Под опекой

-… вот так! Солнечный свет, пробиваясь сквозь поредевшую алую листву, заливал своим тёплым мягким светом небольшую полянку, играя миллионами бликов. Стоял конец ноября, но, на всеобщее удивление, стояла удивительно тёплая, для этого времени погода, однако, с каждым днём в воздухе всё явственнее слышалась звенящая морозная свежесть, пробирающаяся ранним утром под кожу и выходя из тела облачком тёплого дыхания, оседая на губах свежестью. Гарри с каждым днём всё больше становился похож на беззаботного ребёнка, тем самым радуя мужчину, принося в его жизнь отклонения от часовой стрелки. Самайн растёр слегка замёрзшие руки, ловя вопросительный взгляд мальчика, посылая ему в ответ улыбку. Ребёнок склонил голову, разглядывая кучу листьев, собранную им со всей поляны. Алая, золотая, пахнувшая тлением и землёй, она лежала неровной кучей под его ногами, словно и вовсе не собиралась оставаться и ждать момента, когда дитя соберётся прыгнуть в неё. Да и Гарри был не уверен, что в его новом пальто можно прыгать по не самым чистым листьям: — Что-то не так? — мужчина отпрянул от дерева, аккуратно перенося вес на правую ногу. — Листьев слишком мало? Я могу призвать ещё больше. В подтверждение своих слов Самайн сделал пас в сторону и ветер, скользя по земле и перетекая по буграм, сгонял всё больше листьев, пока ребёнок, подпрыгнув, не пискнул, что ему достаточно. Куча получилась солидная, ростом с мужчинки, кажется, была мягкая, словно перина в комнате Поттера. — Я не думаю, что можно, — он отрицательно покачал головой, пиная камушек, поднимая голову и встречаясь с удивлённым выражением лица. Мужчина крутил в пальцах кленовый лист, пока Морок, ехидно щурясь, пытался вплести ему в голову рябину. Получалось очаровательно. — Одежда испачкается, и Мэй придётся её стирать. Морок, закончив своё увлекательнейшее занятие, спрыгнул мужчине на предплечье, выхватил из рук лист и, перебравшись назад, принялся гармонично его вплетать. Гарри улыбнулся. Волосы Самайна были словно золото — блестящие в солнечных лучах, лоснящиеся и такие невероятные, что мальчик серьёзно задумывался, что они совершенно точно не настоящие. И это золото на данный момент, по его наблюдениям, было досягаемо исключительно ворону, пользовавшемуся этим на всю катушку. — Я могу очистить твою одежду магией, если ты желаешь. Мэй даже не узнает, что она была загрязнена. Морок подтвердит. Морок каркнул, роняя из клюва несколько прядей и алое украшение, которое так и не зацепил. С боевым кличем он ринулся вниз, ловя его у самой земли, с самым недовольным ворчанием, на которое был способен, вернулся назад за наведение марафета. Мальчик захохотал, согнувшись пополам и хлопая ладошкой по коленкам, на грани слышимости улавливая тихий, немного хрипловатый смех. Кажется это был первый раз, когда он слышал, как мужчина смеётся.  — Кажется, я должен заказать себе венок из кленовых листьев? Морок отвечать не стал, понимая, что его в наглую разводят. — Да, я думаю вам пойдёт, — кивнул мальчик, сгребая в охапку листья и подкидывая над собой. Листья моментально закружились, подхватываемые волшебным ветерком, и, кружа, словно цветы в воде, рассыпались вокруг. Звонкий смех разливался по лесу, пугая сидевших на ветках птиц и отдаваясь щемящей нежностью в сердце мужчины. Он смотрел, как дитя носится по полянке, догоняя листья, которые он, поддавшись моменту, заколдовал. Всё это ему напоминало что-то настолько давнее, что и не вспомнить, но моменты были столь схожи, что мужчина, замерев недвижимой статуей и сжав до хруста трость, медленно вдохнул через зубы, прикрывая глаза и резко распахивая их, заслоняя прошлое настоящим. Гарри подкинул новую порцию листьев, и Самайн, сделав пальцем круговое движение, послал почти незаметный импульс, превращая листья в бабочек, мгновенно облепивших ребёнка с ног и до головы. Вскоре, когда ребёнок наигралась до той степени, что ровно стоять не мог и, шатаясь, подошёл к Самайну, повиснув на его руке, мужчина решил, что хватит с малыша веселья. Подхватив его на руки, он зашагал прочь из леса. Морок на его голове недовольно клацал клювом. Лес был великолепен и ребёнок, обнимая мужчину за шею, прикрытую лёгким шарфом, и положив свой подбородок на его плечо, разглядывал танцы ветра и листьев, иногда прерываемые слишком резкими порывами стихии. В один момент он почувствовал, что начал ускользать из реальности. « Засыпаю, видимо». Но в ту секунду, когда он уже почти отправился видеть красочные сны, его транспорт остановился и, кажется, напрягся, что было ощутимо по резко окаменевшим мышцам плеч. — Самайн? Гарри протяжно зевнул, отлипая и растирая лицо ладошками, из-за чего оно покрылось красными пятнами. Уткнувшись сонным взглядом в оцепеневшее лицо, он уже не ожидал услышать ответ и, переведя любопытный взор на землю, вопросительно уставился на трость, ушедшую кончиком в каменную дорожку на добрые три дюйма. Изогнув бровь, он скользнул взглядом по дороге, поднял его немного на ботинки мужчины и, тихо ойкнув, попытался сползти с рук взрослого. Какой же он дурак! — Ты куда? — тихо спросил мужчина, немного сильнее ладошкой придавливая ребёнка к себе. Гарри пискнул, от неожиданности пиная мужчину носком в бедро, и, осознавая, что натворил, ужом выкрутился из рук. Хлопнувшись на землю, он с выражением полной печали смотрел то на ногу, немного дрожащую, то на лицо, выражающее полное непонимание и обеспокоенность. Самайн всегда проявлял к нему заботу и учтивость, а он даже не озаботился тем, что хромающему мужчине, должно быть, трудно таскать его! Глаза защипало, и он, отвернувшись от смущенного своей непонятливостью мужчины, всхлипнул. Небо начало заволакивать тучами, и солнце, светившее так ярко минутой ранее, пропало, оставляя исключительно светящийся ореол, немного пробивающийся сквозь черноту. Самайн выдохнул через плотно сжатые зубы, стараясь держать себя на ногах ровно. Богу не пристало падать на колени перед смертным ребёнком. Он сжал трость и та, хрустнув, развалилась пополам. Как же трудно с людьми. Он то и позабыл. Как легко обидеть человека, а самое обидное, что не всегда понятно, что именно ты сделал не так. — Дитя, я тебя чем-то обидел? — стараясь не выдать своего замешательства, прошептал мужчина, нервно поглаживая наручные часы. Гарри отрицательно покачал головой и в очередной раз всхлипнув, прикрыл лицо ладошками, разревевшись. Самайн испуганно хлопал глазами, и с без того бледного лица сошли оставшиеся краски. Нервно растерев руки, он присел рядом с человеческим ребёнком, опуская тёплую ладонь на его голову, и Гарри, вздрогнув, поднял лицо, впериваясь в блестящие темно-синие глаза своими красными, зарёванными. — Если я тебя чем-то обидел, то скажи мне. Я не хочу быть несправедливым к тебе. Надеюсь, ты меня поймёшь. Гарри отрицательно покачал головой, обнимая его за грудь и утыкаясь лицом в красный камзол. Мужчина аккуратно поглаживал его по спине, смотря на разгорающуюся бурю, на ползущие по небосводу всплески стихий, которые с неприятным и пугающим треском разрывали небеса на куски. — Вы просто слишком добрый, — между всхлипами произнёс малыш, доверчиво прижимаясь к взрослому, чувствуя, как вздрогнул он. Самайн улыбнулся, поднимая ребёнка на руки и быстро шагая к дому. — Никогда не суди человека по тому, как он ведёт себя с теми, кто ему дорог. Возможно, он просто невероятный лгун. Мурлыкающий голос пропал в звуке развалившегося пополам неба. Занятия магией начались в первый день зимы, когда Самайн, наряженный в белоснежный камзол и укутанный в такой же белый шерстяной плащ, с покрытыми тонкой изморозью волосами, и раскрасневшимися щеками влетел морозной свежестью в дом, принося с собой запах ели и холода. Гарри смотрел за светящимися горничными со спокойствием, достойным господа бога, отхлёбывая из чашки апельсиновый чай. Самайн покрутился, смахивая с плеч снег, скинул верхнюю одежду, оставляя её на работниц, сменил сапоги и, расстёгивая на рубашку, выпустил из-под неё взъерошенного Морока, дюже недовольного таким способом передвижения. Самайн хлопнулся в своё кресло, задорно улыбнулся мальчику, легонько подмигнул и, зубами схватив кончик перчатки, потянул её от себя, стягивая. На огромное детское удивление, руки, обхватившие горячую чашку, совершенно не выглядели так, словно только что были на морозе. Красные щёки и мраморные пальцы странно контрастировали друг с другом, но ребёнок, поймав вопросительный взгляд голубых глаз, отрицательно помотал головой и вернулся к чаю. Морок пристроился на углу, свешивая лапки со стола. В комнату влетела Мэй, спешно поклонилась, выставляя перед Самайном несколько флакончиков. Мужчина удивлённо посмотрел на неё через чашку, непонимающе изгибая брови, на что она, в своей манере, поджала губы, скосив глаза на его чашку. Ребёнок заинтересованно уставился на пальцы, обхватывающие часть сервиза, от чего смутившийся мужчина опустил чашку на стол, схватил фиалы и один за другим выпил. Девушка благосклонно улыбнулась, поклонилась и, забрав пустую посуду, удалилась, тихо прикрывая за собой дверь. В один момент розоватая кожа на скулах вспыхнула и приняла цвет болезненного жара, чтобы через некоторое время принять нормальный цвет. За чаем Самайн в своей привычной манере поинтересовался делами своего подопечного и, выслушав очередной раз, что ребёнок не против и учиться, не выдержал, цокнул и, быстренько закончив трапезу, почти понёс удивлённого ребёнка в библиотеку. Гарри и сам не понял, когда оказался за ученическим столиком, напротив которого в кресле развалился мужчина, наматывая золотой локон на палец. — Итак, урок первый. Магия. Её определение, откуда она берётся и кого можно назвать магом. Дитя так и застыло, ошарашено пялясь на юношу, мотающего правой босой ногой то вправо, то в левой и громко рассказывающего что-то не слишком понятное. Мозги мальчика начали плавиться. Итак, куда делся взрослый и спокойный Самайн и кто этот парень? Мальчишка шумный, громкоголосый, с такими же золотыми волосами, как у Самайна, но в отличие от него, они рассыпались по плечами, а не собирались в косу. Острое юношеское лицо, большие голубые глаза, тонкие пальцы, теребящие ленточку. Кто это такой?! Сидящий в кресле замер, вопросительно изогнул бровь и посмотрел слишком внимательно. Комнату моментально наполнило запахом апельсинов и ребёнок, подскочив, испуганно хлопнулся на пол. — Кто ты? Самайн глупо хлопнул глазами, открыл рот, потом закрыл, нервно постукивая пальцами по корешку книги, и с тяжёлым вздохом поднялся на ноги, быстрыми шагами преодолевая расстояние между ними. Юноша стоял, ломая пальцы. — Ты наверно запутался, дитя, но это действительно я. Просто сейчас наступает зима, а значит в феврале мне будет нужно уйти на месяц, — голос юноши сел, а глаза, странно блестнувшие, остановились на лице ребёнка. — Зима для меня самое нелюбимое время года, если честно. Я просто решил, что тебе будет легче, если ты не будешь воспринимать меня как взрослого, и учебный процесс станет для тебя веселее. Но, кажется, я ошибся. Глаза юноши блеснули, и он, устремив свой взгляд в никуда, устало вздохнул, и на глазах Гарри только что сидящий на коленях семнадцатилетний паренёк плавно изменился и стал снова собой. — Это магия?! — восторженно воскликнул ребёнок, словно первый раз её видел. Он подскочил, схватил мужчину за лицо, от чего его зрачки испуганно расширились, но ребёнку это казалось глупостью. Это была настоящая магия! — Это магия личины, дитя, — прошептал мужчина, не шевеля губами, пытаясь сосредоточиться на восторженных сияющих глазах, а не на том, насколько холодная его кожа и тёплые ладони ребёнка. Гарри, кажется, не замечал, что кожа, к которой он прикасался, имела температуру близкую к мрамору. Его это совсем не заботило. Мальчик смущённо ойкнул, убрал ладошки и спрятал их в карманы. — Так как тебе будет удобнее, дитя? Если я буду представать на уроках в качестве ребёнка или в своём взрослом облике? Мужчина отряхнул колени, вставая. Ребёнок пожал плечами: — Никакой разницы. Просто меня напугало такое резкое изменение вашего поведения. Самайн кивнул, вернулся в своё кресло и принялся снова объяснять ребёнку то, что кажется он совсем прослушал. Гарри был заворожен и усвоил главное правило: магия — не инструмент. Магия — жизнь для многих существ и те, кто используют её, являются для неё излюбленными детьми, а значит, следует её любить, словно мать. Маги преподносят ей дары четыре раза в год на главные праздники. Если ты используешь её, но ничего не даёшь взамен, то не стоит поражаться, что в один момент получишь проклятие от неё. — А вы, господин Самайн, любите магию? Мужчина нежно улыбнулся: — Я дышу, благодаря ей. Гарри отзеркалил его улыбку, воспринимая фразу как красивый оборот речи, совсем не замечая, пустых синих глаз, устремивших свой взор на напольные часы. Теперь стоило пересмотреть свой день. Господин стал возвращаться под вечер, а уходить рано утром и всё их общение снизилось до вежливого приветствия, проверки домашнего задания и получасовых занятий теорией. К практике мужчина его не допускал, а ребёнок и не спешил. Мужчина возвращался ужасно уставший и вся его фигура выражала скорбь и печаль, начиная с потускневших волос и заканчивая посеревшими глазами. — Вы выглядите устало, — подал голос Гарри, откладывая перо в сторону и серьёзно смотря на мужчину. Самайн оторвался от чтения, бросая быстрый взгляд на мальчика, положил пальцы на переносицу и начиная разминать её круговыми движениями, блаженно прикрыл глаза. — Понимаешь, дитя, — немного хрипловато начал он, — зима не очень благотворно влияет на меня. Понимаешь, я не люблю холод, а он не любит меня. Как видишь, всё взаимно. Морок согласно кивнул, возвращаясь к чистке перьев. Вот уж неразлучная парочка — мужчина и ворон. Куда бы не уходил Самайн или где бы ты не встретил Морока — другой обязательно находится поблизости. Необычный симбиоз животного и человека, который, больше характеризуется как дружба. — Может нам стоит сделать перерыв? Я мог бы почитать в своей комнате, а вы пока отдохнёте? — Твоя кампания меня не отягощает, — с лёгкой улыбкой произнёс он. В уголках глаз сложились маленькие лучистые морщинки и глаза, пустые до этого момента, блеснули затаённой нежностью. — Тем более, нам нужно изучить основы, чтобы ты в феврале не мучился от скуки. Самайн поднял книгу с колена и пополнял, продолжая чтение, а Поттер, искренне не понимаю, куда собирается деваться на весь февраль хозяин дома, глупо уставился в пергамен, не понимая собственных строчек. Чувство непонятной тоски, охватывало ребёнка, стоило ему снова поднять глаза на мужчину. Это было так странно. За месяц жизни проведённой вместе с человеком, который просто рад, что ты есть рядом, мальчик был уверен, что никогда бы не променял этот тихий уют, на что-нибудь другое. И даже если Самайн в конце концов захочет вернуть его к тёте Петунье, то он никогда не забудет этот прекрасный месяц. Мальчик смахнул непрошенную слезу, уткнувшись в книгу, временами шмыгая носом. Самайн понял, что дочитать ему сегодня не судьба и он, захлопнув её и отложив на тумбу, встал, несколькими быстрыми движениями растёр шею, преодолел расстояние между ними в три шага, быстренько подхватив ребёнка на руки: — Покажу тебе кое-что красивое, — улыбнулся он, усадив себе ребёнка на предплечье одной руки, второй же, легким прикосновением убрал с его лица волосы, аккуратно обводя подушечками пальцев шрам молнию. Мальчик фыркнул, и потёрся щекой об бархатную ткань перчаток. Гарри не видел подвоха ровно до того момента, пока мужчина, запрыгнувший на подоконник, не распахнул створки, впуская порыв ледяного ветра и несколько колючих снежинок. Ребёнок спрятал лицо в изгибе шеи взрослого, вдыхая сладкий аромат тыквы и осени, чувствуя, как его аккуратно укутывают во что-то мягкое, но странно холодное. Потом резко дёрнуло вниз, потом вверх, стало холодно и страшно, но в следующий момент, когда по его спине провели рукой в успокаивающем жесте, оглаживая лопатки и спускаясь чуть ниже, мальчик поднял голову, удивлённо вращая ею. Бесконечное ночное небо, окрашенное в бархатно красный, подёрнутое газовой тканью серебряного цвета с золотыми вкраплениями. Нежно голубые разводы уходили куда-то вдаль, смешиваясь там с золотом, серебром, фиолетовым, да и бог весть каким. Мальчик не сдержал восторженного вздоха, переведя взгляд себе под ноги, где разливалось белое море. — А там дом, да? — прошептал мальчик, оборачиваясь и утыкаясь взглядом в умиротворённое лицо мужчины. — Я за этот день видел два самых красивых видения в мире. Мужчина усмехнулся, погладил мальчика по лицу, смахивая несколько снежинок: — И какие же? Гарри улыбнулся, сощурил глаза и быстренько прижался лицом к щеке мужчины. — Первое, это невероятное небо. Просто чудесное. Никогда его так близко не видел! Самайн кивнул, стараясь немного отодвинуть ребёнка от лица, но тот упрямо прижался ещё сильнее. — А второе — самый красивый человек, которого я когда-либо видел, освещаемый этим самым видом! От такого невинного комплимента мужчина почувствовал, как краснота разливается по его шее и щекам, что было совершенно невозможно. — Не такой уж я и красавец, каким тебе кажусь, дитя. А вот ты, милый мой, когда вырастешь, будешь самым настоящим вором дамских сердец. Он ещё раз погладил мальчика по спине и решил, что пора возвращаться. Ворвавшись запахом ели, шоколада и апельсинов в дом, мужчина быстро стряхнул с сапог снег, отряхивая плечи, и, позвав в глубь дома Мэй, быстро скинул верхнюю одежду, и резво, насколько мог, рванул на второй этаж, сжимая в руках коробочку, обитую синим бархатом и перехваченную золотой лентой. Взлетев на второй этаж, он резко остановился, чувствуя недовольный взгляд, упершийся ему прямо в грудь. Передёрнув плечами, он сообразил самую довольную улыбку, на которую был способен, и, обогнув чем-то недовольную девушку по душе, быстрым шагом направился в личные комнаты подопечного. — Мессир, — предельно вежливый тон, которым его окликнули, странно хлестнул его по спине, заставляя его обернуться. Мужчина развернулся, хлопая заледеневшими ресницами и нервно перебирая пальцами по циферблату часов. — Вы вчера вернулись после прогулки довольно поздно. Когда вы, мессир, таскали ребёнка гулять в мороз, чем думали? Самайн открыл рот, чтобы что-то ответить, но вместо этого лишь склонил голову, принимая ругань за должное. — Молодой господин простыл и сейчас мучится с простудой. Если хотите помочь, то вспомните, пожалуйста, что вы бог плодородия и принесите в этот дом благословение. Итак, ему мягко намекнули, чтобы он топал в свою комнату и не появлялся до вечера, пока мальчику не станет лучше. Мэй обошла его, придерживая одной рукой тазик с тёплой водой, окидывая на прощанье господина тяжёлым взглядом. — Вы слишком давно заботились о ком-то кроме взрослых. Не берите на свой счёт, но лучше оставьте заботу о его потребностях на нас. Мужчина был с этим в корни не согласен и, переодевшись, ворвался в комнату к больному, чем перепугал бедных горничных, застывших каменными изваяниями. — Все свободны, я сам, — тихо сказал он, закатывая рукава и присаживаясь на край кровати. Девушки вроде как хотели протестовать, но Мэй, гордо вздёрнув нос, остановила пустые препирательства взмахом руки, выпроводила девушек и осталась руководить. Мальчик медленно поправлялся, ведь когда за тобой присматривает целый бог, очень трудно оставаться больным. Уже была поздняя ночь, когда мучимый жаром ребёнок стал бредить. Он тихо плакал, кого-то звал, на что-то жаловался, и Самайн, застывший посреди комнаты с тазом в руках, в священном ужасе уставился своими сиящими голубыми глазами на девушку. Она тяжко вздохнула, отобрала таз у хозяина и сказала, что сходит за лекарством. Мужчина не знал, куда себя деть, нервно теребя край одеяла. Память подкидывала воспоминания, как юноша в серой рубашке, холщовых штанах и абсолютно босой ходит по тёмной комнате, укачивая маленькую девочку, завёрнутую в одеяло. Пол покрывал тонкий слой пыли, что не делало пользы, но, кажется, ей там было и место и эта комната никогда не вспоминаналась без неё. Окна были закрыты плотными ставнями, из щелей которых дул ледяной, пробирающий до костей, ветер. Юноша уставился пустым взглядом в дверь, обтирая ступни друг об друга, чтобы немного их согреть. Самайн аккуратно раскрыл мальчика, поднял на руки, усаживая его себе на колени, и, аккуратно усадив его себе на руку, встал, прижав растрепавшуюся, пышащую жаром макушку с твоему плечу, словно в противовес ледяному телу. Мальчик мгновенно успокоился, слабо обнял мужчину за шею, привычно утыкаясь в неё носом. Мужчина принялся мерить шагами комнату, что-то тихо напевая прямо на ухо, окутывая его своим запахом сырой земли. Пламя в свечах едва колыхалось, когда он проходил мимо подсвечников, медленно разворачиваясь на каблуках и возвращаясь на ковровую дорожку. — Мессир, я принесла лекарство… Что вы делаете? Мэй застыла в дверях, прижимая к груди флаконы, абсолютно не веря картине, которая открывалась ей. Слегка помятый и усталый Самайн нервно расхаживал по комнате, прижимая к груди ребёнка. Мэй нервно ущипнула себя, поднимая глаза и встречаясь с непереводимым лицом мужчины. Окно оказалось зашторенным, хоть она точно помнила, что не закрывала его. — Госпо.? Тихий, слегка хрипловатый, обволакивающий голос струился по комнате, словно бархат по коже, и девушка, слегка смущённая, не знала можно ли ей быть здесь, оставив лекарства на прикроватной тумбе, быстро поклонилась и ушла, прислоняясь спиной к обратной стороне двери. Самайн проводил её тяжёлым, словно грозовое небо, взглядом, сдвигая брови к переносице, прерывая песню. Ребёнок в его руках почти сразу завозился, видимо несогласный с таким течением обстоятельств. — Ты такой холодный… Приятный, — улыбнувшись, прошептал мальчик, возвращая голову на ледяное плечо, сильнее прижимаясь горящим лицом. — Спой ещё. Мужчина не мог отказать требованию и, наколдовав стакан с водой, который с лёгкостью выпил, даже не задействуя руки, принялся думать, что спеть дальше. Колыбельных он не знал, а если быть честным, то не помнил, но его голова хранила многовековой опыт жизни. Должна же хоть одна история понравиться ребёнку? — Испивши горечи сполна, — неуверенно пропел мужчина, погладив мальчика по голове, продолжая свой путь по периметру комнаты, — Забрав ребёнка с колыбели, платком лицо прикрыв, она ушла в снега, услышав пенье. Где-то тут должен был зазвучать плач флейты, и тонкие пальцы девы, перебрав струны арфы, должны были опуститься на колени, давая звучать прекрасному голосу исполнительницы, но увы, Самайн был один, и единственное, чем он мог подыгрывать своей песенке — стук каблуков по полу. — А зачем? — спросил ребёнок, выдыхая горячий воздух, опаливший на секунду шею мужчины. Он нахмурился. Его магия уже должна была проникнуть в его тело и стабилизировать состояние ребёнка, но, кажется, становилось только хуже. Ну или он становится всё хододнее, и ребёнок на его фоне кажется теплее. — Сначала выпьем лекарство? Мужчина присел на кровать, подзывая к себе флаконы, укладывая ребёнка себе на колени, придерживая его под спиной так, чтобы он полусидел, упираясь спиной о его предплечье. Мальчик скривился, отворачиваясь от горькой микстуры. Его щёки, кажется, ещё сильнее покраснели, и мужчина, беспокойно перебрав пальцами по стеклу, поставил лекарство на воздух, свободной ладонью поворачивая лицо ребёнка к себе. — Дитя, ты хочешь узнать причину её поступка? Гарри кивнул, рассматривая красивое лицо мужчины из-под полуопущенных ресниц. По белоснежной коже плыли блики огня, как-то красиво переливаясь и освещая волосы цвета пшеницы золотыми цветами. Он, разумеется, знал, что его сейчас заставят пить эту неприятную гадость, но ради продолжения сказки, да ещё и спетой таким приятным голосом, он был готов на всё. Послушно выпив мерзкое зелье, от которого на глазах выступили слёзы, мальчик снова повис на шее мужчины, но тот вставать не торопился, поглаживая по спине невесомыми прикосновениями. — Я не могу вспомнить, что было дальше, — тихо прошептал мужчина, рассматривая танцующие язычки пламени. — Вроде дитя погибло и мать унесла его в грот в скале, но я уже не помню, прости меня. Нужно будет спросить… Но ребёнку было уже неинтересно. Он уснул, и болезнь, кажется, немного отступившая, дала послабление, позволяя ребёнку не забыться, а отдохнуть. Самайн аккуратно отцепил его от себя, укладывая на простынь и прикрывая одеялом. Невесомым движением убрав волосы со вспотевшего лба ребёнка, он на несколько секунд замер над ним, но, повинуясь какому-то инстинкту, склонился ниже, прикасаясь лбом к лбу ребёнка, удовлетворительно хмыкнул, привстал и запечатал нежный поцелуй прямо поверх шрама, усаживаясь у изголовья кровати и откидывая голову на деревянный каркас. Даже если зелье не поможет, то количество очищенной энергии, что он передавал воспитаннику, пока держал его на руках, и поцелуй благословения должны сделать своё дело. Размышляя именно в так ключе, Самайн первый раз дёрнул головой, чувствуя, что засыпает. Через минуту комната погрузилась во мрак и тишину, прерываемую лишь тихим дыханием и стуком одного сердца.