Осколки

Визит Ким Хичоля в их дом изменил если не всё, то определенно очень многое. Во-первых, в их квартире уже неделю шла весьма громогласная и, слава богу, пока еще не кровопролитная война за Коко – именно так любовно прозвали подаренную Хичолем курицу главные птицезащитники их квартиры Чонгук и Чимин, настаивающие, что несчастной птичке нужен дом, уют и покой. Тэхён, Юнги, Намджун, Хэён и Джин были категорически против этой затеи, но когда Чонгук и Чимин прислушивались хоть к чьему-нибудь мнению? Особенно когда им взбредала в голову какая-нибудь чушь? Поэтому Коко успешно гнездилась на плюшевом крокодиле, но чаще у Тэхёна и Чонгука в постели, видимо, из-за своей особо пылкой симпатии к последнему, ведь когда Чонгук был дома, то Коко следовала за ним буквально по пятам, не отступая ни на один свой маленький куриный шаг, даже в туалет и душ, и страдальчески квохтала и пряталась среди боа Намджуна, когда Чонгук уходил на работу в клуб и оставлял ее одну. Словно чувствовала враждебную атмосферу и желание убивать некоторых гадящих повсюду на пути своего следования пернатых, буквально витающие в воздухе вместе с запахом куриного помета. Во-вторых, в их квартире впервые возникли кулинарные проблемы. Джин, получивший от их невменяемой крестной феи самый лучший подарок в своей жизни – возможность исполнить свою мечту, днями и ночами пропадал на новой работе, вникая во все нюансы и тонкости и обучаясь мастерству настоящего повара, и домашняя готовка полностью легла на плечи Хэён, просто не привыкшей готовить на такую ораву голодных ртов, да еще и во все смены подряд. А если учесть, что девушке уже тоже пришлось выйти на работу, потому что, по ее словам, «начальство бушевало и требовало от нее хоть какого-то материала» (какое у нее начальство и сколько проблем может принести в случае недовольства – они прекрасно понимали, и никто даже не собирался ей возражать) , а здоровье Хэён еще не до конца восстановилось после болезни, то она просто не справлялась с тем, чтобы прокормить семь очень прожорливых мужских ртов. И один куриный, который с подачи Чонгука питался тем же, что и все остальные обитатели квартиры. Именно поэтому парням приходилось оказывать единственной даме, не считая курицы, посильную помощь. Правда, толку от них всех вместе взятых (разве что кроме Юнги) было не особо много. Кулинарные навыки Чонгука ограничивались покупкой продуктов и втыканием объедков в шевелюру Тэхёна. Сам Тэхён готовил вроде бы сносно, но его очень вольный подход к использованию сахара и соли, а также специй (чтобы блюдо было красивого цвета!) превращал практически каждый его кулинарный шедевр в недопересолено-переперченное нечто. Визуально красивое, но несъедобное, разумеется. Намджун, готовящийся к новой программе и днями и ночами пропадающий в клубе, из готовки отлично умел лишь варить кофе и чай, да и то практически каждый раз не обходился без потерь несчастной, стремительно сокращающей свою популяцию на их кухне посуды. Кулинарные навыки Юнги были достаточно скромными, однако он отлично управлялся с рисоваркой, умел тушить овощи, варить курицу и суп, а также готовил просто божественный рамён, поэтому в кулинарной иерархии сейчас он находился на второй ступени после Хэён. Следом шел Хосок, который пусть никогда и не учился готовить (в приюте просто не было для этого возможности и необходимости), но за прошедшие полгода много понахватался от Джина, и утренние и вечерние кимбапы, а также нарезка овощей и фруктов в качестве перекусов для всех на работу теперь были его святой обязанностью. Помимо уборки, которой с появлением в их доме Коко стало значительно больше. Не то чтобы Хосок был против (он оставался единственным, кто еще держал нейтралитет в этой войне), однако он склонялся к тому, что пусть и домашней, но всё же птице не место в квартире. Даже если Чонгуку удастся его безумное предприятие с приучением курицы к кошачьему лотку. Но в любом случае теперь у Хосока домашних дел прибавилось, а ведь ему нужно было уже завтра выходить на работу и возвращаться к занятиям, потому что все уж очень сильно на этом настаивали, а его самочувствие… по-прежнему оставляло желать лучшего. Однако настрой у Хосока был достаточно боевой, и он собирался справиться со всем этим. В-третьих, Чонгук вышел на свою новую подработку, и… никто даже не ожидал, что Тэхён будет так сильно переживать и нервничать по этому поводу. Мало им было «этого гадящего везде и вся пернатого чудовища», так теперь еще и сам Чонгук возвращался домой каждое утро на пару часов позже обычного, и они с Тэхёном настолько не совпадали по графику, что частенько даже не успевали увидеться, что уж говорить про их скандальные утренние пробудки. И вроде бы Тэхёну стоило радоваться, ведь теперь у него была возможность нормализовать свой сон, но почему-то он нервничал, и бесился, и срывался на всех подряд. И это он еще просто не видел, в каком виде обычно Чонгук, развозивший по домам весь порученный ему Хичолем «курятник», состоящий преимущественно из роскошных девиц модельной внешности до 25, возвращался домой по утрам: лохматый, пахнущий дикой какофонией всех возможных ароматов женских парфюмов, с головы до пят усыпанный блестками и отпечатками губной помады. Хосок сам однажды видел, как Чонгук оттирал след чьих-то раскрашенных ярко-алым губ у себя с пятки, но предпочел не задавать лишних вопросов и не знать, как он там оказался. В общем, Чонгук был занят, спокоен, пристроен, счастлив и с душой отдавался новой работе и заботе о своей новой домашней любимице, а Тэхён был крайне раздражен, зол и, как оказалось, очень ревнив, а уж когда в одно прекрасное утро он обнаружил, что Коко отложила яйцо в его прическу… Кажется, тогда Хосок впервые в жизни услышал, как человек в своем вопле переходит на ультразвук. И они все очень обрадовались, что Чонгука в тот момент не было дома, потому что что-то им подсказывало, что без драки в этот раз точно бы не обошлось. В-четвертых, это чертово яйцо, в которое отчаянно вцепился Чимин, озаренный лучезарной идеей высидеть из него сыночка или дочку Коко, потому что сама Коко, очевидно, имела в своей родословной кукушек и высиживать несчастное яйцо отказывалась просто категорически, предпочтя собственному ребенку Чонгука, плюшевого крокодила и боа Намджуна. И поскольку Чимин свято был уверен в том, что для этого нужны лишь материнские (ну или отцовские) любовь и тепло, и раз Коко была не способна дать несчастному нерожденному цыпленку таковые, то все остальные обитатели квартиры, кроме пернатой виновницы происходящего, невольно оказались вовлечены в процесс куриного деторождения. И Юнги, и Тэхён, и даже Хосок пытались объяснить Чимину, что это крайне бесперспективная затея и что для яйца нужен особый инкубатор и температурный режим, показывали ему передачи и статьи в Интернете, но тот просто напрочь игнорировал даже сам факт существования любых рациональных аргументов, поэтому им всем по очереди приходилось спать в обнимку с несчастным яйцом, бережно завернутым в нежно-розовый банный халат. В-пятых… слава богу, что в-пятых ничего не было, потому что предыдущих четырех пунктов было вполне достаточно для того, чтобы превратить их и без того не самую нормальную жизнь в полное безумие, единственным островком спокойствия среди которого были… Хосок и Юнги? По крайней мере, Хосоку казалось именно так. Особенно в те редкие моменты, когда им удавалось оставаться вдвоем. Разумеется, весьма и весьма условно. Жаль, что в последние дни это случалось всё реже и реже. И с завтрашнего дня, когда Хосоку снова нужно было возвращаться в клинику и приступать к своей работе, грозились и вовсе сойти на нет. И Хосоку было грустно от этого . Ведь то, что происходило между ним с Юнги… вряд ли бы он смог подобрать слова, чтобы описать это. Но между ними определенно что-то происходило. И это явно была вовсе не дружба, а нечто большее. И куда более приятное. Еще ни с одним человеком Хосок не чувствовал себя так хорошо, спокойно, комфортно и безопасно, как с Юнги. Когда они разговаривали шепотом перед сном, обсуждая какую-нибудь ерунду; когда Хосок просыпался в объятиях Юнги, чувствуя его обжигающе горячее дыхание на своей шее; когда они смеялись над куриными перепалками Чонгука и Тэхёна и шуточками Джина; когда вместе готовили и наводили порядок; когда у Хосока болела голова и Юнги массировал ему виски; когда его голова лежала у Юнги на коленях и тот своим низким, пробирающим до дрожи голосом читал оставленную им Хэён книгу. Все эти моменты были столь важны и драгоценны , что Хосок с особым трепетом запоминал и хранил каждый из них. А еще искренне наслаждался ими. И Юнги. Который пусть и был его детским кумиром и первой фанатской любовью – Шугой, но в качестве Мин Юнги, его друга и соседа по квартире и постели, оказался куда лучше. – Тебе еще не рано выходить на работу? – В голосе Юнги, сидящем на их аккуратно заправленной постели и пристально наблюдающим за тем, как Хосок складывает выстиранную, отглаженную форму уборщика в рюкзак, с которым он в последние месяцы ходил на работу, звучало неподдельное беспокойство. Приятное и немного раздражающее одновременно, ведь Юнги в последние дни трясся над Хосоком едва ли не больше, чем Чимин над своим яйцом, ну то есть над яйцом Коко. – Не рано. Я отлично себя чувствую, так что уже пора, – улыбнулся Хосок, пытаясь вспомнить, что ему еще нужно взять с собой из вещей. – Ты уверен? Твоя голова… – С ней всё хорошо, – в который раз поспешил заверить Юнги Хосок, чувствуя, что начинает немного раздражаться. Все эти разговоры о здоровье, да и вообще сама болезнь и напряженная атмосфера дома порядком утомили его, настолько сильно, что он буквально считал часы до выхода на работу. К тому же не он один тут перенес грипп, но почему-то Юнги предпочитал носиться именно с ним как с хрустальной вазой, грозящей рассыпаться на сотни осколков лишь от малейшего дуновения ветра. Но Хосок-то был покрепче любой такой посудины и в ближайшее время уж точно не собирался рассыпаться. – Ты мог бы побыть еще пару дней дома, твой директор же… – Мог бы, но не буду. Я отлично чувствую себя и готов приступить к работе, – в который раз повторил Хосок. – А если ты и дальше будешь пытаться заставить меня сидеть дома, то я начну злиться. – На что? – удивленно вскинул брови Юнги, почти искренне недоумевая, почему мальчишка злится на него. И почему вопреки здравой логике так сильно рвется на работу. Неужели чтобы оказаться подальше от него? – Потому что ты на меня давишь, и мне это, честно говоря, не очень нравится, – Хосок попытался выразиться как можно мягче, но, судя по моментально помрачневшему взгляду Юнги, вышло у него не очень хорошо, поэтому он поспешил исправиться: – Потому что ты просто… – Я просто для тебя никто, чтобы давить и что-то просить, я понял, – неожиданно резко и грубо прервал Хосока Юнги, поднимаясь с места. Хосок уже было открыл рот, чтобы остановить его и объяснить, что он имел в виду совершенно не это, но его прервал оглушительный грохот и звон разбившейся посуды, раздавшиеся откуда-то с кухни, а затем последовавшие за ними оглушительное квохтание Коко, отборный мат и полный предсмертной муки рёв Тэхёна: – Ну всё, ублюдочное создание, готовься, сегодня я точно сверну тебе шею и сварю самый отвратительный и вонючий в мире суп, который даже жрать никто не будет! И, разумеется, им обоим пришлось бегом броситься на кухню, чтобы выяснить, что же там все-таки произошло, а также защитить от жаждущего куриной крови Тэхёна Коко, так и не закончив этот повернувший куда-то не туда разговор. И, как оказалось, зря. Хосок после еще тысячу раз пожалел об этом. Ведь иногда пара неправильно истолкованных слов может разрушить абсолютно всё хорошее. Особенно очень хрупкое и только-только начинающееся. И такое важное.