Тройное "я". HHC

      Парни вышли из больницы и обнаружили Фудзимото-младшую, сидящую на скамейке под большим клёном и крутящую в пальцах золотистый кленовый лист. Она смотрела на него задумчиво и с каким-то интересом, хотя глаза её не выражали ничего: казалось, они были пусты, даже того жизненного блеска не видать. Это насторожило Сано: он понимал, почему девушка сейчас в таком состоянии — она призналась брату перед ними в том, что, по сути, Мамору знал и сам, да и он с Дракеным — тоже, но это то, чего не хотела признавать Касуми и постоянно откладывала эту мысль для понимания подальше у себя в голове; а тут Мамору заставил её это не только понять и вспомнить, но ещё и признать: сделал, проще говоря, то, чего хотели добиться парни из «Токийской свастики», только более длительным и мирным путём, если это можно назвать так.       Они подошли к скамейке.        — Выглядишь паршиво, — усмехнулся Рюгудзи.        — Так же, как и чувствую себя, — фыркнула Фудзимото, поднимая на них глаза. — Простите за эту ссору…        — Не переживай, — Мандзиро улыбнулся. — Это нормально, когда члены семьи ссорятся.        — С Мо-мо мы частенько ссоримся, — девушка поднялась, оставив кленовый лист на скамье, — несмотря на тот факт, что мы очень дружны и близки и понимаем друг друга.        — Разные вы всё-таки, — улыбнулся Кен.        — Даже очень, я бы сказала, — вздохнула Касуми. — Давайте съездим пообедаем, я есть хочу…        — Я только «за», — улыбнулся Сано, протянув ей руку. Девушка улыбнулась и вложила в его большую ладонь свою маленькую, холодную на ощупь, ладошку.        — Чёрт, Майки, у меня почти флажки закончились — с тобой-то, — фыркнул юноша. — Скоро придётся закупаться вновь…        — Так ты всё-таки закупаешься?! — удивилась Фудзимото, усмехнувшись. В её глазах побежала искра.        — Только не начинай, прошу тебя… — протянул Дракен.        — Представляю себе твою комнату, в которой специально выделен небольшой шкафчик, где на подставочках расположены разные флажочки, приготовленные для обедов Майки, — Касуми засмеялась.        — Началось… — вздохнул замглавы банды, покосившись на девушку. — Просил же…        — Подумаешь!       Они о чём-то ещё таком отвлечённом вели разговор, пока не сели на мотоциклы: Кен на свой, Касуми же к Майки. Сано же в это время думал о температуре тела девушки.       «Никогда ещё её кожа не была настолько холодной, — заметил он. — Всегда тёплая или горячая — это в норме её организма, — но никак не холодная. Неужели это от того лекарства? — предположил парень, чуть нахмурившись, что, конечно же, заметила Фудзимото, но виду — увы — не подала. Или же не увы… — Ещё один побочный эффект, о котором не рассказал Док? Почему же? Что в этом такого? Однако это странно, что после приёма лекарства тело становится холодным… как у трупа… — эта мысль испугала его самого. — Нет… Это же Док, он не желает Касуми ничего плохого и всегда заботится о её здоровье, следовательно: это просто побочный эффект, который через несколько часов пройдёт… Вот и всё…», — с такими мыслями Сано Мандзиро сел на свой байк и, дождавшись, когда любимые, но холодные из-за применения страшного лекарства, руки обнимут его за торс, поехал, набирая скорость, в сторону кафе, где подают его любимый детский обед, на вершину которого Дракен всегда ставит флажочки разных стран…

ххх

      Дни до конца октября текли долго и размеренно. Жизнь Касуми была однообразной: школа, репетиции, написание новых песнь, «Токийская свастики», дом, ругань с Жанной, — ничего интересного не происходило, даже у «Истребителей» не было ни единого задания, а Садаэки молчал, дома почти не появлялся, а если появлялся, то закрывался в своём кабинете. С Мамору, на удивление всех, девушка так и не помирилась: ей до сих пор было не по себе смотреть на него и вспоминать тот момент, когда она осознала, что признание себя и любовь самой к себе — это те черты, которые отсутствуют в ней. И от этого ей при каждой мысли почему-то становилось страшно…       До тридцать первого октября Фудзимото всё своё свободное время проводила с главой «Токийской свастики», да и что тут говорить: проще посчитать на одной руке, сколько она ночевала ночей дома, нежели у него за второй месяц осени. С Такемити же она чаще говорила в школе, иногда сбегая с ним с уроков на крышу и обсуждая тридцать первое октября: как поступить, что сделать, чтобы спасти Бадзи, и как быть, в случае какой-либо непредвиденной ситуации. С Чифую девушка тоже виделась частенько: она помогала ему с первым отрядом, так как из-за ухода их командира весь отряд свалился на плечи бедного Мацуно. Такаши же стал теперь всегда носить с собой скетч и обсуждать свои наброски по поводу костюмов для Касуми на выступления — на самом деле, это очень трогало девушку, ей становилось легко, спокойно на душе, такая забота и любовь к своему делу, как у Мицуи, она встречала довольно редко, да и, в принципе, от отношения с командиром второго отряда на душе становилось тепло, словно сладкое пирожное, политое горячим шоколадом. С Кеном же, как всегда, отношения были близко дружескими, друг друга подстёбывающими и в какой-то степени друг другу выносящие мозг, однако минусом в их дружбе это назвать нельзя, наоборот, это огромный плюс.       О том, что Касуми — это Камикадзе, и в принципе об «Истребителях», никто не говорил и даже старались об этом не думать и обсуждать между собой — считали это лишним, хотя каждый понимал, что Фудзимото — это тот человек, который способен убить подобного себе и даже глазом не моргнуть, при этом искренне любить и защищать своих родных.       Как-то так всё и происходило. Касуми часто и долго размышляла о тридцать первом октябре, дошло даже до того, что она не заметила, как этот день наступил. С утра ей позвонил Сано и сказал время встречи: девушка с тупым выражением лица смотрела в стену перед собой, пытаясь сообразить, для чего глава «Токийской свастики» собирает всю банду, пока до неё не дошло, какое сегодня число.       «Да, хорошо», — был короткий и даже в какой-то степени холодный ответ, и эту прохладу в её голосе Мандзиро заметил, но не сделал на ней акцент, понимая, что этого делать не стоит.       «Кейске… — думала девушка, направляясь к месту сбора. — Неужели ты хочешь убить Кисаки? — эта мысль заставила её нахмуриться и даже разозлиться. — Вот же придурок… Если ему так неймётся, то мог бы и меня попросить, зная, что я Камикадзе. Стоп… А почему бы просто не убить Кисаки, будучи Камикадзе? Хотя нет, — она тут же расстроилась, — сейчас Кисаки — часть «Токийской свастики», и если я убью его, даже в образе Камикадзе, это будет непростительно со стороны тех, кто знает о моём секрете. Именно поэтому ты и перешёл на вражескую сторону, не так ли, Кейске? — Фудзимото посмотрела на чистое небо. — Доку я позвонила, чтобы он был неподалёку от заброшенной автостоянки, чтобы, в случае чего, тут же приехал и забрал Вампи. Кстати, что касается Кадзуторы… За последний месяц он частенько бывал в школе, что меня сильно удивило. Не думала, что такой, как он, появится хотя бы ещё раз в школе не по какому-то важному делу, как в прошлый раз, — Касуми посмотрела перед собой, чуть ускорив шаг. — Так-то он ничего такой: милый, добрый, я бы даже сказала, что у него красивая улыбка, только взгляд какой-то немного дикий… Даже не дикий, а… как у бездомного кота, которого его любимые хозяева выбросили на улице при том же переезде. А ещё от него так и веет одиночеством. А что если… — эта мысль заставила её резко остановиться. — А что если он чувствует себя одиноким и брошенным, и именно из-за этого творит всякую дичь? Ведь, по сути, убил он Синитиро совершенно случайно: да, он лишил любимого человека многих, но он ведь пытался защитить Кейске и байк, который они хотели подарить Майки… Преступление ради добра… Где-то я такое уже видела… В какой-то книге…»        — Эй, Касуми, — Рюгудзи стоял уже две минуты перед ней и махал перед её глазами своей большой ладонью. — Касуми, мать твою, приём!        — «На дне» Максима Горького, русского писателя, — выговорила вдруг девушка.        — Чего?.. — парень опешил, широко раскрыв глаза.        — А? — и только сейчас Фудзимото пришла в себя. — Кен-чик? Где я?        — На месте, — ответил за него Сано, подойдя к ним. — Всё хорошо? Ты какая-то отстранённая.        — Я просто задумалась, пока шла, — Касуми покачала головой. — Всё хорошо, правда.        — Уверена?        — Конечно, — она улыбнулась уголками губ.        — А причём здесь «На дне» — кого ты там сказала? — поинтересовался Дракен.        — Максима Горького, русского писателя, — повторила девушка.        — О чём вы?.. — Майки приподнял одну бровь в недоумении.        — Да я сам особо не понял… — признался замглавы банды.        — Да не обращайте внимание, — вздохнула Фудзимото, покачав головой. — Давайте лучше готовиться… Скоро всё начнётся…       «Точно… Был там такой герой, звали его, вроде как, Сатин?.. Он убил человека, который приставал к его сестре, и отсидел за убийство, спустившись после этого на самое дно… — и тут её посетила совершенно ей несвойственная мысль, с учётом того, что она поклялась сделать совершенно иное. — Я защищу не только Кейске, но и Кадзутору… Не дам Майки убить его, куда бы ситуация ни повернула. Не знаю почему, но я не хочу, чтобы Кадзутора умер. Если у Сатина не вышло подняться со дна, то у Кадзуторы получится — и я ему в этом помогу. Да, он убил Синитиро, но хотел бы Синитиро, чтобы я убивала из-за него Кадзутору? Не думаю. Да и… есть вещи, которые нужно прощать, даже если эти вещи — убийства. Я же ведь тоже убийца, и убиваю я людей, оставляя их семьи без кормильца, без любимого человека. Но между мной и Кадзуторой есть различие: Кадзутора это сделал для любимых — защитить Кейске и сделать подарок Майки, — а я… а я делаю это потому, что мне так говорят, а иногда потому, что я этого хочу: особой причины нет. Просто делаю. И всё. Так, в таком случае, кто из нас более человек — я или Кадзутора? Ответ напрашивается сам, — девушка чуть нахмурилась, пристально смотря на открывавшиеся ворота. — Кадзутора — человек, а я — существо, живущее на дне…»