любовь — огонь, что жжёт тебя незримо

«Любовь — огонь, что жжёт тебя незримо; Она — боль раны той, которой нет; Блаженство, но тоска идёт вослед; Безумный сон, тобой боготворимый. С ней ненависть роднится нестерпимо; Живёт в ней радостных потерь секрет, И счастье, и о счастье вечный бред; В любой толпе — сиротство пилигрима. Любовь — идти с отрадою в тюрьму; Грудь подставлять под тяжкие увечья; Быть преданным убийце своему. Но как сердца спрягает человечьи, Приязнь рождая — в толк я не возьму - Когда сама Любовь — противоречье?» Луиш де Камоэнс (пер. Ирина Фещенко-Скворцова)

      Она должна была остановить его.       Рицука прожигала взглядом смятые простыни, на которых только что лежал Карна, и прижимала ко рту ладонь, пытаясь подавить то ли слёзы, то ли тошноту — неизвестно, что настало бы прежде.       Она поняла, что с ним что-то было не так, когда он не поприветствовал её их нелепым рукопожатием и «Хей-йо, Халделюкс». Она знала, что это было серьезно, раз он ответил только под угрозой Командного заклинания; знала, что у него не было над этим контроля, поскольку от каждой попытки помочь ему он шарахался, как от яда, но всё равно продолжала настаивать, потому что не могла смотреть на его страдания. Она знала, что это не был Карна, который удерживал её и так целовал, кто обнимал её в попытке уничтожить любое расстояние между ними — словно она была его недостающей половиной, — но он выглядел, звучал и чувствовался как Карна. Этого было достаточно.       Несмотря на то, что неправильно было делать вообще что-либо в его состоянии, она, та, кто была в силах остановить это, не стала этого делать.       И когда он наконец рухнул, измождённый, она подумала, что, быть может, это и к лучшему. Когда она проснулась раньше него, умудрившись выпутаться из его рук так, чтобы не потревожить его спокойного сна и привести себя в порядок, она подумала, что всё хорошо. Когда он наконец очнулся, неуверенно моргая, и посмотрел на неё, прислонившуюся к изголовью в слишком большой для неё рубашке, потому что она не была достаточно готова встретить новый день и искренне наслаждалась беззащитным и расслабленным выражением лица Карны, — она подумала, мол, какой же она была эгоисткой.       Его спокойствие в миг обратилось ужасом — он аж подорвался, и прежде чем она могла вставить хоть слово, обратился в духовную форму и исчез.       Потом началась тошнота.       Рицука глубоко вдохнула и выдохнула несколько раз, прежде чем до неё дошло, что не было смысла так таращиться на место, где только что был Карна, и она кинула туда подушку, чтобы заполнить образовавшуюся пустоту. Потом она скатилась с кровати — слегка поморщилась, когда ноги коснулись пола, — и взбила покрывало, заправляя кровать как никогда тщательно, чтобы вообще никто не мог подумать, что на ней кто-то спал. Ощущение собственной монструозности уменьшилось, хоть всех улик и не уничтожить — они уже были вплавлены ей в кожу и раскатывались эхом по всему телу.       Не то что бы он был груб, нет, так бы она пришла в себя сразу. Он так благоговел перед ней, был так осторожен и так ужасающе нежен, даже когда она просила об обратном.       И она воспользовалась мужчиной, который был на такое способен, но точно не по своей собственной воле.       Рицука с силой ударила ладонями по щекам так, что в голове зазвенело. Нужно было остановиться: не думать, что она натворила — такое себе забыть она не позволит, но прятки в комнате и тоска из-за произошедшего точно не помогли бы ничего исправить — если Карна вообще её простит...       Один шаг за раз.       Сначала ей нужно было натянуть на себя хоть какую-то одежду, убраться из комнаты и переварить произошедшее. Свободная рубашка отправилась на спинку стула — Рицука потянулась за халдейской униформой и поймала своё отражение в зеркале шкафа. Лицо горело, почти сливаясь своим красным цветом с волосами, несколько тёмно-бордовых отметин усеивали шею, грудь, и особенно бёдра. Подойдя к зеркалу ближе, она смогла увидеть ещё: дюжина обхватывала шею как ожерелье, и Рицука в полном смущении попыталась закрыть их волосами так, как только могла. Такое ощущение, что это всё было преднамеренным — гораздо большим, чем какая-то одна отметина, служащая напоминанием, где задержался его рот. Она так бы хотела упиться этим, прожить вынашиваемую месяцами мечту, но её снова накрыла тошнота. Даже надетые тёмные колготки и чёрный топ под униформу не избавили от паранойи, что кто-то всё-таки заметит, поэтому она выбрала Мистический код, скроенный на лад формы Ассоциации Магов. Шорты и высокий воротник слегка ослабили впечатление, что она выходила на тропу позора, покидая свою комнату.       И всё же скрыть всё было невозможно: походка становилась более скованной, пока она огибала коридоры Халдеи, но ничего нельзя было поделать. К счастью, она почти нашла путь к Командной комнате безо всяких чужих комментариев, но на пути ей повстречалась Неро, которая улыбалась слишком широко. Рицуке было наплевать, что со стороны казалось, будто она сбегала, — это было правдй, — и она помчалась к следующему повороту, прежде чем император сумела спросить про все красочные (читай: грязные) детали.       Да Винчи и Холмс сразу обратили внимание на её пингвинью походку, когда она пересекла порог Командной комнаты, и она сразу сгорела от стыда. Ну конечно же они догадались. Холмс открыл рот, вопросительно поднимая бровь, но Да Винчи грациозно опустила свой тяжёлый посох ему на ногу и понимающе ей улыбнулась.       — Рицука-тян! — слишком наигранное веселье, чтобы чувствовать себя непринуждённо. — Чем мы можем тебе помочь?       — Я, на самом деле, надеялась, что могу посмотреть вчерашние записи с камер видеонаблюдения, — с Карной всё было хорошо (ну, как она знала) до вчерашнего дня, и всё, что могло с ним случиться, произошло до того, как он появился на ужине. Было несколько теорий: к примеру, Карна согласился побыть подопытным кроликом для Парацельса со своими эликсирами — это было бы уже не в первый раз, поэтому ей сначала надо было всё проверить, прежде чем предполагать что-то дальше.       — Ммм? — Да Винчи оглянула её с ног до головы, и Рицука уже пожалела о том, что поверила, мол, она не будет над ней смеяться после того, как остановила Холмса. У детектива хватило наглости покоситься на неё с видом а-ля «а я же тебе говорил». — Зачем? Ты же знаешь, что в личных комнатах нет никаких камер.       Пушистые волосы доктора Романа вдруг вскочили из-за монитора, обращённого против них, и Рицука аж подпрыгнула, не подозревая, что он вообще был там. Его белоснежная макушка отлично сливалась с белой отделкой Халдеи.       — Почему ты думаешь, что ей именно это нужно вообще, Да Винчи, — его глаза вспыхнули золотом, как только он бросил на неё взгляд, и в следующую же секунду он, дрожащий взвинченный доктор, паривший в нескольких сантиметрах над полом, очутился едва ли в метре от неё.       Привыкнуть было тяжело: доктор Роман был доктором Романом, но он ещё был и Соломоном. Хоть Рицука и думала, что он заслужил это попыткой пожертвовать собой, что у них были «лишние» граали после путешествий — полученные от Гоэтии и точно такие же «рабочие», — он отказывался загадать им желание стать человеком полностью. Пока на горизонте ещё маячила угроза человечеству, говорил он, иметь силы Слуги было гораздо полезнее, поэтому он подождёт, пока всё закончится, прежде чем снова попробовать «смертность».       — Р-рицука-тян, с тобой всё хорошо? — его затянутые в перчатки ладони затряслись рядом с её плечами, как будто он хотел стиснуть их, но не знал, должен ли был. — Что произошло? — запнулся он. — Тебе нужно что-нибудь? Обезболивающее? Шоколад? Миорелаксанты? Или что-то ещё?!       Он не видел, как она вошла.       — Это было Ясновидение?       Его перестало колотить на долю секунды:       — М-м-м?       — Ты...— она не могла смотреть ему в глаза, всё ещё помня вспышку расплавленного золота — нечто отдалённо волшебное. — Увидел?       — Н-ну нет, не... — его щёки потемнели, — не совсем, скорее отблески кое-...чего? — его поведение напоминало ей отца, который пытался понять свою дочь, прятавшую некоторые «грязные» книжки, и даже если спустя несколько этих лет теперь доктор Роман стал ей практически папой, Рицука всё равно хотела ему врезать. — У меня не так много контроля над тем, когда это происходит, если я не...       Рицука спрятала лицо в ладонях. Наверное, это была карма, но день уже и так не задался и без этого нереального смущения.       — Пожалуйста, можно мне просто увидеть записи с камер?       — Конечно, — согласился доктор, торжественно кивая в ответ на её вымученную просьбу, — давай-ка усадим тебя за монитор.       Он повёл её вниз по ступенькам к одному из компьютеров: самому близкому к окну с видом на Халдею и самому далёкому от работавших на чем бы то ни было Холмса и Да Винчи. Когда она аккуратно опустилась на стол, он украдкой стрельнул в неё обеспокоенным взглядом, который, однако, проигнорилровался. Когда Романи наклонился ближе, чтобы через её плечо ввести код своего пропуска, она заметила, что его обновили, и живот скрутило судорогой. Конечно же его старый пропуск не станет больше работать, не после того, как сам факт существования Романи Аркимана был просто стёрт с лица Земли.       — Итак... — на экран вывелось восемь небольших дисплеев камер, перещёлкивавших картинки с каждого из восьми секторов Халдеи. — Поехали. Надо кликнуть на один из них, чтобы увеличить, и тогда увидишь все камеры в каждом секторе. Тут показывается время записи, а вот здесь можно настраивать...       Рицука активно закивала в ответ на объяснения:       — Окей, думаю, я поняла. Спасибо, —по крайней мере, теперь она знала, с чего начать: сектор четыре, рядом с кафетерием, и потом она посмотрит, сможет ли отследить его...       Рука доктора Романа легла на её плечо пёрышком — он был так близко, что выбивавшиеся из его косы прядки защекотали ей шею:       — Ты уверена, что с тобой всё нормально? — она как никогда была близка к тому, чтобы просто отмахнуться, мол, не переживайте, но он продолжал так же серьёзно, — один из проблесков, что я видел.... Ты плакала.       Она всё-таки пихнула его в руку, и он вскрикнул так, будто ему действительно было больно, хоть она и знала, что это не так.       — Не совсем, нет, — ей практически жаль видеть вину на его лице, но это не было тем, что она хотела бы знать, — но я буду держать вас в курсе, Док.       Он попрощался тихим «ты всегда можешь позвать меня, если понадоблюсь», и показалось, что речь шла не про помощь с камерами видеонаблюдения, но ей нужно было начинать работу: на экране сектор четыре, место за кафетерием, на часах вот-вот будет семь. Видео прогонялось на двойной скорости, прежде чем мелькнуло окружавшее его капюшоном ярко-красное пламя, и Рицука нажала на паузу только чтобы узнать, что перемотки как таковой и не было. Каким-то образом организация, которая преодолела сами законы времени, не сумела изобрести способ отмотать плёнку записи назад. Если она хотела увидеть, где был Карна, то ей придётся предугадать нужное время для каждой камеры в секторе, смотреть, пока он снова не появится в кадре, и повторить цикл заново с каждой работающей камерой, играя в невероятно утомительную игру «прыжок через козла-камеру».       Так тому и быть. По крайней мере, она должна попытаться, чтобы выяснить произошедшее с ним хотя бы ради понимания, за что следовало извиниться.       Она пробиралась сквозь часы отснятого материала практически в режиме реального времени, пока перед глазами всё не начало расплываться, и она не нажала на паузу снова — на картинке Карна всё ещё был в процессе оттирания следов сажи, а счётчик записанных часов перевалил уже за четыре. До сих пор было слишком страшно перескочить назад, но сейчас в Командной комнате она была одна, и всего в паре шагов от того, чтобы расплакаться от усталости, поэтому она установила время на восемь утра и понеслась на максимальной скорости. Час бесполезной записи прошёл за пять минут, другой — за десять, потом видео вспыхнуло ослепительной белизной, и Рицука в панике хлопнула рукой по экрану. Монитор был залит ярким светом и статикой по краям, но между бликами она сумела различить тёмные очертания фигуры Карны, окутанной красным, и свет, который, казалось, исходил из его правой руки, где он держал копье.       Карна знал, что схватки были запрещены, кроме стычек в симуляторе, и он, не будучи рыцарем, был один из самых послушных Слуг в Халдее — никто, чихнув, не ушёл бы без сказанного им «будь здоров» и платка, который он хранил бог весть где. Она поставила время на пять минут позже и включила на обычной скорости: всё было в порядке ровно до того момента, как ему в грудь вонзилась стрела. Приблизить было нельзя — не с таким разрешением съёмки, но на конце стрелы что-то отдалённо напомнило цветок, прежде чем исчезнуть. В кадре не было никого, кроме Карны — взбешённого и призывающего своё копьё, — и она очень пожалела о том, что не было звука (что это вообще за суперпродвинутая секретная организация?). Даже перещёлкивания на другие камеры не дали ни намёка на личность напавшего — кто бы это ни был, он осмотрительно стоял в слепом пятне для каждой. Цветущая стрела была единственной зацепкой — эффект от неё явно был более магический, чем физический, поскольку Карна не выглядел при встрече раненым, и Рицука хрустнула костяшками. Марисбери Анимусфер мог быть безнравственным ублюдком, но записи он вёл воистину отменные.       Она уже прочитала шесть его диссертаций о Слугах, впрочем, не найдя ничего, когда Машу просунула голову в дверь Командной комнаты, держа поднос с супом и бутербродами от Эмии и Бени-энмы. Долгожданная передышка, чтобы посидеть и вкусно поесть с Машу, которая радостно пересказывала свою тренировку для поддержания формы с сиром Бедивером, который согласился обучать её бою на мечах. Даже будучи деми-Слугой, ей нужно было следить за своим здоровьем, и Рицука не смогла удержаться, чтобы не обнять её крепко-крепко и не взъерошить волосы, зная, что физическое благополучие было самой меньшей из её забот.       — Думаю, ты должна присоединиться к нам, семпай! — Машу хлопнула по её рукам, чуть ли не бурля от возбуждения. — Физическая подготовка будет отличным дополнением к твоим тренировкам магических искусств, и она очень хороша для самодисциплины! Кроме того, наблюдать за немагическим фехтованием самого рыцаря Круглого стола просто невероятно, ты как будто смотришь на утерянное сокровище!       На добрую минуту она полностью погрузилась в свой мир, полный мифологии и преклонения перед историей так, что даже не заметила, как Рицука отстранилась и снова откинулась на своём сиденье.       — Да, было бы здорово, — скорее всего это бы ей пригодилось: между беготнёй по Сингулярностям она правда практически и делала, что бездельничала, когда не тестировала стратегии в симуляторе. — Но тебе придётся быть полегче со мной.       — Уверена, что ты схватишь всё быстро, да и сир Бедивер — замечательный учитель! Мы должны поговорить с ним сейчас, чтобы согнать поскорее бутерброды Эмии-сана! — Машу подняла руки, показывая свои мускулы и скрывающуюся за ними силу, и Рицука почти бы согласилась, если бы не тонны текста на экране справа от неё, расписывавшие все возможные связи Аталанты с Богиней охоты и как это давало ей большую силу в качестве Слуги.       Не следовало делать ничего, пока она не сможет разгадать загадку Карны.       — Я немного занята, но в следующий раз обязательно, хорошо?       — Что ты делаешь? — склонив голову, Машу выглядела так мило, что нельзя было не ответить:       — Всего лишь пробегаюсь по Арчерам, — призналась Рицука.       — Нужна помощь?       Она раздумывала об этом секунду: Машу знала о мифологии и Героических Слугах гораздо больше, чем она, но тогда пришлось бы объяснять, почему она так заострила на этом внимание, но рассказать обо всём было невозможно. Если это заставит Машу думать о ней хуже...       — Нет, всё в порядке, всего лишь держусь в курсе их способностей, ну, знаешь? Кстати говоря, разве ты не проверяешь в это время, не загоняла ли Потешка Андерсена?       — Ох! И точно, со вчерашнего дня из неё энергия ключом бьёт, — Машу подхватила уже пустой поднос и задвинула за собой стул. — Что ж, удачи, семпай!       — Ага, — похоже, она ей правда понадобится, — спасибо.       Когда Рицука погрузилась в тринадцатую по счёту диссертацию с головой, её снова побеспокоили:       — Мисс Фудзимару, — кто-то позвал её из глубины комнаты, — вот вы где.       Она оторвала взгляд от экрана и изо всех сил постаралась не сморщиться, когда над головой включился флуоресцентный свет — к ней приближалась одна из членов команды, женщина слегка за тридцать с тугим пучком рыжих волос. «Одна из тех, кто заведует симулятором», пронеслась мысль.       — Да, эм... — она ведь любила, когда её называют по имени, как же его, — М-мариан?       — Мириам, — поправила она.       — Извините, Мириам, — да, вряд ли бы получилось догадаться даже без её текущего «расследования», — моя ошибка.       — Не извиняйся, дорогая. Я знаю, что у тебя и так дел по горло, — она выдвинула рядом с ней стул и грузно на него села, полуопираясь о край стола. — На самом деле я здесь, чтобы добавить ещё одно.       Рицука скорчила гримасу, поворачиваясь к Мириам, и гадая, что же в её виде выдало способность выдержать ещё больше стресса:       — Сейчас не лучшее время...       — Это о Лансере. Карне.       Всё её тело непроизвольно напряглось.       — Видишь ли, — если Мириам и заметила, то ничего не сказала, — рано этим утром он спросил, может ли для себя занять один из симуляторов, и с тех самых пор его не покинул.       По шее начали ползти вверх мурашки. Она не была морально готова узнать, где он сейчас находился. С этим бардаком было как-то легче справляться, когда можно было представить, что рядом он не крутился.       — Он тренируется? — голос на удивление ровный, учитывая все обстоятельства. — Это не так уж и странно, он довольно дотошный в этом плане.       — Нет, он занимается йогой. Ну, я так думаю. Он попросил включить ему любую копию места в Индии, предпочтительно северную деревню, где он смог бы увидеть чистое небо. Я бы не подумала, что это было бы необычно, если бы не то, что вчера он поссорился с другой Слугой...       — Ссора? — стрела, вспышка огня. — Вы имеете в виду, когда он опалил стену! — Рицука села прямо, наклоняясь ближе к Мириам так, что её внезапный порыв застал её врасплох. — Вы были там? Вы знаете, что произошло?       — Нет, — её ответ получился каким-то нервным, — я тем временем пила кофе с другом в комнате видеонаблюдения, когда его атаковала Ассасин, и он ответил на провокацию, даже зная правила. Хотя теперь, когда я думаю об этом, он вёл себя как-то неестественно, когда мы тогда говорили...       Это сюрприз. Слуга-Ассасин? Не то что бы никто из них не умел обращаться с луками, но то, что Ассасин мог использовать волшебные, цветочные стрелы...       Мириам вздрогнула, когда Рицука подскочила со стула и запустила пальцы в свою чёлку; она точно знала, у какого именно Ассасина цветы были оружием. Она думала, что та поклялась отречься от лука, напуганная и разгневанная на этот аспект её власти, но, похоже, не в том случае, когда можно было, забавляясь, мучить с его помощью людей.       Она должна была найти Каму, должна; но Мириам до сих пор на неё смотрела, не отрываясь.       — Конечно, да, ты права, это очень странно, и мне надо с этим разобраться, — пробормотала Рицука, стараясь не показывать своей помешанности на этой мысли, затем задвинула с грохотом стул и закрыла все открытые окошки на мониторе. — Пожалуй, начну прямо сейчас, поэтому спасибо! За информацию! И хорошего дня, — кратко отсалютовав Мириам, она пулей вылетела из Командной комнаты.       Она чуть не упала с лестницы, соединявшей верхнюю смотровую площадку с халдейским атриумом — самым малолюдным местом, которое только пришло ей в голову. Нет Сингулярностей, которые надо было исследовать, нет поводов наблюдать за Мировым экраном, поэтому с ней были только Халдеас и, наверное, Мириам наверху, если только та не ушла после внезапного её взрыва эмоций. Рицука затряслась от гнева, когда закрыла глаза и постаралась нащупать свою связь с Камой, чтобы найти богиню и призвать его, но все мысли спутались в один большой клубок: её разочарование от доверия к такому Божеству-садисту, для начала, потом факт, что она даже не додумалась поискать хоть кого-то, буквально манипулирующего желаниями; какой же глупой она была, когда забыла оружие врага, с которым билась едва ли месяц назад, который пытался с его помощью убить её!       Мысленный ландшафт разобрать было невозможно: хаотичный, вспыхивающий яркими цветами и картинками, изображавшими все её многочисленные связи с остальным миром, и наконец она просто заорала, вливая ману в свой голос.       — Кама!!       Ассасин появилась перед ней как только что призванная, беспечно паря над уровнем глаз — всегда делая это так, чтобы на неё смотрели снизу вверх. Она казалась слишком уж довольной, и раздражение Рицуки пронеслось огнём по венам.       — Да, Мастер? Что бы ты не потребовала...       — Я знаю, что ты сделала с Карной, — прошипела она.       — Да? — смертельная улыбка Камы скользнула по лицу, которое ей не принадлежало. Она заболтала ногами в воздухе, выгибая спину таким откровенно сексуальным образом, что это не могло быть ничем иным, как издевательством. — Он тебе сказал, или ты сама нашла?       — Ты никогда не повторишь этого снова, — приказала Рицука, и Кама прищурила глаза — её садистское веселье приглушилось.       Она выпрямилась, скрестив руки на груди, и бросила взгляд свысока на Рицуку:       — Или что?       — Или ничего, — она не собиралась играть в эту игру. Она ненавидела роль Мастера, делала всё возможное, чтобы не быть тем, кто, имея небольшой контроль, навязывал свою волю другим, но всё же были вещи, которые она не считала необоснованными. Обезумевшие Берсерки не могли драться или разрушать то, что хотят, даже не понимая, почему. «Злые» Слуги не могли делать всё, что им заблагорассудится, не могли причинять вред окружающим, потому что им было на это всё равно. Короли и императоры не могли заставить всех подчиняться их законам, и даже боги с своим абсолютно непостижимым чувством морали не имели права игнорировать общепринятые правила приличия просто ради своей прихоти. — Ты не будешь играть с людьми, как с игрушками, пока ты Слуга, потому что я так тебе сказала.       — Это мило, — усмехнулась Кама, задирая нос, — но знаешь, мы не обязаны слушаться твоих простых приказов — не команд, Мастер.       — Нет, — признала Рицука, — не обязана. — Кама встряхнула волосы и засияла, такая гордая собой, но Рицука продолжила, — но никто так же и не заставляет тебя здесь оставаться. Ты ответила на мой призыв, я предложила тебе ещё один шанс в жизни, и ты им воспользовалась. Да, с тобой случилось нечто чудовищное, и я приношу тебе свои соболезнования, но это не даёт тебе права мучить других людей, чтобы чувствовать себя лучше.       — Так используй на мне командное заклинание, чтобы остановить, раз уж ты так печёшься об остальных, — Кама воспарила назад, её шаги покачивались в воздухе, пока она приближалась к Халдеасу и проводила двумя пальцами по береговой линии Африки. — Я Бог воплощённой любви. — обернувшись, она сфокусировала всю силу своего взгляда на Рицуке: разрезы зрачков посреди фиолетовых радужек были холодны, как глубины ледяных пещер. — Какое ты имеешь право говорить Богу, что ему не следует делать, какую боль или удовольствие они не могут причинить в своих владениях, какие прихоти они не заслужили!       — Это не отменит того, что с тобой случилось, — прервала Рицука тираду Камы. Та могла из кожи лезть вон, чтобы напугать, но Кама была далеко не самым непростым, или даже самым злобным существом, приближенным к богу. Рицука встречала многих: Кама была завистлива и жалостлива к себе, но она не стала бы предлагать ей контракт, если бы на этом всё и заканчивалось, если бы она не показала и намёка на сожаление, на желание преодолеть своё прошлое. — Ты никогда не станешь ничем, кроме пепла, в который тебя превратил Шива; пока ты не перестанешь разжигать угольки своей ненависти, Кама.       — Ты, — богиня задохнулась, дрожа от оскорбления и ярости. — наглая, — она рухнула на пол: бетон растрескался под внезапным огромным весом её Власти. — Что ты вообще знаешь?       Она призвала свою вайру и прыгнула, посылая в воздух ещё больше обломков бетона, пока они не врезались в стены атриума. Целью был её живот. У Рицуки была куча времени понять, что она беззащитна, за исключением Командных заклинаний, но она не могла. Она знала, что одно-единственное слово могло быть командой, даже не будучи произнесёно, но оружие бога сверкнуло в сантиметрах от неё, и...       Ничего.       Не было ни боли, ни удара. Только округлённые фиолетовые глаза Камы, недоумённо смотревшие в глаза Рицуки.       — Что... — трепетание вайры передалось ткани её рубашки, до которой оставались миллиметры — вокруг рукоятки и вверх по руке богини оборачивались усики затвердевшей тьмы. Более цепкие тени удерживали её ноги, талию, горло, словно ответвляясь от темноты в комнате. чтобы окутать. Замешательство стало страхом, когда чернота поглотила всё её тело, поднимаясь по шее, когда запечатала открывшийся в крике рот.       — Подумай в тишине о том, что ты сделала, и покайся.       Последним, что увидела Рицука, стал ужас в её глазах, прежде чем и он застлался чернотой — перед ней стояла пустота в форме человека, зависшая прямо посреди воздуха. Она споткнулась, отступая назад; сердце всё ещё бешено колотилось от почти обрушившейся на неё атаки, и она неуверенно повернулась к источнику голоса.       Доктор Роман парил на высоте не менее двух метров над землей с вытянутой левой рукой, но его форма вернулась к своей древней мантии, его волосы выбились из хвоста на макушке и ниспадали каскадом вниз по спине. Одно кольцо — с его указательного пальца — зависло в воздухе вне досягаемости, ярко светясь и освещая исчезнувшие черные татуировки на его руке. Он был слишком похож на Соломона — не на себя, а на ту массу демонов, которые называли себя этим именем, которые угрожали всему миру, и особенно ее жизни в частности, — и от этого у Рицуки побежали мурашки по коже.       — Доктор!.. — звук её голоса заставил его посмотреть на неё сверху вниз, и он улыбнулся ей так же, как раньше, когда его застукали дремлющим сразу послеего заявлений, что ни капельки не устал, и это немного её успокоило. — Что ты делаешь?       — А, я видел кое-что из этого в прежних проблесках, и, эм... Ассасины находятся в невыгодном положении относительно Кастеров, поэтому я подумал... — он медленно начал опускаться на землю, бормоча что-то себе под нос, пока его ноги не стали едва касаться пола. Парение в воздухе казалось побочным эффектом его колдовства, или, по крайней мере, чем-то, что он не замечал, пока использовал иную магию. — На всякий случай я присматривал за тобой. Я не знал, удержится ли Кама от нападения на тебя... — он стал осматривать её на предмет травм, — Ты не ранена, правда?       — Нет, я в порядке, — в худшем случае немного потрясена. Рицука довольно была уверена в том, что ей не грозила смертельная опасность — не тогда, когда её жизнь была равноценна жизни её Слуг, но что бы Кама не планировала сделать, оно, вероятно, навредило бы ей. — Но всё ли хорошо с ней?..       Она бросила обеспокоенный взгляд на пустое пространство, где зависла Кама, но вместо пустоты там находилась сплошная тень, выглядевшая так, будто богиню вырвали прямо из реальности.       — О, это заклинание не может ей навредить. Оно просто сдерживает её, пока она хорошенько не обдумает то, что натворила, — такое ощущение, будто он говорил о простом перерыве на отдых, а не о том, чтобы запереть кого-то в идеальном гробу сгустившейся тьмы, уперев руки в бёдра. И затем вдруг вся его уверенность излилась из него усталым вздохом, его голова безвольно наклонилась вперед. — Ах-х... Рицука-чан слишком безрассудна. Я рад, что был рядом... — он жалобно посмотрел на неё сквозь растрёпанную чёлку:       — Тебе нужно перестать кричать на богов — это вредит моему здоровью.       Ну и плюс значительно хуже для её собственного, но:       — Не обещаю, — кто сказал, что Иштар не придумает очередную безумную схему, когда придёт лето? Может, если бы боги вели себя менее нелепо, она бы и орала меньше. — Кстати, ты же сейчас Слуга, твоё здоровье уже по умолчанию идеально!       — Но это не значит, что я не могу чувствовать, будто у меня инфаркт, — надулся он. — И что мне делать, если этот уровень стресса останется со мной, когда стану человеком?       — Тебе следовало бы больше беспокоиться о том, чтобы не забыть о своих привычках спать где попало, но, полагаю, ладно уж, — пожала она плечами.       Доктор Роман надулся еще сильнее, но прежде чем он успел возразить, его взгляд обострился, напоминая ещё раз о том, что он был Королём Магов. Он забормотал что-то себе под нос на языке, которого Рицука не понимала, и встал, заслоняя её одним плечом — между ней и Камой. После очередной фразы его кольцо снова начало светиться: тени растекались прочь от Камы, поднимались вверх по его руке, восстанавливая черноту татуировкок. Богиня рухнула на пол на четвереньки, задыхаясь, ее вайра с грохотом упала на землю и рассыпалась засохшими лепестками. Она выглядела невероятно маленькой, когда повернула лицо, чтобы взглянуть на них двоих, и Рицука не могла не заметить слезы, катившиеся по ее щекам.       — Ну что, ты успела раскаяться?       Кама скривила рот, и доктор Роман нахмурился. Татуировки начали расползаться снова, скручиваясь в маленький вихрь, направленный на неё, и Рицука была готова поклясться, что они слились в пасть, полную клыков, с которых капала чёрная слюна, и где-то в черноте на неё мельком взглянул рубиново-красный глаз.       Рицука положила свою ладонь на руку доктора — тени остановились, и он недоумённо обернулся к ней:       — Доктор, не надо. Она больше так не поступит, — она повернулась теперь к Каме, которая, несмотря на все свои попытки сохранить непокорность, отшатнулась от магии и не смогла скрыть своего ужаса.       — Если ты уверена, Рицука-тян, — Роман опустил свою руку, и ей не померещилось — чей-то глаз встретил её оценивающим взглядом, прежде чем моргнуть и исчезнуть вместе с тенями, вернувшимися в неподвижную татуировку. — Но если она будет угрожать тебе снова, мы без колебаний отправим её обратно к Трону.       — Это совсем не обязательно, да, Кама? — теперь богиня её сверлила взглядом, всё ещё тяжёлым от своих предыдущих оскорблений, всё ещё яростным, но побеждённым. — Жестокостью ничего не достичь, — повторила она, надеясь, что, может быть, на этот раз слова найдут свой путь к её сердцу.       Но даже если и так, нельзя было сказать сразу — Кама сделала невероятно измождённое и замученное лицо, отскочила на безопасное расстояние, бросая последний настороженный взгляд в сторону доктора Романа, и затем исчезла.       — Ты правда?.. — на лице доктора явно читалась обеспокоенность, но Рицука решительно кивнула:       — Она не хочет быть одной, а особенно — возвращаться в небытие, — даже одной минуты волшебного «тайм-аута» было достаточно, чтобы превратить богиню в испуганную девчонку. Что от неё было самой богиней, а что — сосудом, Рицука не знала, но, в конце концов, это было неважно. Эта Кама пойдёт на всё, чтобы избежать такой судьбы, даже станет Слугой Мастеру. чьи идеалы в корне отличались от её. — Ей нужно напоминание, что она здесь не всесильна. Я не могу позволить ей... — «снова сделать то же, что с Карной» застряло в горле, прилипло к нёбу и оставило на языке горечь. Она могла разобраться с корнем проблемы, но впереди ждало самое сложное — принять свою ответственность за то, что случилось с ним. — Впрочем...       Взгляд доктора Романа был полон мягкости и заботы:       — Тебе нужно быть где-то ещё, верно?       — Хватит так делать! — она снова пихнула его, и он вскрикнул так же наигранно, как и прежде. Она не хотела заглядывать в будущее, уже предупредив Доктора, чтобы тот вёл себя как ни в чём не бывало, если только он не был уверен, что предстоящее можно было изменить — конец света, например, — потому что он должен был знать, что быть человеком значило быть неуверенным во всём, и, несмотря на это, всё равно продолжать пытаться. — Впрочем... ты не так уж и неправ.       Он мягко забаюкал место, куда угодил её удар, и мотнул головой в направлении комнат симуляции:       — Сделай всё возможное.       Всего лишь три простых слова, сказанных нежным и воодушевляющим голосом, и Рицука почувствовала в себе яркое тепло. Она будто проглотила звезду, засиявшую изнутри её, вливавшую силу встретиться лицом к лицу с чем угодно.       — Ага, — пробормотала она, делая шаг назад, чтобы по-прежнему видеть доктора Романа, впитывая каждый отблеск поддержки в выражении его лица. — Ох, но ты на этот раз не иди за мной — мне не нужна лишняя пара твоих глаз, ясно?       В его ответном смехе прозвучала нервозность и смущение, одной рукой он потянулся к затылку, чесавшемуся каждый раз, когда он испытывал неловкость, и Рицука отвернулась, напраяляясь к симуляторам.       Она помчалась туда, уворачиваясь от всех препятствий и любопытных Слуг, не обращая внимания на собственный дискомфорт, взбираясь на волну мужества, которая несла на своём гребне её прямо к двери центрального узла. Дверь распахнулась перед ней, и это Мириам сидела у мониторов с кружкой для путешествий, нежно удерживаемую в руках. Она бросила лишь один взгляд на сгорбленную, задыхавшуюся фигуру Рицуки и молча кивнула в сторону симулятора «С», находившегося слева, позади от неё. Когда она, спотыкаясь, прошла мимо, у неё не хватило воздуха, чтобы поблагодарить Мириам, которая выключила монитор наблюдения за комнатой «С» и развернула свое кресло, чтобы быть к нужной двери спиной.       Последние остатки вымученной храбрости позволили ей пройти через последний барьер, разделявший её и Карну. Тот закрылся за спиной, и на мгновение возникшая тьма исчезла как после моргания, оставив её стоять на ярко освещенной равнине, простиравшейся настолько далеко, насколько можно было вообще увидеть. Широкая река делила её пополам, привлекая внимание к возделываемым полям, которые затем вели к оживлённому городку, и к ещё одному, гораздо большему городу, видневшемуся на горизонте — или это был бы оживленный город, если бы она увидела хотя бы одного человека, сновавшего в лабиринте зданий. Казалось, что в этой симуляции не было создано ни единой души, пока она пересекала ряды пшеницы и других культур, пробираясь сквозь пустые улицы. Несмотря на это, всё же были признаки жизни: одежда висела на верёвках, развешанных между домов, тканые циновки были разложены на широких улочках, где без присмотра были оставлены продукты в соломенных корзинах, а через открытые окна можно было увидеть идеально горевший огонь в каменных печах, хотя не было никого, кто их бы использовал. Это — скелет мира, просто очертания наспех построенного города для поддержания иллюзии, что это место не принадлежало своему миру. Она не могла не задаться вопросом, похоже ли это было на мир, в котором он вырос — если бы вокруг суетились люди, так его было бы лучше понять. В Индии еще не ожидалось никаких сингулярностей, так что она могла только представить, какой была его жизнь по учебникам и халдейским записям, но они рисовали для неё только пол-картины. Была ли у него ностальгия по этому городу или, возможно, он казался лишь населённым призраками, завершённый лишь наполовину? Терзался ли он его пустым подобием, пока прятался от неё здесь?       Рицука еще немного побродила по улицам, уверенная, что кто-то всё-таки появится за следующим углом: женщина с корзиной, прижатой к бедру, быть может, ребёнок, гонявшийся за улепётывающим мячом — кто угодно, пока она не наткнулась на круглую площадь, где нашла там единственного живого человека.       Карна сидел в позе лотоса на краю простого колодца в центре, обратив лицо к неподвижному полуденному солнцу. Его глаза были закрыты, пока свет окутывал его, и сердце Рицуки застряло в горле. Он выглядел слишком миролюбиво, когда тёплое золото омывало его, уверенно подсвечивая его своими объятиями и блестя на его доспехах, зажигая кристаллы, украшавшие его грудь, и Карна был похож на дитя Солнца ещё сильнее, чем когда-либо в холодных чертогах Халдеи — слишком, чересчур красивым, и она почти убедила себя, что лучше было оставить его в покое.       Она силой подавила в себе трусость, желание повернуться к нему спиной и надеяться, чтобы о её присутствии никогда не узнали, потому что вне зависимости от последствий она не сможет закрыть глаза на произошедшее — оно останется незакрывавшейся раной, нарывавшейся и разраставшейся со временем ядовитым сожалением. Рицука решилась — в последний раз, дрожа, вздохнула, и сделала шаг вперёд.       — Карна, — сказала она, единственное, что смогла выдавить, чтобы заявить о себе. Он отвернулся от солнца и взглянул на неё, внимательно смотря своими ясно-голубыми глазами. — Я знаю, что сделала Кама, — начала она, и глаза Карны расширились, в его выражении лица отразилась паника сегодняшнего утра. Она точно бы потеряла самообладание, если бы он убежал сейчас, поэтому вскинула руки, словно успокаивая испуганное животное. — Я пойму, если ты не захочешь со мной разговаривать, но я обещаю, что оставлю тебя в покое!       Он не двинулся с места, хоть и опустил взгляд. Слабое утешение, но всё же было гораздо легче находиться с ним лицом к лицу, не будучи пронзённой этой острой синевой.       — Во-первых, я поговорила с ней. Она больше такого не сделает, — заверила Рицука. Были, правда, сомнения, сможет ли она снова находиться в одной комнате с доктором Романом, но это не было важно в данный момент. — Во-вторых, я... — она беспомощно раскрыла рот, как рыба — звуки затянулись водоворотом где-то посреди живота, вместо того, чтобы сложиться в такое нужное ей извинение. Обычного «извини» было недостаточно. Она сожалела, но об этом недостаточно было просто сказать, не осознавая, что же она наделала, чтобы сожалеть.       Вот только было очень сложно передать это словами.       Это было намного сложнее, чем она ожидала, особенно когда он снова смотрел на неё.       — Я знаю, что сделала Кама, — повторила она, — и то, что произошло... Я знаю, что это не было... — она не знала, как это сформулировать, в любом случае это получилось бы либо слишком бессердечно, либо слишком похоже на оправдание, так как «то, что случилось, не было твоим желанием» болезненно скрутилось в её животе, и как бы это не смахивало на правду, она не могла этого сказать. — Твоей виной.. Это было...       Её виной. Это тоже где-то за зубами застряло, и хоть она и не могла в этом признаться, окей, всё равно надо было продолжать.       — Я воспользовалась этим, я не остановила тебя, и я... мне очень жаль.       Она поклонилась, скрестив руки на коленях. Рицука не знала, поймет ли Карна, что она делает — Халдея была таким мультикультурным местом, где никому не приходилось поддерживать тот же уровень формальности и почтения, которые были обычны на её Родине, — но на самом деле это не было ради него. Она выражала своё раскаяние самым искренним способом, каким только умела, и понадеялась, что он это поймет.       После ужасавших десяти секунд стояния в одной позе безо всякого ответа её будто парализовало, она стала слишком напугана, чтобы поднять голову и увидеть реакцию Карны. Всё её тело колотило, пальцы были сцеплены вместе тесно-тесно, чтобы хотя бы попробовать успокоить свои трясущиеся руки. Кожу обдало жаром и зудом от стыда.       — Мастер, — на её плечо опустились вес и жар, не имевший ничего общего ни с её лихорадкой, ни с пеклом симуляции полуденного солнца. — Тебе не нужно предо мной падать ниц...       Она вскочила, одним прыжком выходя из зоны его досягаемости. Плечо всё ещё покалывало даже сквозь три слоя одежды.       — Я просто хотела извиниться. Ты не должен меня прощать, — потому что он всё равно простит, не так ли. Герой Милосердия, что не держал зла ​​на своих врагов, что простил бы даже её непростительные прегрешения. Она завозилась со своей челкой, накручивая и поправляя каждую прядь там, где она свалялась, отчаянно избегая его взгляда. — Мне просто нужно, чтобы ты знал, что я не... я не хочу быть таким человеком.       Накладывало ли это на её извинения отпечаток эгоизма? Именно; она не хотела заставить его ненавидеть себя так же, как хотела загладить свою вину, но Рицука не хотела производить такого впечатления. Дело было не в её чувствах, а в его.       От него не было слышно ни звука, поэтому она совершила ошибку, взглянув на него. В его взгляде было что-то недовольное, отчего её сердце сжалось.       — В-в любом случае, — продолжила она, в панике дергая свой хвостик на голове, — я сделаю всё, что захочешь, чтобы заслужить прощение! Я пойму, если ты больше не доверишь мне продолжать быть твоим Мастером, поэтому я могла бы...       Зрение начинает дрожать, и водоворот страха, сожаления и страданий вырывается из той маленькой коробочки, в которую она наскоро засунула свои чувства, пока была сосредоточена на том, чтобы просто физически добраться до этой точки. Осознавать то, что Карна, возможно, больше не хотел быть её Слугой, совсем отличалось от отрицания этой мысли:       — Я могла бы передать твой контракт, и ты мог бы стать Слугой Халдеи, как да Винчи...       — Меня это не интересует, — вставил он, и на мгновение показалось, что её живот набили камнями. Коробочка рассыпалась под их тяжестью.       — О-ох, — выдохнула она, — да. Конечно.       Похоже, он имел в виду, что не хотел оставаться в Халдее — могла ли она винить его за то, что он не отказывался оказаться в ловушке с кем-то, кто злоупотребил его добротой и милосердием? Иначе зачем бы он попросил построить такой призрачный город, чтобы спрятаться в нём?       — Тогда... — она рассмеялась, хоть это и не было смешно, хоть мелкий гравий и заскрежетал в горле. — Мне никогда не приходилось увольнять Слугу. Я не знаю как, но я всегда могу спросить к-как отправить тебя обратно на Трон...— было трудно выдавить из себя слова, когда каждое из них едва сдерживалось всхлипом. Её ожерелье из следов от поцелуев стало больше похоже на петлю.       О, это должно было быть тем будущим, которое видел доктор Роман.       — Это то, чего ты хочешь? — взгляд Карны был непоколебим: синий, как огромное пустое небо, у которого не было причин заботиться о незначительных вещах, существовавших на земле внизу. В глубине души Рицука знала, что Карна был неправ — он так был привязан ко всему, к детям, крабам (по необъяснимым причинам), к их совместным перекусам, к спокойным местам и к любой другой маленькой радости, которой он мог наслаждаться. Её сердце всего лишь было переполнено свинцом, оставляя её с несчастным, жалевшим себя мозгом, который мог только оплакивать возможность его потери.       — Конечно нет! Я не хочу, чтобы ты уходил, потому что я...       Нет.       Она не могла сказать это, не сейчас, не после того, что она сделала. Если её чувства чего-то и стоили, то он должен был услышать их озвученными радостью, не надетыми ею поводком вины. Рицука склонила голову в попытке скрыть всё рвавшиеся наружу слёзы.       — Действительно важно лишь то, что ты хочешь.       — Тогда прости меня, — ответил он. Одним большим шагом он прорвался в её пространство, закрывая собой лившийся сверху свет, затмевая его своей холодной тенью. Одним быстрым движением его руки обняли её лицо, приподняли подбородок, чтобы она подняла взгляд, но Рицука зажмурила глаза так, чтобы не увидеть, как он смотрит на неё, рыдавшую так жалко.       А затем тепло солнца снова нежно её поцеловало.       Ничего похожего на прошлую ночь — она всегда смеялась над романами, в которых поцелуи описывались как «всепоглощающие», или «битва за доминирование», или какими-то другими нелепыми преувеличениями, но действительно казалось, что Карна намеревался поглотить все, что можно было узнать о ней в тот момент, отображая всё своё существование звуком, вкусом, прикосновением — чем-то лишенным безрассудной страсти, но столь же захватывавшим дух. Его непослушные волосы щекотали переносицу, струйки пламени танцевали на обнаженной коже её рук, а его плащ двигался почти по собственной воле, свободно закрывая их обоих, подавляя ее мягкостью, которая лишь привлекала внимание к малейшему изменеию давления его губ, что нежно скользили между её.       Когда он отстранился, то показался слишком гордым собой, облизывая нижнюю губу. Рицука смотрела на его самодовольное выражение, на почти незаметно раскрасневшиеся щеки, на приоткрытый рот:       — Что... — теперь из-за чистого недоумения по щекам прокатилось больше слёз, чем раньше, и он вытер их большими пальцами.       — Мои сверстники говорили мне, что у меня был талант к речам, — начал он, совершенно ничего не объясняя, — который я использовал только для того, чтобы критиковать, оскорблять или ранить, и редко, чтобы быть понятым. Я не верю, что смогу хорошо общаться посредством слов, но... — он поймал мочку её уха между большим и указательным пальцами правой руки, намеренно надавливая на место, где Озимандия помог ей проколоть их после Дня святого Валентина. Его брови были нахмурены, губы сжаты до появления той маленькой ямки над губой, что всегда очаровательно сидела на его лице. — Кажется, меня до сих пор не понимают по моим поступкам...       — Ты прав, — воскликнула она, ударяя руками по бледной коже между драгоценными камнями, погружёнными в его грудь, — я не понимаю! Как ты можешь говорить, что хочешь!.. Ты исчез сразу после того, как я... я воспользовалась тем, что с тобой сделала Кама!       Он остановил её, мягко беря её руки в свои и прижимая их к своей груди. Она отказалась отвлекаться на ровное, сильное биение его сердца под ее пальцами:       — Как и я.       Она смерила его взглядом вопиющего замешательства. Не то, чтобы и в неё Кама выстрелила цветущей стрелой любви.       — Я воспользовался проклятием и использовал его как предлог, чтобы прикоснуться к тебе после того, как устал сопротивляться, — уточнил он, и румянец на его щеках проявился ещё заметнее. — Я сбежал только потому, что, когда мой разум снова очистился, я забеспокоился, что злоупотребил твоей добротой.       Ее разум начал расшатываться — доброта? Вся эта паника и сожаление были из-за того, что Карна думал, что она была настолько самоотвержена, что позволила бы использовать себя для снятия проклятия похоти, а не по вполне очевидной причине, по которой она просто хотела его?       — Ты думаешь, я из тех, кто просто спит с... С кем-нибудь из жалости?       — ...Ах, — он отпустил ее руки, уходя в себя, прочь от неё. Его взгляд стал отстраненным, отправляясь куда-то за тысячи миль отсюда — она почти увидела сожаление, принимавшее форму красивой темноволосой женщины, отражавшейся в его глазах. — Я оскорбил тебя...       — Нет! — на этот раз она схватила его за лицо, заставляя посмотреть на нее, снова возвращая его на землю. Это сработало; и теперь единственным человеком, отражавшимся в его глазах сейчас, был тот, кто стоял прямо перед ним.       — Я не оскорблена. Я лишь...       До сих пор она старалась подавить в себе любые романтические чувства, которые у нее возникли к Карне, опасаясь, что любая явная привязанность могла быть воспринята как просьба о том, чтобы он потакал ей своей щедростью. То тут, то там всегда было глупое рукопожатие или предложение помочь ему с любыми поручениями в Халдее, приглашение на каждую проводимую экскурсию; ожидания, которыми не должны были сопровождаться всё приемлемые вещи, ожидания, которые её более глубокие чувства могли возлагать на него, и которые Карна оправдал бы из милосердия. Впрочем, она также пыталась и намекнуть, надеясь, что он — только если он заинтересован — проявит инициативу, и тогда она смогла бы согласиться без угрызений совести. Одному Богу было известно, насколько сильнее она влюблялась в него с каждым вечером, проведенным с ним за чтением в своей комнате, прислонившись к его спине во время изучения новых материалов, которые находила и потом объясняла ему, пока он терпеливо слушал. Каждое утро она просыпалась с книгой, аккуратно положенной на тумбочку, и плащом из закалённого огня, убаюкивавшим ее спящую фигуру... Месяцами она боролась с лукавством перед самой собой, её сердце перековывало чувства в слова, которые её мозг привык беспощадно урезать, чтобы поместить в безопасную, но двусмысленную оболочку. Сейчас настало время быть кристально честной.       Карна мог не верить, что слов было достаточно, чтобы люди могли понять друг друга, но она попытается ради него.       — Если я и буду с кем-то спать, то лишь потому, что, прежде всего, я буду его любить.       — О, — вздохнул он, как будто это было божественным откровением.       — И вчера я была в своём уме, — напомнила она, скользя от его лица вниз по шее, по плечам и золотой броне на них до тех пор, пока она не смогла прижать их пальцы друг к другу. Он дрожал везде, к чему она прикасалась, споткнувшись на полшага в ее сторону — и видя ее действие на него, это чувство пьянило не хуже вина.       — Я не делала ничего, чего не хотела, — объясняла она, переплетая свои пальцы с его, пока он, наконец, не понял намёк и не сплёл их руки вместе, — или не хотела уже давно..       Он ловил каждое её слово, и это было почти слишком; интенсивность его взгляда, который постоянно перемещался между ее глазами и губами, заставляла чувствовать себя совершенно уязвимой, каждое последнее предупреждение в её голове взревело долгом уйти, закрыть ему глаза и спрятаться, или же он увидит её чувства, но в том-то и было дело на этот раз. Его руки были всегда такими теплыми, и ей наконец было разрешено наслаждаться этим: они были идеальны, как согревающее тепло от сидения на правильном расстоянии от костра или от кружки дымящегося чая. Ей так это нравилось...       Её сердце замерло. Она была не совсем готова сказать так много, и это почти сводило с ума, но румянец на щеках Карны дошёл наконец до ушей, а она всё ещё не сказала того, самого нужного, чтобы развеять все его сомнения.       — Васушена, сын Рады и Адхиратхи, — произнесла она, точно произнося имена, как учил её Рама — она сомневалась, что тот поверил её предлогу, мол, всё ради научной точности, но цель оправдывала средства, — и он застыл. Не было никакого сопротивления, когда Рицука подняла правую руку, поднося их соединённые ладони к своим губам. — Карна. — сначала она поцеловала золотой край его перчатки, а затем прижалась губами к обнажённой коже чуть ниже его большого пальца. — Ты мне нравишься больше всех.       Вот. Всё, ради чего она набиралась смелости, было сказано.       Он все еще смотрел на неё, не двигаясь. Она попыталась распутать их руки, но его хватка была подобна железу. Она не сломала ведь его, верно?       — Э-э, Карна... Ай! — он дёрнул вперёд за их сцепленные ладони, и её подбородок врезался в драгоценный камень, спрятанный в центре его груди. На короткое время помутилось в глазах от приступа боли — не то чтобы это имело большое значение, потому что всё, что она могла сейчас видеть, — это белая кожа, резко переходившая в черную, и золотистые блики.       — Я действительно одна из самых удачливых Героических Душ, что благословлена идеальным Мастером и её привязанностью, — пробормотал он, и хотя она не могла видеть его лица — вообразила, что он намеренно скрывал от неё своё выражение — она могла услышать его сердцебиение. Сильное, как всегда, но порывистое и слишком быстрое. — Меня бы это удовлетворило, но... — его хватка ослабела настолько, что она смогла выглянуть из-под его подбородка и встретиться с ним взглядом. — Рицука. Могу ли я поцеловать тебя?       Она не могла не улыбаться, и всё больше слёз рвалось из неё вместе с эмоциями, клубившимися внутри, но вся грусть ушла, оставив только счастье. Приподнимаясь на носочки, Рицука встретилась с ним на пол-пути, вдыхая в него лишь одно слово:       — Всегда.