Артемида носила под сердцем двойню, что давалось ей тяжело. Но рядом были и Даниил, и Спичка с Мишкой — её надёжная опора и поддержка. Видя, как сплетаются их Линии в тугой клубок — не распутать, не развязать, только драть с мясом, — Бурах нарадоваться не могла. С трудом верилось, что для них всё закончилось благополучно.
Она не сразу, но всё же выпытала, что произошло в недрах Олоннго с Даниилом. Рассказав о том, что случилось во тьме, Данковскому пришлось поведать и о своём странном сне накануне, и о жалком срыве у каменных исполинов. Повторный приезд Шилова внёс ещё больше смуты. Артемида крепко задумалась о взаимосвязи этих вещей, которая несомненно присутствовала. О том,
что она могла значить — для неё, для них, для Города. И как бы ей ни было тяжело, в середине сентября Бурах отправилась в Степь. Под чутким присмотром Данковского, наотрез отказавшегося отпускать её одну.
Много времени не потребовалось. Одинокий стебелёк кровавой твири встретился им всего в нескольких километрах от Города. Артемида упала возле него на колени, не сдерживая слёз радости. Мёртвая тишина, что окутывала её с того проклятого сентября, нарушилась тонким шёпотом. Живая Земля не погибла.
На другой год Степь одарила их и савьюром, и белой плетью. Трав было всё ещё недостаточно для сбора, но они были. А потом… вернулись Черви. Как ни в чём не бывало, будто бы и не исчезали никуда. Девушки, бывшие невестами, одна за другой ощутили долгожданный зов Бодхо, с радостью сбрасывая ненавистную обувку. Вездесущая ребятня божилась, что Альбиносов вновь заметили в Степи. Всё возвращалось на круги своя.
Минуть успело уже восемь лет. Давно закончилась война. Годы разменивались без кровавых потрясений и тяжких испытаний. Народ выдохнул. И так вышло, что стекались со всей страны в Город-на-Горхоне люди, не нашедшие себе места в остальном мире. Не всегда хорошие, но у них и не рай, чтобы одних только праведников впускать. Кто-то сразу приживался, иные, промаявшись месяц-другой, сбегали без оглядки, неспособные принять законы этого места. Играли свадьбы, рожали детей, под чутким взором Ласки отдавали почести умершим.
Среди прочих прижившихся чужаков были и двое служивых из Столицы. Один постарше, другой совсем молодой. Однако оба они попали в немилость начальства и были уволены за то, что не уследили за вверенным им преступником, погибшем в пожаре. Если бы начальство знало, что и поджог, и тела, найденные на месте, были на их совести, не сносить бы обоим голов. Но знали лишь они двое и крепко поклялись это знание с собой в могилу унести. А то, что на улицах Города встретился точь-в-точь якобы покойный Бакалавр — да каких только чудес на свете не бывает. Место тут такое, особое. Не зря же и сам Инквизитор Шилов осел здесь.
Артемида Бурах возглавляла Больницу, чей персонал разросся с двух человек до полутора десятка. А Даниил занял место директора Школы. Правда, под фамилией Каиных, но это было сущей малостью. Тем более, что его дети звали Георгия Каина дедушкой, чем до одури радовали старика.
Придя к Судье на поклон, Артемида готова была как угодно умолять, чтобы их авантюра увенчалась успехом. И каким же сюрпризом стало то, что Георгий не просто решил закрыть глаза на обман Инквизитора и Властей. Из тайника, о котором было известно лишь ему и Симону, Георгий извлёк документ, подтверждающий усыновление Даниила Данковского Симоном Каиным. Не хватало там подписи лишь самого Даниила. Страницы успели изрядно пожелтеть, подтверждая значившуюся дату на бумаге — год Первой Вспышки…
…Сентябрь обещал быть ласковым. Но Город всё же готовился к этому особенному времени, как и прежде. Цветение твири было в радость для ребятни — занятия в школе откладывались до октября, когда дурман становился не так силён.
Недавний дождь умыл улочки Города, оставив мостовые влажно блестеть. День клонился к вечеру, заставляя всё вокруг сверкать драгоценным золотом. Даниил, направляясь домой, с неприкрытым наслаждением дышал пряным влажным воздухом. За проведённые здесь годы он попривык к твириновому дурману и реагировал не так остро. К тому же, когда не грозило кровопролитие и иные серьёзные волнения, твирь цвела куда добрее и мягче.
Дорога домой пролегала через больничный двор, где к нему присоединилась Артемида. Она со смехом пожаловалась на Блока, умудрившегося слечь вместе с десятком ребятишек с ветрянкой, и на переживающего о нём Шилова, обивающего пороги Больницы. Они вместе приехали в Город года четыре назад, да так и остались. Передавая им ключи от Омута, Даниил думал, что дом наконец-то обрёл своих настоящих хозяев. Дождался.
Под руку с Артемидой они дошли до Лестницы. На самой верхней площадке сидели трое ребятишек. Признав в них свою троицу, Данковский вздохнул:
— Да что ж их так на верхотуру-то тянет?..
— Пусть их, — Бурах отмахнулась. — Лишь бы поджиги мастерить не начали, как в прошлом году. Или чего похуже…
Не согласиться с женщиной было трудно. Прошлогоднее повальное увлечение ребятни самодельными пистолетами попортило им немало нервов. Вплоть до того, что родители по всему Городу начали прятать спички, а толку — стервецы всё равно находили тайники. И не слушали они ни угроз, ни запретов, ни слёзных увещеваний — что взрослые-то могли понимать в их играх? Тогда на выручку пришёл генерал Пепел, взяв себе в подручные пару самых серьёзных и авторитетных ребят. Не сумели остановить — пришлось возглавить, внося какой-никакой порядок.
Любима, первой заметившая родителей, помахала им рукой. Вслед ей обернулись и двойняшки — Дан и Дарьяна. Данковский махнул в ответ. Троица сорвалась с мест и, перескакивая через ступеньку-две, понеслась им навстречу. Уже впятером они пошли домой, где ждали их Мишка, пару дней назад вернувшаяся из Степи, и Спичка, надумавший на следующий год поступать в медицинский университет и оттого усиленно корпящий над учебником латинского.
Город жил. По улицам бегали дети. Цвела твирь. Глубоко под землёй стучало огромное живое сердце. Значит, они всё делали правильно. А время для новых Чудес ещё настанет.
***
На другом берегу Горхона, несмотря на мокрую после недавнего дождя землю, прямо на траве сидели двое мужчин. Они смотрели на Город, утопающий в закатном золоте, помноженном на отражённые блики в дождевых каплях. Город в их глазах искрился и сиял, как, может быть, никогда прежде.
— А я говорил, что сладят, — довольно произнёс один из них, возвращаясь к спору, начатому уже очень давно.
— Сладить-то сладили, но сколько времени упущено впустую! — слегка сокрушённо покачал головой второй. — Сколько возможностей потеряно безвозвратно.
— Да будет тебе, наверстают ещё. Дело-то пошло. И на другой берег уходить не потребовалось покамест.
— Что ж, это верно.
Они поднялись на ноги, не сговариваясь. В Городе всё было спокойно, так что мужчины не отказали себе в прогулке по Степи. Они уходили всё дальше под шёпот твири и под взглядами тысяч глаз.
— А всё же не думал, что мы в итоге породнимся с тобой, Исидор, — хмыкнул тот, что жалел о потерянном времени. — Бурахи и Каины — где это видано!
— Да уж, дети всё по-своему решили — не так, как мы рассчитывали. Охота пуще неволи, — Исидор выглядел абсолютно довольным таким раскладом. — И внуки какие, Симон!
— Да, Город в надёжных руках.
Они весело и понимающе переглянулись. Любоваться ребятишками, впитавшими в себя наследие обеих семей, двое стариков могли бесконечно. Хотя внуками они считали не только трёх кровных малышей, но и всё подрастающее поколение Города. А как иначе? Ведь за ними было будущее.
Исидор Бурах и Симон Каин неспеша шли по Степи, продолжая вести свои философские беседы. Как в прежние времена. Как будто и не случалось ничего. Только следов и примятой травы две невидимые фигуры не оставляли за собой вовсе.
«Она вынесет всё, переждёт.
Не записывай Землю в калеки!
Кто сказал, что Земля не поёт?
Что она замолчала навеки?
Кто сказал: «Всё сгорело дотла,
Больше в Землю не бросите семя»?
Кто сказал, что Земля умерла?
Нет, она затаилась на время…»
