***
Лёша с Максом, уже давно вернувшись из школы и беспечно развалившись на мягких креслах за столом одной местной кафешки, обсуждали последние события нынешнего дня, всячески подтрунивая над валетами и их притворной трусостью. Не так глупы оказались парни: услышать от Вару отказ от участия в столь интересном и перспективном для него виде деятельности — естественно, ничто иное как блеф — такой явный и открытый — даже смешно становилось. Факт того, что и обман этот мог вполне себе сойти за пункт некоего плана зеленоволосого, также имел место быть, поэтому из виду старались не терять и подобное обстоятельство — лучше перебдеть, чем недобдеть, как говорится, — соответственно, и держать уши востро предстояло сегодня особо — чувствовал Лёша, что нечто странное в этом ходе таилось — откровенная лукавость, ни капли страха. И как-то не заметили мальчишки пролетевшего времени и мига осознания его утери: из дружеского транса вывело их последствие фатальной ошибки пятого: либо нажал куда-то не туда, либо забыл где-то поставить галочку — на телефон Елагина пришло довольно необычное уведомление, которое часто приходит, когда на твою страницу заходят с другого устройства, а именно:«Вход выполнен с устройства Android, Россия, Ростов-на-Дону, 12 октября 2021 в 18:07»
— Лёша, завидев данное сообщение, слабо усмехнулся и молча выставил перед Максом экран смартфона, дескать, «ха, погляди» — изначально друг вглядывался в текст с мутным непониманием того, что от него требовали, но, вчитавшись и мысленно проведя между произошедшими сегодня аспектами причинно-следственные связи, засмеялся, откинувшись на спинку кресла, и протянул с ноткой некой горечи: — Ой, деби-и-и-л… ВПН забыл включить, что ли?.. — предположил он, покачав головой. — Всё оказалось даже проще, чем мы думали! — с грохотом положил телефон на поверхность стола Лёшка и, чуть погодя, добавил: — Раз уж так эта фотка их заботит, пусть удаляют, впрочем. Война-то продолжается… — воодушевленно ухмыльнулся и прикрыл глаза, подложив сложенные в замочек руки под подбородок. Собеседник сдавленно кивнул и немного призадумался. Может ли вообще Елагин вести себя так спокойно, находясь в такой неоднозначной ситуации? Сделав вывод, что друг его особо и не понимал этой очевидной «неоднозначности», он с ещё большей злорадностью поинтересовался, как бы подкалывая: — Фотки с Феликсом, значит, им тоже можно удалить? Члены банды встретились обескураженными взглядами. И Лёша вмиг растерял уверенность в своём виде и движениях: ладони прогнулись — на них воссела тяжелая голова, нос вместе с глазами опустился, а зрачки резко расширились, как и глазницы — парень молчал, скрывая случай своего горестного осмысления, сопровождаемый насмешливым взором рыжего. — БЛЯТЬ, МАКС… — вдруг воскликнул брюнет, схватившись руками за виски и нещадно раскрасневшись — он окончательно уронил подбородок на стол и принялся смотреть в никуда, в никому не известную точку — что происходило в тот момент у него в голове — неясно; единственное, в ней находившееся точно — Феликс и его разочарованное лицо, выражавшее тень пренебрежения и отвращения — узнает всё: Вару обязательно ему расскажет, и на этом игры закончатся; и не видать Лёше совсем ничего: ни хорошо произведенного на «Иисуса» впечатления, ни любви, ни радости в жизни. Макс прознал все мысли, настигнувшие оппонента, и истерически захохотал, поражаясь абсурдности ситуации. И пятый совершил ошибку, и банда недоглядела: можно было догадаться, что с публикацией злосчастной фотографии у валетов, определенно, возникнет желание её как-нибудь удалить. А выбора у них и не было, кроме как идти на взлом и посягательство на личную жизнь: не специально полезут они искать карточки Феликса — случайно заметят, а виновным в этом будет только Лёша, которому ума хватило создавать столь провокационный альбом в соцсети, умеющий в любой момент оказаться раскрытым вследствие появления чьего-нибудь любопытного носа — даже в галерее смартфона надежнее бы было хранить фотографии, чем там: интернет бывает жесток. — ДА ЧЕГО ТЫ СМЕЁШЬСЯ, ЭТО ЖЕ ПИЗДЕЦ! — срывающимся голосом прокричал Елагин, ударив по столу крепко сжатым кулаком. Рыжий одарил друга сочувственной улыбкой и ограничил свою необузданную веселость легким хихиканьем. Нужно было что-то решать.***
Макс, как самый главный и уважаемый питчер идей в их скромном коллективе, придумал два плана на каждый из вариантов развития событий, описание которых укладывалось буквально в одно предложение: 1. Вару просто удалит фотографию и не заметит альбом — тогда риск оказаться рассекреченным станет минимален. 2. Вару прочешет всю страницу Лёши: прочитает все переписки, залпом пролистает все фотокарточки, посмеётся над каждым другом, записью и статусом — наделает скриншотов и будет шантажировать, предварительно спалив всё Феликсу. Первый ход виделся им не совсем похожим на правду (хотя он мог быть возможен), поэтому склоняться Лёша решил всё же ко второму и бросать силы тоже на него — как-то предотвратить стоило распространение нежелательных последствий знания Вару. Но как? Рыжий решил следовать принципу «кнута и пряника»: достал откуда-то биту, якобы предназначенную для запугивания (применять её никто не собирался, а «кнут» был, несомненно, нужен, иначе бы и без того видоизмененный принцип не работал вообще), и, отследив устройство, с которого зашли на страницу ВК, через какое-то приложение, прознал, что та яркая красненькая точка на карте — точно Вару, и направляется прямо к дому Елагина, видимо, чтобы нанести свой удар. И Феликс там будет, конечно, — вдвоем всё-таки действовать договорились. «Пряник» же — инициатива Лёши, переступившего через свою гордыню и посчитавшего, что если ему и суждено пасть жертвой невзаимной любви, то хотя бы разойтись с предметом обожания на дружеской ноте и разрешить конфликт. И вернуть скамейку. Словом, добровольно принудительно захотели друг с другом примириться. Про план для первого варианта забыли благополучно — оно и к лучшему: очень уж мала вероятность его претворения в жизнь. Уверившись с напарником только защищаться, Макс сидел с бейсбольной битой у окна, спрятавшись за шторой, и через образовавшуюся в ней щелочку наблюдал за пустым горизонтом — там в скором времени должны были появиться противники, и они с Лёшей (который, к слову, стабильно стоял у входной двери и иногда поглядывал в окно), как затаившиеся партизаны, выжидали идеального момента, чтобы оказать сопротивление. В воздухе всё равно витал вопрос: рассказал ли Вару о чувствах Рыбёшки Феликсу? Было бы хорошо, если нет — однако, этого они знать не могли, поэтому, собственно, и выжидали тех у окна, чтобы разглядеть выверты мимики червового: Лёша знал, что блондину свойственно крайне долго придаваться разного рода эмоциям — потому, обычно, прочитать его не составляло труда, а при подходе к дому «виновника» торжества и подавно — либо лицо скривится и напряжется, либо смутится и обольётся краской. Потому что иначе никак. Только если у пятого хватило ума и совести ничего не рассказывать — тогда какое-то другое выражение примет Феликс, отличное от вышеупомянутых двух, но, определенно, лучшее — дай Бог, чтобы так! Сидели и ждали двадцать минут. Смотрели по навигатору, где находятся приколисты, и с каждым направленным к ним шагом отчего-то становилось страшнее жить. У Елагина было какое-то скверное предчувствие, у Макса — легкая паника. И оба уже пожалели, что зачинили этот цирк.***
Когда всё-таки за забором запестрели две копны волос золотистого и зеленого оттенков, Лёша стал нетерпеливо вглядываться в места, где, по факту, у клонов должны были находиться лица, и осекся: возглавлял шествие, очевидно, Вару, очки и черты лика которого прикрывала чуть смятая маска анонимуса; следом ковылял и Феликс — в похожей личине, отличавшейся от пиковой только смачным пятном болотного цвета на правой щеке. Не смог распознать чувств по мимике — посмотрел на походку и… Не понял совсем ничего: шёл обыкновенно, так, как ходит всегда — каких-либо изменений не наблюдалось. — Блин, точно знают, ну ты погляди! Стали бы они так маскироваться! — нервно заверещал Лёша, негодующе указывая рукой на окно и выжидающе глядя на друга, уже выбравшегося из объятий шторы. Макс, вздохнув, подступился к оппоненту поближе с видом спокойным и рассудительным, развязно волоча за собой биту: — Мне кажется, всё как раз-таки наоборот… Видишь, как неохотно Феликс телефон берет? Пошутить хотят?.. — он повернул голову к окну, как бы показывая на уже подошедших к двери приколистов — Елагин, хмыкнув, повторил его действия, не отводя взгляда от небрежно надетой маски четвертого и выискивая на обнаженной части головы капельки пота, стыдливые или хотя бы озадаченные; рыжий продолжил: — Если бы знали, блондинчик либо бы сразу разбираться пошёл, а Вару оставил где-нибудь в… Где-нибудь! — хихикнул, — … Либо застеснялся и не пришёл вообще. Ты подумай. — развернулся на одной ноге, незаметно проскользнув на своё почетное и родное место. Лёша было хотел что-то сказать, как вдруг в доме раздался навязчивый частый стук — валеты явно просились в гости. Вышеупомянутый растерялся, начал судорожно искать глазами место, куда бы можно было спрятаться, поворачивая тело то в одну сторону, то в другую — Макс, завидев этот безумный страх, даже рассмеялся в кулак, хотя, более логично бы было обозвать этот жест защитной реакцией — паническая атака Лёшки, если посмотреть на неё со стороны, заражала своей резкостью и внезапной активностью — тоже хотелось сквозь землю провалиться. Елагин вздохнул и, специально и громко потопав ногами на месте, дабы создать впечатление, словно не у двери он находится вовсе, а где-то в глубине дома, точно не ожидая визитеров; еще раз провел дыхательную гимнастику и повернулся к ручке двери. Смотрел на неё секунды четыре, слыша, как сзади к нему аккуратно приближается друг, чтобы в случае опасности дать отпор обидчикам, — дотронулся до неё и стал медленно поворачивать. Макс не сводил взора с расширявшейся щели постепенно раскрывавшейся двери: распознал сначала черные кроссовки Вару, далее — его брюки, грязную рубашку… И как только изображение предстало перед ним во всей своей красе, он отскочил к стене во избежание вскрытия его личности и только верхней частью головы высунулся в окно — сильно уж хотелось видеть происходящее. Лёша чувствовал себя отрешенно, без понимания того, что делает и зачем, поэтому принялся просто тупо слушать пятого, которому явно было что сказать. В этот момент у второго члена банды, кой внимательно вглядывался в фигуру червового, в мыслях возникло смутное понимание положения дел — нечто странное ковырнуло в нем это познание: то ли слишком беспечный и безэмоциональный вид блондина, то ли нетерпение и толика предвкушения, видневшиеся в несвязных движениях основателя ОАП-а — определенно, какой-то фактор повлиял, но Макс не успел додумать, какой именно; в любом случае: Феликс вправду ничего не знал, и Вару, судя по игривым метаниям взора в сторону брата, хотел это исправить. Как не дать ему рассказать о секрете Лёши? Что следует делать? Как спасти друга от позора?.. … Вару указал двумя руками на ничего не подозревающего Феликса и начал свою вступительную речь: — Добрый день! Не хотите поговорить об Иису-… — ситуация достигла высшей точки накала. Нельзя давать ему права договорить, нужно, безусловно, действовать. И несмотря на Лёшку, уловившего и поимевшего равно такие же мысли, как у друга; несмотря на его стремления прекратить ещё не начавшееся представление и предотвратить ужасные последствия; — Макс решительно прыгнул к двери, размахнулся и со всей силы ударил Вару по голове: личина отлетела куда-то в сторону, зеленые очки вместе с ней, а сам Вару без чувств упал на пол, прямо к ногам четвертого, от шока даже забывшего выключить камеру.***
До мурашек испуганный Феликс выронил из рук смартфон и принялся, не мигая, смотреть на окровавленную голову пятого клона, распластавшегося по всей поверхности крыльца: глаза были прикрыты, волосы небрежно взлохмачены, а дыхание — тихо и неровно. Для червового будто в тот момент всё остановилось и пропало в пелене неумолимо бегущего времени: и испугавшийся своих действий Макс, застывший в дверях и так же опустошенно уронивший биту на чуть возвышенный порог двери, и Лёша, прикрывший рукой рот и настолько отрешенный, что был даже не в силах скрыться от позора внутри дома — стояли на месте, как истуканы и глядели на травмированного пикового валета. Неловкая, пропитанная страхом и горечью тишина воцарилась на добрых десять секунд. Прервал эту мелодию шумный звук соприкосновения коленей Феликса с полом: он стал искать пальцами рану на голове пятого, судорожно перебирая каждый волос и бесконечно шепча имя напарника, иногда разбавляя мантру словами «Боже» и «Где?». Четвертый всё же смог обнаружить рассеченную область: видимо, в бите таился невытащенный согнутый гвоздь, задевший небольшой участок головы чуть выше правого виска — ссадина была невелика и неглубока, однако, вокруг неё моментально образовалась яркая кровяная гематома — место немного опухло, но настолько горячо оно было, что казалось, точно будет набухать ещё. Феликс дотронулся большим пальцем левой руки до раны и обжегся кипящей пузырящейся кровью — поднёс грязные пальцы к глазам и молча её осмотрел: повертел руку, дал жидкости растечься по всей ладони — после чего поднял взор на безоружных мальчишек и, словно лазером, пробуравил в каждом из них по дыре — столько злости и ненависти оказалось в его взгляде, столько яростного непонимания — он действительно был готов пойти на убийство и даже знал, каким образом. Червовый резко перекинулся через зеленоволосого, протянул окровавленную руку к бите и резво её присвоил, прижав находку ко второй ладони и якобы фиксируя её в собственной хватке. Макс с Лёшей испуганно переглянулись и без предупреждения сорвались с места прямиком на улицу, держась на одной линии друг с другом, тяжело дыша и не оглядываясь. — ВАМ ПИЗДЕЦ, БЛЯДИ! — прокричал каким-то не своим, басистым разгоряченным голосом Феликс и спешно вскочил с пола, чуть не наступив Вару на руку — побежал с протяжным воинским кличем следом: мальчишки уже удалились далеко вперёд, походу, даже не представляя, куда им стоит бежать и где прятаться от пылающего красного блондина с суженными, еле заметными зрачками — казалось, будто миллиард демонов устроили в нём огненную дискотеку и не собирались её прекращать — он вымещал свой гнев и в размашистом, самым быстром беге из всех, что ему только удавалось собственным телом воспроизвести. Феликс целенаправленно рвался за парнями с битой в руках и намеревался её применить; на лице виднелась маска анонимуса — жуткая картина; члены банды летели далеко впереди, старались не отставать друг от друга и оттого хватались чуть ли не за руки, бесконечно переглядываясь и крича напуганными срывающимися голосами куда-то в некуда — от страха ли? От обиды? От груза вины? А Вару лежал на крыльце, и ему ничего не снилось. Перед глазами стояла кромешная тьма и мёртвая, гнетущая тишина.***
Четвертый совершил довольно-таки глупую ошибку: вымещая целиком и полностью свой гнев в сумасшедшем топоте и крепком сжимании в руках незамысловатого оружия в лице длинного фигуристого куска дерева, он вымотался быстрее и раньше бегущих впереди него парней — пытался догнать их примерно десять минут, а те всё не прекращали переставлять ноги и блистать завидной выносливостью: уже давно перестали кричать, просто искали место, где можно было бы перекантоваться и спрятаться от непомерно безумного маньяка, которому, даже пребывая в состоянии подлинного бешенства, всё ещё не хватало сил и физической подготовки, чтобы хоть на половину сократить между сторонами расстояние. Феликс выгорел как эмоционально, так и физически, — ему стало очень плохо от резкого бега, и он остановился буквально на миг, чтобы сбить со лба проступивший пот. Однако, как только червовый поднял глаза и захотел продолжить прокапывать себе путь к справедливому завершению истории и непосредственному наказанию тех, кто смел бить его брата (и друга), — банды и след простыл. Он принялся оглядывать окружающую действительность: вокруг сновали только слегка испуганные его вымотанным видом редкие люди и проезжающие мимо машины. Возможно, он и вправду погорячился. Но ведь и они тоже! «Может, получится разобраться завтра? Должно получиться!..» — пронеслось в мыслях у стоящего на месте четвертого клона, опустившего изголовье биты к земле. Побыл в исступлении ещё минуту и вдруг сам себя испугался: стоит, вдаль смотрит, о жизни думает, а Вару с травмой на крыльце валяется, и из него кровь градом течет. Феликс прикрыл рот рукой, выкинул пропитанную небольшим количеством алой жидкости биту в кусты и снова спешно побежал — назад, к напарнику; молился о том, чтобы он не потерял много крови, чтобы не случилось осложнений, чтобы он не умер. Устал уже бежать, жутко устал, но ведь бедному пиковому сейчас намного хуже — ему необходима помощь, его помощь. Наконец-то червовый станет брату полезен, сможет оказать ту самую поддержку, о которой думал ранее — именно для этого судьба свела с ним Вару, и потому Феликс весь день шатался с приколистом — чтобы потом таким образом помочь. И четвертому нравилось верить в это предопределение, однако, лицо его выражало слёзную горесть и искреннее сочувствие.***
Вару слабо раскрыл глаза и увидел перед собой размытое небо. Ничего необычного, скажете вы. Но для зеленоволосого небо в тот момент казалось зрелищем абсолютно новым и неизведанным: видел перед собой чистую и ровную голубизну: ни облачка, ни развода, ни следа каких-либо летательных аппаратов — просто небо — такое, что хочется в него целиком окунуться и навсегда в этом цвете пропасть. Ему на секунду показалось, что эта голубизна сейчас свалится на него тяжёлым одиночным пластом и нещадно раздавит — умрет прямо здесь: неудачно и горько, — и не думал никогда, что последним, увиденным на этом свете, окажется такое скучное однотонное полотно. Не доверял Вару этому небу: совсем не зелёному, без светлых переливчатых спиралей — куску голубоватого цвета, идеальному и непорочному. Пятый впервые смотрел на небосвод без очков. Он не воспринимался им как нечто красивое, скорее, как нечто другое — то, чего никогда не видел и на что было интересно взглянуть. И он смотрел на небо, пытаясь найти хотя бы одну точку, выбивавшуюся из общей картинки. И нашёл. Феликс, уже не имевший на лице маски, возвышался над ним тёмной волнующейся фигурой — капля пота с его лба упала прямо валету на нос, и он слегка скривился. Четвертый дышал тяжело, пытался восстановить баланс кислорода в организме, однако, это не помешало ему поинтересоваться: — Вару, как ты? Очень болит? Вышеупомянутый отчего-то подумал, что обращаются не к нему: не понимал, что должно у него вообще болеть. Не дождавшись ответа, червовый решил уведомить брата: — Я уже вызвал скорую… Они едут, тебе помогут… — он осторожно погладил Вару по волосам левой рукой, слабо улыбнувшись, чтобы придать ситуации хотя бы какой-нибудь смешинки, но предмет ласок не почувствовал прикосновений — продолжал бездумно смотреть на небо и прокручивать в голове события прошедшего дня. — М-м-м… А скамейку нам всё-таки вернули?.. — несвязно промямлил пятый и обратил взор прямо на Феликса, впоследствии усмехнувшегося: — Опять ты со своей скамейкой! Помолчали несколько секунд, однако, не удовлетворившись откликом, Вару решил переспросить: — Так вернули или нет?.. Червовый валет окинул того каким-то оценивающим взглядом, а после — заливисто рассмеялся — так заразительно и громко, что и зеленоволосому захотелось подхватить эту веселую нотку, вложить в смех всю свою больную душу. И он засмеялся.