поддерживая каждую ладонью. — Иногда мне кажется, — вкрадчиво произнесла Инга, — что их ты любишь больше, чем меня. — Тебе кажется, — проурчала Серафима, не отрываясь от своего занятия, пока Гром гладила еë по голове и отводила длинные рыжие локоны за спину. — Я готова петь оды каждому миллиметру твоего прекрасного сильного тела. Моë, всë моë! — рыкнула под конец Птица и укусила Ингу за шею, покрывая кожу яркими метками. — И пусть никто даже не пытается смотреть в твою сторону. — Небезопасно убирать каждого, я сама смельчаков закрою, прикрою и посажу, — Гром наконец справилась с пуговицами на рубашке Серафимы и аккуратно стянула, складывая на ковëр дорогую одежду. — В этот раз я не могла просто наблюдать, пойми, — Разумовская нежно очертила бугристые шрамы. — Тот, кто сделал тебе больно, — покойник, — зашипела Птица, яростно обнажая зубы. — Этот подонок ещë легко отделался! Олег сказал, что ни в коем случае нельзя оставлять следов! Всë, что мы могли, — это наблюдать, как он задыхается, но он заслужил худшей участи. — То есть, когда ты говорила, что Олег контролировал… — доходило до Инги. — Ты имела ввиду, что большую часть делала ты? Серафима не ответила, зацеловывая высокую грудь, ключицы, шею, прикусывая мочку уха. Она старательно игнорировала вопрос, расстëгивая джинсы Гром и устремляя руку под мужские трусы, но еë перехватили, опрокидывая на ковëр и вжимая в пол. В захвате подозреваемых майор не было равных. — Ты понимаешь, что криминалисты могли найти твоë ДНК? А если бы до меня дошло слишком поздно? — Инга развела коленями лишëнные штанов бледные ноги Серафимы. — Ты понимаешь, насколько это рискованно? Птичка, я же просила, пожалуйста, всего три правила! Всего три, моя маленькая рыжая бестия, неужели так сложно?! Птица надулась, хмуро смотря из-под растрëпанных прядок. — Сера, повтори, какие три правила? — грозно нависла Гром. — Не убивать, — пробубнила Разумовская, — если это не в целях самообороны. — Дальше. — Если стоит выбор между твоей и чужой жизнью, — продолжила Серафима, — выбирай свою. — Хорошо, и последнее? Разумовская тяжко вздохнула, — Озаботиться алиби, прежде чем начать творить хуйню. — Ты озаботилась? — уточнила Инга. По гробовому молчанию стало понятно, что нет. — Что я обещала сделать, если ты меня ослушаешься? В ответ раздалась тишина глухой обороны. — Тащи сюда ремень. — Не надо. — Я говорила, что буду решать вопрос жëстко? Я говорила. Быстро. Или это или в течение полугода я к тебе и близко не подойду. Разумовская, алая со стыда, поднялась с ковра под внимательный взгляд Гром и пошла в соседнюю комнату. Виртуальная помощница поинтересовалась у Инги: — Желаешь что-нибудь выпить? Гром закатила глаза и уселась в позу лотоса, обнажëнная выше джинсов, с расстëгнутой молнией. — Спасибо, Марго, пока не надо. — Как скажешь, я бы на твоëм месте чего-нибудь хлебнула, — отозвалась ИИ. Инга с подозрением уставилась в колонки, из которых доносился голос виртуальной помощницы. Дверь открылась, и к Гром медленно приближалась Серафима с широким кожаным ремнëм. Судя по бляшке с волком, этот предмет гардероба был утащен с его этажа. Разумовская замерла напротив Инги, глядя сверху вниз испуганными голубыми глазами в непроницаемое лицо майор. Та поднялась и забрала ремень, полуприказав: — На диван, животом вниз. Серафима прикусила губу и послушно опустилась, как было велено, и сжала в пальцах диванную подушку, когда Инга, опустив ремень рядом, начала стаскивать с неë влажные от смазки трусы. Разумовская прикрыла глаза, утыкаясь в подушку, ожидая удара. Она вздрогнула телом и пискнула, когда ягодиц коснулась тугая кожа. Но это было скорее страшно, чем на самом деле больно. Ягодицы обожгло, затем ещë и ещë, выбивая из Серафимы тихие вскрики. Птица подозрительно молчала, словно еë и не было. Гром тяжело дышала, глядя на расцветающие маками красные пятна на бледной молочной коже с редкими веснушками. Она провела рукой по расселине, размазывая скользкую смазку, и, не удержавшись, вставила пару пальцев, снова осторожно нанося удар. Разумовская шумно выдохнула, выгибаясь в пояснице и напрягая мышцы влагалища. Боль и удовольствие разливались между ног, жаром поднимаясь к сердцу, заставляя кусать губы и скулить от нетерпения. Инга стала двигать рукой быстро и резко, отбросив ремень и второй оглаживая чувствительное место между сжавшихся от удовольствия бëдер. Гром чувствовала, как сама намокает, слушая протяжные всхлипы и наблюдая, как от еë действий ëрзают алеющие ягодицы. — Давай, давай, давай, — Инга согнула пальцы, утыкаясь носом в вспотевшую шею Серафимы. Та протяжно скулила на одной ноте, старательно подмахивая. — Инга, ещë, ещë, пожалуйста, — Разумовская выгнулась, приподнимаясь на руках, и Гром прихватила еë зубами за загривок, проталкивая третий палец и старательно теребя другой рукой венерин холм, доводя любимую до дрожи. Серафима громко закричала, вцепляясь в руки Инги, и содрогнулась от волн пьянящего удовольствия, от которого поджимались пальцы ног и сводило челюсти. Миллиардерша завалилась на диван, придавленная Гром, которая тяжело дышала ей в волосы и гладила бëдра. — Птичка, — прошептала Инга, — я… это было слишком? — М-м, — вместо ответа Разумовская облизнулась и начала стаскивать джинсы с длинных ног своей женщины. Гром не мешала, только запрокинула голову и вцепилась в спинку дивана, когда еë лона коснулся горячий язык. Серафима с наслаждением вылизывала мягкие стенки, скользила языком глубже, вновь возвращалась к мягкой каëмке, и доводила Ингу до тихих вздохов и движений бëдер навстречу. Гром прикусила кулак, когда внутрь скользнули аккуратные пальчики: сразу три, потому что ладошки Разумовской были воистину аристократичны. — Сера, — всхлипнула Инга, — я сейчас... — Да, дорогая, — Птица ускорилась, доводя любимую до глубоких стонов и резких судорог. — Давай, хорошая, кончи для меня. Гром свела бëдра и затихла, смотря на Разумовскую слезящимися глазами. Внутри растекалось горячее пламя, даря сладкое удовольствие. — Иди сюда, — позвала она тихо, и Серафима нырнула к ней в объятия, ласково шепча на ушко о том, что им следует сделать так ещë раз. — Вообще-то это должно было быть наказанием, — покраснела Гром. — Я бы хотела, чтобы ты делала это почаще, — хихикнув, призналась Разумовская. — Ты была такая, такая, — Серу пододвинула Птица, — Ты же выдерешь меня ещë раз? Инга прикрыла веки, понимая, что открыла ящик Пандоры не только для Разумовской, но и для себя.