Let me stroke your tail

Претерпевшая удар ногой дверь распахнулась и с лёту ударилась о стену, оглашая квартиру громким хлопком. В лицо ударил порыв ветра со знакомым слабым запахом дорогого алкоголя, мужчина, пошатываясь, прошел внутрь, все еще не спеша вытаскивать руки из карманов и закрывая дверь все тем же копытцем, которым заставил ее открыться. Горьковатый, спертый от редкого проветривания воздух заставил Шлатта недовольно сморщиться и ослабить галстук. Он слишком заебался, чтобы думать о такой незначительной вещи, как свежая обстановка, а потому этим вопросом он займется завтра, кинув зеленую купюру горничной. Уголком глаза фавн заметил одиноко стоящую на кухне бутылку коньяка, наполовину пустую со вчерашнего вечера, однако пить сейчас хотелось настолько же сильно, как и говорить. Будь проклят тот, кто додумался перенести конференцию на вечер. Ах да. Раздраженно цокая, Шлатт окончательно стягивает с себя шелковую удавку, бросая ее куда-то в сторону, и медленно направляется к спальне. Этот день был до тошноты раздражающим и изматывающим, и все, чего сейчас хотел мужчина – поскорее достичь кровати и вырубиться до утра. Плевать на душ, ужин и прочую вечернюю фигню, сейчас его интересовал только сон – часы давно шагнули за полночь, и все адекватные люди в этом долбанутом городе уже давно спят. Но не Шлатт. Шлатт стягивает мешающий движениям пиджак и, словно забыв про его стоимость, швыряет предмет гардероба прочь, вслед за красным галстуком, попутно расстегивая рубашку, однако подножия кровати он достигает раньше, а поэтому она так и остается висеть на нем. Прохладные простыни приятно холодят кожу даже сквозь одежду, когда фавн падает лицом в подушку, и когда усталость накатывает с новой силой, мужчина понимает – брюки и блузка сегодня послужат ему ночнушкой, не смотря на то, что он ее не носит. Никто, кроме женщин и детей ее не носит. Глаза закрываются почти сразу, и Шлатт уже предвкушает падение в темнеющее царство Морфея, кем бы этот старпёр ни был, однако его так и не происходит. Ни через пять минут, ни через двадцать, ни через час. Он ворочается, сминает покрывало, но отчаянно не может уснуть. Мысленно воя, фавн начинает подумывать о бутылке коньяка, одиноко стоящей на кухне…и незамедлительно распахивает глаза, чувствуя проклятое дежавю. Коньяк с кофе. Такая себе идея для обеденного перерыва, но для полуживого и слегка злого Шлатта она была буквально гениальной. У него было едва ли десять минут до очередного совещания, и эта смесь – лучшее, до чего додумался его скрипящий от рутины мозг. Он обязан был быть там, разумеется, если все еще хотел привести в порядок панораму города, которая пестрела дырами и развалинами тут и там. Честно сказать, мужчину уже мутило от постоянных переговоров с людьми, продолжающими отстаивать свои точки зрения, которые ну никак не вязались с планами, мать его, президента, и еще больше от осуждающих взглядов со стороны подчиненных. Разумеется, Шлатт прекрасно знал, что они его терпеть не могут – нужно быть слепым, бухим и тупым, чтобы не заметить этого. Однако, пускай ему и было откровенно поебать на их мнение – не сам же он себя в президенты возвел, это выбор народа, пускай и слегка подтасованный –неприятный осадок от такого отношения к себе все же имел место быть. Но ему было похуй. Как говорится, ваше мнение для нас очень важно, но не очень-то и нужно. - Не рановато ли для градуса? – знакомая фигура в извечной шапке замаячила где-то сбоку. Фавн фыркнул и поставил кружку с темным напитком на стол рядом, удостаивая собеседника заебавшимся взглядом. - В самый раз. Их бредни невозможно слушать, будучи абсолютно трезвым, - он ничего не имел против компании Квакити, но тот любил поболтать, а разговоры – последнее, чем бы Шлатт хотел себя занять перед многочасовой конференцией. - Ты сам созвал их, - напомнил мексиканец, поправляя закатанные рукава рубашки. - Потому что как бы внимательно меня ни слушали – все равно приходится повторять раз десять, - мужчина закатил глаза, - похоже, мне суждено всю жизнь работать с идиотами. - В этом есть свои плюсы, - собеседник покачал головой, - идиотами легче управлять. - Возможно, хотя как посмотреть… - он тяжело вздохнул, делая глоток кофе, - у меня вся эта хуйня уже в печенках сидит. - Ага, рядом с циррозом, - на такое заявление мужчина только хмыкнул. - Серьезно, это ощущается как один и тот же дерьмовый алкоголь каждый ебаный день, - мужчина отчеканил каждое слово по отдельности, хмуря густые брови, - вроде не так уж и плохо, а вроде уже блевать хочется. Квакити усмехнулся и покачал головой, давая фавну пару секунд на словесную передышку. Он прекрасно видел настроение президента, которое не просто держалось на его лице последнюю неделю, но и мрачнело с каждым днем. Парень был бы плохим бизнес-партнером, если бы не волновался о таких вещах, связанных со Шлаттом, хоть капельку. - Ну так…ты всегда можешь сменить горький виски на сладкий ликер, - фавн раздраженно выдохнул на такую попытку Квакити разрядить обстановку, помрачневшую от его настроения. Но прежде, чем Шлатт успел посоветовать ему пойти нахуй – чужая рука резко опустилась куда-то за спину, и в следующее мгновение мужчина охнул, дернувшись, словно от удара током. Он обернулся – наверное, слишком резко, ведь перед глазами заплясали искры – и с выражением чистейшего ахуевания завел руку назад, прикрывая собственный хвост рукой. - Твою же, сука, мать! – рявкнул он, поздно вспоминая, что находится в кафетерии далеко не один, а потому приглушая голос, - никогда, блять, никогда не делай так на людях! Ебаный ты имбецил. Шлатт процеживал каждую букву сквозь зубы, угрожающе скалясь в лицо мексиканца, но не наблюдал на том ни капли вины или страха. Вице-президент выглядел по-обычному спокойным – насколько это было для него возможно, но фавн, проводивший с ним большую часть рабочего дня, смог различить тень ухмылки на его губах. Этот придурок смеялся над ним. - Иди ты нахуй, - рвано произнес мужчина, прижимая ушки к голове, - и оставь себе этот сраный кофе. Уходить с поля боя было не в его духе от слова совсем. Если кто-то наезжал на Шлатта – тот превращал охамевшего человека в клоуна менее чем за пару минут да так, что об этом помнили в радиусе пары сотен километров ещё долго. Именно поэтому подчиненные старались как-никак соблюдать дистанцию, ведь если что, работу они найти смогут, а вот честь и положение в глазах других людей – нет. Лезть в словесную перепалку с президентом не смел никто, как и приближаться к нему физически. Вспомнить даже привычку фавна швыряться вещами о стены… Люди не хотели попасть под руку, ведь риском можно было считать простой шаг в кабинет Шлатта, не говоря уже о походе к боссу на ковер. А потому тот никогда не волновался на счет личных границ особо сильно, а если и приходилось – так это потому, что кто-то слишком настойчиво тянул руки к подолу его пиджака сзади, а именно, к кончику пушистого, бело-коричневого хвоста, что выглядывал оттуда, иногда раскачиваясь и вторя настроению хозяина. Трогать это – плохая идея. Попробуй подойди к тому же Дриму, да шлепни его по заднице – бесспорно, заманчиво, вот только ты не захочешь знать, что будет дальше…Никто и никогда не трогал хвост Шлатта и потому, что это, черт возьми, весьма деликатная зона тела! Настолько деликатная – что у того до сих пор звезды в глазах пляшут, напоминая о чужом прикосновении и мешая, мать его, уснуть. Но он соврал бы, сказав, что ему было неприятно. То, что случилось, было не так уж и плохо, по сравнению со всем, что происходило в последнее время, ведь от этого, как минимум, не хотелось спиться. Жаль только, что случилось это не в самом лучшем месте и в не самое лучшее время… Лежа на кровати, мужчина слышит, как входная дверь с щелчком открывается, но даже не пытается встать. Кто бы ни решил побеспокоить мистера президента после полуночи – он вряд ли осмелится это сделать, особенно после многочасовой конференции, на которой Шлатт почти казнил взглядом нескольких особо наглых на протесты подчиненных. Возможно, сносить «памятники истории» было не самым гуманным решением, но недавно переименованная страна стояла на пороге новой эры – а в ней не должно быть и тени былых войн. Будучи президентом, фавн делал то, что обещал людям сделать, стоя когда-то на подиуме перед толпой внизу. Он делал шаг в будущее. По крайней мере пытался, своими методами. - О, так ты спишь, - почти удивленный голос Квакити вывел его из только-только нахлынувшей дремы, которую мужчина дожидался последний час. - Пытаюсь, - кряхтя, Шлатт отвернулся от гостя, - свали в пешее эротическое. Будь любезен. - Какой ты грубый, - буркнул парень, но так и остался стоять у порога. - Я, блять, пиздец как вежливо прошу, - мужчина агрессивно жмурился, пытаясь вернуть ускользающую дремоту, - вали из моей комнаты и моей квартиры, плоский пирожок. - Как скажешь, старпёр, - вице-президент был прекрасно осведомлен о том, что его босс выглядит старше своего возраста, но благополучно наплевал на этот факт, - не забудь стряхнуть песчинки с одеяла. - Я не песок, - знакомым тоном протянул тот, - не высыпаюсь. Со стороны Квакити раздался смешок, и следующее, что почувствовал фавн – как под чужим весом прогибается кровать. Он тихо взвыл, все еще не открывая глаз – больно хотелось видеть эту, без сомнения, улыбающуюся рожу в очередной раз за день. - Ты в край охуел… - хрипящим голосом выдал Шлатт. - Да нет вроде бы, - посмеиваясь, ответил собеседник откуда-то из-за спины. - Это был не вопрос. Повисла тишина. На несколько жалких секунд фавн наконец услышал блаженную тишину, но едва он успел поблагодарить небеса за это – как мексиканец снова прервал молчание. - А если серьезно – ты в последнее время мало спишь, - Шлатту было поебать, сколько он спит, сейчас он хотел лишь одного – придушить вице-президента к чертям, - я, конечно, не твоя мамаша, но ты, типо, придержал бы коней в таком рвении к работе. Это скажется. Ох, последнее, что сейчас нужно было мужчине – это чья-то жалость. Жалость твоей правой руки, младшего по званию, тем более. Дернув ушком, фавн тихо пробормотал ругательства, а затем, игнорируя последнюю реплику парня, вернулся к теме «пошел нахуй из моего дома». - Блять, Квакити, на часах два ночи… - он медленно повышал голос, - и ты приходишь ко мне в это время и начинаешь затирать про здоровый сон?! Что тебе нахуй надо?! Мексиканец рассмеялся и принялся отшучиваться в своем лучшем, и в тайне любимым Шлаттом, пошлом стиле, который постепенно перешел в монолог на совершенно иную тему, в которую президент и не вслушивался. Ему стало все равно, как только шуточки кончились, и поэтому сейчас мужчина просто пытался уснуть под звуки чужого голоса, как старушки на пенсии засыпают под фон телевизора. Фавн тихо фыркнул. Черт, а ведь из него и правда так и гляди песок посыплется…Хотя «пенсия» звучит не так уж и плохо. Временами Шлатт думал о чем-то таком, но в последнее время особенно часто – была ли вселенская усталость тому виной, или просто желание съебаться подальше от расфуфыренных пиджаков и бумажной работы в кои-то веки, он однозначно не знал. Кажется, все сразу. Кажется… - Я заебался, - почти шепотом произнес президент, прерывая болтовню Квакити, и тот, каким-то чудом, расслышал его и тут же замолчал. - Я понимаю, старик, - отозвался тот спустя время. - Я не старый, - раздраженно напомнил «старик», слегка поворачивая голову, но все еще не разлепляя глаз, - я просто устал от всей этой возни, понимаешь? Там подпиши, тут покажи, тому объясни в двадцатый, сука, раз… Может мне еще жопу кому вылизать?! Господи, блять, боже. Мексиканец не ответил – да и не надо было. Если бы он сейчас сказал хоть слово – вылетел бы за дверь в ту же секунду. Раз уж спросил – сиди и слушай, нечего поддакивать… - Нет, я понимаю, что это – моя работа, но порой все кажутся настолько неебически тупыми, что, кажется, способны пробить лбами бэдрок! – Шлатт слабо дернул рукой, вскидывая ее, - как можно быть настолько тупыми, я не понимаю… Как этот город, эта страна вообще до сих пор существуют, если те, кто за них в ответе, не смогут пройти даже ссаный естественный отбор?! Слова уже сами вылетали изо рта, но мужчина не был против наконец выговориться. Квакити молча, что крайне необычно для него, сидел рядом, изредка выдавая тихие звуки согласия, на что мужчина отвечал новым потоком откровенного нытья. Но никто из них сейчас не был против, более того, оба знали, что то, что сейчас происходит, останется только между ними. - Честно говоря, пиздец как хочется оставить их всех ебаться со своими бумажками и свалить в закат. Скажем, на курорт со здоровенным пляжем… Раз я такой старый, думаю, мне полагается оплачиваемая пенсия, - посмеиваясь заявил фавн. - И что ты собрался там делать? – судя по тому, как скрипнула кровать, Квакити наклонился, - бродить по теплому песочку в самой тупой гавайке с ананасами, напялив на голову соломенную шляпу? ¡No me hagas reír!* - Звучит не так уж плохо, - Шлатт пожал плечами, - не хватает только бокала мартини с идиотским зонтиком. Оба прыснули со смеху, и возможно впервые президент подумал о том, что иметь кого-то, кто близко знаком с тобой не только по работе, не так уж и плохо. Бизнес бизнесом, но подобные разговоры по душам вроде как даже приятнее шуршания купюр в бумажнике. Не надо строить из себя мистера президента, не надо думать о ближайшей деловой встрече, не надо просить секретаршу собрать какие-то там документы, не надо соблюдать деловой этикет… В кои-то веки он мог просто отдохнуть. Повисшая тишина не казалась неловкой, а поэтому мужчина, не считая нужным беспокоиться о чем-либо вокруг, вернулся к попыткам уснуть. И стоит заметить, вырубать его начало почти мгновенно – копошащиеся в черепе мысли вылетели, оставив за собой приятную пустоту, чему фавн был до жути рад, а потому, боясь спугнуть овечек, уже принявшихся прыгать через забор, решил в очередной раз не советовать мексиканцу идти к черту из его квартиры. Сам найдет дорогу, не маленький уже. Но увы, ничто не длится вечно. Окружение молчало ровно до тех пор, пока Шлатт с громким «БЛЯЯЯАААТЬ» не вскочил на кровати, отодвигаясь от вице-президента, который с гаденькой улыбочкой смотрел на то, как его босс держится за свой хвост обеими руками. - Какого хуя, мать твою?! – слегка охрипшим от крика голосом спрашивает тот, прижимая подрагивающие уши к голове, - я же просил не делать так! - На людях, - поправляет его мексиканец, - а на сколько мне известно, сейчас мы тут одни. Президент возмущенно хмурится и говорит что-то неразборчивое и очень грубое, огрызаясь, а Квакити с абсолютно довольным выражением наблюдает, как его лицо принимает пунцовый оттенок. - Это пиздец как странно… - рычит тот куда-то в сторону, - не смей трогать меня за мой чертов хвост, он не для этого создан. - Но тебе же понравилось. Лицо Шлатта краснеет сильнее – при том не ясно, от гнева или смущения. Агрессивно маша руками и заикаясь через слово, мужчина не совсем литературным языком пытается, кажется, требовать взять свои слова обратно, но парень его не слышит. Только смотрит, как двигаются его губы, как дрожат от невозможности сойтись сильнее брови, и как в панике бегают по стенам глаза. Это было забавно. И еще чуть-чуть мило. Фавн вообще был милым, если был в хорошем настроении. - И вообще, убирайся к чертовой матери из моей комнаты! – шипя произносит президент, резко перестав оправдываться. Квакити открывает рот, чтобы выдать какой-нибудь испанский афоризм, но не успевает сказать ни слова. - Свали нахер! – мужчина указывает рукой на дверь, - пошел вон, Квакити! Тихо хмыкнув, названный встает с кровати и едва слышно стуча ботинками по паркету, уходит. Раздается скрип петель, а затем в комнате оседает тишина, нарушаемая лишь редким бормотанием и шорохом одеяла.

***

Хуже бумажной волокиты было лишь одно – необходимость выезда на места строек. Шум отбойников, пыль, запах земли и мокрого бетона, крики рабочих и монотонные доклады управляющих – хуже быть не может. Особенно если подобных мест для посещения в плане на день сразу несколько. Стоит ли говорить, что Шлатт готов был повеситься на галстуке еще в тот момент, когда секретарша сообщила ему о распорядке сегодняшнего дня? Ибо распорядок был не просто ужасным – он был откровенно дерьмовым, ведь дела требовали президента слоняться по всему, мать его, городу, вплоть до девяти вечера. Пришедший домой в одиннадцать, мужчина поймал себя на мысли, что пить кофе по пути сюда было не самой лучшей его идеей. Но иначе он бы просто слег посреди улицы. Глаза отказывались закрываться уже черт знает сколько времени, поэтому фавн бесцельно пялился в потолок, позволяя мыслям свободно бродить какими-то непонятными кругами. В какой-то момент они закручиваются вокруг вчерашнего вечера, в который президент так и не смог бы уснуть, если бы не небольшой инцидент, после которого фавн пускай и был крайне зол, но уснул почти мгновенно. И дело вовсе не в фантомном ощущении присутствия чужой руки на хвосте. Абсолютно точно нет. … Да кого он обманывает? Рука сама собой тянется назад, пока более-менее адекватная часть сознания настойчиво шепчет на ухо одно-единственное слово, от которого, тем не менее, Шлатт не может отмахнуться. Извращенец. Клочок бурой шерсти чуть выше копчика почти радостно дрожит, когда пальцы осторожно касаются его, и фавн невольно ловит параллели с влажными фантазиями. Твою мать, чем он тут занимается? Все адекватные мужики трогают себя в других местах, а он – интеллектуал – гладит собственный хвост. Дожили. Увидь его кто сейчас…сам мужчина схлопнется от стыда быстрее, чем будет посажен в horny jail. Поймав идеальный тайминг, где-то в прихожей хлопнула дверь. Шлатта тут же прошибло холодным потом. Не найдя ничего лучше, фавн притворился спящим – так хоть у кого-либо отпадет желание с ним говорить. Меньше разговоров – меньше вопросов. Просто пускай у гостя будет достаточно мозгов, чтобы не будить «спящего» президента. Где-то на кухне с характерным шлепком на стол приземлилась стопка бумаг. Стук лакированных ботинок по полу не спеша приближался к комнате, пока не застыл у порога. Затаив дыхание, Шлатт вслушивался в повисшую тишину, стараясь не позволять ушам вздрагивать и поворачиваться на едва слышное шуршание одежды, пока чужой голос не прорезал молчание. - Так ты спишь, - видимо, у Квакити выработалась привычка заходить к нему после работы с этой фразой. Снова шаги – на этот раз ближе. Похоже, мексиканец на полном серьезе намылился подойти к нему, и, сука, только бы не спалил. Просто, пожалуйста. Но кровать рядом со скрипом прогибается, прямо как вчера, и фавн мысленно показывает небесам средний палец. Пиздец, спасибо нахуй. - Ты, конечно, говорил, что тебе «не нравится», - вице-президент говорил едва ли слышно, словно сам с собой, - но он выглядит слишком…despeinado*. На последнем слове голос парня сорвался на шепот. На памяти Шлатта, мексиканец говорил на испанском лишь в некоторых случаях – когда хотел незаметно послать или обозвать кого-то, выпендриться, перекинуться парой слов с деловым партнером, или был в стельку пьяным. Но алкоголем тут даже не пахло. Зато отлично пахло надвигающимися неприятностями. Ох, как же он был прав. Едва не вздрогнув, мужчина болезненно прикусил губу и поблагодарил самого себя за привычку спать лицом в подушку, пока чужие пальцы нарочно медленно, едва касаясь прошлись по пушистому отростку сзади. Если сейчас он спалится перед Квакити – тот в могилу его сведет вопросами, а потому нужно терпеть, молчать и, блять, не подавать виду, что происходящее его, в целом, устраивает. Самому делать подобное не особо-то удобно. Когда рука касается его второй раз – более смело, приглаживая топырящуюся шерсть –Шлатт чувствует, как целая гамма ощущений приятно стреляет вдоль позвоночника, а в голове медленно пустеет. Твою мать. С третьим прикосновением он понимает, что реально кайфует от этих звездочек, пляшущих перед глазами, и приятного зуда, пробегающего от крестца до загривка. В четвертый и пятый раз, когда уже целая ладонь касается хвоста, фавн перестает думать вообще, просто пытаясь не шевелиться. Ощущения похожи на волны искр, расходящиеся от основания хвоста и приятно скребущие позвонки изнутри, от них хочется откровенно скулить, и мужчина едва сдерживается, чтобы не сделать это. Он не замечает, как его хвост сам подается навстречу чужой руке, словно довольный, пушистый кот, топорщит шерсть и подрагивает, требуя большего. Была еще одна причина, по которой Шлатт не позволял никому трогать свой хвост – это до жути чувствительная часть тела. Когда рука Квакити неожиданно слегка сжимает пушистый клок буро-белой шерсти, блуждающие вдоль позвоночника ощущения со всей силы бьют в голову, и фавн прогибается, громко охнув, сминает руками подушку и сильнее зарывается в нее лицом, чувствуя дрожь в конечностях и совершенно наплевав на то, что сдал себя с потрохами. Сейчас ему абсолютно плевать – все слишком хорошо. Чужие пальцы исчезают на мгновение, и мужчина почти понимает, что к чему, но затем все повторяется. Кажется, он все же не сдержался, выдав тихий скулеж, почти утонувший в подушке, но тому, кто сейчас как ни в чем не бывало продолжал молча наблюдать, видно было все равно на то и дело вырывающиеся у мужчины звуки. Парень просто продолжал поглаживать подрагивающий от очевидного кайфа хозяина хвостик, с улыбкой наблюдая за тем, как фавн вжимается в кровать, как то напрягаются, то расслабляются его руки, как перекатываются, под тканью так и неснятой рубашки, слегка атрофированные мышцы спины и как стыдливо прижимаются к рогатой голове пушистые ушки. Интересно, они на столько же мягкие, как хвост? Время тянулось словно сладкая карамель, конкретно заебавшийся от жизни Шлатт с истинным удовольствием ощущал, как наконец проваливается в сон, все еще чувствуя бегающие по ватным конечностям искорки. Что за золотые руки, от прикосновений которых хочется в прямом смысле слова растаять… Пальцы, осторожно приглаживающие шерстку сзади, то и дело сжимают хвост у самого основания или забираются к самому подшерстку, аккуратно почесывая скрытую от глаз кожу и вынуждая сон опять отходить на второй план перед крышесносным удовольствием. Но он не против, пускай только это продолжается как можно дольше. Но рука вдруг замедляется, а затем вообще покидает требовательную конечность, заставляя Шлатта испустить разочарованный выдох. Кровать рядом вновь скрипит, едва доходя до полуясного сознания, но то не особо печется о чем-либо, предпочитая смаковать остатки былой эйфории. - Ну что, понравилось? – судя по всему, Квакити сейчас довольно улыбался. - Завали, - дрожащим голосом отвечает фавн, не решаясь двинуться, а затем более тихо продолжает, - просто верни руку на место. Кажется, со стороны вице-президента раздается смешок. - Что-что прости? –издевательский тон выводит из себя, но мужчина терпит, - я не расслышал, чего ты хочешь? Шлатт повернул голову так, чтобы видеть парня хоть одним глазом, но и этого хватило, чтобы тот удивленно поднял брови, опознав эмоцию, что сейчас стояла на зардевшемся лице мужчины. О да, ему нравилось. Он хотел продолжения. Но мексиканец не собирался вести игру так просто – он вопросительно поднял бровь, будто бы совсем не понимая, чего от него хотят, на что фавн сжал губы и что-то тихо буркнул, прикрывая глаза. - Ты что-то сказал? – издеваясь, уточнил Квакити. Ответом ему были сведенные брови и осуждающий взгляд. Он никогда не сказал бы это вслух, но сейчас ему придётся. Мужчина напоминал злого кота, которого вскинули с насиженного места – в глазах так и читалось желание убивать. - Я сказал тебе продолжать, нахуй, гладить мой ебаный хвост своими блядскими руками, - он почти прорычал это и явно собирался добавить что-то еще. Но как только Квакити вернул ладонь на пушащуюся конечность – ее хозяин, выдав тихое «бля», уткнулся лицом обратно в подушку, шумно выдыхая. Довольно улыбнувшись, парень продолжил водить рукой по коричневой шерсти, больше не пытаясь будить фавна слишком яркими прикосновениями, вплоть до тех пор, пока со стороны ее хозяина не раздалось размеренное посапывание. Взглянув на часы, мексиканец довольно отмечает, что сегодня ему все же удалось заставить босса лечь пораньше. Не совсем «легально», но все же, если он не хочет видеть уж слишком уставшее выражение лица Шлатта, то определенно точно должен заглянуть к нему и на следующий день, дабы заменить своими руками очередную бутылку коньяка. В конце-концов, он все еще не знает, каковы на ощупь его ушки.