Под опекой

Утро праздника пахло цитрусами, тыквой и корицей. Вернон Дурсли, ругаясь на все лады, застёгивал пуговицы пальто, вспоминая всех святых, из-за которых он сегодня до вечера будет на работе, а не с семьёй. Утром, когда он только поднял голову с подушки, было прекрасное настроение, которое не омрачнял даже факт существования в его доме «ненормального человека», коим являлся его племянник. Перебирая в голове все события, что могут его порадовать, не учёл того, что его могут настойчиво попросить выйти на работу. Петунья успокаивала его, ласково поглаживая по спине, говоря, что вечером они обязательно отужинают вместе, а потом сходят погулять с сыном. Мужчина только клюнул жену в щёку, бросил ей напоследок, что будет к ужину и, бурча себе под нос разные ругательства, закрыл за собой дверь. Петуния тяжко вздохнула, вытирая руки об подол фартука, направилась на кухню, дабы поставить чайник. С громким воплем на кухню вбежал Дадли, размахивая руками и, схватив мать за руку, потащил её на крыльцо. — Милый, успокойся, — пыталась выхватить руку из захвата женщина, нежно перебирая пряди свободной рукой. — Что такого могло случиться, что ты так кричишь с самого утра? Ответ она разобрать не смогла, но подметила, что дверь в чулан открыта, а в самом чулане никого нет. Племянник также нашёлся в месте, куда её очень настойчиво тащил сын. Лохматый, с закатанными рукавами, в потёртых джинсах выглядел он очень удивлённым. -Доброе утро, тётушка, — прошептал Гарри, крутя в руках странного вида палочку. Чёрная матовая гладь отзывалась на прикосновения резкими покалываниями. — Тут что-то странное, тётушка. Мальчик встал, протягивая деревянную палочку с металлическим набалдашником так, как бы протягивал нож — ручкой вперёд. Женщина отбросила её от себя, будто ей протягивали не дерево, а извивающуюся змею, что пытается укусить каждого, кто берёт её в руки. На лице у неё застыл ужас, и не один член её тела не двигался. Женщина в одно мгновение стала куском льда, только зрачки бешено пульсировали. — Это, наверное, — попытался разрядить обстановку Гарри, — часть чьего-то костюма, верно? Дадли закивал, схватил палочку с газона и принялся ею размахивать, хохоча и временами изрекая малопонятные, только что изобретённые заклинания. Петунья в немом ужасе подскочила к сыну, с невероятной силой выхватила палочку из рук сына и, взявшись за концы, ударила об коленку. Из сломанных кусочков посыпались искры. — Пойдёмте домой, живо. Сказала она, подхватывая детей под локоток и запихивая в дом. В дверях Дадли налетел на Гарри, толкая его в плечо, запнувшись об ковровое покрытие, почти падая на колени. Петунья, будто не замечая этого, продолжала тащить детей в гостиную, попутно закрывая все двери за спиной на щеколды. Гарри потирал ушибленную руку и с недоумением поглядывал на тётку, что, казалось, решила закутать их в кокон из дверей и занавесок. Петунья, успокоив себя, подошла к ошеломлённым детям, встала напротив и, спросив, не чувствуют ли они себя плохо, пошла разливать чай по трём чашкам. Дадли заверил мать, что с ним всё прекрасно, но её поведение было слишком пугающим и жутким, особенно факт уничтожения приглянувшегося аксессуара к празднику. Женщина кивнула на ответ сына и пронзительно посмотрела на племянника, от чего тому стало плохо, и уже бледный, как скатерть Поттер, ответил, что с ним тоже всё хорошо. — Хорошо, — сказала она, отпивая чай. — Сегодня вечером мы с Дадли поедем на площадь, — она старого глянула на племянника, пресекая любые попытки припираться, учитывая даже то, что он никогда и не пытался перечить её словам. Это ей ужасно в нём нравилось, — а ты, Гарри, посиди дома. Я купила коробку печенья для тебя и прошу, как здравомыслящего человека, сидеть дома. Гарри поджал губы, исподлобья смотря на тётю, что своей истерикой испортила ему весь праздничный вечер. План покушать печенье в саду, погрузившись в «Сонную лощину», теперь останется несбыточной мечтой. Теперь же ему придётся лицезреть праздник через окно дома и кушать печенье в гордом одиночестве (этот пункт его плана вообще не пострадал) на ковре в столовой. Но делать нечего. Гарри тихонько кивнул, зачёсывая волосы пятерней назад, допил одним глотком чай, поставил чашку в мойку и, прихватив с тумбочки книжку, ушёл к себе. «У себя» Поттер проторчал до приезда Вернона. Абсолютно ничего не хотелось и, если бы не эта чёртова деревяшка, которую увидел Дадли, он бы мог преспокойно отдыхать в саду. От досады на неведомого хозяина палочки Гарри стукнул кулаками по матрасу, больно ударившись локтём об стену. Тупая боль немного помогла сменить тему размышлений на более интересную: кто этот неведомый хозяин ворона, и почему он не показывается. Мальчик нахмурил брови, поднялся с матраса, доставая блокнот и кусок карандаша, включил фонарик, прикрепив его к проводам счётчика. Он очень много времени проводил за чтением. Это был самый лёгкий способ скинуть напряжение и получить хоть какое-то наслаждение от жизни. Сейчас, вообразив себя Шерлоком Холмсом, мальчик пытался выстроить схему отношений всех странных явлений. В центре листа он поставил жирную точку, от которой провел линию прямо вниз. «Ворон. Слишком умная птица, чтобы быть просто птицей. Умный, смышленый, будто ехидный и саркастический. Умеет появляться из воздуха и исчезать точно также. Избегает стен и иногда вихряет на одном месте. Чего-то избегает? В дом входит только по приглашению.» Вторая линия от точки пошла вертикально вверх. Там значилось его имя, от которого ежом распространялись стрелочки. Ребёнок закусил кончик карандаша, ещё сильнее хмуря брови. Он разошёлся. Вспомнив про все странности, а именно и по пунктам: запахи, сквозняки, странные люди, аномальные явления и приближающийся праздник. Теперь его мысли занимало только то, что скоро что-то случится, что крайне поменяет что-то привычное. А интуиции ребёнок доверял. *** — Это было огромным допущением моего величества. Тихие шаги за спиной затаившегося в кустах человека вывели того из транса, вызывая шквал эмоций и мурашек, пробежавших по спине. Мужчина резко обернулся, вскидывая левую руку, делая кистью путанную завихрень и выкрикивая: — Petrificus Totalus! Вспышка синего цвета метнулась в сторону стоящего, но по неведомой причине ударила в землю немного левее. Может сказалось, что маг испугался, а может причина в хитро скалящемся Самайне, кто тут разберёт. Маг мгновенно перегруппировался, отправляя целую связку из связывающего, обездвиживающего и вырубающего заклинаний, но яркие вспышки встретились с сырым потоком магии, поглощаясь им. Сила, поглотив цветные всполохи, вернулась в вытянутую руку, возвращаясь ещё сильнее и принося мужчине неприятное оживление и чувство общего доминирования. Маг тяжело сглотнул, правой рукой шаря по карманам, не сводя взгляда с тёмного силуэта. В кармане ощутимо потяжелело. — О, ты обнаружил мой подарок чуть раньше, — удивлённо произнёс Самайн, разглядывая мужчину, выуживающего из кармана большую крысу, висящую у него на пальце. Мужчина вскрикнул, резко мотнув рукой. Внезапно, мир кувыркнулся, завертелся, замигал, и он нашёл себя лежащим на спине без палочки в руке. В голове шумела кровь. Удар выбил из него весь воздух, и перед глазами плясали светлячки. Самайн же крутил в руках абсолютно бесполезную для него вещицу точно так же, как и Вельзевул, когда узнал, что трость была сделана человеком. — Ива и жила дракона, — больше спрашивая, чем утверждая, произнёс белокурый… юноша. Маг приподнялся на локтях, буквально пожирая взглядом каждый сантиметр белоснежной кожи, каждый изгиб тела, чтобы лучше составить доклад начальству. Белокурые волосы едва колыхались на ветру, бледная кожа светилась в лунном свете, и если бы не такой ощутимый удар в грудь, который его и снёс, то мужчина мог предположить, что в этом деле замешаны призраки. Как-то слишком быстро юноша потерял интерес к палочке, отшвырнув оную куда-то за спину, обращая всё своё внимание на лежащего и сверлящего его взглядом мужчину. — Ты маг?! Отвечай, кто такой, и по какой причине ошиваешься около этого дома? Юноша состроил глумливую мордашку, приподнял брови и ненормально-голубые глаза блеснули в свете луны. Мужчина кипятился. Вскочив на ноги, он собирался схватить того за плечо, но, не сделав и шага, шлёпнулся на одно колено. Ужас охватил его. К взмокшему лбу прилипли волосы, а магия потихоньку покидала его. На плечо опустилась рука. Ласково разглаживая складки на одежде, Самайн гипнотизировал Морока, сидящего на другом дереве и не спешащего на подмогу своему хозяину. — Вот что мы сделаем, — ласково и нежно, что довольно обнадёживало коленопреклонённого мужчину, произнёс мелодичный голос над ним. — Ты сейчас возвращаешься на работу и говоришь, что всё в порядке. Не знаю, что ты тут проверял, но я тебя могу уверить, что всё хорошо и просто замечательно, — мужчина кивнул, чувствуя, как палец медленно выводит какие-то узоры на его плече. — Ты уходишь и никогда не вспоминаешь об этом. Никому не говори, что видел меня и ушёл отсюда живым, как-то так, золотце. Через мелодичный голос пробился лёд раздражения, и могильный холод заструился по спине мужчины, начинаясь там, где с ужасной силой ледяная рука сжимала плечо. Маг улепётывал на своих двоих, забыв даже про палочку, что в конец развеселило бога. Тот послал лукавый взгляд птице, взмахом руки уничтожил любые признаки магии и с тихим шуршанием листьев испарился. А на следующее утро Поттер, вышедший с кузеном в сад, обнаружили палочку. *** Вечером родственники покинули дом, завещая сидеть и не высовываться. Ребёнок провожал их тоскливым взглядом, ведь на улице был… Праздник. Тепло, пахло тыквой и цитрусами, светло и ярко от фонарей и рождественских огней. Желтый, оранжевый, красный. Красивые дома и люди, и он, сидящий дома и запертый ко всем чертям из-за того, кто забыл кусок своего костюма. Хоть из чулана выпустили. Тут, разумеется, спасибо стоит сказать тёте, ибо она что-то стала дивно доброй в последнее время. Гарри проводил взглядом очередную семью и, сжав губы в тонкую ниточку, отодвинулся от окна тремя прыжками, пересекая комнату, хватая книгу с полки шкафа и возвращаясь на кресло около окна. *** На улице уже темнело, мглу рассеивали лишь последние лучи заходящего солнца, парочка фонарей, что стояли у каждого дома, да типичные для сего дня светильники из тыквы, подкупающие не столько своим умильно-ужасным видом, сколько той атмосферой, которую они создавали; смотришь на такие, и на внутреннем взоре появляется картинка, как дети со своими родителями вырезали их, наслаждаясь этим времяпрепровождением. Гарри сидел в кресле с книжкой на коленях и печеньем в руке. Мальчик пытался погрузиться в таинственный мир вместе с героями книги, что искали загадочных существует. Даже Конан Дойль не мог заставить его полностью отвлечься от того, что происходило на улице. Глаза предательски перебегали со строчек на вид за окном, а те строчки, что он прочёл пару минут назад, тут же забывались, словно их ел тот ворон из письма. Мальчик смотрел на тыквенные светильники, наблюдал, как за окном дети в костюмах весело бегают от дома к дому и кричат: « Сладость или гадость! ». В груди была какая-то всепоглощающая пустота, обида, гнев, а вроде бы и вообще никаких чувств, шестилетний мальчик не мог описать эти чувства даже для себя самого. Так хотелось кричать: « Я тоже хочу колядовать, хочу веселиться и играть, как и другие дети, хочу вырезать тыквы и смеяться, смеяться, смеяться!», но все эти порывы останавливала мысль: « Мне нельзя, я не должен ». Весь пар улетучивался, но неприятное чувство не уходило из груди. *** По улице, залитой светом тысяч разноцветных огоньков, отражавшихся в золотой листве, что драгоценным блеском устлала асфальт и сверкала под многочисленными свечами, где с каждым мгновением всё ярче сверкали кроны деревьев, окутанные тонкой лунной сетью призрачных светлячков, чуть заметно прихрамывая, шёл юноша, сверкая ярче всех украшений праздника. Яркая улыбка каждому, кто обращал внимания на юношу в изумрудном, дарилась от самого чистого сердца, будь то человек, призрак, маг, дух или демон. Он шёл против основного течения людей, которые его огибали, почти не замечая. Новая трость из черного дуба с серебряной ручкой легко лежала в руке и не портила прекрасное настроение Самайна. Работы в этот вечер, как и в остальные года его жизни, было много. Почтить своим присутствием несколько домов волшебников, которые действительно того заслуживают, благословить пару деревушек и, разумеется, выполнить заказ Вельзевула, что как обычно останется на последок, дабы не портить себе настроение. Остановившись под тенью золотого клёна, мужчина обратил свой взор в сторону дома своего будущего воспитанника, предчувствуя возмущение магического фона, совершенно не свойственное для мальчика. Нахмурившись, мужчина сильнее сжал трость, принимая устойчивое положение, чтобы не сорваться раньше времени на помощь. Ему ещё нужно сделать уйму дел. В этот раз повезло семьям Малфой и Шафик, но задержался подольше он на ритуале Малфоев. С давних пор (лет эдак триста) ему симпатизировала это семья почитателей магии. Так что дети в этой семье по давнему договору рождались сильными и здоровьем, и магией. Долго бился над этим третий глава, когда понял, что дальнейший культ чистой крови приведёт примерно к тому, что дети будут рождаться больные, а их магия будет стремительно угасать. Десять лет подряд он проводил грандиозные жертвоприношения на Самайн, задабривая бога плодородия. На одиннадцатый раз в дымке пепла он увидел силуэт юноши, которому изложил свои просьбы. Юноша слушал просьбу мужчины с лёгкой полуулыбкой, поглаживая сидящего на плече ворона. " В твоей семье будут рождаться сильные и здоровые дети, — прозвучало в голове юного главы Малфой, — с одним условием. Один наследник. Только один ребёнок, Малфой, только один. " Мужчина от радости чуть голову об алтарь не разбил. Зашумели деревья; Самайн положил руку на плечо мужчине, оставляя свой знак на нём. Теперь, стоя в мраке ритуального костра, Самайн любовался красивым мужчиной, который, видимо, первый раз направлял своего сына в ритуале. Огонь освещал их лица, позволяя богу лучше разглядеть дело минувших дней. Своё слово он сдержал — дети здоровые, сильные и бонусом красивые. Все поголовно унаследовали хватку своего предка и некую бюрократическую нотку характера. Ещё раз бросив взгляд на ритуал, послал поток древней магии, задувая свечи и костёр. Ребёнок восторженно вскрикнул, хватая отца за ладонь и пища что-то счастливое и хвастливое. Вокруг отца и сына расцвели огромные красные цветы, полыхающие огнём. Капли огненной росы стекали жидким пламенем, посылая магические всполохи по траве, тревожа сон изумрудных светляков, которые, напитавшись магией жизни, светились ярче в сто крат и, взлетая, выстраивались в удивительной красоты узоры, подобные узорам мороза на окне. Самайн некоторое время понаблюдал за делом рук своих, едва заметно улыбаясь. Развернувшись на каблуках, от чего его плащ взметнулся, исчез с дуновением тёплого ветра, который ласково коснулся мужчину и ребёнка, будто нежная рука покровителя. *** Флеврети ревновал. Кусая губы, он разглядывал себя в зеркало, освещаемый только языками пламени, и не находил изъянов. Белоснежная нежная кожа, длинные ноги и руки, тонкий стан, чуть пухлые матовые губы и глаза цвета солнца; любимец публики и совершенный любовник. Он красив, статен и молод. Флеврети совсем недавно вошёл в возраст, когда демона считают ещё не взрослым, но и не глупым мальцом. Золотая середина. Юноша ударил кулаком по зеркалу, всхлипнув и зло закусив губу. «Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!» Билось у него в голове, и он, повинуясь диким порыв, колошматил зеркало до тех пор, пока оно смертоносным серебряным дождём не посыпалось на него. Юноша обнял уже пустую раму, в которой до сего часа было прекрасное зеркало в полный рост, ещё раз всхлипнул и ударился лбом о деревянную поверхность. Так он просидел всю ночь после бала, гложимый ревностью и ненавистью к единственной персоне вечера. К Самайну. Ооооо, как он его ненавидел. До скрежета зубов. До судорог. Он ненавидит его надменную осанку. Зачем подчеркивать своё человеческое происхождение? Его глаза цвета небосвода в безоблачную погоду. Его чёртовы волосы. Его руки, сломанные часы, трость с серебряным набалдашником (обязательно серебряным), голос. Ооо, этот чёртов манящий голос с едва заметной хрипотцой и глубиной мурлыкающих оттенков. Была бы его возможность — выдрал бы ему кадык, глядя, как тот захлебывается слюной и кровью. А особенно его бесила его сила. Особая и ни с чем не сравнимая. Этот «не демон» просто его бесил тем, что он старше, лучше, качественнее и сильнее. Юноша поднялся с пола, перепрыгнул зеркальную крошку и направился к окну. Думать, думать и ещё раз думать. Асмодей вышел с переговорной с искусанными губами, взлохмаченный и горящий. Любовники, и это однозначно. Флеврети рывком распахнул окно, впуская свежий ночной воздух. Пламя свечей, колеблемые ветром, временами затухали; в комнате запахло персиками и озоном. Ветер колыхал множественные занавески, играл с ветряными колокольчиками и ласково трепал его волосы, но он был слишком погружён в план своей мести, чтобы что-то замечать. Самайн одинок. Это знал Флеврети, как и все остальные, что делало его в их глазах сильнее. Близкие — это слабость. Слишком многое можно сделать с человеком, имея сведения о его любимых. Но в этом случае следовало взять за основу что-нибудь другое. К жилищу своему и землям, к нему прилагающихся, Самайн привязан неимоверно, но добраться до туда совершенно невозможно, ибо то место, где находятся владения языческого бога, находится в том же измерении, что и фантастический Камелот — где неизвестно, но доподлинно известно что есть. Гостей не зовёт, и никто не может сказать, как туда попасть. Флеврети зол, а если он зол, то изводит своих рабов. *** Мысль о том, что следует перехватить выигрыш Самайна до того, как тот придёт его забирать, возникла внезапно, но понравилась в разы больше, чем мысль с поединком один на один. Мысль пришла после подслушанного разговора Асмодея с хрустальным шаром. Юноша, зажав рот и нос ладонью, другой, схватившись за грудь, стоял за дверным косяком. Асмодей болтал с кем-то по хрустальному шару, крутя в левой руке фиал (1) с вином. Из куска разговора, вырванного из контекста, Флеврети понял, что выигрыш был подстроен, чтобы сдобрить мужчину, настроение которого из года в год только ухудшалось, и таким не хилым способом убивалось два зайца, а каких именно, Флеврети не услышал. Тогда и родилась у него прекрасная идея. В ночь Самайна тот переоделся в серебрянные одежды, надел маску лисы и выдвинулся в мир людей, а так как никогда там не был, три раза чуть не заплутал по одинаковым улицам, дважды попался гиблым светлячкам и один раз чуть не свалился в канализацию. Это настроения ему не добавляло, но благо он заранее поинтересовался адресом проживания цели. Для более точного расчёта — посылал призрака за несколько дней и, о чудо, Самайн даже не показывается на глаза мальчишке, а само дитятко в магию необразованное, что упрощало дело в сто крат. Призрак, что он посылал, ответ принёс, но говорить что-то от себя отказался. Флеврети решил, что из-за страха ошибиться, на самом деле — просто страх того, чья рука разит врагов без страха и жалости. Натянув самую нежную улыбку и подобрав правильный голос (на негнущихся ногах), Флеврети бодро постучал в дверь и, прислушавшись, удостоверился, что дитя в доме, а Самайн и его пичуга отсутствуют. Отдельное слово стоит сказать про отношения Флеврети и Морока. Это была ненависть с первого взгляда, освещаемая лишь лучами закатного солнца. Самайн тогда был юным и немного взбалмошным юношей, но вел при этом себя благородно. Флеврети пытался показать себя с лучшей стороны, но все его телодвижения были осмеяны вороном, сидящим на плече хозяина. Он не давал Самайну пожимать ему руку, пить предложенные напитки и постоянно переводил внимание на себя. Может, они бы и сошлись, но Самайну не понравились лживые ужимки, и он довольно холодно с ним обращался, что уже не понравилось совсем ещё пацану, который привык к вниманию и обожанию. Гарри приоткрыл дверь, всматриваясь в посетителя недоверчивыми глазами. Мужчина напротив сказочно улыбнулся, присел, чтобы смотреть ребёнку прямо в глаза. — Тебя же зовут Гарри Поттер? — нежно промурлыкал мужчина, позволяя своей магии развеяться вокруг, принимая форму розовой дымки с запахом пионов. Ребёнок ещё более недоверчиво посмотрел на него. — Простите, вам что-то нужно, сэр? — вежливо спросил он, глазами выискивая взрослых на улице. Никого. Юноша откинул черные волосы с плеч, ещё сильнее используя магию подчинения, заставляя ребёнка сделать два шага ближе к нему, но Гарри так и не вышел. Что-то в голове у него щёлкнуло — и стало жарко. Он перепугано уставился на юношу, но назад не делая и шага. — Милый мальчик, — всё также слащаво, произнёс демон, не смея войти в дом. — Я пришёл сказал тебе, что ты особенный ребёнок, — решил купить человека на лесть демон, отчаянно соображая причину, по которой дитя ещё не у него в руках, — ты маг, как и я. Ребёнок явно опешил, приоткрывая дверь немного шире и удивлённо поглядывая на стоящего на коленях юношу. — Как я? — с некой надеждой в голосе спросил он, делая маленький шажок вперёд, но снова опомнившись, схватился рукой за дверной косяк. — Да, — ещё болле нежно улыбаясь, ответил ему Флеврети, хотя куда уж больше. — Я бы хотел тебя забрать из этого места в мир магии, ты не против, — блеснув лукавыми глазами, более утвердил, чем спросил он, но удивлённый Гарри мог только кивать и совершенно не замечал подноготную. — Сейчас? — хрипло спросил он, смаргивая непрошенные слёзы. Его сердце танцевало чечётку, пытаясь прорваться через ребра. Он схватил себя за футболку над сердцем и благодарно посмотрел на мужчину. Флеврети удалось остаться в уме и не сорвать свой план. Как же он ненавидит все, что связано с Самайном. Мальчик вышел из дома, позволяя взять себя за руку. Мужчина ему мило улыбнулся, сдерживаясь, чтоб не выпустить клыки, и повел в сторону парка. *** Глупо было полагать, что у Флеврети был хоть малейший шанс придти в этот дом, использовать магию и уйти слишком далеко. Почувствовав, что что-то очень не так, Самайн быстро откланялся от Вельзевула, выполнив большую часть работы, и сорвался к дому мальчика, ныряя в ближайшую тень и появляясь в тени дерева. Послав Морока в дом, он принялся сканировать местность на наличие других непрошенных гостей. Птица вернулась без хороших новостей, склонив голову. Голубизна глаз сменилась штормовым предупреждением. Он вцепился в трость до побелевших костяшек пальцев, бросил изничтожающий взгляд на дверь. — Он вышел сам, — пытаясь анализировать ситуацию здраво, сказал он. Прикрыв глаза, он сделал глубокий вдох, посылая мысленный вопрос всем душам Хэллоуина. Оказалось, что один демон видел, как мальчик шёл с юношей, скрывающим лицо, но по вычурному подбору одежды можно было полагать, что это был Флеврети. Поблагодарив за помощь, он ещё сильнее погрузился в себя ,нащупывая тончайшие нити связи. Нащупав, он потянул нить на себя, заставляя её затянуться и, прощупав пространство, переместился по ней вперёд, оставляя между точкой появления и конечной целью пять метров. Оказать в кустах он мало ожидал, но моментально собираясь, прикрыл себя мороком, выжидая. — Почему мы здесь — спросил ребёнок, тряся руку врозлого. Флеврети выдохнул, взял пацана удобнее за шкирку, от чего тот испуганно вскрикнул, и прорычал: — Самайн, если тебе дорога жизнь этого человечка, то выходи, — срывая маску, он ещё сильнее вцепился в одежду ребёнка. А у Гарри в голове билась одна единственная мысль, что его обманули. Нет никакой магии. И нет никого, кто бы хотел его забрать себе. Его просто решили использовать, как приманку. Он свисал, даже не глядя вперёд, откуда слышались шаги и тихие хлопки крыльев. — Прекрасно, — тихий голос пронёсся в воздухе шелестом листьев. — Ты докатился до шантажа ребёнком, бесстыжий демон, — обвиняющий, раздражённый, но очень осторожный голос змеёй обвился вокруг демона. Самайн не шевелился, опираясь на трость и взирая на ополоумевшего демона, пытаясь не выглядеть слишком агрессивным. Почти чёрные от гнева глаза поймали бегающий взгляд серых блеклых глаз, втягивая в духовную битву. Флеврети перепуганно отступил, теряя хватку на рубашке ребёнка, чем моментально воспользовался Самайн. Он рывком приблизился к ребёнку, не давая упасть на землю. Придерживая его под руку, впервые за несколько столетий ощутил тепло кожи человека. Аккуратно убрав чёлку с лица, он нежно провёл большим пальцем по щеке дитя, вынуждая поднять взгляд на него. — Дитя, посмотри на меня, — нежным голосом попросил он, не убирая своей руки с его лица. Ребёнок поднял заплаканные глаза на взрослого, пытаясь не зареветь в голос от полного отчаяния. — Дитя, моё имя Самайн или Самхейн, как тебе будет угодно. Я бог урожая и хозяин этой ночи. Морок раздосадованно выглянул из-под волос хозяина, приветственно каркая. — Его ты знаешь, но вы ещё не представлены, — заметив повеселевший взгляд, объяснил Самайн. — Морок. Мой единственный друг и мои глаза. Он приглядывал за тобой некоторое время. Гарри кивнул, и этого хватило Самайну, чтобы немного расслабиться. Он погладил ребёнка по непослушным вихрам волос, нежно пропуская пряди сквозь пальцы и, спросив разрешения, но не дождавшись ответа, поднял ребёнка на руки, прижимая к груди. Мальчик обвил его ногами и ухватившись за шею мужчины, расплакался, Самайн гладил того по спине, справедливо полагая, что ребёнку нужно выпустить эмоции. Сестрёнке это помогало. Флеврети сидел, стараясь не подавать признаков жизни и не слишком удивляться. Он — бог, который никогда не трогает никого кроме ворона и не позволяет касаться себя, сейчас взял на руки ребёнка! Человеческого! — Дитя, всё будет хорошо, — ласкового произнёс он, погладив его по голове, кидая уничижительный взгляд на демона. — А тебе, Флеврети, должно быть стыдно. Нашёл врага по силам. Скажи спасибо, что я не вызвал твоего хозяина и не объявил ему войну за посягательство на мою собственность. Спокойный тон его обвинений, наполненный огненными вспышками гнева, напоминающие круги на водной глади, распространялся по всему парку, заставляя обходить их десятой дорогой. Гарри плакать перестал. На душе стало легче, но по какой-то причине пропали все эмоции. Тётя говорила, что иногда люди пережившие эмоциональный шок долгое время не могут прийти в себя, и ребёнок решил, что с ним как раз этот самый эмоциональный шок. Он сидел на руках у приятно пахнущего мужчины с солнечными волосами и холодной кожей. Он гладит его по спине и успокаивает, чтобы наверняка потом вернуть к Дурслям. Гарри закусил губу, дабы снова не разреветься. Он только поверил, что нужен кому-то, что где-то его ждут. Он поверил в магию, и его тут же опустили на землю. Из тьмы ближайшего дерева, держа в одной руке бокал вина, а в другой меч в белоснежном костюме вышел Асмодей, сверкая улыбкой и гневными очами. Он уважительно склонил голову, посмотрев в глаза Самайну. — С праздником, прекрасный, — весело произнёс он, делая вид, что не заметил ребёнка на его руках. — С праздником, Асмодей, — склонил голову светловолосый. Но мужчина уже потерял свой интерес к нему и полностью погрузился в созерцание сидящего у его ног Флеврети. Парень дрожал, зная, что ничего хорошего взгляд его господина не принесёт. Чего он добился своей глупостью? Ничего. Самайн снова в плюсе, Асмодей снова гневается на него. Самайн понимал, что у Асмодея два пути решения конфликта. Первый — он берет вину своего подопечного на себя. Посягательство на живую собственность в мире демонов — одно из самых страшных преступлений. Так как Асмодей на геройство не способен, то можно догадаться, что будет взят второй способ, чтобы загладить вину. Асмодей в пол уха слушал маловразумительный бред своего наложника больше занятый тем, что прислушивался к чувствам Самайна, стоящего позади. — Гарри, прикрой ушки, пожалуйста, — прошептал он. Гарри послушался, прижимая ладошки к ушам, удивлённо смотря на скачущего по полянке Морока. Самайн — тот самый хозяин птицы, что наколдовал тучу, склеил чашку и прислал письмо. Даже защитил однажды. Это тот самый хозяин, о котором так радостно отзывался Морок. И пахнет он приятно, что не может не радовать. Асмодей вытирал меч о штанину, поворачиваясь к Самайну. — Я надеюсь, что наш конфликт исчерпан, тыковка? — поинтересовался мужчина, подходя ближе. — Мы могли решить это по-другому, Асмодей, но вы решили, что кровопролитием украсите мой праздник, — обвинительным тоном ответил он, вытягивая правую руку. Асмодей её пожал и исчез в розоватой дымке, прихватив труп юного демона. Самайн устало закрыл глаза, присел и поставил ребёнка на траву. — Гарри, ты хочешь пойти со мной? — спросил он, замечая ужасающую боль в глазах. — Я никогда тебя не обману, не обижу и не предам. У тебя будет своя комната и все то, что ты захочешь. Я стану для тебя отцом или старшим братом, как ты пожелаешь. Научу тайнам этого мира и покажу все пути из закрытой комнаты. Научу оборачивать все в свою пользу и ценить то, что имеешь. Научу видеть свет во тьме и гниль в золоте. Ценить время и души. Гарри закусил губу, пряча непрошенные слёзы, и второй раз за вечер схватил мужчину за предложенную руку, чувствуя, что никогда об этом не пожалеет. Ведь от мужчины пахнет тыквой, землёй и лесом. ***** 1) Фиал - сосуд из текла, плоская чаша с тонкими стенками и слегка загнутыми краями.