Мир в огне

      Птица был в ярости и одновременно в жгучей панике. Он никогда ещё так себя не ощущал, хотя нет, ощущал, но это было так давно, что беженец с Нави малодушно надеялся, что больше это не повторится. Больше Птица не почувствует себя бессильным, и он сможет защитить то, что ему дорого, однако…       Это был просто сон Сережи, не кошмар, но…       Но и не совсем сон.       На краткий миг их взору открылись сады Прави. Яркий солнечный свет обжёг глаза и черное оперение, Птиц даже успел почувствовать сладкий и притягательный запах лилий и заметить белое пятно под огромным деревом, что расправило свои широкие ветви, но приблизиться так и не смог.       Сережа рядом вертел головой, а затем осторожно окликнул всё же белое пятно: — Извините, а вы… — рой белых бабочек от детского голоса вынырнул из кустов, подобно легким лепесткам, и на миг заполнили пространство вокруг, пока не превратились в маленькие перышки.       Силуэт у корней деревьев дрогнул и поднял голову.       Птице в этот момент показалось, что время остановилось.       Конечно, в Праве и в Нави оно текло не так, как в мире Сережи, здесь оно было эфемерно, но, кажется, он позабыл об этом только встретившись с чистыми глазами, которые в миг наполнились слезами. Внутри неясное чувство требовало вырвать их, а ещё лучше схватить это дрожащие и плаксивое недоразумение и утащить за собой, потянуть вниз, в самую тьму своего сердца и растерзать, чтобы белая гадина не досталась никому.       Уходи… Уходи сейчас же… Он уже здесь…       Птица этого не услышал, только увидел, как разомкнулись тонкие губы, но этого было достаточно, чтобы понять. Он схватил Сережу, закрывая его черным крылом, и напоследок кинул ещё один взгляд на своё персональное проклятие. Руки в ожогах, лодыжки в порезах, в глазах - немая обреченность и отчаяние. Эта жертвенность скручивает внутренности.       Как же Птица хочет его убить.       Как же он хочет утащить его отсюда.       Чертова Тряпка, беспомощная плакса, мелкий ублюдок, портящий ему жизнь. Да, если бы не он и не его трусость, Птица уже правил Правью, и никто ему не мешал. Ему не пришлось бы ускользать за спину Кощего Бога в Навь и столько времени терпеть Кутха, а ещё…       А ещё у него в руках Белое Перо под именем Сергей Разумовский, и Кутх захочет его забрать, присвоить, сломать, разрушить, уничтожить. Но Сережа - собственность Птицы, и он никому не даст то, что принадлежит ему. Больше не даст.       Птица сжал зубы, поспешно меняя сон на что-то другое, лишь бы Сережа не проснулся.       С того дня прошло три года. Сереже пятнадцать и все, что его заботит, это информатика, и как избавиться от надоедливых прыщей. А Птицу заботит Кутх и странный мужик, который с недавних пор начал за ними наблюдать. Чертов педофил… Ах, ещё и Волков, видящий призраков, тоже напрягает.       Птица чувствует себя отцом-одиночкой подростка переходного возраста с разыгравшимися гормонами. А ещё этому подростку нравятся парни, и Птица чувствует какое-то дежавю, и его начинает тошнить. Это всё нервы, потому что мальчишка ему не противен. Это всё ещё его Сережа. Наглый, мелкий, истеричный, но его, который плохо понимает свои чувства и куда они ведут.       Пока его друзья активно ищут отношения с девчонками, его Сережа не понимает, почему так залипает на Волкова и почему ревнует его к девчонкам из их класса. Понимает Птица и раздражается.       Он не готов объяснять ребенку, что такое отношения и что такое секс. Потому что нормальных отношений за всю его вечность у Птицы не было, а секс был: грубый, эгоистичный, без учета желания партнера. И теперь ему стыдно, тошно, противно.       И теперь он бы предпочел разнообразия.       Посмотри на себя, ты размяк из-за ребенка, а когда-то сеял ужас, страх и разрушение.       Когда-то смертные дрожали и склонялись перед ним, а сейчас его не уважает собственный носитель. Это так отвратительно.       Ты стал слабее.       Нет, Птица не ослаб. Он просто на мгновение забылся. Что для него пятнадцать лет? Просто жалкая секунда в Нави. — Ты сам не свой…       Птица дрогнул от такого замечания и посмотрел на своего носителя. Сережа старательно делал вид, что Толстой ему интереснее окружающего мира и что он совсем не ждет письмеца от своей подружки. — Тебе кажется… — Птица возразил и прошелся мимо стеллажей с книгами.       В читальном зале было почти пусто, только они вдвоем и какой-то кудрявый парень, явно не из их класса.       Сережа нахмурился от такого ответа и с раздражением выдохнул. Птица пожал плечами, какое ему дело? Пусть раздражается. — Прекрати… — Что? — Считать меня ребенком. Я уже взрослый, а ты все равно ничего мне не рассказываешь о себе. Я только знаю, что ты какой-то злобный Бог, но даже твое имя мне не известно… — Мелкий, не раздражай меня…— Птица зашипел. Этого ему ещё не хватало, чтобы его ребенок учил. — Говори конкретно, что тебе надо… — Мне, кажется, нравятся парни… — совсем стушевался парень.       Птица фыркнул. А какую комедию ломал его Сереженька! Аплодисменты! И что тут такого? Подумаешь, привлекает свой пол. Почему люди так все усложняют? Птица вспомнил, каким словом называют Сережу за его длинные волосы, и скрипнул зубами.       Когда-нибудь он очистит этот мир от скверны — Ты волен любить кого угодно. У любви нет пола, а есть только желание. — А ты… Тебе кто-нибудь нравился?       Ты любил?       Птица замирает возле стеллажей, тяжело сглатывает, чувствует взгляд голубых глаз на спине. — Птица, ну пожалуйста, ты совсем мне ничего не рассказываешь… Я просто… Я совсем потерян, понимаешь? Это плохо… Любить свой пол плохо… И… — Я трахал собственного брата и упивался его слезами, а сейчас он расхлебывает за меня то дерьмо, которое я натворил. — И поэтому мне как-никогда нужна твоя поддержка, а… Стоп, что? — Сережа резко оторвался от книги.       Птица медленно обернулся, склонил голову набок и посмотрел куда-то поверх рыжей макушки. Было ясно, что повторять он не собирается. — Не мне рассказывать тебе об отношениях, ясно?       Птице не стыдно, не больно, не жалко. Он бы повторил это вновь и вновь, прижал хрупкое тело к стене, сжал тонкую шею, чувствуя как под большим пальцем истерично бьется венка, видя, как чистые глаза наполняются слезами, как рот открывается в немом крике, а короткие коготки царапают ладонь. Он бы снова накрыл эти губы своими, кусая, целуя, слизывая мелкие крапинки крови из трещин, раздвинул коленкой ноги, скользнул свободной рукой по такому знакомому телу, словил судорожный выдох.       Птица будто наяву видит перед собой знакомые черты лица, жалкую улыбку сквозь слезы, тихие мольбы остановится.       И три года назад он снова увидел эти черты, слезы и улыбки, только теперь его просили уйти, потому что, если бы он не ушел, то они поменялись местами.       Правь не Рай для светлых Богов.       Правь тюрьма для одного конкретного Бога. — А ещё я переспал с одним божком, который был от него без ума. Ты действительно хочешь, чтобы я продолжил?       Птица саркастически улыбнулся. Почему так хреново? Это его ребенок так испортил? Да, нет… Он не мог.       Он не стал слабее.       Он всё ещё хочет убить этого плаксивого жалкого ублюдка.       Он хочет увидеть его ещё раз.       Блять.       Птица снова отвернулся, оставив Сережу в смятении. Он не мог понять, что конкретно пожирает его изнутри. Эти чувства его пугают.       Он закрывает глаза.       Он хочет открыть их совершенно в другом месте.

***

      Птица вздыхает, наблюдая, как Сережа взглядом сжигает светлую макушку Инги Федосеенко, что с улыбкой что-то тихо шептала Волкову на ухо во время урока. У парня в руках ломается карандаш, и на задаче не получается сосредоточиться. Птица думает, что так совсем не годиться, не хватало ещё, чтобы успеваемость ребенка падала. У его человека наполеонские планы на жизнь, им надо соответствовать и иметь хорошие оценки. — Эй, Лис, ты чего? — Шура слабо толкнул пацаненка локтем. С тех пор, как Оля Исаева покинула их школу, с Сережей стал сидеть этот мелкий всезнайка всех сплетен. — Ничего. — Разумовский выдохнул, перевел взгляд на доску, покачав головой. — Просто плохо себя чувствую… — А я говорил, что котлетам уже неделя… — фыркнул парень, почесав нос. — Слышь, Разумовский, я сегодня с Юлькой пойду гулять. Пойдем с нами, а? Она подружку возьмет!       Сережа вздохнул, сжал кулаки под партой и кивнул. Волкову можно с девчонками водиться, значит и он может. Птица хмыкнул этой детской мысли, его это даже позабавило. Какие наивные люди.       Он снова отвернулся к окну, наблюдая за цветением сирени у забора. На улице, скорее всего, сейчас витал сладковатый запах, что раздражает ноздри.       Сирень цвела прямо под окнами, и её ветви лезли в комнату через открытую форточку ветхого домишка. Ему не нравился её запах и не нравился яркий свет, что бил в глаза сквозь тонкую тюль занавески. Он зажмурился и отвернулся к стене, пытаясь спрятать лицо в перьевой подушке, но тут же чихнул от нескольких перышков, что вылезли из-под ткани. — Ты уже проснулся? — он слышит, как тюль отодвигают в сторону, и как с графина, что стоял на тумбе, наливают воду. — Я запек яблочный пирог. В этом году в нашем саду столько яблок, что и шагу не сделать. Боюсь, Яга снова начнет отправлять к нам Иванушек-дурачков за молодильными.       Звонкий смех заставил его разлепить янтарные глаза и повернуться снова к окну. Белый силуэт со светло-рыжими косами поливал аленькие цветочки на подоконнике, улыбаясь своей шутке. В этом месте не было четкого сезона, просто все цвело, расцветало и плодоносило. Птицу это раздражало, поэтому он неохотно сполз с кровати, цепляя полотенце со спинки стула у стола. — Как отправит, так назад по косточкам получит. — буркнул он. — Злой ты… — собеседник лишь покачал головой, наливая в стакан ещё воды из графина.       В этот момент его почему-то такая злость взяла, что грудную клетку на прочь прожгло. Он в два шага преодолел расстояние, что разделяло их, и схватил юношу за тонкое запястье, разворачивая к себе. Стакан с водой упал на пол, и осколки полетели в сторону, а спина брата с шумом врезалась в деревянную стену хаты. Птица смотрел в светлые лазурные глаза, и страх в них разжигал что-то внутри ещё сильнее. — Зато Ярило не злой… Такой добренький, светленький, будто шавка, преданный. Ты его сколько не пинай, а он все к ноге, да ласкается. Так тебе нужно? — он шипит в красивое личико, прижимая хрупкое тело и с силой надавливая на запястье. — Прекрати… — тихо просят и молят в ответ.       Птица не отвечает более. Он не может избавиться от тянущего и обжигающего чувства. У него разрушительный пожар внутри, и злость ядом кровь отравляет. В какой-то момент он поддается вперед и чувствует металлический привкус во рту от того, что терзает чужие губы, слыша лишь всхлипы и чувствуя слабые попытки освободиться.       Хочется сломать.       Птица отмахивается от воспоминаний и снова переводит взгляд на Разумовского. У Сережи волосы насыщенно рыжего оттенка, глаза темнее, и голубизна их сравнима с морем, совсем не то. Да и характер у Сережи вредный, почти, как у Птицы, только тот не такой жестокий. Существо чуть склоняет голову в бок, наблюдает, как тот все же возвращается к заданию и пыхтит над его решением.       У Сережи будет достойное будущее, уж Птица ему это обещает. Они будут на вершине Яви, править миром и вершить правосудие. Они сами станут Правосудием. И замок у них будет!       Птица станет ещё сильнее. Глядя на рыжую макушку, он просто обязан это сделать. Нужен только хороший и детальный план, а ещё…       Он снова перевел взгляд к окну, замечая странного амбала в капюшоне, что стоял возле ворот школы, медленно затягиваясь.       А ещё надо избавиться от этого ублюдка, что уже который день дежурит у ворот школы и детского дома, ходит за ними хвостом от одного угла до другого и раздражает. Волков тоже его заметил, но виду не подает, только иногда поглядывает в ту сторону. Что ж, фамилия подстать владельцу. Птица встает с подоконника, как раз во время звонка, и терпеливо ждет, когда Сережа запишет домашнее задание, которое никому из класса не сдалось, кроме него, и соберет портфель. — Ну, Разум? Я к Юльке? — Шура встает следом, закидывает сумку на плечо и мнется рядом.       Сережа кидает тоскливый взгляд в сторону Волкова, который задвигает стул за Ингой и смеется над её нелепой шуткой, а затем кивает. Глупенький совсем. Птица даже этому умиляется, но ничего не говорит. Раз Сережа такой взрослый, каким себя корчит, то и сам справится. Птица в делах сердечных не знаток, он не Лада, чтоб в этом хоть что-то ведовать. Но пацаненка немного даже жалко.       Существо выходит следом за Сережей. Тот крепко цепляется за лямку рюкзака, ускоряет шаг и прячет лицо за рыжими прядями. Злится.       В коридоре слишком шумно, дети толкаются и пинаются, но юноше как-то удается обходить их, даже не касаясь. Ему хочется на свободу, на чистый воздух, голову чуть проветрить, а то эмоции просто сожрут. Рациональность летит куда-то на дно, и мальчик сам это понимает. — Так несправедливо… — слышит Птица голос Разумовского из-под упавших рыжих прядей — Почему я не родился девчонкой? Травили бы меньше, с Олегом можно было бы не играть в дружбу и… — С чего ты вообще взял, что твои чувства такие серьезные? Это всё весна и Лада на тебя влияют.— Птица вздохнул.       Сережа резко остановился, злобно запыхтел и сильнее сжал лямку портфеля. — Да, откуда тебе вообще знать? Ты… — Я в твоей голове живу, умник.  — раздраженно фыркнул Птица, прерывая обвинительный поток слов от мальчишки.       Он явно не намерен слышать от него какие-то лекции на тему собственного существования. Не стоило ребенку что-либо рассказывать о себе, теперь эти напоминания будоражат странное колющие чувство вины внутри, а Птица к нему не привык. Ему как-то и эгоистом жить и выживать было неплохо.       Сережа сбежал по лестницы во двор, добежал до лавочки, кинув у ножек портфель, и сел на доски, опуская взгляд на потрепанные кроссовки. — Слушай, я понимаю, что тебе сейчас не очень… Но давай, прежде чем называть это любовью, ты немного изучишь свои чувства? Может это просто крепкая симпатия, которая со временем пройдет? — Птица сел рядом, краем глаза замечая, что они привлекли внимания того подозрительного типа, которого он заранее окрестил педофилом. Значит точно цель ублюдка - его Сереженька.       Мужик поправил капюшон и шагнул в тень, однако взгляд его был направлен на них. Птица сомневался, что его видно, но, в любом случае, от прошлого птичьего облика у него только глаза, да когти остались. В остальном он выглядит, как человек. Сережа сам ничего не замечал, слишком сильно был погружен в себя. Этот переходный возраст добивал Птицу, но сделать с этим ничего нельзя было, только пережить его. — Сережа! — голос Волкова раздался на лестнице у входа в школу.       Парень дрогнул, мужик напрягся и скрылся, а сам Олег, заметив рыжую макушку на скамейки у ворот, направился к ним уже один, без своей девчонки. Разумовский растерянно посмотрел на Птицу, потом выдавил из себя улыбку и подтянул к себе рюкзак. — Что с тобой? Что-то случилось? Тебя кто-то обидел? — Волков сел на корточки перед рыжим, и Птица от этого скривился.       Приторно слишком. Как же приторно противно.       Птица отворачивается, не желая больше видеть эту картину, натыкается взглядом на черного кота и понимает.       Это не кот.

***

      Птица весь напрягается и скалится. Странный мужик теперь о чем-то воркует с директрисой «Надежды», и что-то ему подсказывает, что тема их разговора имеет рыжий цвет волос, голубые глаза и носит фиолетовый свитер с совами. Птица скосил глаза на Сережу. Тот сидел на ржавой качели во дворе детского дома, слушал в пол уха рассуждения Шуры о сегодняшней прогулке с девчонками, к слову, которая Разумовскому вот совсем не понравилась, и иногда стрелял влюбленным взглядом в сторону Волкова, пытаясь запечатлеть его на куске бумаге в разношерстном блокноте.       Птица вздохнул. Какой бесполезный носитель у него, но он ещё мелкий, поэтому можно проявить милость. Он снова устремил хищный взгляд в сторону амбала, но натолкнулся на взгляд изумрудных кошачьих глаз у ног мужика. Эта не-кошка его бесила до скрежета зубов, потому что он прекрасно понимал, кто сидит в этом обличие и терпеливо пожирает его в ответ взглядом.       Величайший противник Бога Луны снизошел до яви и даже не скрывает своего присутствия, наблюдая за Птицей и дергая хвостом.       Балор собственной темной и самовлюбленной персоной.       По его ли душу?       Насколько Птица помнил, эта хтоническая сущность никому не подчинялась и была бы рада сама кого-нибудь подчинить. Балор любил свободу и, после потрясения их божественного мира, остался на земле, отвергнув и Навь, и Правь. Что с ним стало и куда он пропал - оставалось неизвестно, но сейчас Птица видел его абсолютно живым, здоровым и довольным жизнью.       Кот встал, потянулся, махнул хвостом со звучным «мяу» и полез обтирать брюхом ногу мужика. В этот момент в сторону площадки обернулась директриса, махнув руками. — Сереженька, солнышко наше, подойди сюда.        Разумовский дрогнул и побледнел, подняв голову и прижав блокнот к своей груди. Птица бы тоже побледнел и испугался на его месте, потому что тиранша сея дома впервые обратилась к нему: «Сереженька, солнышко наше…», а не: «Ах ты, паразит, трехклятый! Ещё один подкидыш на мою больную голову! Дуралей без чувства самосохранения!». Если так подумать, то Птица мог бы перечислять лет пять весь словарный запас этой старой ехидны, хоть они здесь и семь лет уже, эта ведьма ещё не повторялась в своих обращениях.       Сережа беспомощно взглянул на друзей, потом на Птицу и, только убедившись, что его защитник с ним, встал с качели и направился в сторону Екатерины Григорьевны. Он не успел толком подойти, как его схватили за плечи и торжественно представили. — Сереженька Разумовский, гордость нашего детского дома. Талантливый и способный мальчик! Поверьте, он будет только рад учиться в вашем лицее.       Сережа осторожно поднял голову, взглянув в глубокие голубые глаза напротив. Олег бы сказал, что у мужчины «военный взгляд», как и выправка. Он стоял, будто не на улице, а как минимум на параде в честь победы, и готов начать марш в любую минуту, вот только руки были сложены на груди. — Ну, привет, Сергей, меня зовут Данила Алексеевич. Я немного наблюдал за тобой и за твоими успехами в учебе. — мужик стянул с себя капюшон, открывая вид на несколько глубоких, но старых шрамов на лице и на короткий каштановый ершик волос. — Ты, еблан, за нами откровенно следил. — прошипел Птица, выпуская когти и подходя к своему носителю в плотную. — Мяу! — активно поддержал его кот, ехидно обнажая ровные клыки.       Не смотря на это, Данила протянул руку подростку, и Сережа всё же осторожно её пожал. На пару секунд мужчина поднял голову на черную тень сзади ребенка, коротко кивнув, и Птицу от этого жеста передернуло под насмешливый взгляд кошачьих глаз. — Он тебя чувствует… — мурлыкнул кот, растягивая гласные, и Сережа дернулся от этого, растерянно взглянув на директрису, что, кажется, ничего не слышала.       Птица подумал, что их мирные деньки закончились.       Сережа сразу это понял.