Сказания об удаче

      Подумать только — он поверил в то, что их расставание временное. Глупец!       Первый месяц Мицунари, как и полагается, осваивался. Второй переживал, что у Йошицугу возникли трудности. За третий скинул три килограмма, из-за чего стал объектом назойливого внимания обеспокоенных лиц. После четвёртого готов был нарушить обещание и приехать, от чего останавливало только то, что он не знал, где Йошицугу находится. В пятый начал гневаться, причём раздражение чаще всего выливалось в конфликты тут и там, сокращая круг общения до двух лиц. Тогда Мицунари чувствовал, насколько неправ, но не мог ничего с собой поделать. И наконец по окончании шестого его осенило — Йошицугу решил разорвать их связь.       «За что ты так?!» — негодовал Ишида, искренне не понимая причины подобного решения. Её осознание пришло только на седьмом месяце.       Но пусть Мицунари не мог согласиться и каждый раз корил то Йошицугу, то себя в их расставании — в душе воцарилось подобие мира. Зыбкого, ускользающего при первой же негативной мысли, и всё же достаточного для того, чтобы перестать набрасываться с упрёками разных сортов на окружающих. Во многом помогала как раз та пара лиц, которая не отвернулась, даже когда его характер стал отвратительнее некуда. Их имена: Наоэ Канэцугу и Санада Юкимура. И удивительно, что знакомство с ними произошло в проклятый день.       Тогда Мицунари источал нежелание с кем-либо говорить. Плохой сон — на этот раз причина в том, что студенты в общежитии праздновали чьё-то совершеннолетие. Выжженные из-за шутки соседей по комнате кончики волос. Сломанный холодильник. Пропущенный завтрак. Убитые уличной собакой ботинки. Взъярённый преподаватель, выгнавший с пары из-за опоздания. Иными словами, стандартное утро двадцать первого числа, вступившее в полные права с отсутствием в жизни Йошицугу. Пожалуй, Мицунари от такого отвык и потому ощущал себя грозовой тучей, готовой метаться молниями в каждого, кто посмеет нарушить личное пространство. Это видели все, в том числе и Наоэ. Но если для всех то было знаком держаться подальше, для него — поводом приблизиться.       — Трудно представить, что в такой солнечный день покажется настолько чёрная туча, — с улыбкой начал разговор Наоэ.       Мицунари не сразу понял, что речь о нём, а когда осознал, метнул молнию взглядом.       — Да ты просто сгусток негативной энергии! И как тебе не тяжело? Она же душу на кусочки разрывает, а потом с наслаждением их поедает, — с лица пропала улыбка, и во взгляде отразилось беспокойство. — Не больно тебе?       Как ответить на этот вопрос, Мицунари не знал. Он раньше не задумывался, каково это — носить столь разрушительные эмоции. Просто нёс их. А теперь прислушался к себе и понял — тяжело.       — Ты… Наоэ, кажется, — избегая ответа, старался припомнить Ишида.       Учились они не вместе, но Наоэ, если он правильно помнил фамилию, проявлял повышенную активность в жизни института. Лицо того светилось улыбкой в каждом корпусе, и создавалось впечатление, что он находится в нескольких местах одновременно и выполняет сразу множество задач. Если первое ещё казалось сомнительным, то второе было похоже на правду — по мнению Мицунари, Наоэ занимался всей общественной деятельностью, которую мог только предложить институт.       — Верно — Наоэ Канэцугу, — молниеносный ответ, будто собственный вопрос стёрся из памяти. — Твоего имени я, к сожалению не знаю…       — Ишида Мицунари.       Что тогда его подвигло назвать своё имя? Ответить, казалось, мог только Канэцугу, потому что, как только он то услышал, положил руку на плечо, разламывая невидимую стену границы, и обеспокоенно спросил:       — Мицунари… Какое событие произошло, что ты оказался весь окутан тьмой?       Странный вопрос. Но на его необычность Мицунари обратит внимание много позже, а пока отмахнётся, сказав, что сегодня его выгнали с пары из-за опоздания.       — Ты ведь не специально опоздал? — понял Канэцугу.       — Пф! Если бы в понятие «специально» входили недисциплинированные студенты, вдобавок не умеющие пить, и поломки бытовых приборов, я бы признал свою вину, — сложил руки на груди Мицунари. — Обидно, что мне приходится отдуваться за остальных.       — Несправедливо! Мы немедленно поговорим с преподавателем!       Не успел Ишида возразить, как Наоэ потащил его за собой. Несмотря на то, что скоро начнётся другая пара. Несмотря на то, что сам, вероятно, должен уже находиться в другом корпусе. Только потому, что ему это показалось несправедливым, Канэцугу готов был пожертвовать своим временем на восстановление чужой репутации. Тогда Мицунари ощутил, что благодарен, хотя не мог признать это вслух.       — Прошу прощения, я по поводу… — Канэцугу начал на ходу составленный монолог в защиту, но тут же и закончил.       Преподаватель без слов указал на единственного задержавшегося студента и протолкнулся к выходу. Своего одногруппника Мицунари знал, но тогда будто познакомился заново. Доказав, что одними упорством и терпением возможно горы свернуть, он победоносно улыбался.       — Получилось, — подтвердил догадку Юкимура. — Я смог убедить его, что Мицунари не из тех людей, которые опаздывают по собственной вине. Лекцию, правда, переписать нужно…       — Отлично! Осталось добиться ещё одного.       С этими словами Наоэ рванул за преподавателем, утаскивая Ишиду за собой. Следом побежал и Санада. Тогда показалось, что толпа неожиданно встала на их сторону, так как сгущалась перед целью и расступалась перед ними. Первое удивительное везение в неудачный день. Второе — преподаватель быстро дал публичное извинение. А третье — на следующую пару Мицунари пришёл ровно со звонком. Было ещё и четвёртое — прекращение череды неудач. В тот день он к этому отнёсся с сомнением.       Через месяц Мицунари понял, что это следствие. Ещё через месяц — мысленно благодарил Канэцугу и Юкимуру за то, что не оставляют его одного. А на пятый месяц обучения осознал, что нашёл настоящих друзей. Или скорее, что они его нашли… Так или иначе, он поклялся себе, что в ответ станет таким же надёжным и преданным, и постарался меньше внимания уделять мыслям о Йошицугу. Последнее удавалось не в полной мере.       «Три года ни вести, а я всё ещё думаю о нём», — осознал Мицунари, откладывая книгу — Канаэ Минато давила на больное своим произведением, правда, в их странной дружбе никто не умер, — тяжёлая тема, потому он взял перерыв.       Размышляя над книгой, Ишида с ужасом обнаружил противный шепоток внутреннего голоса. «Пока никто не умер», — твердил тот. Сердце забилось до того неистово, что горло сдавил спазм. С их проклятием на двоих подобная судьба могла поджидать каждого. А что, если Йошицугу не связывается только потому, что уже?..       — Нет… — хрипло выдохнул Мицунари. — Пусть лучше он по каким-то своим соображениям упрямится, чем это.       Очень кстати зазвонил телефон — иначе он бы с ума сошёл в одиночестве. Соседи по комнате уехали на зимние каникулы, начало которых в связи с нарушением графика летних перенесли на девятнадцатое число. Мицунари же решил остаться. Как потом выяснилось, Канэцугу и Юкимура тоже. Обрадовавшись такому совпадению, они запланировали провести Рождество вместе. И вот теперь звонок… На экране высветилось имя Канэцугу, и Мицунари ощутил странный холод на сердце, хотя казалось бы, должен испытывать радость.       «Не к добру это…» — ещё не ответив на вызов, решил он. Впрочем то было не проявлением его мнительности.       — Мицунари, я должен извиниться… — сдавленный голос, даже поверить трудно, что говорит Канэцугу. — Вместе отпраздновать Рождество не получится. Очень надеюсь, что вы с Юкимурой повеселитесь от души и за меня тоже.       — Что случилось? — Мицунари даже с кровати подскочил. Их план рушится вот так просто? Сегодня же даже не двадцать первое!       — Бабушка… Ей совсем плохо стало. Она хотела бы напоследок поговорить со мной.       Услышав это, Ишида рухнул обратно на кровать. Как? Он недоверчиво посмотрел на календарь и понял — двадцатое. Канун проклятого дня. Время, когда закладываются причины последующих неудач. С того самого дня, как Канэцугу и Юкимура добились извинений от преподавателя, подобного не случалось, но Мицунари об этом не забывал. Похоже, завтра придёт отсроченный счёт за всё то время, что они вместе.       — Ты не должен извиняться. Конечно, тебе нужно быть с ней! — не пропустив в голос страх за себя, ответил Мицунари.       — Спасибо тебе… — пусть восприятию был доступен только голос, стало понятно, что губы Канэцугу тронула лёгкая улыбка. — Вернусь, скорее всего, в январе, так что вам с Юкимурой придётся долго ждать подарки. Шкафчик я предусмотрительно или нет, но закрыл.       — Зная, какими могут быть соседи — предусмотрительно. И тебе тоже придётся долго ждать подарки. Не волнуйся об этом.       Посмеявшись, будто это самая смешная шутка, Наоэ пообещал звонить каждый день. Слишком часто, казалось Ишиде, но он не стал спорить — понимал, что тому нужна поддержка. И только когда вызов завершился, позволил себе задуматься, что может произойти завтра. Но всего его воображения не хватило, чтобы предугадать такое…       Разбудил Мицунари звонок. Осознание происходящего пришло не сразу — всё казалось продолжением сумбурного сна. Единственным свидетельством реальности оказались слезящиеся глаза. Мицунари протёр их тыльной стороной ладони. Легче не стало. Тихо выругавшись, он постарался ответить на вызов вслепую и… сбросил звонок. В наступившей тишине скрежет стиснутых зубов прорезал уши, как скрип мела о стеклянную доску. Заставив себя успокоиться, Мицунари протёр глаза уже рукавом, и когда прозрел, перезвонил, вероятно, шокированному абоненту.       — Прости, я случайно вызов сбросил…       — Я подумал, что не вовремя позвонил и разбудил тебя, — Мицунари мысленно хмыкнул — вообще-то да, разбудил. — А… С тобой всё в порядке?       — Будет, если я найду противовирусные капли для глаз. Ты чего-то хотел, Юкимура?       — Да… Канэцугу же предупредил тебя, что отправляется домой? — короткое подтверждение, сопровождаемое бессмысленным кивком головы. — Я подумал, может, нам стоит отправить ему письмо? — Санада заговорил быстрее, будто бы боялся, что Ишида тут же откажется. — Понимаю, мы созваниваться будем, но ты же его знаешь. Канэцугу будет делать всё, чтобы мы не подозревали, насколько ему тяжело. А если мы в письме выразим слова поддержки, он почувствует, что не один. Вот… Адрес я вчера узнал. Так что я хочу спросить, как ты к этому относишься, потому что если отправлять, то сегодня — тогда письмо поспеет к Рождеству.       «Я понимаю, почему ты хочешь напомнить Канэцугу, что он не одинок, именно в Рождество, но… За что сегодня двадцать первое»? — в душе кричал Мицунари. Вслух же ответил:       — Я не против. Только позволь мне остаться в общежитии — боюсь заболеть сильнее.       — Конечно! Я сам к тебе приду. Только на почту за конвертом и бумагой сбегаю, и к тебе. Рад, что ты согласен!       Вызов завершился, и Мицунари возвёл взгляд к потолку. К сожалению, в этот день его бы не стал слушать ни Бог, ни Дьявол. Только в том вот убедиться получится позже, а пока он прибирался, ожидая, когда же появится Юкимура.       Ждать себя долго тот не заставил. Ворвался, словно огненный вихрь — весь розовощёкий, светящийся счастьем. При виде его Мицунари подумал, что неудачи, возможно, посторонятся.       — Всё купил. Там ещё открытки красивые были… В общем, тоже взял. У тебя есть здесь ручки? — Юкимура окинул стол взглядом и еле сдержал обречённый стон. — Всего одна… Ладно, по очереди напишем. Наверное, так, чтобы мы не видели, что другой записал. Я на всякий случай несколько листов взял — мало ли ошибка. А, точно! — он покопался в кармане толстовки и вынул бутылочку. — Противовирусные капли. У себя нашёл и решил на всякий случай взять — ты вроде говорил, что у тебя их может не быть.       К своему удивлению, Мицунари не ощущал, что с глазами что-то не так. Напротив, они не слезились и казалось, пылали здоровьем сильнее, чем глаза Юкимуры, уголки которых покраснели то ли с мороза, то ли перед болезнью, то ли из-за недосыпа. И всё же капли Мицунари с благодарностью принял.       — Кто первый писать будет? — спросил Юкимура.       «В любой деятельности следует начинать путь от сложного и двигаться к простому», — с этими мыслями Мицунари протянул руку за листком.       И справился за десять минут… Слова будто сами ложились на лист, и рука машинально вырисовывала иероглифы, не допуская ни единой ошибки. Он перечитал, чтобы быть уверенным: всё верно. Возможно, на первый взгляд излишне сдержанно, но Канэцугу его знает достаточно хорошо, чтобы понять, насколько письмо искреннее и сколько на самом деле в нём чувств. Закончив, Мицунари передал ручку Юкимуре.       — Твоя предусмотрительность даже здесь отразилась! — восхитился тот. — Не думаю, что смогу подобрать слова настолько же быстро, пусть и провёл вчера ночь в мыслях над ними. Но попробую.       «Неужели всё пройдёт гладко?» — почти обрадовался Мицунари.       Природная настороженность не зря его одёрнула. Не успел Юкимура подвинуть к себе лист, как ручка выплюнула отвратительную кляксу. Тот не унывал, решив использовать испорченный лист как черновой. А Мицунари осел, не зная, куда себя деть. Потому что готов был поклясться — его друг каким-то образом перетянул все неудачи на себя. И подтверждений тому становилось всё больше. То обидная ошибка, хотя на черновике всё написано правильно. То новая клякса. То наоборот — след без чернил, потому что ручка вдруг перестала писать. Урна всё заполнялась испорченными листами. Один раз Юкимура чуть не выкинул черновик, с которого переписывал. Всё время Мицунари мысленно молился, чтобы листов и чернил хватило.       Наконец неудачи прогнулись под упорством, и Санада написал письмо. Ишида обратил внимание, что листов более не осталось.       — Как удачно я взял дополнительные листы! — протерев лоб ладонью, из-за чего там появилась синяя полоса, выдохнул Юкимура. — И… Кажется я исписал твою ручку. Прости, — он обернулся, устремив взгляд, полный сожаления, но Мицунари только головой покачал — ничего, мол, страшного.       Когда чернила полностью высохли, оба письма отправились в конверт. Подписывать тот было нечем, да и Юкимура после всех несуразиц разумно решил, что предоставит эту задачу почтовому оператору. Он собрал все свои немногочисленные вещи и выскочил из комнаты таким же вихрем, каким в неё ворвался. Только тогда Мицунари почувствовал, как неудачи к нему вернулись.       — Да что же… Она же не должна… — потерял слова от возмущения он.       Исписанная ручка неожиданно открыла второе дыхание и выплюнула остатки чернил на стол. Закатив глаза, Мицунари отправился на поиски тряпки. К своему удивлению, обнаружил ту быстро. Смочил и принялся устранять катастрофу. И только когда чернила пропитали ткань, понял, что взял тряпочку для протирания очков, которую сосед по комнате так недальновидно оставил наедине с ним. Из недр души Мицунари вырвался стон. Но к несчастью, всё только начиналось…       — А это что? — спросил он сам себя, с опаской поднимая заляпанный с краю кусок картона. — Только не это…       Конечно, кусок картона оказался открыткой. Лакированная поверхность не позволила чернилам впитаться, потому удалось её привести в исходное состояние. Но оставалась ещё одна проблема — открытка здесь, когда должна быть у Юкимуры.       — Я ведь пожалею об этом… — бубнил под нос Мицунари, доставая из шкафа пальто.       Он и сам бы не ответил, почему решил добежать до почты прежде, чем Юкимура отправит письмо. И почему не прислушался к себе…       Снег тонким покрывалом укрывал промёрзшую землю. Приходилось выверять шаги, чтобы не поскальзываться, что в условиях сложившейся ситуации и маячащего на календаре числа превращалось в невыполнимую миссию. Мицунари умудрился найти каждый ледяной участок, и не упал не иначе как по воле провидения. Вот только оно служило одной страшной цели. Позже он назовёт это эффектом бабочки. Нахмурившись, Ишида огляделся. Как и ожидалось — перепутал поворот.       — Вот же ж… По крайней мере, я теперь знаю участки, на которые наступать не стоит, — старался не унывать он.       Повернуть назад не удалось. На плечо опустилась чья-то тяжёлая рука, а к боку прижался нож.       — Не дёргайся, — ох, это стало бы последним, что Мицунари сделал бы сегодня. — Мы можем разойтись спокойно, если ты отдашь мне все наличные, что при тебе, — так бы он и сделал. Только кошелёк остался в комнате общежития…       — Проверьте карманы — у меня только открытка, — на самом деле, был ещё телефон. В кармане штанов. Но пальто скрывало только один злополучный клочок картона.       — Быть не может. Как же ты собирался её отправить, если не взял с собой деньги? — вполне справедливо подметил низкий голос.       — Её отправит друг. Он ждёт меня на почте. Просто проверьте карманы.       И может, всё бы и обошлось, даже несмотря на возникшее из-за открытки недоразумение. Может быть, всё обошлось бы. Только неаккуратный прохожий обратил своё внимание, куда не следовало, и окликнул. Рука несостоявшегося грабителя дрогнула, и Мицунари почувствовал, как бок охватывает пламя. Обжигающая боль. Пальто не стало достойным препятствием для стали. Нож погрузился по рукоятку, будто не в плоть, а в масло, потом так же легко выскользнул. Мицунари держался ещё несколько секунд, наблюдая, как пальто пропитывается кровью. Затем ноги его подкосились. Он упал, понятия не имея, насколько скверны его дела. Последней мыслью перед забвением было:       «Вот и наступило то «пока»…»       Очнулся Ишида уже в больнице. И понял это раньше, чем открыл глаза — запах медикаментов ударил в нос, заставив поморщиться. Что произошло, он хорошо помнил, тем более, боль в боку так и пульсировала, пусть не в пример изначальной. А вот сколько пролежал здесь — понятия не имел. Может, уже и Рождество давно прошло. Вздохнув, Мицунари приоткрыл глаза.       Справа тут же зашевелились, и прежде, чем он перевёл взгляд на посетителя, раздался почти забытый голос из прошлого:       — Живой…       Мицунари бы подскочил, слушайся его тело лучше. Воспринятое изначально временным расставание действительно оказалось… временным? Он повернул голову к посетителю, готовый излиться потоком ругательств. Не смог…       — Хотел связаться на Рождество, зная, что в семестре ты излишней работы себе найдёшь. Получилось, что приехал на Рождество, — оправдывался Йошицугу.       — Я думал, что ты не хочешь больше дружить.       Нет, Мицунари давно понял, чего Йошицугу пытался добиться. Считал невысказанную мысль. Один без другого прожить не может, но так продолжаться давно уж тоже: поэтому стоит рискнуть и проверить, по одиночке какой пройдём путь. В этом и был Йошицугу. Смиренный к своему проклятию, но непреклонный в вопросе дальнейшей судьбы. Он вбил себе в голову, что идти всегда нога в ногу не получится, и решил начать учиться жить одному. Пожалуй, в одном просчитался…       — Понимаю, ты злишься — и вполне справедливо, — кивнул Отани. — Я сосредоточился на себе и забыл, что рок, зависший над тобой, куда серьёзнее. Тем более, когда тебе исполнился двадцать один год.       Не вспомни Йошицугу об этом, Мицунари бы даже не подумал включить в уравнение неудач свой возраст. А и правда, двадцать один год… Вот за что пришёл отсроченный счёт.       — Теперь я думаю, — прикрыв глаза, Мицунари улыбнулся. — Что не должен был покидать общежитие.       — Ты не должен был покидать общежитие, — подтвердил Йошицугу.       При других обстоятельствах Ишида точно бы не сдержался и наговорил лишнего. Но сейчас… То ли слабость восстанавливающегося организма не позволяла, то ли он просто был рад, что Отани, волнуясь о его состоянии, приехал. Да и не важна причина. Важно, что говорить совершенно не хотелось — хотелось находиться рядом друг с другом и наслаждаться одним лишь присутствием. Пусть даже праздником такое времяпровождение не назовёшь.       И всё же вопросы ещё остались. Настолько тревожащие, что Мицунари зашевелился, стремясь принять сидячее положение. Йошицугу его остановил, одним взглядом спрашивая, что случилось.       — Ты ведь… Ты ведь не рассказал им ничего?       — Нет, не рассказал. Юкимура считает, что это несчастный случай. А Канэцугу даже не знает, что ты в больнице, — я посоветовал ничего ему не говорить, чтобы не доставлять лишних беспокойств. Юкимура согласился.       — И хорошо… — расслабился Мицунари.       — Кстати, о Юкимуре — он просил передать тебе, если ты со мной очнёшься, что об открытке можно не беспокоиться. Сказал, что как обнаружил в вещах, отправил вдогонку письму.       — Врёт, наверное, но будет на его совести…       Мицунари прикрыл глаза, намереваясь вновь погрузиться в продолжительный сон: в его состоянии это было лучшим решением. Только Йошицугу теперь спокойно не сиделось. Он трогал ворот свитера, будто решаясь на что-то. И наконец, когда нервы Мицунари натянулись до предела, саркастично, как и раньше, произнёс:       — С Рождеством тебя…       — И тебя с Рождеством, — не менее ехидно ответил Мицунари.       Казалось бы, утраченная связь обнаружилась, и так случилось, что ни одна её составляющая не разрушилась под напором расставания. Всё было так же, как и прежде.