— Фокс. А как тебя зовут на самом деле?
Я не была проблемной, но всё же, как и все подростки, иногда доставляла своим родителям хлопоты. Любознательность и желание всё исследовать родились вперёд меня. Говорят, таким же был и мой отец когда-то: вечно лез, куда не надо. Зато дослужился до звания ал’верде (1) и правом отметить кирасу, тогда как остальным солдатам «Дозора Смерти» выделяться было не положено.— Хренова. — Что именно? — Ты с малолетства была с Дозором… — Жизнь – дрянь. Будешь слушать дальше? — Извини, не перебиваю больше. — Ворэ (2).
Я вспоминала вслух, снова погружаясь в своё детство. Невероятно, но я помнила всё до мелочей, как будто всё случилось вчера… Горы высились по правую сторону от лагеря и манили каждый раз, когда кто-то из солдат начинал точить байки про снежных червей и про то, что если их оседлать, они прокатят тебя по всей долине с ветерком и ни на каком ранце за ними не угнаться. Я слушала и мотала на ус, однажды мечтая точно так же оседлать снежного червя и прокатиться на нём. То, что я была подростком, только распаляло мой интерес. Все истории заканчивались тем, что и взрослым то не под силу укротить тварей, а уж адиик (3) и подавно: тут один из бойцов обычно многозначительно смотрел на меня, но я не воспринимала его выпад в свой адрес. Здесь детей не было. Я уже прошла посвящение, носила на бедре кобуру с вестаром и могла продержаться в спарринге с боевым дроидом больше минуты. А если ты уже имеешь некоторые привилегии наравне со взрослыми, то можно не спрашивать разрешения сходить за перевал. Чтобы истории о карлакских червях не выглядели вымыслом, кто-то из бойцов подарил мне шкуру этого червя, белоснежную и мягкую (конечно, это была шкура другого зверя, но я на тот момент этого не знала!). К четырнадцати годам я намеревалась совершить подвиг. Тем более буир (4) подарил нож накануне моего дня рождения и сказал, что его нужно омыть жертвенной кровью карлакских червей, а без этого он не обретёт силы. Но дальше ста метров за лагерь нельзя было заходить. Строжайший запрет для меня. Однако я решила его нарушить. Как мама сказала: «На день рождения можно всё». Сегодня он наступил. Собираясь тайком за порог, намеренно отключила в браслете маячок слежения, который был встроен у всех, но двадцать пять часов в сутки был активен только у меня. Остальные пользовались им только в случае, когда нужно было найти друг друга, не пользуясь другими средствами связи. С вечера я уже надела на себя всю броню и до подбородка натянула шкуры, накрываясь ими, и делая вид, что сон меня сморил. Дождавшись, когда в лагере смолкнут все звуки, ещё затемно, завернувшись в тёплую шкуру и под видом «по нужде», я покинула палатку. Родители крепко спали. Я очень надеялась на это. Шлем я цапнула на выходе. Лагерь спал. Дозорный смотрел в другую сторону, и всё же я предусмотрительно обошла слепое пятно, чтобы никоим образом не выдать своего местонахождения, по заранее подготовленному маршруту. Из припорошенного снегом тайника я достала снегоступы и, надевая их, ускорила шаг. Путь к горам, по моим расчетам, должен был занять не больше получаса быстрым шагом. Плутая меж деревьев, я старалась путать следы, перемещаясь зигзагами, но когда лагерь оказался далеко позади, я пошла прямо. Звенящая тишина, разлитая в воздухе, отражала эхом похрустывание снежного наста, проседающего под моим весом. Как я не старалась идти тихо, мне казалось, что звуки чудовищно громкие. Позже я вспомнила, что специально усилила звуки в шлеме и сбавила чувствительность микрофонов. Небо над восточным склоном начинало светлеть, когда я отошла достаточно далеко, не опасаясь быть замеченной дозорным. Ступая в снегоступах скорым шагом, я начинала выдыхаться, но всё же, не решилась присесть, чтобы отдохнуть. Реактивный ранец мне пока не полагался, поэтому пришлось поторопиться, чтобы достичь подножия гор до момента, когда меня хватятся. Даже не спасёт меховой камуфляж — белоснежная шкура, в которую я обернулась, чтобы слиться с ландшафтом. Сквозь визор я смотрела на гаснущие звёзды, обернулась в сторону лагеря. Там было спокойно. И решив не тянуть времени, я полезла в горы. Чем выше я поднималась, тем сложнее становился рельеф, снег то рыхло проседал до щиколоток, то на ледяной корке снегоступы буквально тянули меня назад: нога поскальзывалась, ударяясь коленом о ледяной наст. Надолго меня не хватило. Не было сноровки ходить по горам. Загудело в ногах, но возвращаться не хотелось. Меня толкала неизвестность, азарт и желание перемахнуть за горы. Совершенно не интересовало, что будет потом. Только сейчас, только здесь. Первые лучи солнца осветили долину. Длинные тени с гор отползали под натиском света, и вот уже я видела штурмовой корабль и лагерь, пятнами чернеющий под лиловыми шапками высоких древесных крон местной флоры. Нужно было торопиться. Скорый рассвет обнимет горы и тогда в лагере поднимут тревогу. А на ранцах дозорные снимут меня раньше, чем я успею моргнуть. Я с двойным рвением бросилась покорять склон. Превозмогая усталость, лезла к вершине. Невысокие горы, которые мне всегда казались карликовыми издалека, были намного выше и неприветливее. Подвиг теперь выглядел как наказание: я с трудом тащила своё уставшее тело к вершине. «Воина украшают шрамы», — любил повторять отец. Сейчас я пожалела, что не взяла с собой ледоруб или хотя бы пику, которая бы облегчила подъем в горы. Склон, наконец, мне покорился, открыв относительно ровную площадку, но уже не хотелось двигаться дальше, однако я знала, что даже, если меня сейчас найдут и отчитают, накажут-простят, то Тесс обязательно вставит своё словцо в духе: «А чего ж не дошла до конца. Испугалась?». Тесс была меня старше на год, что давало ей право постоянно подтрунивать надо мной. За это я её ненавидела, но именно она делала меня сильнее, потому что мне постоянно приходилось держать планку, не сдавать позиций. Пока мы с Тесс были просто соперницами, и клан всячески поощрял это, постоянно раззадоривая нас и сталкивая лбами. «Лучше свернуть себе шею, чем вернуться назад. Мандалорцы всегда идут до конца», — решила я идти вперёд. Я почти не отдохнула. В коленях и локтях скопилась усталость. Хотелось просто рухнуть в ледяной наст и уснуть. Желудок заунывно булькнул, напоминая мне, что хорошо бы подкрепиться, но, к сожалению, я не на пикник шла, а покорять снежных червей, поэтому провиант не припасла. По запаху снеди меня выдали бы стриллы, на цепях сидящие у выхода в лагерь. В общем, не вариант. О сухпайках я даже не вспомнила, до последнего не веря в хороший исход дела. К тому же они не были просто в доступе, как другая еда. Нужно было бы спросить у мамы или отца, а значит, последовал бы вопрос, зачем они мне нужны и мой план-война бы провалился. Солнце слепило снег. Я снизила чувствительность визора на два уровня. Сейчас была одна цель — дойти до обратной стороны, а она всё не была видна. Время утекало, и я точно знала, что родители уже прочесывают местность в поиске меня, возможно, всем лагерем. Ещё через минуту поднимут тревогу, и конец моему путешествию. — Нет, не бывать такому! — вслух вырвалось из меня протестом, и я прибавила шаг, в желании скорее достичь края, чтобы начать спуск. Склон ухнул вниз без предупреждения, бросая моё тело вниз, как куль, стуча о поверхность. Я не успела испугаться, сгруппироваться, когда моё кувыркание остановилось, зарывая меня по шею в сугроб. Я не сразу совладала с оцепенением, силясь подняться на дрожащих от напряжения руках, откапываясь из сугроба, я, наконец, села. Голова тут же пошла кругом, ужин запросился наружу и не вышел только потому, что я не села вечером вместе с остальными за стол, а легла спать раньше. Теперь хотелось пить. Не меняя положения тела, я просто ела снег вокруг себя, загребая в ладони и стараясь напиться, но от этого только ломило зубы и саднило в горле, а жажда не иссякала. Белоснежный снег слепил глаза: во время падения я потеряла шлем, так как был слегка великоват. Посеяла снегоступы и шкуру, но отцовский нож, воткнутый в голенище, чудом остался при мне. Обратная сторона гор приняла меня с распростёртыми объятьями, как и водится, с новичками так поступали многие. На моё огорчение, здесь было так же, как на той стороне, откуда я пришла: те же деревья, пустынное плато и не намёка на гигантских снежных тварей. В отсутствии шлема голова начала мёрзнуть, лицо, щеки кусал мороз, а слепящий снег не давал возможности смотреть во все глаза, чтобы не пропустить своих или нежданных гостей. О снежных червях не шло и речи: я своим эффектным появлением их распугала, но рассмотрела какого-то белого зверька в метре от себя, только протяни руку. И я протянула, хватая грызуна, а тварь даже не пыталась убежать, рассматривая диковинного зверя, то бишь меня. Я выхватила нож и приставила остриём к горлу зверька. — Не ахти какой червь, но и ты сгодишься, — сказала я и наотмашь хлестнула лезвием по грызуну. Бурая кровь брызнула на пальцы, обагрила нож, запачкала белоснежный снег. Зверек обмяк в моей руке. Я отложила зверушку от себя и запорошила её тушку снегом, всё ещё рассматривая бурые разводы на лезвие ножа, будто впервые видела кровь. Тишину созерцания нарушил нарастающий звук свистящих сопел реактивных ранцев. Я подняла взгляд к небу. В отблесках солнечного света, величественно спускались три фигуры, и смотрелось это завораживающе. Отец и двое дозорных. Я поняла по спокойному их поведению, что они шли по моему следу уверенно. По сценарию должна была последовать взбучка, выговор и нудные нотации, но я обронила, что не сама спустилась с горы, а свалилась с неё, на призыв отца «чего расселась, вставай, пошли», у него сразу что-то перещёлкнуло в голове и из властного и требовательного родителя он превратился в заботливого отца. Пока парни собирали всё по склону, что я растеряла с момент падения, отец нашел жертвенную тушку грызуна, припорошенную снегом, и сразу всё понял, но кажется, это было в первый и последний раз, когда он мной гордился. Закончилось моё детство, но ещё не отгремели тосты за моё здоровье и на кухне пеклись пироги. Однако, вместо торжественного ужина, мне была предложена капельница и лёжка в медчасти, с продлением праздничных выходных на всю неделю. Всё-таки сотрясение я себе заработала, ушибы, синяки и растяжения. Если бы не надела спинную пластину, переломала бы себе ещё и ребра. Но это было таким пустяком наравне с тем, что я обагрила нож жертвенной кровью, для меня великое достижение, приключение и новый пунктик в биографии. И когда Тесс попробовала задеть меня, что грызун не считается, потому что не хищник, отец её одёрнул и припомнил экзамен, который она едва не провалила. В её-то побасёнках Тесс дралась с хищником и убила его в неравной схватке. Оказывается — это был обычный снежный зубозавр, не больше лотальского кота, как выяснилось, за которым она долго охотилась и упустила в самый последний момент, решив добить его детёныша. — Бриикасэ готэ’туур (5), ад’ика (6), — буир выплавил мне даймонд из бескара: дорогая вещь и памятная. Я не снимала её и по сей день. На обратной стороне был оттиск имени: Лиса (Фокс). — В своё время отец дал имя мне, теперь я даю имя тебе. Второе имя, отражающее суть охотника, — сказал буир. — А как выглядит этот хищник? — поинтересовалась я. — Как карлакская лиса. А суть была в том, что на Карлаке не было лис. Никогда. Меня назвали лисой, и так уж приклеилось ко мне это имя, что первое, данное при рождении, почти забылось, так как не отражалось нигде, кроме как в детских воспоминаниях. Но об этом....— Фокс. А как тебя зовут на самом деле? — Мечтаешь отправиться на тот свет? — Э, нет. Пока хочу пожить на этом…
— Не поверю, что ты смогла слинять по-тихому из лагеря. И… один дозорный? Шутишь? Даг отхлебнул травяного чая из кружки. В отсветах на потёртом глянце его чёрной кирасы, танцевали языки пламени догорающего костра. Напарник слушал рассказ о моём детстве, потому как он мне ляпнул накануне, что мандалорцы уже рождаются взрослыми. Дага в детстве пугали байками, что если он слушаться не будет, к нему ночью придёт мандалорец и утащит. Куда и зачем, не говорили. Позже Даг решил, что в рабы. Если бы он столкнулся с дозором, то так бы оно и было. Я любовалась крупными звездами сквозь визор шлема и на его замечание, как я смогла выйти из лагеря незамеченной, лениво отмахнулась. — Я гораздо позже узнала, что в лагере родилось пари, где одна половина бойцов сделали ставку на то, что я вернусь назад и чуть меньшая, что проверю догадку и посмотрю, что за перевалом. Кстати, как ни странно, отец за меня тогда ратовал. — И? — деваронец качнул рогатой головой, хитро глядя на меня. — Он не ожидал, что я свалюсь со склона и покалечусь. Недоглядел. — Дети… они такие дети, — хмыкнул себе под нос Даг. — Это было мне уроком, — пожала я плечами. — Не сбегать из лагеря? — предположил рогатый. — Смотреть под ноги, — улыбнулась я под шлемом. Напарник кивнул. — И всё равно хорошая история вышла. Вот мой батя мне условие поставил, что ежели выживу, подарит корабль. Ссадил на планете, без карты, с ножом и фляжкой воды. Мне было семь. — Подарил? Корабль-то? Я уловила в голосе деваронца угрозу: своих родителей он ненавидел. Сколько знала охотников его вида, все питали лютые чувства к сородичам. Хотя были исключения: его сестра Мин Че любила всех и вся. — Нет. Но я припомнил ему за всё и отвоевал. Позже. — Без тени улыбки ответил Даг, допивая напиток и откидывая кружку к своему походному мешку, забросал песком тлеющие угли костра. На лице у деваронца бледнели отметины того поединка: уродливый шрам тянулся от шеи по правой скуле до лба и заканчивался у рога с отбитым кончиком. Даг мне только вскользь как-то упомянул, что его батя был редкостным гадом: за деньги мог продать даже родных детей. Дочь отдал в рабство, как ей исполнилось двенадцать, а Дага только попытался. Но мальчик к тому времени подрос и смог отстоять себя, а намного позже вернул из рабства и сестру. Ну, как вернул — просто перерезал её хозяев. Его рожа рогатая долго была в явках имперской полиции, пока его сестра, Мин Че, не поддела документы в голосети. Услугами этой девчонки я теперь пользовалась, когда нужно было кое-что подтереть в анкетных данных и некоторых документах. Молва о Мин Че пронеслась в узких кругах. Даг в деньгах теперь не нуждался, но его прошлое толкало его к активной деятельности: где-то хапнуть, кого-то грохнуть, что-нибудь взорвать. Нас свёл случай. Случайности не случайны, как говорили джедаи. Но его детские страхи и моё желание послать всех за неизведанные территории далеко и надолго, сделали из нас крепких деловых партнёров. Не частые, но совместные дела-прогулки для пополнения бюджета, как сейчас, были на руку обоим. Вечер откровений затянулся. У нас с деваронцем было разное детство, но если бы меня бросили с ножом на чужой планете, я бы всё равно выжила, чтобы доказать семье, что чего-то стою. Тогда я только и делала, что постоянно доказывала семье свою состоятельность, смелость, силу характера, силу воли, выносливость, преданность, исполняя приказы отца, «Дозора смерти», Империи… Сейчас я никому не служила, ничего не доказывала и работала только на себя. — Так как выглядели эти снежные черви? — догнал меня вопрос, когда я уже почти задремала. — Да кто их знает, — ответила я сонно. — Это ж карлакские байки.