Сказки дедушки Хабибуллы

Волк с кряхтением повернулся, осторожно подобрал под живот задние лапы и вытянул шею. Так удобнее. И раны, нанесённые овчарками, меньше тревожат. Горло Нуцала сжалось от злости и досады. Зубы защёлкали. Когда-то он угонял целые табуны, а нынче уж не в силах уволочь жалкого телёнка. Это форменный позор, как сказал бы Макру. Нуцал говорил проще — бесчестие. А всё Хабибулла виноват, чтоб он подавился персиком. С тех пор, как смутьян откуда-то опять взялся на нуцалью голову, с удачей пришлось распрощаться, добычу промышлять всё труднее. И вообще всё пошло наперекосяк. А, может, долгие годы источили прежнюю силу Нуцала? Таким ли он был когда-то? Именем его матери стращали непослушных детей: нишкни, мол, а то Нуцалу отдам. Волк напряг память, вспоминая старую, невесть с каких времён засевшую в ней песню, спутницу разбойничьих набегов. Но время стёрло её, только какие-то обрывки вертелись в голове. — Красною сделаем из голубой Алазань… Вытопчем колос… Заберём себе тамошних женщин…* А дальше забыл. Он много усилий приложил когда-то, чтобы забыть прошлое. Только во сне иногда восставал из небытия дворец в Хунзахе, реяло на ветру чёрное знамя, и всякое виделось такое, что бередило сердце. Есть, между тем, очень хотелось. Нуцал вспомнил некстати о приближающемся Празднике Урожая, когда Хабибулла соберёт людей со всех окрестных аулов и столы будут ломиться от угощения. Можно попробовать стянуть что-нибудь под шумок, но это надо осени дожидаться, а желудок урчит сейчас. — Красною сделаем Алазань. Вытопчем колос… Вытопчем… Тьфу ты! Хабибулле хорошо, вон сколько помощников добровольно гнёт на него спину, радуясь мозолям на ладонях. Чем проклятый колдун приворожил людей? Нуцалу, как одинокому холостому волку, приходилось рассчитывать лишь на себя. С другими волками так и не сошёлся — не лежала к ним душа. Люди боялись и ненавидели его. Хотя нынче, пожалуй, бояться перестали. Одни прежние соратники ещё уважали Нуцала, да и тех осталась жалкая горстка. Кто умер, кого Хабибулла отвадил от Долины Садов. Макру в последнее время взял моду держаться без должного почтения. Давно пора проучить зазнавшегося советника, чтоб не задирал нос. Но, если и Макру оттолкнуть, недолго остаться в полном одиночестве. Чтоб взбодриться, Нуцал стал думать, где бы раздобыть пропитание. Колхозные стада пока что лучше не трогать. Нуцал покатал слово на языке. Колхоз, придумают же. К рабочим, закладывающим фундамент консервного завода возле болота, он заглядывал на прошлой неделе, нашёл в вагончике повара баранью лопатку, подвешенную на бечёвке, и сунул нос в мешок с крупой. Крупу не тронул, а баранину унёс. Кашевар, обнаружив пропажу, выражался так, как не ругался даже Харахур. Пожалуй, гнев его до сих пор не остыл. За косулей сейчас вряд ли угнаться. Легче всего наведаться в чей-нибудь курятник, Макру называл это работой по перьям. Самое главное дотерпеть до вечера, когда куры усядутся, засунув головы под крыло — тогда хватать их проще простого. Нуцал шумно выдохнул и закрыл глаза. Он не знал, что в этот самый момент заклятый враг его выкатил прутиком из горячей золы печёные картофелины, и, оделив ребят, заговорил о нём. Ребята, дуя на пальцы, разламывали клубни пополам и, сладко жмурясь, жевали, не забывая слушать. *** Несладко пришлось благородному Нуцал-хану в волчьей шкуре. На себе изведал всё то, чему долгое время подвергал других. Сперва, потерявши голову от ужаса, бросился он прочь с Талта, не разбирая дороги, не чая спастись от персиковых палок. Долго бежал волк, покуда совсем не обессилел и не свалился с ног где-то в ущелье. Только тогда он обнаружил, что никто давно за ним не гонится. Нуцал растянулся на земле — бока так ходуном и ходят, язык из пасти вываливается. Пить страсть как охота, да и перекусить не помешало бы, а он хвостом махнуть не в состоянии. Рёбра гудят — здорово их персиковый шайтан пересчитал, каждая косточка ноет. Кое-как Нуцал отдышался, насторожил уши — нет ли поблизости ручья. Услышав журчание воды, волк со стоном поднялся и, еле переставляя лапы, побрёл утолять жажду. Пополоскал язык в холодной воде, вдоволь напился, голову окунул. Затем задумался: а что же дальше-то? Стыдно людям на глаза показаться. Какой из него теперь хан, с хвостом-то? А волком выть и дурак сумеет. Всё же Нуцал отважился вернуться в Хунзах. Авось домочадцы узнают его, а лекари найдут способ вернуть ему прежний облик. Микстуру там какую-нибудь сварят. Сейчас хан-волк был согласен принять позор и насмешки, только б не оставаться одному. Дворец погрузился в траур. Окна были закрыты, при этом ворота остались нараспашку. Люди ходили, пряча взгляд, слуги жались по углам. Уцелевшие нукеры с ног сбились, разыскивая пропавшего повелителя и исчезнувших соратников. Сыновья Нуцала грозились отомстить за отца. Жёны оплакивали мужа. Только молодая ханша по имени Дарижа** не горевала. Очи её лучились торжеством, она прятала радость, опуская ресницы. Дарижа была дочерью князя, Нуцал пленил её в одном из набегов на Гурджистан, силой увёз в горы и, сам пленённый красотою девушки, сделал своей женой. Княжна не полюбила грозного владыку леков***, Хунзах не стал ей домом, она тосковала по отцовскому замку. В исчезновении Нуцала Дарижа видела возможность вернуться на родину. Ворота охранялись из рук вон плохо. Можно сказать, что и вообще не охранялись. Волк Нуцал, без труда проскользнув мимо стражи, проник во дворец. Прихрамывая, он крался по коридору, разыскивая сыновей — им скорей родная кровь подскажет, кто скрывается под серой шкурой. В глубине коридора послышались приближающиеся лёгкие шаги. Нуцал хотел шмыгнуть в первую попавшуюся дверь, но передумал. Навстречу ему шла Дарижа. На губах красавицы-ханши играла радостная улыбка. Казалось, вот-вот засмеётся Дарижа, пустится в пляс. Не догадался хан-волк, что всё это значит. Без боязни преградил ей путь, умоляюще посмотрел в глаза и смиренно вильнул хвостом. Ещё и лапой топнул. Пойми, дескать, что со мной. Отшатнулась Дарижа, белее полотна сделалось её лицо. Оно понятно: кому приятно столкнуться с диким клыкастым зверем! А, может, она и узнала Нуцала. — Стража, сюда, скорее! — звонко закричала прекрасная ханша, хлопнув в ладоши. Нукеры, подозрительные к малейшему шороху, с оружием наизготовку сбежались на её голос. Нуцал не сразу сообразил, что подданные отныне враги ему, и стоял смирно. — Чего ждёте? Бейте же его! — повелела ханша и, не оборачиваясь к оторопевшему господину, ретировалась. Нукеры с воинственными возгласами бросились ловить волка. Нуцал увернулся, понёсся по коридору. Нукеры за ним. Спасаясь, Нуцал выскочил в сад. Там по дорожкам прохаживались два его сына. Обрадовался Нуцал: уж они-то точно признают его! Но и сыновья, выхватив из ножен кинжалы, принялись за ним гоняться. Разбежался волк и одним прыжком преодолел крепостную стену, откуда силы взялись. Больше ничто не держало его во дворце. Дождавшись ночи, Нуцал добрёл до сакли Хабибуллы: авось смилуется колдун, снимет заклятие. А там уж он сполна с Хабибуллой рассчитается. Да только саклю нашёл опустевшей, обитателей уж след простыл. Потеряв последнюю надежду, Нуцал сбежал в горы, горько оплакивая судьбу. Долго ли, коротко ли скитался он, совсем исхудал, пробавляясь чем придётся, пока не встретил рыжего лиса. Поклонился лис и сказал уныло: — Ассаламу алейкум, светлейший повелитель! Прослезился Нуцал: хоть для кого-то он ещё повелитель. А лис хвостом вертит, на морде красуется кислая мина. — Разве не узнал ты меня, Нуцал? — спросил он. — Макру?! Это… ты? — изумился волк. — Он самый, — подтвердил лис, ощерив пасть. — Видишь, что сотворил с нами колдун по твоей милости? — При чём здесь я? Твой совет бедой обернулся! Стали они выяснять, по чьей вине с ними приключилось несчастье. Макру обвинял повелителя в том, что тот забыл пророчество, повелитель упрекал советника в том, что вовремя не подсказал. Чуть до драки не дошло. В итоге сошлись на том, что не время сводить счёты и, коли уж суждено провести остаток дней зверями, то сподручнее держаться вместе. Перво-наперво найти еду, а то животы к хребтам прилипли. — Придумай, где поесть, Макру, — велел Нуцал, — ты ж известный пройдоха, из песка верёвку совьёшь. Макру побегал туда-сюда, потянул носом воздух. Обрадовался, ажно лапочки дрожат. — Скоро мы разживёмся едой, повелитель, — подмигнул он, — но прежде мне потребуется твоя помощь. У тебя нога больная, тебе и притворяться не надо. — За кого ты меня держишь? — возмутился Нуцал. А есть-то хочется. — Ладно, говори, что надо делать, — смирился владыка. — Сюда идёт старик, несёт кувшин с урбечем. Выйди ему навстречу, притворясь больным, а дальше уж я сам справлюсь. Мигом догадался повелитель, что задумал Макру. Он поплёлся по тропе, совсем уж не наступая на заднюю лапу, хотя она у него почти зажила. И вид на себя напустил такой, словно ну вот-вот испустит дух. Голову свесил, хвост волочит, словом, раскис. А навстречу и верно тащится старик: в одной руке посох, другой поддерживает кувшин на плече. Старик, завидя хворого волка, смекнул: того и гляди издохнет зверюга, от слабости шатается, а шкура ещё хороша. Можно её продать. Но с ношей в руках сражаться несподручно. Старик поставил кувшин на камень, перехватил поудобнее посох, чтобы с одного удара размозжить волку голову. А волк даже убегать не собирается. Старик как замахнётся! Но волк тут шатнулся от слабости, удар пришёлся мимо. Нуцал зевнул и, подволакивая ногу, заковылял в кусты. Старику жаль упускать добычу. Закипела в жилах кровь. — Ничего, далеко ему не убежать! Сейчас в кустах запутается, тут я его добью. Оглянулся на кувшин. С такой ношей как преследовать волка? — Пускай тут постоит кувшин, — отмахнулся горе-охотник, — кто его здесь возьмёт? И пустился в кусты. Нуцал вдосталь поводил его, подпуская совсем близко, но в последний миг уворачиваясь от посоха. Старик, увлёкшись погоней, забыл обо всём на свете, от кувшина далеко отошёл. Наконец волку надоело забавляться и он, не прощаясь, убежал, хоть и хромая, но резво. Старик так к земле и прирос. Почесал он затылок, утёр пот со лба и вернулся к тому месту, где оставил кувшин. А кувшина и нет, его уж давно Макру стянул. Поджидая, пока натешится повелитель, лис успел слопать больше половины урбеча, а волку потом сказал, что так и было. *** — Как же случилось, что Нуцал и прочие оказались в Сирагинских горах? — спросила Чегери, когда с рассказом и трапезой было покончено. — А сама как думаешь? — хмыкнул Нури. — Осталась бы ты там, где всё напоминает о прошлом, но тебя никто не ждёт? — Нет, не осталась бы. — Вот и Нуцал не выдержал, — подхватил Хабибулла, перемешивая прутиком остывшую золу. — Вдали от родных мест решил провести остаток дней. Видимо, долина, лежащая среди горных хребтов, понравилась ему: дичи вдоволь, всюду заросли, река рядом. Мурад пытливо взглянул на старика. — Как ты считаешь, дедушка, Нуцал помнит, кто он такой? — Об этом лучше спросить его самого. Мне же охота знать, пробудилась ли в его душе хоть капля раскаяния. * Строки из «Песни о хромом Ражбадине», пер. Э.М. Капиева **Дарижа — аварская форма имени Дареджан («ей нет равных»). ***Леки — так грузины называли народы Дагестана