Гнев Богов

      Яркая вспышка ослепила глаза. Свет сразу же потух.       Чёрт.       По вискам и шее стекали капли пота. Пальцы устало подрагивали, ноги не держали.       Больше не могу.       Последние два часа, четырнадцать минут и тридцать пять секунд я пыталась подчинить молнию себе. А она этого явно не хотела! Разряд появлялся через раз, держался от силы сорок три секунды и затухал, как огарок церковной свечи, что горит до последнего. Я злилась. Напрягала руки, пытаясь выдавить хотя бы какую-нибудь искру, при этом чувствовала себя дурой или, что более иронично, Дураком*. Молния кусала пальцы и ворчала, отказываясь подчиняться. Она была диким мустангом, я — полковником’. И никто не хотел сдаваться.       Я сползла по стене и уселась поудобнее, восстанавливая дыхание. Очень хотелось пить, но усталость была сильнее. Я всё ещё не ложилась спать, пусть и прошло около трёх суток. Усталость давила на плечи и голову, в висках пульсировала боль, но приходилось упрямиться. Уснуть —значит ослабнуть, подставить себя под удар. Я не хотела быть глупым ягнёнком, что сам идёт на убой. Нет! Отчаянно хотелось пожить ещё. Поэтому нельзя спать. Нельзя. Нельзя, чёрт побери! Я ударила себя по щекам и поднялась на ноги. Спать стоя у меня точно не получится.       Я наматывала уже седьмой круг по месту своего заточения, когда в двери заскрежетал ключ. Внезапно появившийся звук заставил моё тело испуганно замереть. Раздался щелчок, петли коротко взвизгнули. На пороге застыл крупный мужчина с сигарой в зубах. Комнату наполнил удушливый табачный дым, и я гулко закашлялась. Запах сигарет, который терпеть не могла, по сравнению с этим — услада для носа. Кошмар! Я зажала рукой нос и скривилась. Мужчина на мои потуги громко усмехнулся, затем коротко и очень звонко свистнул, запустив в рот пальцы. Свист эхом разнёсся по подвалу, затем он умолк. Всё стихло. Если бы меня спросили, что это было, то я, не задумываясь, ответила: «Затишье перед бурей». Потому что именно этим оно и было, ведь последующие события привели меня в ужас.       По полу застучали сотни, тысячи маленьких тонких лапок. Я застыла: «Лишь бы не сороконожки, лишь бы не сороконожки…» Но это были именно они. Тьма извивающихся сколопендр сбежались к «Свистуну». Они ползли по штанинам его светлого, отутюженного костюма, полностью закрыли его обувь, а некоторые и вовсе обвили его руки, шевелили усиками из рукавов… Мне захотелось закричать. Внезапно появилась навязчивая и явно неосуществимая мечта завизжать так громко, чтоб каждая стеклянная вещь разлетелась на осколки, чтоб вся Япония слышала, чтоб эти твари сбежали, сжались там, откуда они вылезли. Я хотела заверещать, но связки не выдали и хрипа. В носу защипало — зарыдать бы от ужаса, да воды не осталось в теле. Было желание сжаться в каком-нибудь углу, очень хотелось позвать маму и биться в истерике. Но я стояла. Стояла, как королевский гвардеец в Лондоне, не в силах сдвинуться с места, и молчала. А моей мамы, самой лучшей мамы на свете, не было в этом чёртовом супергеройском мире.       Честно говоря, я никогда не была добросовестным учеником на ОБЖ. Может, дело было в раздолбайстве и мнении: «ну, со мной это точно не случится», может, в равнодушии преподавателей к этому предмету, но я никогда не слушала лекций. Да, слышала всё, у меня были только «пятёрки»… Но «слушать» и «слышать» — разные вещи. Поэтому-то я и знать не знала, что делать в случае похищения. Если точнее, что-то помнила, но так, в общих чертах и урывками. Вроде, там было что-то про установление контакта с похитителями и вежливостью? Ну, вежливость мало кому вредила…       Я робко поклонилась, как нас учили в детском саду, и пробормотала приветствие. Свистун отпустил смешок.       — Посмотрите, какой умный ребёнок, — он улыбнулся, но улыбка его была настолько мерзкой, что мне стало противно. Где там ведро? Ну, так, на всякий случай. — Похоже, мамаша всё же научила тебя манерам.       Он усмехнулся и затянулся. Под его рубашкой копошились сколопендры. Они ползали, виляли своими тельцами и клацали, клацали своими жвалами. Было до ужаса противно. Мне хотелось пронзить его грудь молнией и сжечь ей же всех тварей. Я никому не позволяла и слова сказать о моей маме, и пусть мать была не та, но триггер остался. Медленно, но сильно провела ногтями по собственному предплечью: боль всегда отрезвляла меня, помогала взять чувства под контроль и не сорваться. Нельзя срываться. Это неправильно.       Я должна быть хорошей.       Ударь его током.       Я должна держать себя в руках.       Убей его. Давай! Ты же можешь.       Мужчина процедил дым сквозь зубы, затушил сигару о стену и шагнул ко мне. Я вздрогнула.       — Странно, верно? — он швырнул окурок в сторону. Зашуршала обёртка мятной жвачки.       — Что именно? — облизнула пересохшие губы — дурацкая привычка — и подняла голову. Мне не было видно его лица, не особо-то и хотела видеть, но получилось сделать эти действия так, словно бросила вызов: «Я не боюсь. Мне не страшно». Дерзость — вот что у меня получилось брякнуть, и секунды не подумав. Глупая, глупая девочка. Стало тошно от собственной порывистости, дерзости, глупости. Сердце сжалось в страхе, в горле пересохло. Но я не опускала головы.       Мужчина усмехнулся. Он склонил голову набок, смотрел прямо в глаза. Мне было стыдно и неуютно, но я не отводила взгляда. Мы словно играли в гляделки. Двадцать две секунды смотрели друг другу в глаза. Восемнадцатилетняя в теле четырёхлетки и мужчина лет сорока. Похищенная и похититель.       Абсурд.       Мужчина громко, заливисто засмеялся.       — Ребёнок, — он крепко схватил мой подбородок пальцами и оскалился. Я была напугана и, кажется, в ужасе, — ни один паршивый герой не пошёл спасать тебя. Прошло уже трое суток, а никто даже не почесался. Похоже, что не так-то и сильно ты нужна своей матери…       Я хотела отойти от него подальше. Хотела убрать его руки со своего лица, но на мои попытки освободиться он сжимал пальцы ещё сильнее. Хотела причинить ему боль.       Я хотела убить его.       — Мы выдвинули требования, — продолжал он, приближая своё лицо всё ближе и ближе к моему. — Я лично обратился к электро-суке со всех экранов… И ничего! — мужчина резко отпрянул и повернулся спиной. Он был очень зол. Чертовски зол. Он закричал. — Ничего! Ни денег, ни оружия, ни обращения… Она даже не пошла спасать тебя, мелкая мра…       Раздался оглушительный грохот, затем здание тряхануло. Я грохнулась на пол, разбив колени и содрав кожу с рук. Тряска закончилась также быстро, как и началась. Судорожно вдохнула — бетонная пыль осела на языке. Я закашлялась. В ушах стоял противный звон, перед глазами всё плыло и мелькало с бешеной скоростью. Как же мне плохо.       Я — Денки Каминари. Мне четыре и восемнадцать лет одновременно. Я ненавижу запах сигар, боюсь сороконожек, и меня, чёрт побери, сильно контузит.