кажется Хайкью тебя комфортят

*      *      *

Когда этот ребенок болеет, пади разберись что из всего театрального представления правда, а что всё-таки представление. Ведь ты никогда не узнаешь, что он болеет. Атсуму будет до последнего ходить бодрячком, выпрямлять гордо спину, мол ничего не происходит, но в очередное утро ты просто не сможешь поднять его с кровати, потому что организм отвесил ему на весь этот цирк четкую оплеуху, чтобы парень лежал и не выбирался из кровати. — Лиса ты таежная, — у тебя руки в боки и хмуришь свои фигурные брови — Сколько раз я тебе говорила, сиди дома в дождь, или хотя бы бери зонт? Блондин захочет что-то возразить, но получится это плохо, потому что в споре тебе нет равных. Ты каждый его аргумент затыкаешь своим. В последнюю минуту так и хотелось заткнуть Мию смачным подзатыльником, но жалко стало и оставалось лишь обреченно вздыхать и набирать номер управляющего кофейней, чтобы тебя сегодня и всю последующую неделю подменили, потому что «кхе-кхе, приболела немного» И первое с чем можно столкнуться, когда Атсуму болеет — повышение желания касаться. Ему и так всегда этого мало, а когда уж тело ослабло, а настроение на уровне с плинтусом, главное дитё Инаризаки просит ещё больше прикосновений, что к слову помогает. Он так чувствует себя увереннее. От легких поглаживаний по волосам голова перестает так саднить и выбивать последние силы. И поэтому ходит это хмурое облачко, укутанное в три слоя ткани, за тобой хвостиком из спальни на кухню, а потом обратно, только бы не упустить лишнее твое касание. Осторожничает, когда подставляет лоб, пока ты готовишь что-то для улучшение болезненного состояния, всё-таки заразить ещё свою девушку в планы не входит: — Ты еле стоишь, иди ляг, —ворчишь себе под нос, помешивая в кастрюльке какой-то отвар. — Там холодно. — Скоро приду, — не сбавив напора, ты продолжила ворчать, но потом увидела хмурую и уставшую мордочку — Лисенок, ляг, пожалуйста. Хлюпая носом и шлепая босыми ногами по плитке, Мия уходит с кухни и, кажется, теряет в росте из-за сгорбившейся спины. Укутан пледом, ещё сам натянул толстовку и спортивки, а всё равно зубы стучат из-за холодевших конечностей. Сил хватает завалиться на диван, поправляя пушистое молочное одеяло и поджимая пальцы-ледышки на ногах. Возвращаешься ты буквально через пятнадцать минут, а парень уже, свалившись на диванную подушку, сопит, во сне гоняя мешающуюся жидкость в носу. Устал, ослаб и похож сейчас на маленького зверька, со слезящимися от болезни глазами. — Ну вот и как на тебя ругаться? — ты, отставив на журнальный столик кружку с травяным отваром, уходишь в спальню, забрать подушку и ещё одно одеяло. Приносишь в итоге кучу подушек вместо одной, теплое пуховый сверток, а еще большую пачку салфеток, которую Мия уработает за два дня. Хорошо, что диван большой и вы помещаетесь прямо перед плазмой без особых усилий. Твои ноги протягиваются, а ты меняешь под головой парнишки жесткую подушку дивана на мягкий синтепон с кровати. Запускаешь тонкие пальцы в пушистые волосы, чуть массируя. Макушка из-за гнусной температуры огненная — кожа чутко это чувствует. А Тсуму в это время переворачивается, кутаясь в одеяло больше, и тонет носом в подушке. Ты безучастно включаешь какое-то очередное воскресное шоу, потом переключаешь на канал с сериалами и залипаешь на экран, но твое волнение выдает рука, которая в успокаивающих движениях оглаживает мальчишеский лоб, алую щечку и снова волосы, чтобы немножко снизить тянущее чувство в висках. Потом он проснется, тоже залипнет в телик и перехватит твою ладошку с головы, крепко сжимая в своих чуть влажных тисках. Вы просто молчите, смотрите кино с незамысловатом сюжетом и обнимаетесь, потому что ты понимаешь, как сейчас слаб любимый лис и как ему сейчас нужно чувствовать спасительное тепло, твое мерное дыхание в затылок и какое-то убаюкивающее мурлыканье шепотом. За такое он готов пить горькие пилюли, которые вечером принес брат, невкусные сиропы и теплые кружки чая, приготовленные по рецепту твоей бабушки. Ближе к ночи вы вернетесь в спальню, Тсу выпьет последнюю кружку горячего молока с медом и завернется в твои объятья. Когда он болеет, всегда засыпает на чьей-либо груди — закономерность для его же покоя. В детстве это была мама или Саму, которой придет утешить младшего, хотя болели они обычно одновременно. А сейчас под ровное сердцебиение медленно засыпает на тебе, прислушиваясь к каждому шороху. Вы смените положение, чтобы было проще уснуть вдвоем. Цепкие пальчики связующего проникнут под твою домашнюю мятую футболку и чуть сожмут теплую кожу. Лис держит тебя крепко, чтобы не потерять из виду даже во сне. Он почему-то всё ещё боится, что уйдешь, и он опять будет просыпаться один. От этой мысли жмет тебя к себе ещё сильнее, хоть сейчас ты и в позиции сверху, а его макушка прячется где-то в изгибе шеи. Обсыпала весь горячий лоб своими влажными следами от губ, чтобы лисенок по скорее засыпал, натянула одеяло повыше, прямо к шее, а он тихо поскуливает от изможденного состояния: — Что ж так плохо-то? — слышится из твоей груди бурчание. — Потому что бегать под осенним дождем явно плохая затея, — ты, ответив, баюкаешь ладошкой по голове. — Постарайся уснуть, завтра станет лучше. От этих слов глаза его закрылись сами. Пятнадцать минут и мужские вздохи утихомирились, а с неточной периодичностью в комнате раздавался кашель, от которого саднило горло. Ты следишь за Атсуму ещё час, уже чувствуя колючее ощущение в глазах, и сдаешься, когда минутная стрелка доходит до половины первого ночи. Решаешь, что тебе тоже не помешает выспаться, ведь ещё неделю вот так по пятам следить за сонной и больной мордашкой. Трепетно, только бы не разбудить, целуешь в очередное место на лбу Мии и прикрываешь веки. Кажется, ты за полгода начинаешь уже привыкать к особой впечатлительности, к постоянной тяге прижать и потрогать, точно завернуть в себя. Привыкаешь к тому, что Тсу дома тихий и постоянно требует внимания твоих рук, губ и слов. Привыкаешь к тому, что он задумчиво играется с твоей ладонью, когда в очередной выходной вы нежитесь на диване. Привыкаешь к чуткости и спокойствию, ведь при первой встрече всё было не так, но сейчас ты была рада ошибаться. В этот раз точно.