⚔⚔⚔
Белокаменный замок Рамзделя приветствовал прибывшего короля своими роскошными стенами, описанными золотыми узорами и драгоценными камнями в каждом элементе декора. В воздухе пахло лавандой и пряностями, что разожгли специально до появления западного короля и его множественной свиты, дабы насытить спертый воздух новыми ароматами. Горрен вместе со своей семьей вошел в стены дворца, оставив под лучами палящего солнца многотысячную армию, слуг, повозки с провизией и щедрыми дарами, музыкантами и оружием. Копыта тяжело дышащих коней, чьи полные бока покрылись испариной, отбивали щебень, летящий в стороны. Дорога ко дворцу была выложена двумя видами камней: гладкими молочными и острыми, цвета мела. К небу устремились золото-красные знамена с оскалившейся мордой золотого волка — символа алчности, знатности и могущества. Двое оруженосцев, с плеч которых струились глубоко красные плащи, восседали на белоснежных лошадях, стремясь к рамздельским стенам. Чуть поодаль, между ними, окруженная свитой из семи стражников, ехала карета. Узорчатые окна запахнуты изнутри бархатными шторами: королевская семья пыталась оградить себя от жаркого восточного солнца. Трое сквайров — преданные королю, его брату и мужу — в белых плащах рассыпались около кареты, как собаки, поодиночке. Процессия из воинов разделялась повозками, в которых везли остатки провизии, слуг и шлюх. Прибывшее поголовье из Эмулана оказалось настолько многочисленным, что Рамздель вместе со всеми его конюшнями и двориками не уместил бы и половины, а потому они вынуждены будут оставить армию разбить ночлег на улице. Осажденный замок, только успевший выдохнуть после битвы, примет лишь королевскую семью и все те знамена, что прибудут на свадьбу молодых принцев. Некоторые лорды поучаствовали в сражении, отослав едва ли с дюжину человек, но король востока обязан по чести накормить и эти самодовольные рты. Знамена из Рамзделя и Реймира прибыли согласно отданным клятвам, а потому могут рассчитывать на лучший прием в бело-золотых стенах. — Какая грязь, — брезгливо отозвался Корлис — омега, чьи русые волосы спутанно ниспадали на плечи после долгой дороги и тряски по каменистым дорожкам, ведущим в сердце восточного замка, — наш сын не достоин жениться здесь. Свадьбу нужно провести в Эмулане. — Не начинай, — осадил мужа хриплый, низкий голос. Следом за омегой карету покинул сам Джейкерис — на его висках пролегала седина, но густые волосы продолжали сохранять в себе маслянисто-черный цвет, а глаза — благородную синеву. — Вернемся на запад сразу после брачной церемонии. Стража замка, вооруженная остроконечными пиками, украшенными белыми перьями у основания наконечника, приветствовала королевскую семью отсутствием сопротивления и глубоким молчанием. Рыцарей возглавлял сир Джорах Миротворец-Белый, вызвавшийся сопроводить короля в замок своим хрипловатым мягким голосом. Высокие ворота, оббитые сталью, со внешней стороны окропленные оранжево-алой кровью, блестели золотом в дневном свете солнца. Они отворились, впуская в девственные стены зала чету Горренов. Резные окна из молочного камня пропускали свет, падающий широкой бело-желтой полосой на пол, расписанный восточными художниками еще по заказу отца короля, предшествующего Джинхо. От пола повеяло холодом, а сам воздух внутри пах лавандой и чем-то перечным с примесью насыщенных цветочных ароматов, что приносил сюда ветер с улицы и разжигали в огне слуги дворца. Посреди зала, будто недвижимым украшением, стояли омеги, отдавая честь королю низким поклоном. Тэгин держал ровную спину со своей привычной отстраненной сдержанностью. Руки его были плотно зажаты в замок на уровне живота, оттеняя медовым цветом кожи пурпурное платье. Тэхен волновался. Дыхание его сбилось и застряло где-то в желудке, который заворотило от подступившей боли. По спине пробежался табун мурашек, стоило потоку едва теплого ветра проскользнуть через распахнутые ворота. Подражая папе, он держал руки перед собой, плотно скрепив пальцы так, что они белели. Его нежно-голубое платье казалось легким, подобно голубизне неба, и делало его острые черты более мягкими. На руках у омеги поблескивали тонкие золотые браслеты, а оголенную шею, спускаясь в глубину ключиц и ложбинку припухлой груди, украшала подвеска из тончайшего золота и небольшого кулона-капельки, в средине которого глубоко темнел синий камень. Омега зацепился взглядом светло-карих глаз, в свете солнца наполняющихся цветом темного янтаря, за прибывших гостей из Эмулана, исключая слуг в белых плащах, вооруженных блестящей начищенной сталью. Семья Горренов отличалась изыском и пестрила знатностью даже будучи утомленной в дороге. Выше всех стояла фигура короля: высокого и правильного, как подобает мужчине. Лицо его строгое и точеное, как у статуи, которые делают в Вольных «городах» Асабада, раскинувшего свои морские пути до самого перешейка и рассыпанных, как пепел, островов Икара. Омега подле короля обладал куда более острыми чертами: его темно-русые волосы были жидкими и обрамляли плечи, закрывая длинную напряженную шею. Серо-зеленые глаза остро впивались во все, что могли видеть, и делали омегу похожим на ястреба или змею, готовящуюся к атаке. Тэхен бесшумно сглотнул, поведя плечами. Накидка из меха согрела бы в стенах замка, но ему следовало демонстрировать свою расцветающую красоту, прежде чем западный принц произнесет клятву на свадьбе. Ким взглянул на принца, стоящего справа от своего отца: молодой альфа, ростом на пол-ладони ниже омеги, глядел на него пристально, как небольшая охотничья птица, но взгляд этот не страшил: большие оленьи глаза его глубоко чернели как в тени, так и при движении головой, ловящей поцелуи солнца; маленькие губы алели, словно роза, увитая шипами, и рот его был, как у куколки; юное лицо казалось слишком молодым в сравнении с родителями, и мальчишка тянул на меньше, чем шестнадцать лет. Однако взгляд его не был невинным: скорее понимающим и умным. Тэхен заметил, что губы его улыбались. Омега в ответ смущенно дрогнул, сведя на мгновение плечи. Полные губы растянулись в по-детски забавной улыбке, скрывающей зубы, а глаза засверкали весельем. Юноша был красивым. Принц запада сделал то же самое, невольно покосившись то на отца, не удостоившего сына и капелькой внимания, то на рыцаря рядом — благородного мужчину с правильным вытянутым лицом в бело-золотом плаще. Рукоять его меча была украшена золотом, а на груди пестрела золотая голова волка. Он тоже представитель королевской семьи. Король запада намеревался говорить после долгого молчания в ожидании рамздельского правителя, но его перебил громкий развязный голос ворвавшегося из глубин Белого замка Джинхо. Тучный король шел, по-медвежьи путаясь в ногах, выставив вперед свой круглый живот и пьяное лицо. От мужчины разило вином так, что перебивало все сладкие нотки лаванды, заполоняя все вокруг мерзкой отдушиной винограда и пота. — Джекейрис! — взвизгнул мужчина, припадая к западному королю, по-братски хлопая того по спине влажной полной рукой. — Вот и прибыли… Быстро, — со странным довольством проговорил мужчина, и тут взгляд его зацепился за мужа короля, — милорд… — король ухватился за худую бледную руку знатного омеги, намереваясь мазнуть по ней губами, но тот резко выдернул ее, брезгливо воззрев на короля дикими глазами. Тэгин скривился, заметив такую реакцию на чужом лице. — Дельно, — Джинхо отошел на несколько шагов, наконец-то заметив и самого принца: Чонгук стоял, взирая на мужчину строгим, пронзающим взглядом. Его одежда на стройном молодом теле хорошо сидела и пестрела золотой вышивкой и каемкой из драгоценных камней. Белоснежные рукава собирались в мелкую складочку и делали руки принца изящными и худыми, однако под одеждой виднелась полоска мягких темнеющих волос, обрамляющих руки. Собранный в такую же складочку, торчал кверху белый воротничок. Несмотря на невинное лицо, Чонгук зрел как мужчина, но, судя по наряду, так схожему роскошью с платьем мужа короля — Корлис всеми силами старался это скрыть. Мужественность не прельщала ему, и сам омега оказался крайне брезглив. Джекейрис заговорил, но его бархатный тембр и слова потерялись в повизгивающем и развязном голосе восточного короля. Тот был пьян до омерзения. — Приехали наконец забрать у меня все, — внезапно его приподнятое настроение сменилось завистливым гневом и какой-то болезненной утратой. Слова звучали с нескрываемой обидой: громко и нагло. — Забирайте! — как свинья, которую режут, гаркнул мужчина, отшатнувшись назад. Джорах поспешил придержать короля, но Джинхо оттолкнул его локтем, сравнявшись с Тэгином и Тэхеном. — Ты прекрасно осведомлен, Джинхо, об условиях нашего договора… — начал Горрен с непоколебимой сдержанностью, тогда как лицо Корлиса отражало едва ли не все эмоции отвращения и разочарования. Хотя было видно — муж короля сдерживается. — Нашего! — всплеснул руками Джинхо, качнувшись. — Твоего! — он ткнул в воздух полным пальцем с блестящим на нем изумрудным перстнем. — Забирайте! Забирайте все! Королевство, Реймир, с-собаки! Семья Горренов продолжала проявлять невероятную сдержанность. Молча наблюдала за пьяными потугами короля и этим оскорбляющим дебоширством. На кону был весь восток, для которого Джекейрис и Корлис были слишком умны, чтобы возмущенно кричать. Они получат свое, и для этого выслушать плач известного в Империи пьяницы было ничтожной платой. — И его забирайте! — король внезапно отпихнул Тэгина своей мощной рукой, потянувшись за сыном. Масляные пальцы резко вцепились в медовые волосы, чистые, уложенные, украшенные маленькой, едва видимой шпилькой с изображением золотого мака. — Шлюха, как и его мать. Тэхен терпеливо наблюдал за выходками пьяного отца. От стыда у него скручивало все внутренности, а от нервов кожа стала гусиной, отчего короткие волоски на руках встали дыбом. Он переживал, что свадьба не состоится, если отец продолжит свои непотребства. Вполне разумно было увести короля отсыпаться и оставить папу говорить. Но внезапно обративший на пасынка свое внимание отец сделал страшное. Тэхен видел, как его маленькие заплывшие глазки вдруг засияли страшным гневом, стали ярко-карими, пронзающими, а крепкая рука, способная одним ударом размозжить молодому принцу голову, вцепилась в отросшие волосы, невинно спадающие на уши. Тэхен помнил боль, что причинял король. — Отец, нет! Омега испуганно вскрикнул, вцепившись длинными пальцами в горячую руку короля. Мгновение, и стройное тело оторвалось от земли, отлетев в сторону. Джинхо швырнул пасынка к Горренам. Глухой удар и пронзающая боль в подбородке и локтях. Тэхен упал прямиком в ноги западного принца, от боли зажмурив глаза. Мутная картинка быстро обрела четкие черты, и перед глазами у омеги возникли сапоги из дорогой кожи. — Если король говорит, что принц не невинен… — раздался над головой голос Корлиса, косящегося на омегу у ног своего сына, — то мы вынуждены будем отказаться от свадьбы… — Это ложь, — сталью в голосе отрезал Тэгин. Омега не спешил помочь пасынку подняться, оставаясь на месте подле восточного короля, отказываясь демонстрировать слабость, пока в душе его разгоралось желание приказать сиру Джораху — преданному мужу короля до своей смерти — перерезать королю глотку. Принц согнул ногу в колене, спеша помочь принцу подняться. Тэхен ощутил тепло нежных ладоней, коснувшихся его плеч. Наследник Эмулана помог ему встать на ноги, аккуратно придерживая дрожащее тело. На глазах предательски навернулись слезы, ноги затряслись, как и руки. Тэхен вцепился пальцами в одеяния Чонгука, но через мгновение, поймав себя на этом, одернул руки. — Это неправда… — дрожащим голосом проговорил Тэхен, испуганно озираясь на пошатывающегося отца, которому вино уже обносило голову, на папеньку и на Корлиса, воззревшего на него с неприкрытым подозрением. — Я не… Я никогда не… — Этот, кто там… Сын мясника? — голос отца резал клинком в самую спину. — Сын кузнеца, щенок, долговязый… с длинным членом! Забирайте, все, западные собаки, забирайте! И шлюхами этими подавитесь. — Вам стоит прилечь, Ваше Высочество, — скрывая глухой рык, проговорил Джорах, крепко ухватив короля за его полные руки, — продолжим после. Завтра свадьба, Вам нужно протрезветь. — Я не пьян, щенок! Это ты пьян! — провозгласил Джинхо, устремив руку, сдерживаемую лордом-главнокомандующим, вверх. — Я не допущу того, чтобы эти собаки отняли у меня все! Кость им в глотку! — король возмущался путающимся языком, однако с усилием Миротворца-Белого его удалось увести из зала. Прокричав свою речь, король успокоился, оповестив сквайра, что он проголодался. — Я… — ахнул Тэхен, смотря на отца полными слез глазами, с удивлением и страхом. — Я никогда не… Пожалуйста, поверьте мне!.. Омега поймал на себе строгий и нечитаемый взор Джекейриса и молчаливое пренебрежение Корлиса. В груди так часто забилось сердце, будто намереваясь пробить ему ребра. — Я тебе верю, — мягкий, высокий голос Чонгука заставил всех замолчать. Прекратилось шевеление короля, шум, бурлящий потоком в ушах; лишь пролетела за окном, прокричав что-то короткое и мелодичное, маленькая пестрая птица. — Все хорошо, — лицо Чонгука светилось праведностью и обрело серьезные черты, давая твердое подтверждение его словам. Тэхен, игнорируя пульсирующую боль в подбородке и руках, глядел в иссиня-черные глаза напротив, уверенные и красивые. В них отражались широкими лучами солнечный свет и его собственное испуганное лицо. Чонгук все так же держал его за плечи. Омега тихо выдохнул через нос. Принц смотрел на него без всякого отвращения, с уверенностью. Ким неспешно перевел взор немного вправо, скользя влажными от застывших слез глазами по великолепному наряду из вареной кожи, стали и белого плаща к благородному лицу. Мужчина с живыми карими глазами, вытянутым лицом и прямыми, поджатыми губами, глядел на него с уважением и почтением. Второй сын предшествующего короля, младший брат короля Джекейриса I, Хосок Горрен, вместе со своим племянником Чонгуком Горреном, стал проблеском надежды во тьме новой жизни. — И все же, Чонгук, — остановил принца муж западного короля Корлис, — мы не можем быть уверены… Это будет оскорблением твоей чести. — Его осмотрят монахи из церкви, сегодня же, — заявил Тэгин, с вызовом глядя на Корлиса, — если король не прав, то мы обо всем забудем.⚔⚔⚔
Солнце залило своим светом весь замок, отражая от белых стен свои лучи. В городе поднялся гул: на всех улочках болтали о короле с Эмулана, прибывшем в замок, о будущей свадьбе молодых принцев и последствий недавно завершенной искрометной войны. Тэхен пробыл в своей комнате несколько часов, выплакав у окна все свои слезы. На удивление их оказалось мало. Надолго омегу не хватило. Практически все время он не отходил от окна, положив на подоконник руки и подбородок. Лука обработал ему ссадины, покрыв их тонким слоем какой-то мази, велел принцу отдыхать, но Тэхен воспротивился всем советам и выгнал слуг из покоев. На распахнутое окно села маленькая птичка с хохолком и цветастым оперением, розово-пурпурным, местами зеленым. По бочкам у нее было два белых пятнышка, вытянутых и забавных, как рукава. Тэхен протянул палец, постучав около птицы, но та скакнула чуть вбок и бесстрашно вертелась на подоконнике, игнорируя принца. Она издавала пищащие короткие звуки, а ее маленькие черные глазки-бусинки глядели то омеге в лицо, то на рынок, то на резные ставни. Невольно омега вспомнил западного принца с такими же идеально белыми рукавами, его круглые черные глаза и улыбнулся. Лорд Долины, даже из старых воспоминаний, казался старше Чонгука, лицо его было вытянутей, и на подбородке пролегала ямочка. Губы были такими же кукольными, но сам лорд не славился той же красотой, как юный принц. В дверь коротко постучались. Тэхен приподнялся, выпрямляясь, и разрешил войти. В проходе показался Тэгин, держащий руки перед грудью в своей привычной манере. Он строго осмотрел комнату, поднос с нетронутыми фруктами и мясом, и даже бокал вина, который он велел принести пасынку, был до краев полон. Лицо Тэхена еще сохраняло розовеющие черты, от слез под глазами пролегли глубокие тени, хоть и внешне принц оставался спокойным. — Твой отец полный болван, — раздраженно заявил Тэгин, проходя глубже в комнату. Он подошел к Тэхену, по привычке вытянувшемуся и принявшему покорную позу, сложив руки на коленях. Омега оправил сыну складки платья и пригладил торчащие волосы. — Сейчас отправимся в церковь, ближайшую отсюда. Дорога будет недолгой. Умойся и поешь. — Пап… Я ведь и правда никогда… — Я знаю, — Тэгин аккуратно забрал челку пасынку за ухо и огладил теплую шею. — Ты ожидал чего-то другого от него? Чуть не сорвал нам свадьбу. — Может, так было бы лучше. — Не говори глупостей. Хочешь, чтобы снова была война? Эмулан с нас не слезет, сдерет все долги. А у твоего отца хватило бы глупости взять кредитов у Золотого Банка, и мы вовсе бы с ними в сто лет не расплатились. Лучший исход для Рамзделя — перейти во власть запада без сопротивления. — Как так вышло… — задумчиво сказал Тэхен и выдохнул, расслабляя плечи, — все произошло так быстро… И южане, и западники… Лорды из Реймира ведь тоже прислали нам помощь. — Тэхен, они ведь не дураки, — раздраженно шикнул зрелый омега, — почему, думаешь, запад сразу кинулся нам помогать? Может, они все заодно, — мы этого пока не узнаем. Что было, то было, что есть, то есть — ты станешь мужем их выродка, и лишь бы все прошло благополучно. Когда служители церкви скажут правду этой змее, то он успокоится. Тэхен сразу понял, что папа говорит про Корлиса. — И через несколько дней сыграем свадьбу. Может, уже завтра. Горрены задерживаться тут не желают, а их людей нам деть некуда. Король притащил свою свиту, что больше нашей армии в три раза. Как думаешь, сколько же своих человек они отправили воевать? Пасынок молчаливо кивнул. Он понимал, о чем идет речь. — Мы им на десять поколений вперед будем должны, если откажемся. Запад помог нам в войне против Лилии, а также в войне Мира, когда ты родился. Тэхен вздохнул и поднял глаза на окно: птица уже улетела, оставив после себя лишь воспоминание.⚔⚔⚔
Путь до церкви лежал через узкую дорогу, где на каждом камне шатало карету. Тэхен очень признателен папе, который распорядился подготовить отдельную карету: ехать, находясь лицом к лицу с принцем запада и его семьей, не хотелось. Церквушка была выполнена из белого камня, сама была маленькой и имела при себе небольшой монастырь, где служили омеги-монахи. Самая близкая церковь из всех, находившихся в Рамзделе. В самом замке проповедовали веру в Старых богов, и Тэхен предпочитал молиться в богороще. Лошади затормозили около ворот, а омега резко почувствовал пробежавшийся вдоль спины холодок. Тэгин молча указал сыну выходить, и они покинули карету первыми. Горрены вышли после: Корлис вместе со своим сыном. Король не возжелал присоединяться к этому фарсу, четко дав мужу понять, что чужая щель его мало интересует. «Будь он шире столичной шлюхи, ты не заставишь меня отказаться от Рамзделя, дура. Устроил здесь цирк вместе с этим пьяным идиотом». Чонгук слышал все, но не придавал значения. Предпочитал верить омеге. Его слезы до сих пор стояли перед глазами, будто для этого союза они что-то значили. Дядя отказался ехать, уверяя, что его участие лишний раз оскорбит честь молодого принца. Тэхен старался не смотреть по сторонам. Мельком заметил покидавших карету Корлиса и Чонгука, но не взглянул на них. Держа руки перед грудью, он, сопровождаемый папой и вышедшим к ним зрелым омегой-монахом в полностью черном одеянии и покрытой головой, направился в церковь. Стены нерадушно приветствовали его скрипом старой двери и запахом ладана, врезавшимся в нос. Через внутренний дворик служащий церкви сопроводил юного пасынка земель Рамзделя и мужей двух королей в монастырское крыло, где их уже ждали молодые мцыри и повитуха при церкви. Здесь часто принимали роды у простого люда, принимали подати и лечили. — Не бойся, дитя, проходи, — проговорил зрелый омега, слегка подталкивая остолбеневшего омегу, застывшего в краю большой залы. Здесь, напротив окна, оградили шторами длинную невысокую скамейку из дерева. Рядом стояли молодые омеги, держа в руках белые тряпки, полотенце и таз с водой. Тэхен обернулся. Он встретился глазами с папой, на чьем напряженном лице застыла суровость. Но омега чувствовал — гнев обращен не к нему, а к стоящему чуть поодаль от них Корлису, велевшему Чонгуку остаться у дверей, а самому, страстно желающему узнать правду, зайти в святые стены. Ким неспешно прошел за шторы, завидев, как на квадратном деревянном столике лежали металлические предметы, ужасающие своими размерами. Внутри все сжалось в тиски и будто забурлило, выстреливая острой болью где-то в области желудка. Задавило даже в затылке. От запаха, витающего в стенах церкви, голова кружилась, а нос щипало. Дрожащего от страха принца едва уложили на скамью, столь узкую, что любым лишним движением омега мог упасть на пол. Лопатки и позвоночник больно впились в дерево, а голову омега свесил, смотря на мир вверх ногами. Край скамьи упирался в заднюю часть шеи. Монахи были молчаливы. Зрелый служитель обмыл руки, а Тэхену задрали платье. Омега чувствовал себя ужасно. Тошнота подступила к горлу. Он чувствовал на себе взгляд не только церковников, но и Тэгина, и Корлиса — острый и презренный. Пальцы омеги коснулись нежной кожи, и принц плотно сжал губы. Однако через мгновение Тэхен ощутил холод, а затем резкую боль, непонятную, тупую, давление со стороны и державшие его руки молодых монахов. Омега запрокинул голову, издав короткий, болезненный стон. Лицо его приняло мученическое выражение. Безумно захотелось плакать. Рыдать, подобно безродной омеге, от стыда, от обиды на отца, что всплеском света вдруг проснулась в голове — ведь это он виноват в этом позоре. Тэхена здесь не должно было быть. Здесь ему не место. Перед глазами все плыло. Тэхен увидел великолепный расписной потолок, поднявшийся над головой на высоте в несколько метров. Но рисунки и узоры на нем смазывались. Свет лился в зал со стороны левого плеча, оттеняя покрытые головы омег, и Тэхен рад, что не видел их. Омега принялся считать про себя, но сбился уже после пяти. Все казалось таким долгим и тяжелым, что у Тэхена пропало желание плакать. Или все слезы уже выплаканы. Ким не привык плакать. В такие моменты он ощущал себя бесчувственным. — Ты чист, благородное дитя. Заветные слова прозвучали отчетливо и светло. Тэхен услышал, как выдохнул папа, и выдохнул сам, на секунду прикрывая глаза. Путь обратно прошел для омеги будто сквозь пальцы, через пелену. Он слышал чужие шаги, считал свои и смотрел только вперед, медленно осознавая, каким будет его будущее. Чонгук ожидал омег около ворот. Альфа поднял глаза, оторвавшись от созерцания носков своих сапог, и тотчас поддался вперед, к Тэхену. Тэхен выходил, держа прямую спину и гордо вздернутый подбородок. Глаза его потемнели, словно их не задевало солнце. Чонгуку показалось, будто омега стал выше и повзрослел на год. — Свадьбе быть, — с плохо скрываемой горечью произнес Корлис, встав около сына. Омега посмотрел на Тэхена, встретившись с ним взглядами. Корлис Горрен замер. Он увидел в Тэхене Тэгина, и взгляд его, и жесты его, и высоко держащийся стан. — Я более не позволю никому, — начал Чонгук, безотрывно взирая на лицо Кима, — так оскорблять вас, моя душа. — Принц чувствовал, что так — правильно. Принцу Рамзделя необходимы эти слова. — Я ваш, — сухо ответил Тэхен, игнорируя Корлиса, — моя чистота, сердце и разум отныне ваши. Чонгук почувствовал, что произошедшее сегодня омегу изменило. Об этом дне они никогда не будут вспоминать.⚔⚔⚔
Приготовления к свадьбе начались ранним утром. Слуги во главе с Лукой разбудили Тэхена с рассветом, осведомляя о готовой ванне. Тэхен не спал всю ночь, сумев сомкнуть глаза лишь за считанные минуты до прихода слуг. В горячей купальне толпилась куча народу: готовили одежду, подливали масла в деревянную купель, расчесывали принцу волосы, а Лука вместе с одним из молоденьких омег лет четырнадцати избавляли Тэхена от волос на теле. Совсем скоро принц чувствовал себя голым, словно крыса. Дворец проснулся с рассветом: только поднявшись с постели, омега услышал, как на улице разводили повозки с мясом и овощами, как резали молодых свиней, уцелевших после войны с южанами, потрошили птиц и пекли хлеб, запах которого разнесся по всему Рамзделю вместе с желтеющим солнцем и легкой морозной прохладой, стоявшей в снегах сердца востока всю ночь. Горрены проснулись позже всех. Видно, в Эмулане не принято рано вставать. Тэхен немного даже завидовал западному принцу: его не разбудили ни свет ни заря, чтобы приодеть! Тэхену до красноты натерли кожу, так что теперь омега ощущал ее едва ли не шелковой, но теперь конечности ужасно жгло. Это помогло омеге проснуться. Воспоминания вчерашнего дня продолжали дышать в спину, вынуждая омегу думать о худшем — в особенности о предстоящем вечере, но Тэхен уверовал себя в необходимости этого брака. В его пользе и значимости. Не так Тэхен представлял свою свадьбу: не было в мечтаниях столь быстрых сборов, кучи людей, носящихся по залу слуг в поту; на улице не продолжали вычищать белые дорожки от следов крови, не уносили остатки трупов. Ким представлял этот день, насыщенный пением птиц, запахом цветов в богороще, утренней молитвой, вкусным завтраком со сладкими медовыми пирожными и долгими разговорами с папой за бокалом лучшего Рамздельского вина — самого сладкого в мире! Говорят, лучшее вино на юге, где цветут виноградники, но Тэхен вкус восточного вина не забудет никогда. — Ты готов? Как ты себя чувствуешь? — ворвался в покои Тэгин в темно-синем платье. На шее его поблескивало сапфировое колье из начищенного серебра, а на пальце — такое же кольцо. Тэхена облачили в легкое лиловое платье, однако он знал: сегодня он сменит не одно платье. Следующее будет на нем во время церемонии, и последнее — в момент, когда все случится… — Готов, — выдохнул Тэхен, смущенно улыбаясь. У него было смешанное настроение: с нотками лучистой надежды и превеликим желанием отведать чего-нибудь сладкого. — Ты видел Чонгука? Он уже готов? — омега пытливо потянул папу на себя, вцепившись в рукав его платья. — Видел. Мужчины всегда ко всему готовы, — насмешливо проговорил Тэгин, хоть и тон его оставался привычно строгим, будто осуждающим. Зрелый омега приблизился к сыну со спины, нежно приобняв за плечи. Тэхен любил столь трепетные моменты и замер, ожидая дальнейшего. Ким Тэгин тихо вздохнул, прижался губами к медовой макушке пасынка, оставив на ней теплый поцелуй. — Не забывай, кто ты есть, Тэхен, — негромко произнес омега, — ты — Ким.⚔⚔⚔
Церемониальная зала в самом центре белокаменного Рамзделя разгоралась алым от пламени свечей, колыхающихся на потолке, полу и по бокам. Яркие одеяния гостей мешались воедино, в один грязный цвет на фоне лучистой золотой залы, и больше напоминали стайку собравшихся на плоть ворон. Взгляды устремились на распахнутые ворота, своим скрипом заглушившие людские голоса. Шум утих, осталась лишь мертвая тишина, отскакивающая от стен мертвым эхо. Потолок-купол высился над головами в бескрайнюю высоту, и пламя свечей затемняло картины, изображенные там. Золотыми узорами, выполненными искусными мастерами восточного простора, красовалась лепнина, напоминая о некогда существовавшей Империи, когда Рамздельская столица знаменовалась «Белой» и город прозвался «Золотым». Когда лучшие художники приезжали сюда лицезреть работу известнейших мастеров, вылепивших каждый великолепный уголок этого замка; когда строители пробивались по путям на восток, дабы узреть белокаменное строение; когда эту церемониальную залу наполняли певцы и музыканты. Как барды сочиняли песни про великолепие и таинство Востока, наполненного ароматом цветов и пестрящего кровавыми полями черно-красных маков. Тэхен застал конец лучшего времени, когда в детстве, гуляя по цветущей богороще, слушал музыку, когда отец извечно пропадал на советах, встречая купцов, и когда он мог носить лучшие наряды, не отказывая себе ни в радости, ни в счастье. Лучшие времена закончились, как только Ким Джинхо воистину начал править. Столица обеднела, куница на знамени позабыла о благородстве и чести, а маковые поля стали приевшимся изыском, имеющим для всех одно значение — Мертвая гора. В воздухе витал запах шелка и лаванды, а также пламени свечей. Тэхен вошел, и все взоры устремились на него. Золотое платье, украшенное бриллиантами и сшитое из тончайших золотых нитей, расцветало маками на поясе и по груди, обрамляя обнаженные бархатные плечи. В волосах принца мерцала тоненькая золотая корона, если приглядеться, то напоминающая лозы маленьких цветов. Тонкими дрожащими пальцами Ким держал полную руку отца, от которого несло вином и новым шелком. Он был одет в багровый наряд, и сейчас его глаза светились. Он мог смиренно идти и не шататься. Он не был пьян и даже наградил пасынка своей тонкогубой яркой улыбкой. Тэхен почувствовал, как его сердце сжалось. Они шли к алтарю в тишине. Слышно было лишь стук их обуви. Ноги едва несли принца. Тэхен глубоко вздохнул, когда, пересекши все лижущие и липкие взгляды, омега поднимался с королем по узкой многоступенчатой лестнице. Алтарь был украшен живыми цветами, большая часть из которых — маки и белые розы. Тэхен ощутил, как рука отца отпускает его, и Джинхо, оставив сына стоять подле мейстера и суженого, спустился к первым рядам. Среди них находился папа. Тэгин наблюдал за церемонией с холодно-напряженным лицом, но стоило поймать взгляд сына — губы растянулись в мягкой улыбке. Подле мужа короля возвышался зрелый и крепкий стан лорда-командующего Джораха-Миротворца в блестящих доспехах, а по левую руку от папы стояли Горрены. Корлис в своем голубом платье с массивным золотым ожерельем на груди, слишком большим и помпезным, что делало его фигуру неправильной и грудной, и король Джекейрис, смиренно наблюдавший за сыном. Лицо его оставалось строгим, а подбородок, несмотря на выдающийся рост, вздернутым. «Папа самый красивый, — подумал Тэхен, любовно улыбаясь, — и сир Джорах.» — Мы собрались здесь, — прозвучал подрагивающий сиплый голос мейстера с седой бородой, в богатом одеянии и с украшением на плечах, где на каждом слитке золота размером с омежью ладонь изображено чье-либо знамя, — чтобы скрепить две души… — Принц Чонгук выглядел великолепнее прежнего: его глубоко черные волосы были аккуратно уложены, обнажая белый лоб и обрамляющие его густые брови. Глаза сияли, отражая желтое пламя свечей. Его нежные губы растянуты в смущенной улыбке. Бело-золотой наряд принца делал его праздный образ властным, а закрепленный в узорчатых ножнах небольшой меч из западной стали с золотой рукоятью в виде головы льва, — Тэхен вспомнил, что видел у лорда Хосока такой же, — воинственным. Все тот же белый воротничок в мелкую складку был туго завязан под горло, что немного Кима позабавило. — …принца Чонгука Горрена — лорда Эмулана, властителя запада и… Востока, — в груди у Тэхена больно кольнуло, — и Ким Тэхена — принца рамздельских земель, и будущего мужа наследника эмуланских земель, — омега различил в словах мейстера липкую лесть, — мужьями. Чонгук слабо улыбнулся и встряхнул в руках, раскрывая, бархатную красно-золотую накидку из беличьего меха. Тэхен выждал несколько секунд — тело его не слушалось. Перед глазами плыли картинки, а речь мейстера, после слов о принадлежности принцу запада восточных земель, теперь проходила будто сквозь толщу воды. Омега медленно повернулся спиной к молодому альфе, и тотчас его плечи накрыла густая накидка. В знак покровительства над ним, как над омегой. Мех щекотал обнаженную кожу, а золотые нити, коими она была расшита изнутри, кололи шею. — Одна плоть, одно сердце, одна душа. — Навеки, — выпалил Тэхен, удивившись, как в горле стало сухо. — Навеки, душа моя, — мягко произнес Чонгук, взяв нежные руки омеги в свои. Тэхен почувствовал, что пальцы у принца шершавые, а ладони теплые и сухие. Омега долго глядел в свое отражение напротив, завидев в глазах суженого собственный страх и нескрываемое сожаление. Чонгук же продолжал улыбаться, и Тэхен не мог разобрать: насколько искренне. Губы у альфы влажные и мягкие, когда как у омеги сухие и искусанные. Поцелуй вышел быстрым. Но Тэхен еще долго чувствовал влагу на своих губах, такую непривычную и странную. Зал взревел хлопками. Задрожал огонь свечей. Тэхен поймал на себе взгляд папы — долгий, тяжелый и сочувствующий. Зазвучала музыка. Заиграли струны и флейта. Альфа широко улыбнулся и, отступив на шаг, поклонился, протянув омеге руку: — Прошу, милорд, — Чонгук усмехнулся, а такой забавный фарс заставил улыбнуться и омегу, — окажите мне честь и станцуйте со мной. — Я… — Тэхен плавно приподнял руку, вложив холодные пальцы в теплую ладонь, — согласен, — Ким хихикнул, заулыбавшись вместе с Горреном. Чонгук поспешил спуститься по лестнице в центр залы. Ступая следом и придерживая правой рукой подол ниспадающего на землю золотого платья, Тэхен старался удержать на плечах накидку. — Ты умеешь танцевать? — Плохо, — тихо ответил Чонгук, а глаза его блестели. Он сопроводил взглядом чету Горренов и выжидающе взирающую на них толпу лордов, их сыновей, мейстеров и рыцарей. — Я лучше сражаюсь, чем танцую. — Я тоже, — довольно подметил Тэхен, остановившись посреди зала, — лучше сражаюсь, чем танцую. — В таком случае, — рука принца легла на стройную талию, а пальцы — на спину. Чонгук уверенно, но аккуратно приблизил к себе омегу, — я просто обязан одержать над тобой верх, — горячо прошептал принц и растянул губы в хитрой улыбке, а Тэхен завидел в его глазах бесов. Теперь Чонгук напоминал свою мать, и в нем чувствовалась дерзость отца. — Никогда, — выдохнул Тэхен, вложив ладонь в руку Чонгука, а другую уместив на плече молодого альфы. — Тебе не одержать надо мной победу. Я всегда на шаг впереди.⚔⚔⚔
Пир в Белом замке шумный, почти что «великий». Деревянные столы, составленные в центре зала, ломились от яств. Золотые и серебряные кувшины были доверху заполнены вином, многообразие фруктов разносило сладкие ароматы вперемешку с ароматом чеснока и жареного сала. Румяные поросята стояли посреди стола, и лишь один такой молочный поросенок, стоящий посредине стола двух принцев, оказался нетронутым. Запах жареного мяса дразнил нос Тэхена, но кусок в глотку не лез. Салаты, мясо, закуски, лимонные пирожные, любимые омегой медовые сладости и орешки — все это многообразие притягивало глаз, но омега, чувствуя пустоту в желудке, вместе с тем ощущал и тошноту. Но это не был предвестник голода. Запах сала, пота и вина тянул блевать, комом вставая посреди горла. Омега то и дело смачивал горло вином, но когда его стало невозможно пить — велел принести воды. Тарелка Чонгука полупуста: тот не лишен аппетита, но ел в разы меньше Джинхо или даже своего отца. Кажется, он тоже волновался, ведь то и дело тянулся за бокалом с вином, который вскоре сменили на воду, как у омеги, но с одной целью — дабы принц не напился. Альфа временами поглядывал на суженого, предлагая ему десерты или некоторые блюда со стола, далеко стоящие от Кима, но Тэхен от всего отказывался. Даже попытки принца его рассмешить не были почтены омегой — его взгляд зацепился за Джинхо, сидящего напротив и громко хохочущего, будто не он вчера ревел об утрате целого королевства. Отец смеялся, кричал что-то неразборчивое, нередко оснащая речь крепким матом, притягивал к себе слуг и нагло щупал их зад и грудь. Тэхен не мог на это смотреть, отведя взгляд в сторону. Тэгин восседал за одним столом с Корлисом, и хорошо видно, сколь им обоим не по душе компания друг друга. Тем не менее, они о чем-то время от времени сдержанно разговаривали. На празднестве присутствовало множество лордов востока, оказавших Рамзделю в войне ничтожную помощь, выслав воевать дюжину, а то и меньшее количество солдат. Насколько Тэхену известно: большая их часть вернулась живыми, была награждена титулами и золотом, а позже прославилась победой в столь жестокой войне, длившейся несколько дней. Отсутствовал лишь лорд Долины, коего никто не желал здесь видеть: даже сам Джинхо, протрезвев, заявил о своем полном понимании ситуации. Пьяные лорды взревели, вино подлетало в воздухе, звенела посуда и стучали бокалы, смеялись омеги, крутясь около заплывших жиром или приблизившихся к благородной старости мужчин. Лорды принялись преподносить подарки. Тэхен не запоминал их имена и лица: помнил лишь знакомые фамилии и то, как мелькали на столе свадебные подношения: книга в резной обложке с описанием жизни рамздельских лордов во времена расцвета востока, меч с золотой рукоятью, украшенные рубинами бокалы для вина и многое другое, исчезающее с глаз по мере появления. Слуги относили со стола пополняющиеся подарки, и вскоре Тэхен перестал замечать, чем один отличается от другого: все до единого — сплошной фарс, который комом застрял посреди глотки и более напоминал пир хитрых крыс, сбежавшихся на добычу. Все как один льстили молодому лорду Эмулана, выказывали почтение и осыпали комплиментами его супруга — Тэхена перестали считать за нечто отдельное и самостоятельное, отныне он «часть» запада, как щедрое вложение в Железный Банк. Вскоре то, чего Тэхен ждал и чего опасался — свершилось. Пьяные лорды с подвешенными языками и развязными речами заговорили о брачной ночи, кто-то даже умудрялся выкрикивать Чонгуку пьяные советы. На удивление сами Горрены прекратили эту мерзость раньше, чем она разошлась до абсурда: велели слугам сопроводить молодых в их брачное ложе. Тэхен покинул зал, слыша пьяный хохот отца и расходящийся вовсю пир в честь его помолвки с принцем западных земель. Лука сопроводил принца в купальню, и в коридоре Чонгук с Тэхеном разминулись, попрощавшись молчаливыми взглядами. На этот раз принца обмывали нежно и поспешно, прохладной водой с растворенными в ней маслами и лепестками цветов, но сильнее всего омега чувствовал лаванду. Тэхен ощущал себя куклой в руках слуг и постоянно просил пить — в горле страшно сохло. Добравшись до покоев, Тэхен не сразу понял, что он не в своей комнате: кровать здесь была в два раза больше и повсюду были расставлены свечи. За воротами стояли двое стражников, верных восточному королю, и омега крайне обрадовался, что среди них не было сира Джораха или его «сторожевого пса» Рудольфа. Омегу одели в белое легкое платье, и он голым телом чувствовал исходящий от пола холод. Кровать слуги грели теплыми полотенцами. — Потушите все свечи, кроме тех, что стоят на подоконнике, — приказал принц строгим голосом, подняв глаза на слуг. Немного поколебавшись, омеги все же выполнили просьбу. Их попытки возразить оборвали сразу же молчаливым и нервным поднятием руки. В такие моменты в Тэхене пробуждался характер матери. Омега велел удалиться всем, а остаться лишь Луке. Как только двери с грохотом закрылись за прислугой, Тэхен воззрел полные волнения глаза на Луку, поправляющего ему ворот платья. — Скажи, это больно? Лука медлил с ответом. — Все зависит от мужчины, мой принц… — Скажи мне правду, — рыкнул Тэхен, вынудив Луку мелко задрожать. Слуга устремлял свой взгляд вниз, не смея смотреть в лицо своему господину. Он молчал довольно долго, не в силах подобрать нужных слов. Он не знал, что сказать принцу, которого любил слишком сильно. — Лука. — Больно, мой принц. Ваш… Муж, очень молодой, неопытный… Будет больно. Готовьтесь к боли, господин, и прошу вас: расслабьтесь. — Ладно, иди, — махнул Тэхен, а голос его пропал где-то посреди глотки и звучал поникшим и раздраженным. Лука не успел отойти от кровати и принца, когда дверь распахнулась и на пороге, в едва различимом свете, показался стройный, вытянутый стан Тэгина. Слуга поклонился и поспешил удалиться. Муж короля сопроводил того молчанием до самого выхода и, как только дверь за ним закрылась, подал голос: — Почему свечи не горят? — Мне… Я так захотел. Так спокойнее. — Хорошо, — не стал спорить Тэгин, приблизившись размеренным шагом к сыну. Его теплая ладонь огладила светящиеся в пламени свечей волосы. — Как ты себя чувствуешь? — Мне страшно, — признался Тэхен, уткнувшись лбом в живот омеги и обхватив того за талию обеими руками. Старший Ким протяжно выдохнул, но не отстранился, хоть и не любил такое проявление чувств даже со стороны сына. — Пап, это больно? — Да, больно. Тэхен сглотнул вязкую слюну, что с тяжелым усилием медленно прошла по горлу. — Как прошла твоя первая ночь с отцом? — Тэхен не мог стерпеть тишины, его мучила тысяча вопросов, на которые нет времени, чтобы их решать. — Желаю не вспоминать этот момент, — проговорил Тэгин, забрав выбившуюся челку пасынку за ухо. — Все, что от тебя требуется, Тэхен — лежать и думать об Эмулане или о Рамзделе, если ты его больше любишь. И твоя кровь. Она будет. Все остальное уже неважно. Расслабься и терпи. — Пап!.. — воскликнул омега, когда Тэгин убрал от себя руки пасынка. — Ты созрел, Тэхен.⚔⚔⚔
— Многого знать не надо, — пробасил Джекейрис, поправляя воротник на ночной рубашке сына. — Не забудь про масло и слюну и просто наслаждайся. — А если он не захочет?.. — Чонгук поднял глаза на отца, чье лицо оставалось беспристрастным, однако именно сейчас бровь и губа его насмешливо дрогнули. — Все омеги хотят, и все им нравится. Если стонет — остальное уже неважно. — Вдруг закричит? — Пусть кричит. Молодые все дуры, не думай об этом. Чонгук молча кивнул, глотая слюну. В горле пересохло. До этого ему не приходилось возлечь с омегой, он разве что видел их со стороны. Это был его первый разговор с отцом об этом. Альфа покинул комнату, выдвигаясь в покои омеги в сопровождении Хосока, который не нашел себе места на пиру среди пьяниц, как только принцы покинули зал. — Отец уже дал тебе советы? — бархатный размеренный голос Хосока вызвал у Чонгука улыбку облегчения. Он рад с кем-нибудь поговорить, если это не отец. — Дал… Но я мало что узнал, — Чонгук держал руки скрещенные в замок за спиной и выжидал. В паре метров от них была стража, караулящая запертые двери в покои омеги. Чонгук не смел войти, поскольку внимание Тэхена занял муж восточного короля. Хосок невесело усмехнулся. Молчание продлилось некоторое время, после чего мужчина произнес, услышав шевеление и размеренный стук туфлей в направлении двери. — Если омега просит остановиться — остановись. Чонгук повернул голову, воззрев на рыцаря. Лицо Хосока оставалось благородным и сдержанным, но на нем пролегла тень некоего странного волнения. Брови мужчины напряжены, как и его рот. Глаза же — светло-карие, в тусклом буро-синем свете коридора будто горели — излучали тепло и уверенность. Губы молодого принца тронула искренняя улыбка. — Спасибо, дядя. Стража отворила двери, выпуская из комнаты Ким Тэгина. Омега встретился строгим взглядом с Хосоком, почтенно кивнувшим мужу короля в знак почтения. Омега повторил жест едва заметно, и, погруженный в собственные думы, скрылся во тьме коридора. Сир Джорах ожидал омегу, находясь в дюжине метров от покоев молодоженов, и вызвался проводить Тэгина до его покоев. Свет лился лишь с подоконника, где в подсвечниках медленно колыхалось пламя. Чонгук простоял у входа, после чего прошел в самую глубь комнаты. Тэхен приветствовал его тихим голосом, в коем слышалось плохо скрытое напряжение. В нос ударил крепкий запах ладана, жженных сальных свечей, кожи и страха. Альфа остановился подле омеги, покорно сидящего на краю постели. Руками тот опирался по обе стороны от себя и наблюдал за действиями принца с пристальным вниманием. Лорд Эмулана, не ведая, о чем стоит сказать, решил не мучить их обоих. Запах от Тэхена исходил приятный и сладкий, даже несмотря на резкий аромат цветов — тело его манило к себе, светясь в лунных проблесках и в тени нежнейшим бархатом. Альфа принялся расстегивать пуговицы на своей рубашке, а Тэхен, дрогнув, постарался лечь. Тело задубело. Не слушалось. Омега отвел взгляд, постаравшись опереться о кровать, которая быстро остывала, храня в себе малейшую долю того тепла, что дарили нагретые полотенца. Омега оттолкнулся пяткой от края кровати и лег ровно на спину. Колени выровнять не удалось: он непроизвольно сжал их вместе. Чонгук забрался на постель, что просела под его весом, сверху. Запах молодого альфы был естественным и ничем не сбитым: никакого аромата цветов, лишь чего-то кислого, похожего на лимоны, и перечного, горького. Тело у альфы стройное и молодое, развивающееся. Губы все такие же сухие по краям и влажные посередине, поцелуи хаотичные. Принц принялся целовать все его тело — Тэхен путался в ощущениях. Губы мазали по шее, щекоча горячим дыханием, по ключицам и груди, животу. Руки альфы резко и часто исследовали ноги, хватая то за бедра, то за лодыжки или колени, а позже и вовсе переместились выше, и сухая ладонь неприятно ласкала припухлую грудь. — Я хочу лечь на живот, — задыхаясь, проговорил Тэхен. Голос его дрогнул, — пожалуйста. Чонгук помог омеге перевернуться. Омега чувствовал, как пальцы неумело ранят его кожу, как от запаха цветочного масла, жирного и душистого, густо пахнущего лавандой, кружится голова и начинает воротить. Как тело прошибает на мурашки и слезы подступают к горлу. Боль. Острая, пронзающая до самой поясницы и выше, охватившая живот. Тэхен не расслабился ни на момент, тело его натянуто, мышцы затвердели. Ким цепляется за простынь пальцами, рвет ее и кусает зубами край подушки. — Тэхен, тебе больно? — тяжело дыша, спрашивает Чонгук, чувствуя, как тело под ним крупно дрожит. Омега ощущает теплую струю, стекающую по бедру, и болезненно хрипит от малейшего движения со стороны. — Тебе больно? — повторял альфа, но Тэхен молчал. Из глаз хлынули слезы, омега почти не дышал, подавляя в себе каждый всхлип, каждый стон. Чонгук остановился. Внутри омеги чертовски узко, так, что самому тяжело: хотелось выскользнуть. Горрен терпел, как терпел и Ким. Вскоре толчки его возобновились, ускоряясь и усиливаясь. Тэхен распахнул глаза: слезы и слюна промочили насквозь подушку. Боль окутала его тело и сознание. Острые покалывания пронзали конечности, а незримый острый клинок резал по спине и животу. Кровать скрипела, и громкое дыхание альфы в тишине ночи оглушало. Сквозь толщину стен доносились звуки пира. Тэхен бесшумно плакал, вцепившись пальцами в деревянное изголовье кровати со стороны стенки, ломая о него ногти. Тело принца грузно свалилось на кровать. Запах пота, спермы и лаванды вызывал тошноту, но желудок Кима пуст. Чонгук уснул быстро. Тэхен провалился в сон, думая о Рамзделе.⚔⚔⚔
Утреннее солнце целовало лицо теплыми лучами. Тэхен проснулся от глухого шума, сквозь мутную пелену смотря на дверь. Та распахнулась, и вовнутрь вошел Лука. Тэхен попытался пошевелиться, то тело послушалось лишь со второго раза. Он оказался накрыт одеялом по шею. Омега обернулся назад: вторая половина кровати пустовала, видно, Чонгук поднялся раньше него. Слуга приблизился к омеге, держа в руках полотенце. — Мой принц… — голос у того звучал робко и обеспокоенно. — Пойдемте в купальню. Королевская семья уже встала — сейчас наведается сюда. Тэхен тихо застонал, садясь на кровати, и тотчас вытянулся от боли, жмуря глаза: все, что было ниже груди, горело и рвало. Омега откинул одеяло и потянул край белого платья, завидев под собой алеющие пятна крови. Некоторые из них были свежими. Тэхен ахнул, испугавшись увиденного. Но стоило ему одернуть руку, как взгляд зацепился за окровавленные пальцы: ногти были сломаны и ночью кровоточили. Принц тотчас стыдливо сжал руки в кулаки, прижав те к груди. Ужас на лице Луки не остался незамеченным, но слуга контролировал себя лучше принца, хоть голос его дрожал: — Пойдемте, давайте. Лучше королю и его мужу не лицезреть вас в таком виде. Через несколько минут пустующие покои, словно вороны, заполонили Горрены: Джекейрис и Корлис молча взирали на последствия прошедшей ночи. Рядом с ними, чуть поодаль, стояли Тэгин, чье лицо застыло холодной отстраненностью, и Джинхо, пьяно опирающийся рукой об изножье кровати. Оказавшись в горячей воде, Тэхен больше не смог сдерживаться: приказав слугам покинуть его, омега разрыдался, закрывая лицо руками, пальцами оттягивая волосы и царапая кожу. Слезы горячие и до жути соленые. Тэхен ими напился. — Успокойся, — холодно произнес Тэгин, зашедший в купальню, — это не последняя твоя ночь. И в будущем будет недостаточно просто лежать и думать об Эмулане. — Но если я не хочу?! — взвизгнул омега, не в силах более совладать со своими эмоциями. Внутри него все будто бы топором покромсали, а слезы, что до этого никогда не лились буйным потоком, брызнули по щекам и стекали на шею. Плечи его пробила крупная дрожь. Принц затрясся, уронив голову на грудь, и громко заскулил, подвывая от безграничной обиды себе под нос. Папа будто бы не понимает его, желает в могилу свести своими устоями! От злости омега готов на себе кожу рвать, распороть так, чтобы вскрытыми волдырями покрылась, начала шипеть от воды и мыла, и Тэхена наконец пожалели. — С какой это стати тебе что-то не нравится?! Папа редко повышал голос, но сегодняшний день был исключением. — Не реви. И не плачь в ложе со своим мужем. Ты можешь невольно тронуть его самолюбие, и от этого твоя значимость станет для него ниже прежней. Тэхен начал плакать тише. Он не понимал, почему весь гнев Старых и Новых Богов обрушился на него разом. Почему он, пережив войну, должен был стерпеть брак без любви? Почему с тем, кто приносит ему боль? Он не хочет взрослеть, не хочет даже думать о том, что произошедшее с ним этой ночью когда-то повторится. Омега обхватывает свои покрывшиеся гусиной кожей дрожащие медовые плечи, обнимая себя, успокаивая, жалея, пока у него еще есть силы кого-то жалеть. — Но ведь любовь… — сбивчивым тоном выдает Тэхен, пытается обернуться на папу, как тут же виновато отворачивается. — Я мечтал… — Что любовь? — резко оборвал старший омега, хмуря брови. — Кто говорил тебе про любовь? Этот старик Хисс рассказывал тебе эти сказки? Правильно, его задача была убаюкивать тебя. Детям никогда не говорят правду. А ты уже не ребёнок. Омега поднял глаза на Тэгина. Он хотел добиться справедливости. Любым способом. — А мое достоинство?! — Тэхен уже не знал, за что ухватиться. Он и понятие «чести» не осознавал до конца, но старался переубедить папеньку главными пешками в своей игре. Тэгин всегда говорил ему, что превыше чести ничего нет, так почему сейчас он топчет ее ногами? — Тц, достоинство… — Тэгин закатил глаза, отворачиваясь от сына, который бросался словами впустую, не понимая их смысла. — Твое достоинство пошатнулось уже тогда, когда ты родился на свет омегой, — старший Ким едва ли сохранял крупицы своего терпения, — от твоей чести не останется ни следа, когда будущий король присунет грязной шлюхе по дороге, уходя на войну, чем от того, что будет происходить в четырёх стенах в королевском ложе. Об этом будете знать лишь только вы, а может быть, пару слуг, от которых избавиться будет легко, иначе об этом узнает весь мир, стоит какой-нибудь посудомойке раздвинуть свои ноги, а перебить весь народ, коим ты правишь, невозможно. Но при этом ты не имеешь права забывать, что в первую очередь ты тот, кто родит наследника, ты тот, в чьих руках все равно будет власть, и лишь от тебя зависит — безграничная или же лишь власть над портнихами и посудомойками в замке. — Мне больно, папа! — Тэхен растягивал слова, со всей болью, со всей накопившейся жалостью он проплакал о своих страданиях. Глаза его красные от слез и мыла, блестящие нездоровым светом. Омега взглядом впился в тонкий стан родителя, но в глазах его не видел желания защитить. Лишь легкая, едва ли заметная жалость с отблеском скрытого, притаенного отвращения, что копилось-копилось, и вот оно ярким всплеском вынырнуло наружу. Либо Тэхен не разбирал эмоций людей и плохо в них разбирался, либо он действительно еще так мал и глуп, чтобы понять. — Бывает больнее. — Почему я должен терпеть это? Почему это светлая любовь! — Тэхен не выдержал. Он закричал, швырнул от себя полотенца, сбил рукой все баночки с маслами, стоящие до этого на низком столике. Он заплакал уже от бессилия, хоть и слезы лились уже не соленой водой, они будто бы закончились. У Тэхена всегда было так мало слез?.. — Так с какой стати он будет делить ложе с тем, кого что-то не устраивает, Тэхен?! — Тэгин кричал на сына в ответ. Он не желал ему такой жизни, он не желал жить и вовсе. Когда в нем зародилась жизнь, Ким и тогда не передумал бы, но что-то… Что-то держало его в этом мире, потянуло, маленькой ладошкой вынудив его еще раз взглянуть на яркое и теплое восточное солнце, увидеть вблизи цветущие маки и дать шанс им обоим. Тэгин жалеет, что не умер. Папенька был в отчаянии. — Знаешь, кого всегда все устраивает? Шлюх! Ты знаешь, откуда берутся бастарды? Они их рожают. — Почему ко мне они имеют отношение?! — пасынок впился пальцами с поломанными ногтями, под которыми еще оставались сгустки крови и даже едва ли заметные глазу щепки, сжал худые круглые плечи папеньки и постарался из него ответ вырвать, как будто бы с корнем, вывихнув родителю руки, но Тэгин лишь нежно, по-матерински обхватил его лицо. Подлинная жалость отразилась на его лице: — Никакого, — Тэгин поджал губы и плавно отстранился, выпрямляя спину, — ты будущий муж короля запада, Тэхен. И какой бы властью ты ни обладал… Пока ты не родишь наследника — твоя жизнь стоит и одного медяка, но одновременно с этим — ты ключ к дверям Рамзделя. Ты маленькая, маленькая куколка, пешка, которая так необходима для этой трудной и глупой игры. Мойся, — лицо омеги вновь приобрело привитое с годами безразличие. Он отошел от сына, держа руки стойко перед собой в замке. — Потом поговорим.