Сломанный крест. Такие дела

...Знаете, Андрей Палыч, как я открытое море люблю. Как собака – палку. Даже меньше. Как в детстве услышал про бездную бездну и про тварей, которым несть числа, про зверя Левиафана... И сколько бы ни совали мне под нос глобусы и атласы, не могу поверить, что там твердое дно... Вот все думают, что всё знают, что плывут нужным курсом, а потом вдруг всё смешивается, течения оборачиваются вспять и всплывают покойники, которые все века на дне пролежали, гигантские спруты, киты пасти разевают. Ну запросто же. Не понимаю, почему другие такие спокойные. Майк, например. Зафрахтовал какой-то катер контрабандистов и поплыли мы по Тихому океану. Эти сами не азиаты, вполне европейцы, но уже отуземившиеся. Нормальный лихой морской люд, короче. С ними в основном Майкл говорил, я со стороны наблюдал. Они нас доставляли, они должны были на обратном пути и подобрать. Высаживают на надувной плот на пассате, мы в ночи встречаем яхту Сато – "Лотос". Майк уверял, что вот прям точно встретим, у него все данные, всё рассчитано. Если не встретим – нас по сигналу включенного маячка подбирают через сутки на обратном пути. При удачном исходе дела – да, собственно, так же. А при неудачном... Да некого было бы подбирать. Простая сделка вышла – мы платим, они везут и молчат. В смысле, молчат потом – кого и куда доставили. А пока плыли, они с Майклом без конца что-то над картами обсуждали. Молчал я. Держался в стороне – только бы никто не заметил, что я на грани паники. Думал, только кто-нибудь с расспросами и шутками полезет – загрызу. Началось все вечером, в ту же ночь и кончилось. Я, было дело, подумал, что Майк смерти моей захотел. Я только успокоился... Может, просто солнце на закат пошло – полегчало. Как похмелье отпустило. Стою такой на носу, смотрю на закат, представляю, что просто на набережной. Тут Майк из трюма вылез, подошел, закат увидел и такой: – Wow... Страшная пошлость. Но он американец, ему можно. Обернулся я, посмотрел на него – а он такой в очках-авиаторах, и в них закат отражается. И я. Красиво. – Скоро высаживаемся, – говорит. Я огляделся. Кругом морская гладь богомерзкая. – На плот? – На плот. Не на абордаж же яхту брать. Эти... – кивнул на трюм, – точно не согласятся. – Ладно, – говорю. – До яхты доплывешь, Фёдор Алексеевич? – Осилю как-нибудь. Реку переплывал и до яхты доплыву. – Fine! И пошло вначале всё по плану как по маслицу. Переоделись в черные костюмы. Как гандоны в человеческий рост, чес слово. Хоть ласты надевать не заставил. Залегли в плотик, катер уплыл. Темнело. Я молился. Все молитвы вспомнил. Звездочки в небе мерцали. Много так. Знаете, будто ничего в мире не осталось. Как будто Великий потоп. Или Землю еще не сотворили. Только темные воды, небесная твердь. И дух Божий где-то. Где-то далеко. Только б нас не приметил... Наконец, Майк меня локтем под ребро ткнул. – Хватит медитировать. Пора. Вылезли мы из нашего плотика – я его даже полюбил в последнюю секунду – и поплыли. Шла яхта. Маленькая, как игрушечная. Не цветок, а как игрушка из бумаги. Со свечкой внутри. Ну сейчас, думаю, мы вам зажжем. Не впервой, но каждый раз жалко. Жалко же портить, когда красиво. Каждый раз в голове маленький купец с маленьким кромешником торгуется: стоит – не стоит, надо – не надо. Так на это всё отвлекся, что изрядно проплыл спокойно. Потом опомнился, стал тонуть. Нет, ну будь река или озеро... А тут ведь бездна. Я за Майка ухватился. Он, конечно, бедный, и так с грузом был – с рюкзачком всяких приблуд и оружия. Но что он сделает? Морду бить станет? Нам же главное тихо доплыть... Мы и доплыли. К боку яхты привалились, отдышались, молчим. Майк на меня, конечно, посмотрел недобро. Но главное ведь, что доплыли. Можно подумать, он устал. Полезли. Тут уже вдвоем по одной веревке. Кошкой из пистолета зацепились и пошли. Майк утверждал, что там слепое пятно камер. Оно и понятно. Стена глухая, потолок глухой. Яхта дизайнерская – вся как капля, окна только ночью можно разглядеть. И то не ясно – окно или подсветка. Как ложные глаза у глубоководных тварей. Забрались наверх, медленно, чтоб датчики не возбудились, поползли к вентиляции... Вот даже не знаю, с чем идея была лучше – с дрейфом или с вентиляцией. Вам-то, конечно, понравилась бы с дрейфом. Майк так и сказал: "Ни один человек через эту вентиляцию пройти не сможет". А мы сможем, да... Во внутренних помещениях там как на космическом корабле или на подводной лодке – замкнутая вентиляция. Воздух система вбирает и выбрасывает одним хлопком. Потом порцию нового воздуха она перерабатывает и распределяет по кораблю. Вот из распределителя и можно попасть в аппаратную. Если сможешь не сдохнуть от асфиксии, а потом выломать стенку. Да легко, в теории-то. Только подползли – вентиляция воздуха хлебнула и затихла. Майк стал болты решетки отвинчивать. Я – просто выковыривал и края отгибал. Перчатки были удобные – с открытыми пальцами, но только наполовину, а на вторую половину – с перепонками. Сняли, отодвинули. Только, друг друга обхватив, легли, нас поглотило. Чуть не сдохли в вакуумной упаковке. Потом снова провалились, уже в распределительную. Майку было хуже. Глаза были как у кота, которого в пылесос засосало. Хотя, может, и у меня такие же были... Он мне на нужную стеночку указал, я ее отодрал, на ее краю в аппаратную влетел, на пол упал. Там было два крайне озабоченных японца – им аппаратура как раз верещала, что в вентиляции что-то не так. Тут же Майк свесился в дыру и обоих из пистолета с глушителем положил. Сам вывалился. Наконец, отдышались. Я... вы извините, что я в таком признаюсь, но от асфиксии и адреналина чуть... не того. В общем, хорошо было, хоть закуривай. Интересно стало – у Майка так же? – Ты получил такое же удовольствие? – спрашиваю. Тот не подумал, что я серьезно – только усмехнулся. Оставалось шесть человек команды и... и сам Сато в своих апартаментах. Два охранника. Но этих не особо жалко... Три – экипаж. Двое в рубке, один – в кают-компании. Повар. Легко сказать: "Разберемся с этим Сато". А как по факту сами изгваздались, это уже другой разговор. Но думать уже было поздно, да и некогда. На себе порезы наспех затянули и заклеили. У меня и правда просто царапины от ножей – я всё врукопашную шеи сворачивал. А Майку плечо пулей задело. Впрочем, дальше всё должно было кончится быстро... Согласно расписанию, Сато должен был вот-вот проснуться и ожидать ранний завтрак. Завтрак, понятно, остался на остывающей кухне... Собрались с мыслями, повторили план. Тут-то я впервые и уточнил, а что вообще этот доктор Смерть делает в Тихом океане этой ночью. Поначалу-то я думал, что проворачивает темные делишки, но на борту больше никого не оставалось, для лабораторных изысканий у него были все условия на всех континентах. – Он ждет корабль-призрак... – так сказал Майк. Не сразу подрбрал слова, еще прилаживал водонепроницаемую повязку на плече. Подробнее разъяснить он не успел. Включилась внутренняя связь и нас любезно, на чистом английском, пригласили в гости. Черт его знает... Бессонница у деда была или ждал чего-то после того, что мы натворили в Новом Орлеане, но он сам у себя включил камеры и любовался дискотекой. Ну нас пригласили, мы и пошли. Чудесная комнатка у деда оказалась. В меру старого, в меру нового, немного технологий с кнопочками. На стене пара старинных мечей. А так – ничего лишнего. Фонтанчик журчал, музыка тихонько играла – флейта. А дед сидел на коленях за чайным столиком и глушил вискарь. Может, у него была припасена бутылка на чёрный день? День настал, дед бутылку открыл. Сидел... вот как буддистская мумия. А лицо как у старого чёрта: брови к концам изогнуты, рот так и кривится, глаза – как щелки в никуда. Вот в первый миг думаешь – как с сухой мумии лицо срезали. Потом только примечаешь, как в щёлках зрачки блестят. – Майкл Грирс... – сказал как только мы, два чудища, ввалились. – И... слухи не врут? Цепной пёс Ивана Ужасного? Говорил на английском. Все равно ненавижу эту ересь. Terrible... Кто как обзывается, сука старая. Мы напротив него сели за столик. Я поклонился – едва не лбом об столешницу. – Томио Сато, юный ученик из отряда семьсот тридцать один? – Я ученик своего отца. И я сын своего народа. – Гордитесь? – Не раскаиваюсь. – Ну еще бы. – С вами, господа, мне не интересно и бессмысленно беседовать о сопутствующем ущербе служения родине... – Ты помнишь Робби Шепарда? – вдруг спросил Майк. – Помню. Рядовой Шепард, во время службы во Вьетнаме возвращен к жизни твоей кровью. Умер спустя семь лет, потеряв человеческий облик. Очень редкий, живучий экземпляр. – Экземпляр... Ты исследовал его останки. – Да. То, что осталось от него после встречи с тобой. – Его следовало упокоить. – О да, помню, он был весьма спокоен. – В отличие от тех случаев, когда ты осматривал его при жизни? Или меня? – Ты пришел отомстить за то, что испытал дискомфорт во время обследования? Майк усмехнулся: – И во время операций без наркоза. Сколько лет ты исследовал его останки рассовывал их по пробиркам, пока не осталось целого куска? – вопрос был явно риторическим, да он и не дал Сато времени на ответ. – А до этого – сколько лет ты говорил, что эксперименты с его кровью идут успешно и он не "сгорит"? Я, если что, вообще впервые слышал про этого Робби – какая-то у Майка была давняя заноза. И зуб на доктора Томио Сато. А доктор был невозмутим. – Но ты, Грирс, уже нашел себе нового друга. Истинно неповторимый экземпляр, – он выпил еще вискаря из своего бокала, нам не предлагал. Я снова поклонился в стол. С мудаками всегда лучше быть невызывающе вежливыми. До определенного момента. Он продолжал: – Друга, который не умрет раньше, чем ты... Ой, Андрей Палыч! Хоть я русский, а он – японец, говорящий на английском, как же мне не понравилась эта формулировочка! А Майк-то завелся: – Ты лгал не только ему. Вся твоя система экспериментов построена на лжи о том, что ты знаешь, как из нашей крови делать других бессмертных. От Робби и до двух кретинов, сгинувших на болотах этой осенью. На лжи, написанной мелким шрифтом. – Не я набирал контракт, мистер Грирс. Но уничтожить вы решили меня. – Начать. Без вас этот конвейер остановится. – Ненадолго. – Вы были и остаетесь главой. И разработки все – ваши. Надолго, доктор. Такие как вы и Тилль – неповторимы. – Разработками будут успешно пользоваться. Те двое на болоте были не последними в очереди... И точно не последними были дозы... скажем так, принятого ими эликсира. А мне и оставалось недолго. Вы никого не спасете. Кстати, вам не приходило в голову, что я и правда нашел секрет вечной жизни в вашей крови? Наука сильнее древней магии. Или патологии. – Тогда почему не применили на себе. Паршиво выглядите для бессмертного... – Я не жажду бессмертия. К тому же я слишком стар, чтобы пережить перевоплощение. Нет-нет... С меня и правда хватит. Он довольно и хитро улыбнулся, налил себе еще на глоток, выпил. Я тут догадался, к чему дело идет... С одной стороны. С другой даже заглядывать не хотелось... Только одно хотелось напоследок выяснить. – Внучкам-то хоть оставили пару ампул на совершеннолетие? – Я бы на его месте начал все-таки с детей, – подхватил Майк. Похоже, понял. – Как-то ближе... – Так желаете, чтобы в мире был хоть кто-то такой же проклятый, столь же бессмысленный как вы двое? Моих близких не коснётся эта чума. Если кто-то и будет проклят бессмертием и жаждой крови, то пусть это будет кто-то из вашего народа, мистер Грирс, и на вашей земле. Или на вашей, – он тихо улыбнулся мне, – если спецслужбы выкрадут образцы, как это обычно бывает. Сидел я с похерфейсом, как говорится, Майк злобненько так усмехнулся... Но как я хотел прыгать от счастья! Значит не знают о других! Ни о ком... И для ихних, и, скорее всего, для наших, мы с Майком одни-единственные, штучный товар. Ну хоть действительно не зря смотались. – А разрешите спросить, пока вас... – я глянул на бутылку, – не разморило? – Спрашивайте. Мне надо чем-то занять время. – Вы и правда ласково беседовали с советской девочкой, которою оперировали? Со вскрытым животом. – Да. Пациента надо успокаивать. А вы бы предпочли, чтобы она лежала в страхе? – он еще пригубил виски. – Это вам мистер Грирс рассказал эту трогательную историю? Он такой романтик. – Эту историю – да. Но со времен Харбинского дела я знаю множество других. – Почему же тогда не решили разобраться с другими учеными по горячим следам? – Был связан системой... Ученые. Скажите еще врачи. – Да, врачи, – спокойно кивнул он. – Результатами некоторых исследований я пользовался всю жизнь на благо людям. И не только я. Многие. Ссылались на них как на опыты, проведённые на обезьянах... Забавно. Он вновь приподнял бутылку. И вдруг предложил: – Хотите? – Нет! – ответил я, жестом останавливая Майка. – У него превосходный виски, – отметил он. – Коллекция ядов тоже? – Как?.. – А что ему терять? Понял, что неизбежно и решил действовать на опережение. Сколько нам с вами ещё предстоит беседовать? Сато глянул на маленькие электронные часики на полочке рядом. – Четверть часа. Люблю делать всё неспеша. Завещание я давно уже написал. Жаль не повидаюсь с семьей. Хотел грядущей весной собрать всех. Но многим человеческим планам не суждено сбыться. – Бедный... – не выдержал я. Дед только тихо улыбнулся. Я оглядел комнату. Нет, я уже понял, что всё плохо, надо было только разобраться, насколько. А еще я злился, люто злился. Вздохнул, устало улыбнулся Майку, который сидел, сжав кулаки. Я спросил Сато: – А чего-нибудь не отравленного у вас найдется? – Посмотрите в мини-баре под деревцем. Всё остальное чистое. Тихий такой, кроткий, себе еще яда нацедил, отпил глоточек. А я встаю. Прохожу к мини-бару, любуясь катанами на стенке, достаю коньяк. Да, кажется, коньяк. Там же и рюмки беру, наливаю. Знаете, даже на ощупь всё такое приятное было, дорогое. Подержать приятно. А аромат... с таким бы коньячком да в дорогом отеле после удачной операции бы отвисать. Налил себе, Майку. Подхожу к столу, один бокал ставлю, другой при себе держу. Пластика движений "гейша попсовая". У Майка лицо слегка каменеет – явно предпочел бы цианид, а не коньячок. А я ласково деду на ушко – вот максимально ласково, со всем мастерством – и тихо, чтобы, если прослушка в комнате есть, не уловила, говорю: – Мы не одни. Нас множество. Из множества прошедших веков. Тут дед на меня обернулся. Он обалдел! Взволновался. Наконец-то! Я мигом хватаю катану со стены и срубаю деду голову. Хорошо, что катана настоящая оказалась, а то пришлось бы голову отрывать. И так грязи было много. Тело повалилось на стол, кровь хлещет на Майка, тот не успевает менять состояния охренения. Я беру голову, ставлю перед ним в лужу. Говорю: – Смотри! Внимательно смотри. Запомни. Доволен? Майк из оцепенения, не вздрогнув, сразу оттаял в состояние спокойного созерцания. И такой: – Да. У меня аж мурашки побежали. От удовольствия. Надо было думать, как выбираться. Вот лично я знал, что что-то тут не так, что еще что-то припасено. Спаленка целиком в кровать у деда в шкапчике была. В стене полочка с электронной книжкой, вазочкой с цветочком и пультом управления. На пульте экран, на экране – таймер. Судя по таймеру, плавать нам осталось полчаса. Не соврал дед – сдохнуть планировал до этого момента, устроить нам отвлекающий маневр. И погребального костра не надо. Жаль только, что пока мы таймер нашли, уже и минута вышла – даже отрубленная башка не могла видеть. Ну а что мы... Чего было ловить на этой лодке. Даже лишнюю бутылку не возьмешь – кто знает, чего туда на самом деле сцедили? Только катану прихватили – я из принципа не отдал. На яхте нашими стараниями и кроме нас ни одной живой души. И то, даже в прошедшем времени вопрос дискуссионный. Метафизический... В общем, мы шустро нашли в трюме лодку и решили сматывать подальше. Тут опять стыдно – Майку пришлось меня уговаривать, чуть ли не затаскивать в эту лодку. Поначалу дрейфовали молча. Майк дважды сверился с часами. Один раз глянул, снова сложил руки. Другой раз глянул и говорит: – Now! Тут и рвануло. Мы уже были достаточно далеко, чтобы нас не перевернуло и не задело обломком. Тёплышком потянуло только. И качнуло как на горках. Я аж с лавки сполз на резиновое дно. Все равно мутило. Так и сидел, катану к груди прижав, как турникет, подтянувшись. Все вроде стихло. Я только-только успокоился, и тут увидел, как оно плывет. Левиафан! Черный на черных волнах, колючий какой-то как ёж. Мертвый корабль – Майк, это оно? Он медленно оглянулся через плечо. – Да, то, ради чего Сато приплыл сюда дрейфовать этой ночью. Его должно было сюда принести, согласно данным со спутников. Тебе понравится... Он еще покопался в рюкзаке, достал пистолет с ракетницей. Запустил... но оно еще далеко было. – Советский? – уточнил я. Майк кивнул. Мы подождали. Корабль подплыл поближе. От его туши волны колебались сильнее. Да он вообще выл! Понятно, что это ветер выл у него в брюхе, но это будто бы он стонал. Прошел совсем вблизи, словно небо загородил. Хотя, и небо было темное. Майк выпустил еще ракету. Бочок ржавый показался, с девятиэтажку, антенны, перекрытия – больше на насекомое стал похож, чем на морского гада... И имя на борту: "Святогор". Навскидку, годов шестидесятых-семидесятых, хотя тут я не спец. Вот такой вот "Святогор". Сам себе и покойник, и гроб. К слову о гробах... Может, я уже к старости впечатлительным становлюсь, но вот прям тленом потянуло, как из склепа. Да на море и так пахнет как из склепа! Сыро, темно, холодно и все время же что-то сдохшее в этом мировом океане плавает! Вот и корабль... Протащился мимо и пропал. Майк врубил маячок, стали ждать наших контрабандистов. Я от греха подальше не спрашивал, как ему минувшая операция. Есть, знаете ли, в жизни минуты, когда лучше промолчать… Подобрали нас вовремя, прям по расписанию, как электричка. Доставили куда-то... куда-то в Азию. Я поначалу даже не понял, на материк или какой-то остров. Потом понял, что на остров. Глухой. С внешним миром только через такие наезды и общался с остальной планетой. Слышите, Андрей Палыч, до чего дожил? Нет, чтоб сказать "со всем миром". Там мы переждали немного. Всё дождь шел – противный такой. Перебрались на большую землю. Хорошо время проводили, как-нибудь расскажу, обязательно. Только от Анютки по секрету... Потихоньку рискнули узнать, наделали ли шухера. В официальном некрологе деда значилось, что его яхта взорвалась из-за неполадок в двигателе. Страшная потеря для страны и все такое. Говорилось о том, как долго жил и работал дома. О сотрудничестве с ЦРУ, конечно, ни слова, не то что о том драном отряде. Майк осторожно заглянул в какое-то свое потайное хранилище на днище Интернета. Туда ему человечек – не большой, но верный – письма кидает в виде текстовых документов. И за все это время – ничего. Ни одной строчки: "Какого хера вы, сержант Грирс, натворили?". Но контрольная записочка лежит, значит, жив хороший человек, не помер. Надо будет и нам такой ящик завести, Андрей Палыч, а? Обязательно заведем. Вы только не помирайте! Ну серьезно! Я там, у чёрта на куличиках, сам чуть не помер, когда до меня дошли вести о том, что у вас тут в Москве приключилось...