***
Птица глубоко вздохнул, нервно перебирая в когтях чужую шерсть. Кот, что оккупировал Серёжину кровать и пригрелся у ног пернатого, довольно заурчал, вытянув лапы. Истерики Сережи кончились три минуты назад, но радоваться этому Птица не мог, судорожно ожидал третьего акта. Первая слезливая сцена была прямо возле этого Данилы и директрисы, вторая в комнате в руках Волкова и сейчас, наблюдая, как Разумовский ходит из стороны в сторону и шмыгает носом, Птица ждал. — Почему они хотят забрать меня? Я только привык к этой жизни, обрел друзей, встретил тебя… Я не хочу ничего бросать… — Сережа плюхнулся на кровать Волкова, низко склонив голову. Волосы упали на лицо, скрывая его от окружающего мира. — Серый… — голос Волкова звучал слабо и совсем жалко. Он потянулся было обнять, но в последнюю минуту, будто струсил, и опустил руки, сцепив их в замок. Интересно… — Что «Серый»?! — Разумовский вновь подскочил с кровати, неугомонной фурией. — Вот только не смей меня успокаивать, Волков! Ты не понимаешь! А как же наша дружба? — Серый… Но ты ведь будешь на каникулах здесь… — Олег скосил неловко глаза в сторону, но Птица сделал вид, что не видит молящий взгляд парня, а Балор лишь обнажил зубы в ухмылке. — Волков! Сережа вдохнул в грудь побольше воздуха, но резко замер. Видимо, задумался о том, стоит ли крыть объект своей симпатии матом или одного красноречивого взгляда вполне хватит. От злости на веснушчатом лице выступили некрасивые красные пятна, да и сам Сережа выглядел откровенно дерьмово: глаза покраснели, нос опух, губы все искусаны, на острых скулах лихорадочный румянец неровными пятнами. Птица на это кривит нос, весь его успокаивающий словарный запас, что он нажил за годы взросление его подопечного, иссяк ещё у ног директрисы. А остальные лихие словосочетания не подходили, да и напугали бы ещё больше. Птица подпер острый подбородок рукой, наблюдая затем, как Сережа, махнув рукой на Волкова, пересел на свою кровать и обнял подушку, забившись в угол, предусмотрительно подальше от Балора. И правильно, этот ком шерсти умудрился подлить масло в огонь, рассказав пару выдуманных им же ужасов про так называемый лицей. На деле что-то вроде геройской академии, учат управлять силой и защищать смертных от влияния иной силы. То, что у Сережи, кроме Птицы и Белого пера, ничего нет никто не знает. Этот Данила уверен, что способности Птицы, исключительно Разумовского, как сказал Балор, а присутствие рядом с ним Бога, просто аура. Данила его чувствует, но воспринимает, как аксессуар. Птице обидно. Он, как минимум, достоин большего. — Знаааееешь… Макошь объявила хорошую награду за твою голову… — нараспев сладкий голос Балора звучал ужасно раздражительно. Тот перевернулся на спину, подставив живот и посмотрел прямо в упор. — Сдашь меня? — Неееет, так не интересно. Хочу, чтобы ты сам себя сдал. — Кошмар хитро прищурил огромные зеленые глазища и перевернулся на живот, потянувшись. Птица фыркнул. Много хочет, так быстро перехочет. Ярило тоже хотел. Но кое-что Ярило всё же получил. От одной мысли об этом у Птицы перья встают дыбом и заостряются. Чтоб этот солнечный божок подавился. Впервые за все годы в Нави и в Яви ему хочется отчаянно вернуть это кое-что обратно. Будто эгоизм в нем спадает на нет. Просто отвратительное состояние. Нет, он сам виноват. Не нужно было заступаться за Птицу и принимать на себя его грехи… Его никто не заставлял этого делать! Он бы сейчас мог спокойно жить на границах Яви, следить за своим яблочным садом, обмениваться сплетнями с Ягой, вести тот праведный образ жизни, который раздражал Птицу. Птица бы справился сам. Глупая Тряпка. Птица встал, скинув кота на пол. — Вещи не забудь забрать. Тебя с утра забирают. Он кинул взгляд за окно. Уже почти потемнело, скоро вернутся соседи по комнате, вылезет домой попрощаться, наконец-то с глаз сгинет Балор, и можно будет выдохнуть и подумать. Закосить под простой дар свыше Птица вполне мог. В нем много божественной харизмы и злого очарования. Но ощущалось это как-то нелепо. Будто ему предложили роль клоуна. Это ради безопасности и собственной шкуры. Возможно, самую малость, ещё для безопасности Сережи. Но это совсем капельку. Даже ещё меньше. Птице хотелось в это верить. Его черствое сердце должно оставаться черствым. Будь не ладна эта Лада со своей весной Балор растворился в подкроватной тьме и затих. Ну и хорошо. Мешать не будет. Птица выскользнул легко в коридор, махнув напоследок черным плащом из перьев, будто хвостом. Далеко от Сережи уходить он не мог, но до туалета их нити должно хватить. По крайне мере раньше хватало. В помещение ещё не был выключен свет, значит и отбоя ещё не было. Он проскользнул к зеркалам и легонько постучал. Обитательница этого места никогда не отразит его здесь, ибо страшно ненавидит нечистую силу, и поэтому ни домовой, ни кикимора, ни призраки не имели отражения. А он очень-очень злой Бог. — Зеркалица… — Птица взглянул в отражающую поверхность, но никого не увидел. И как его брат вот с этим общался? — Я тебе сейчас всё стекло исцарапаю! А ну выходи! В отражение мелькнула тень, а затем на него холодно и надменно посмотрели знакомые светлые глаза. Птица отшатнулся от зеркала, судорожно вцепившись в края раковины когтями. Он явно не был к этому готов. Родные черты лица, нежные губы в презрительной улыбке, светло рыжие пряди ниже лопаток, простая белая рубаха и венок из луговых цветов. Если бы не выражение лица, то Птица бы не отличил Зеркалицу от брата. Тот никогда не смотрел на него так. И не посмотрит. — Чего изволишь, о Темнейший? — отражение брата, заправила тонкую рыжую прядь за ухо девичьей рукой с россыпью симметричных белых пятнышек-звездочек. Любимый жест той плаксы, только он делал это очаровательно смущающе и вечно краснел. Бесит. — Открой мне будущее. — Так не святки, о Темнейший, да и не ночь Ивана Купалы, чтоб открыла я тебе виденье. Да, и знаешь ты, что ограничена я в своих делах. — Зеркалица безразлично повела плечами, и птица за ними заметил торчащую из крыла кость. — Бесполезное стекло! — шикнул тут же он и сжал до побеления костяшек обруч раковины. — А ну быстро мне Правь продемонстрируй! Живо! Это приказ! Зеркалица снова повела плечами и повернулась спиной. Сломанные крылья в пыли и в крови… Ярило… Ублюдок Ему открылся вид на роскошные сады, изумруд зелени, пушистость цветов, сотни белых бабочек — маленьких душ. А затем на него. В прошлый раз в том сне было не разглядеть толком, да и они торопились, но сейчас он видел. Каждый шрам. Порез. Синяк. Битое стекло и конский волос в изрезанных пятках. Сломанные крылья. Исцарапанные руки. И спина скорее всего в следах от плетей. Темное чувство зародилось в душе Птицы от увиденной картины. Темное, всепоглощающее, обжигающее своей злостью и ненавистью. — Что приказал тебе брат? — Приказал не открывать ни за что другим Богам местонахождение Темнейшего. Я никому не говорю… — Зеркалица вновь появилась в его образе, безразлично смотря на Птицу. Что же… Она тоже любила его брата с теплотой и детской наивностью. — Я его оттуда вытащу. — скорее себе пообещал Птица, чем бесполезному стеклу. — Темнейший, ты бы себя для начала спас… Всё, что скажу тебе — Ярило тебя ищет. Скоро его братья узнают о побеге твоем и явятся они уже сюда. А ещё… В Нави тебя тоже ищут, Темнейший, и скоро смогут найти… Не доверяй старым друзьям. Они обернутся для тебя острием лезвия в спину. — Зеркалица вздохнула и растворилась в зеркале, ничего не оставив после себя. Хотя, нет. Дикую злость, жажду крови и мести она всё-таки оставила. И теперь Птица метался в этих чувствах, понимая… Сгорает.***
— Ты сам не свой… — мурлыкнул Балор, как только Птица показал нос. Было в районе пяти утра, но Сережа уже не спал, собирая сумку. Не спал и Волков, помогая ему со сборами. Птица тоже решил, что стоит хоть проконтролировать немного, а то мало ли… Забудут ещё что-нибудь важное… Сережа снова заистерит. Он проигнорировал кота, заглянул в сумку, хмыкнув: одежда, учебники, разношерстная тетрадь с рисунками и карандаши. От Сережи другого и ожидать было странно. Птица себя мысленно похвалил, ведь хорошо, что явился. Сейчас он быстренько заставит Сережу взять средства гигиены и что-нибудь на память от Волкова. Волков, видимо сам не дурак. На временное хранение, как он сам выразился, к Сережи в ладонь перекочевала серебряная подвеска с волчьей головой и клыком. Птица тут же заинтересовался. Настоящее старинное серебро, ручная работа и древняя ковка, да и не просто зуб, а клык самого волколака! И как Птица такое сокровище упустил мимо своих коготков? Сережа ведь не глупый? Он же не вернет это снова Волку? Хотя он может. Глупый человек. В районе семи за ними уже явились. Данила Алексеевич себе не изменил. Приперся в толстовке и в джинсах на какой-то развалюхе, которую едва ли можно назвать машиной. Птица скривился, ведь это совсем не те условия, что он ожидал. Сереже, кажется, вообще было все равно. Он обнял быстро Волкова, что-то буркнул на прощание, а затем сел на заднее сидение старой волги, прижав к себе сумку. Глаза щипало от непрошенных слез. Птица знает, что он совсем не спал эту ночь, да и что самое забавное, Волков тоже. Верная псина. Птица не знает: заливаться ему в истеричном хохоте или плакать от комичности ситуации. Глупые люди. Не видят дальше своего носа. Не видят чужие чувства. Балор запрыгнул на переднее сидение, свернувшись клубком, и замурчал. А затем за руль сел этот громила, взглянув зеркало заднего вида. Птица показал ему пару неприличных жестов, прежде чем отвернуться к окну. — Заедем в пельменную по пути? Позавтракаем хоть… Знаю одно хорошее место. Сережа на это не ответил. Кажется, ему вообще на это было всё равно. Машина тронулась, выезжая со двора «Надежды». Они ещё сюда вернуться. По крайне мере на каникулах точно.