Летнее дитя и дух Ворона

Джон рисует пальцем на земле круг. Делает он это просто, чтобы отвлечься. Монотонный ритм упражнения притупляет сознание. На одной руке. На другой. Джону нужно что-то, чтобы зацепиться вниманием. Свободной рукой он за два касания исправляет начертанное. Круг становится полукругом. Его вершина слегка заостряется. «У него была круглая голова», говорила его мать. «А на макушке было что-то вроде гребня. Вот так.» И рисовала разомкнутый круг, а потом делала его верхнюю часть чуть острой. Вверх-вниз, вверх-вниз. Теперь свободна левая рука, и ей он чертит вытянутый овал сбоку от круга, и прибавляет маленький отросток внизу. «У него было двое рогов по бокам головы», говорила ему мать. «Свернутых кольцом, как у барана, и выступающим концом. Вот так. " Вверх-вниз, вверх-вниз. «У него было два огромных черных глаза», рассказывала мать. «Два больших черных глаза, абсолютно темных — они не светились и не имели блика.» И Джон рисует два вытянутых каплеобразных пятна на месте, где у человека были бы глаза. «А внизу у него был большой черный клюв.» Внизу, там, где круг разомкнут, Джон пририсовывает вертикальный треугольник, вытянутый книзу. «А из клюва у него выходили два больших клыка, как у дикого кабана. Вот так.» И Джон пририсовывает два отходящих от треугольника полукружья — кабаньи клыки. Мать называла это существо Духом Ворона. Говорила, что он явился к ней в ту ночь, когда родился Джон. «Пришел и сказал: Не бойся. И еще: все будет хорошо. Сказал: мой сын будет великим воином.» Бог весть, что это значило. Может быть, мать увидела это существо во сне, или он примерещился ей, когда она в муках давала ему жизнь. Она научила Джона рисовать его. Это было что-то вроде талисмана. Потом мать умерла, и Джон перестал верить в духа Ворона. Но почему-то вспомнил о нем именно сейчас. Вверх-вниз. По мере того, как Джон то посылает тело вверх толчком рук, то снова прижимается к земле, изображение то отдаляется, то приближается. Потом по сторонам от него появляются два армейских ботинка, и, вскинув голову, Джон встречается взглядом с ледяными голубыми глазами. Капитан Траутман подошел и опустился на одно колено рядом так бесшумно, что даже Джон не сразу его заметил. — Сэр? Капитан делает едва заметный знак — не вставай, и осторожно прикасается к изображению на земле, заслоняя его растопыренными пальцами некрупной изящной ладони. — Откуда, — говорит Траутман, — ты его знаешь? Голос у него так серьезен и спокоен, что у Джона мигом пропадает желание врать или шутить. — Мать рассказала мне о нем, — произносит Джон почти неслышно. — Она называла его Духом Ворона. Говорила, что видела его в ночь, когда я родился. — Ты родился шестого июля сорок шестого? Джону становится не по себе. У Траутмана десятки курсантов, почему он помнит дату рождения именно Джона? Он чувствует, что краснеет. — Сорок седьмого, сэр. — Зачем солгал? — Чтобы меня точно приняли, сэр. Траутман секунду буравит его взглядом, а потом одним плавным жестом, исполненным значения, словно жест жреца или колдуна, стирает нарисованное. — Никогда никому, — произносит Траутман одними губами, — не говори об этом. И поднимается, чтобы уйти. Сэр, молит его Джон, сэр, можно вопрос? — и капитан благосклонно позволяет. — Сэр! Вы тоже его видели? Их глаза снова встречаются. — Так же ясно, как вижу тебя сейчас. Траутман поднимается и уходит, словно и не было этого разговора. Джон озадачен. Его разум отказывается объяснить происходящее. И одновременно, помимо логики, он чувствует, как это новое знание наполняет его удовлетворением. Мать знала духа Ворона, и Траутман тоже его знает. А вот отец не знал. И почему-то это кажется Джону очень, очень правильным. Если у него и были сомнения в верности выбранного пути, теперь они пропали. Он перекатывается на спину, забрасывает руки за голову. Находит ногами упор. Уверенность, пришедшая к нему, словно наполняет тело новой силой, и Джон с удовольствием продолжает тренировку.