immortallove

Месть бессмысленна, если ее цена — смерть. "Лютер, Сверхъестественное." Дождь за окном все не хотел прекращаться. Тучи сгущались все сильнее, а капли, падающие с неба были настолько холодными, будто и вовсе казалось, что на улице была самая настоящая зима. Люди, идущие с работы домой пытались теплее закутаться в свои пальто и шагать по улочкам быстрее. Было слышно, как некоторые из них ругали водителей вслед, которые не желали сбавлять скорость на дорогах, когда не замечали впереди огромные лужи и тем самым, будто нагло пачкая верхнюю одежду прохожих. Яркие молнии сегодня во всю старались разукрасить небесное полотное, а раскаты страшного грома добавить звуковой атмосферы этой картине. Элайджа безразлично смотрел в окно, расположившись в гостинной комнате. Позади были слышны не останавливающиеся слезы Молли, которая просила своего старшего брата наконец очнуться и открыть глаза. За это время, что прошло, после укуса Марселя многое, что успело произойти. Элайджа уже давно не слышал столько просьб от одного человека спасти кого-то, из-за чего потом долгое время выслушивал слова благодарности, а потом слова ненависти за то, что посмел испить столько крови у парня. Первородного всего за несколько минут успели полюбить, возненавидеть, а после простить, ведь Марселя в итоге он спас, а не погубил. На подобные мысли вампир немного улыбнулся, наблюдая за тем, как одна из множества капель дождя медленно спускалась вниз, пока не дошла до конца и не потеряла своей формы. Она жила и шла по-своему пути лишь тогда, когда не доползла до конца и не соединилась с другими. Элайджа внезапно задумался. Брови по привычке сошли к переносице, губы напряглись, а глаза уставилась в одну точку, смотря куда-то вдаль через окно. Он знал, куда направилась первородная и знал, что собирается сотворить с его братьями, но почему-то Элайджа совсем не торопился сообщить об этом своей семье? Почему сейчас он стоял у окна и наблюдал за ливнем снаружи, а не рвался предупредить своих братьев о том, что до боли озлобленная Маритта направляется к ним? Почему слыша слезы за своей спиной и хотел тоже примкнуть к ним и заплакать вместе с ребятами? Почему Элайджа чувствовал себя так опустошенно? Зачем стоит здесь и бездействует? Зачем глупо смотрит вперед и мысленно надеется на то, чтобы Марсель поскорее очнулся. Майклсон вдруг дернулся и покачал головой в стороны, чтобы прогнать от себя лишние мысли. В последнее время, что он пребывал рядом с Мариттой, вампир действительно стал более чувственным, чем был до этого. Хитрая ухмылка, которую он показывал миру куда-то надолго исчезла, а в глазах теперь читался покой и умиротворение, в душе, которой никогда не существовало, как будто поселились добро и человечность. Майклсон испугался. Правда испугался, что проведя много времени вместе с вампиршей, он стал отдаляться от собственной семьи. Он уже и забыл, когда последний раз говорил с Ребеккой или Колом. Чаще всего он поддерживал связь лишь с Никлаусом, и то только из-за того, что второму требовалась помощь старшего брата. После того, как Маритта со своими ребятами переехали в особняк Элайджи, первородный впервые за свою вампирскую жизнь ощутил чувство настоящей семьи. Он вдоволь наслаждался тем, что жил в подобном комфорте, ему это очень сильно нравилось. По началу он заставлял себя отрицать, что стал привязываться к ребятам Маритты, а после нехотя принял это как должный факт. Они живут у него дома, каждый день находятся в его окружении, конечно он привяжется. Но, тогда Элайджу начал смущать не сам факт привязанности с ребятам, а ее внезапное появление. Он часто задавался вопросом: "Откуда у вампира вообще может появиться привязанность к кому-то или к чему-то? У монстров нет привязанностей, особенно у таких, как Майклсоны". Честно признаться, Элайджа всегда мечтал создать свою семью, в которой он не будет играть какие-то роли, обманывать и убивать, заставлять детей быть похожими на него и пытаться защитить семью от рук Майкла, гонящегося за головами своих сыновей. Он иногда наблюдал за тем, кого воспитала Маритта и как обращалась с ними. Не была строга, но и слишком доброй, чтобы ребята совсем не расслаблялись. Она учила их чему-то новому каждый день, постоянно напоминала им, что они — семья, а не какая-то жалкая команда людишек, которые выполняют свои поручения по приказу и получают за это вознаграждение. Но больше всего Элайджу поражал тот факт, что француженка не обратила своих подчиненных в монстров, подобных ей. "Почему? Почему ты не сделаешь этого, они ведь когда-то покинут тебя, Мари" — каждый раз говорил Элайджа, когда замечал, что-то кто-то из ребят серьезно поранился или простудился. "У них есть право жить и я не та, кто должен это право отнимать. Я не обращу их даже на грани их собственной смерти, ведь не желаю того, чтобы они познали мир без счастья и спокойствия. Нет ничего хорошего в том, чтобы рождаться или становиться монстром — это то, что я действительно думаю." Тогда, казалось бы эти не значимые слова для вампира, заставили Майклсона и вправду задуматься. Когда в последний раз он был по-настоящему счастлив? Когда улыбался, потому что хотел этого, а не потому что так нужно было? Когда он был еще был человеком, что он ощущал тогда на самом деле? — Марсель! Наконец-то ты открыл свои глаза! — внезапно закричала девушка, сидящая возле дивана на коленях и негромко всхлипывая. — Мой старший братик все еще жив! — Молли.. — негромко произнес парень, кривясь от давящей боли на мозг. Вроде поранили руку, а голова трещала так, словно там отсутствовала ее вторая половина. — Где госпожа? Что с ней? — Я.. Марсель.. она.. — Она ушла, — внезапно подает свой голос первородный, отмахивая в сторону не нужные мысли. Уж слишком надолго он задумался, он желал прекратить свои мыслительные пытки. — Направилась в логово моих братьев. — И вы так просто посмели отпустить ее?! — попытался закричать Марсель, но на последнем слове был остановлен своей младшей сестрой, которая негромко приказала ему лишний раз много не говорить, а уж тем более пытаться перейти с речи на крик. — Я дал ей время, — отрезает вампир, заставляя парня задуматься. Зачем госпоже время? Что этот тип имеет в виду и можно ли вообще ему сейчас доверять? — Что? Скажите же вы нормально! — на автомате выдал Марсель, ловя на себе волну грозных взглядов со стороны сидящей рядом Молли. — Я дал ей время, — опять повторил первородный, не желая вообще что-либо объяснять. Сейчас он устал и больше всего ему хотелось убрать из головы противные мысли, мешающие ему нормально думать. — Очередной ублюдок, как и те двое, — огрызнулся Марсель, уже мысленно принимая смерть, как должное. За эти слова он обязательно получит свое наказание, даже несмотря на то, что Молли пыталась вразумить парня прийти в себя и извиниться. — Господин Элайджа, пожалуйста простите моего брата, он совсем не то имел ввиду, о чем вы могли подумать. Это не так! — вопила девушка, чуть ли не целуясь лбом с холодным полом. Он извинялась перед вампиром, стоя на коленях и жалостливо умоляла простить своего глупого брата, буквально кланяясь в пол для пущей убедительности. — Мне плевать, — вновь отрезал вампир и девушка замерла, округлив глаза настолько широко, насколько это только возможно. Сейчас она была благодарна всем богам на свете, что спасли ее брата от возможной смерти. Больше они не стали разговаривать друг с другом. Майклсон лишь молча подслушивал, о чем говорили люди за его спиной и все смотрел вперед, будто ожидая увидеть там кого-то. Внезапно из правого глаза потекла одинокая слеза, которая стремительно катилась вниз, чтобы поскорее соприкоснутся с слегка опухшими губами вампира. Элайджа, что.. плачет сейчас? Абсолютно точно. Он пустил слезу, потому что больше не мог ее сдерживать. Потому что, по правде говоря, слова Марселя его задели и теперь он чувствует не то раздражение, не то отвращение от самого себя. Его, первородного вампира, мать вашу, задели слова какого-то людишки, который даже не познал ничего из того, что Майклсону пришлось пережить. Он буквально был зеленым и ни к чему не приспособлен и Элайджу задели слова такого, как он? Как вообще его смогли задеть чем-то? Он — кровожадный монстр, желающий лишь крови и убийства таких, как этот лежачий парень. Он не должен реагировать на обычных людей, ему не должно быть до них дела. У него своя жизнь, у них своя и только Элайджа в праве прерывать их жизни и решать, когда наступит их конец. "У них есть право жить и я не та, кто должен это право отнимать." — вновь пронеслось в голове у первородного, заставляя его еще больше задуматься. Что он вообще должен делать в этой жизни? Зачем вообще появился на свет человеком, если ему суждено было превратиться в монстра? Уж лучше было бы сразу родиться таким, каким он является сейчас и не понимать людей, не разделять их чувства, не ощущать привязанности и любви, лишь злоба и жажда убийства — все, что нужно было бы такому, как он. Так, почему эти слова так повлияли на него? Почему он готов делать радии них что-угодно, лишь бы не слышать их больше никогда? Почему.. мир был так жесток по отношению к нему? "Что я сделал неправильно? Почему мне так плохо сейчас? И почему так хочется огрызнуться на парня позади и начать защищать себя, говоря, что я совсем не такой, как мои братья? Что я..." Внезапно вампир одумался. Его отвлек громкий кашель Марселя, на который Молли испуганно отреагировала. Кажется, в добавок существующего состояния он сумел еще и заболеть. Людишки.. — Мой дворецкий придет сегодня в семь вечера, — начал говорить первородный, привлекая к себе четыре заинтересованных глаз. — Он растопит камин, приготовит ужин. Заодно скажешь ему, что заболел. Он обработает твою рану на руке и даст необходимые лекарства. Если скажешь, что я приказал ему сделать это, он поможет. — С чего я должен тебя слушаться? — заговорил Марсель, немного привставая на локтях. — Должен, если не хочешь умереть раньше времени, — тут же ответил вампир, поворачиваясь к ребятам лицом. — Твое право. — С каких это пор ты стал таким вежливым? Думаешь, раз моя госпожа признала и влюбилась в тебя, я начну тебя слушаться? — Марсель! — закричала девушка, легонько толкая брата в плечо. — Не будь идиотом, когда тебе предлагают помощь. Если бы не господин Элайджа, ты бы сейчас здесь не.. — Закройся! — перебил парень сестру, нагло затыкая ей рот. Уж больно раздражала она его сегодня тем, что сначала валялась у этого типа в ногах, а сейчас и вовсе готова повиноваться любому его приказу. — Лучше бы я умер, чем был спасен таким, как он! Моя госпожа столько натерпелась, пока искала этих мерзких Майклсонов, столько боли пережила и все ради того, чтобы эта семейка ей воткнула нож в спину и убила дорогих ей людей. Вы не звери и не монстры, вы нечто больше похожее на дьяволов, которые поднялись из ада в мир людей, чтобы нарушить их жизненный покой! — Марсель! — Нет, Молли, он прав, — сказал первородный, немного улыбаясь. — Я знаю, что не в праве распоряжаться вашими жизнями и если твоему брату было суждено умереть от руки Дэймона, то я не должен был его спасать. — Но.. господин Элайджа, что вы такое.. — Я и правда никогда не узнаю всех прелестей человеческой жизни и возможно не сумею понять то, как устроен человеческий мир изнутри, но и вы никогда не познаете того, каково это быть настоящим монстром, как вы утверждаете. — вновь начал говорить вампир, перебивая Молли, которая уже хотела бы что-то дополнить. — Может, я и вправду такой плохой, как вы думаете, но признай, что если бы не я, ты больше никогда бы не увидел лиц дорогих тебе людей: своей госпожи, родной сестры и тех двоих, если бы они были бы живы, но ты.. — Вот именно! — перебил Марсель первородного. — Если бы они были бы живы, а они мертвы, понимаете? Их возможно убить, потому что у них нет дара бессмертия, они не способны вновь открыть свои глаза и увидеть этот мир! Они мертвы, черт тебя побери! Первородный сдался, поняв то, что этому парню невозможно было чего-то доказать. Сейчас Элайджа находился не в выгодном для него положении, так что он решил просто остановить этот бессмысленный разговор, оставляя последнее слово за Марселем. Он надеялся на понимающую Молли, сидящую рядом и верил, что когда придет дворецкий, она сумет заставить своего брата принять необходимую медицинскую помощь. Внезапно за окном послышалась гроза, раздался особенно громкий гром, а после почти сразу, яркая молния едва заметно коснулась посаженного в саду Элайджи яблочного дерева и вампир переводит свой взгляд на наручные часы. Время было ровно шесть часов. Он мысленно улыбнулся, немного расслабился и под кричащие возгласы Марселя, покинул особняк. Он дал Маритте достаточно времени для переговоров, ее пора было возвращать обратно домой.

***

На идущую по мокрым улочкам девушку, засматривались прохожие и еще долго удерживали свой взгляд смотря ей вслед. Конечно, ведь наряд француженки был не так сер, чтобы люди не обращали на него своего внимания. Сегодня ее верхняя одежда по-особенному красиво выделялась на фоне остальных ничем не примечательных пальто прохожих. В отличии от тех, кто просто прогуливался или шел с работы домой, вампирша выделялась тем, что ее верхняя одежда была окрашена в темно-красный цвет, который стекая вниз по ткани, давал людям понять, что это вовсе не краска, о которой они могли бы подумать. Это была самая настоящая кровь и Маритта этому подсознательно радовалась, потому что знала, что это была кровь мертвого Дэймона. Она наконец смогла его убить, наконец избавила и себя, и Стефана от вечных проблем, которые старший Сальваторе постоянно создавал близким людям вокруг. "Я.. убила Дэймона?.." — пронеслось в голове первородной, но она от этого не прекратила свой шаг, а стала шагать лишь увереннее, как будто всю жизнь мечтала о подобном. Хотя.. кого она обманывает? С того момента, как Дэймон превратился в чудовище, заставляющего своего младшего брата убивать и быть жестоким, вампирша желала его убить. А после того, как он расправился и с тем милым мальчиком в кафе, с которым Маритта имела честь познакомиться, девушка вообще сошла с ума. Она поклялась, что отомстит Дэймону за этого мальчика, когда придет время. Она также поклялась, что навсегда запомнит его имя. И не только потому что оно напоминало девушке об младшем Майклсоне, но еще и потому что этот мальчик впервые тогда поселил в мертвом сердце принцессы чувства, которые были чем-то схожи с чувством чего-то родного и комфортного. Внезапно, Маритта инстинктивно делает пару шагов назад и останавливается, когда замечает до боли знакомые ореховые глаза. Они расположились далеко впереди и люди, частично закрывали обзор на этого человека, но француженка готова была поклясться, что увидела эти глаза в ту самую секунду, как они появились в поле ее зрения. Это определенно был он. Ни у кого в мире больше не было таких притягательных глаз, как у него. Он был единственным, кто имел их. Он отражал в них свое внутреннее искусство, на которое хотелось смотреть не переставая. Эти глаза завораживали любого человека или даже монстра, который только посмел бы взглянуть в них. Они, как и их обладатель были весьма великолепны, чтобы просто так игнорировать этот факт. Первородная держалась из последних сил, чтобы не рвануть к мужчине вперед и не примкнуть к его губам. Она желала того долгого, прощального поцелуя, который Майклсон не оставил ей, когда она умирала. Девушка желала страстного поцелуя, желала этого мужчину во всем и от подобных мыслей она чуть вздрогнула, когда вспомнила о существовании Элайджи. Эта девушка.. что с ней не так? Почему думает о обоих мужчинах сразу? Почему не может выбрать одного из них и наконец жить счастливо? Зачем мучает себя этими мыслями и делает самой себе лишь хуже с каждым новом словом об этих Майклсонах? Почему она была так растеряна сейчас? Что ей делать? Как лучше всего нужно было поступить, чтобы в итоге оказаться счастливой, а не опять продолжать свои моральные терзания? Маритта хочет сделать несколько шагов вперед, но почему-то не может сдвинуться места. Ореховые глаза вновь появились, но уже прямо перед ней, заставляя француженку нервно сглотнуть. Что она испытывает сейчас? Страх? Неловкость, что мужчина стоит так близко к ней? Или вообще ничего не чувствует, лишь путает внутреннее безразличие с какими-то другими ощущениями? Мужчина решает первым проявить знаки внимания со своей стороны и протягивает руку вперед, чтобы наконец поздороваться с француженкой. На его лице не читались эмоции, он был полностью безразличным к тому, кто стоял напротив, но глаза ведь никогда не врут. Они все говорили за своего хозяина. Маритта смогла прочесть в них некогда забытую любовь к ней, тепло и заботу, которую Майклсон испытывал к ней все это время. Он корил себя за то, что совершил и ужасно ненавидел, но на тот момент, свобода была ему явно важнее. И первородная решила задуматься: Что вообще сейчас представляет из себя младший Майклсон? Можно ли ему вновь начать доверять? Не посмеет же он снова первородную так нагло предать? Маритта мысленно напряглась. Нет, ей очень не нравились эти мысли. Пусть он и сожалеет, пусть и ненавидит себя за содеянное, пусть и изменился — ей плевать. Француженка не хотела бы еще раз повторить то, что когда-то произошло. Это полностью его вина. Во всем, что он сделал и сказал когда-то — лишь он виноват. Почему он испугался своего отца и решил предать свою любовь, лишь бы быть всю жизнь свободным? Почему ему не хватило смелости, чтобы противостоять своему отцу вместе с Мариттой: не отрекаясь от своей любви, а идти с ней и дальше рука об руку? В чем он сомневался тогда? В себе или в ней? В своих слабостях или в будущем с вампиршей? Первородная нахмурилась. Она представила, что если бы Элайдже выпал такой шанс освободиться от своего гневного отца, он никогда бы не пошел на убийство Маритты, потому что.. любил ее? Да, абсолютно верно. Если бы на месте Кола оказался бы Элайджа, он никогда бы не вонзил клинка ей в сердце, никогда бы не расстался с той, кого по-настоящему любил, кого хотел видеть рядом с собой, даже несмотря на то, что ему угрожала смертельная опасность. Даже несмотря на то, что он мог в любое время покинуть девушку — он никогда бы не расстался с жизнью Маритты так просто, только потому что ему предложили более выгодный выбор. Теперь Маритта наконец смогла разобраться в том, что так долго мучило ее голову: Кол был и останется для нее последним ублюдком, который не смог доказать своей настоящей любви. Он был таким же пустым, как и его чувства. Вампирша больше не верила в то, что первородный любил ее когда-то по-настоящему. Но даже если это все и не было обманом со стороны вампира и он действительно ее любил, Маритта искренне не хотела об этом думать. Она поняла для себя лишь одно: если бы и правда любил, никогда бы не предал. Маритта поднимает свой озлобленный взгляд вверх и дает мужчине напротив понять, что она не рада их "долгожданной встрече". Он отдергивает руку и кладет ее к себе в карман джинсовых брюк, опечаленно улыбаясь. Ведь он осознал, что больше у него не будет шансов вернуть все, как было: — А ты довольно сильно изменилась, — сказал мужчина, негромко выдыхая. — Как твои дела? — Ты пришел, чтобы спросить, как у меня дела? Ты серьезно? — чуть нахмурилась француженка. — Я не могу этим поинтересоваться? — спросил мужчина. — Конечно можешь, — ответила вампирша. — Но ты же здесь не для этого. — Так, ты уже все поняла? Маритта немного усмехнулась, вспомнив, как заметила торчащий кол из его кармана пальто. Она мысленно даже посмеялась, ведь все это напоминало прошлое и вампирша даже готова была ощутить это чувство дежавю, чтобы посмотреть, как в этот раз Майклсон будет действовать. Что он предпримет? Девушка расставляет руки в стороны, выставляя кровавую грудь вперед и закрывает глаза. Она приготовилась к тому, чтобы умереть на пару минут и ощутить покой хотя бы в этот короткий промежуток времени. Вдруг, Маритта чувствует, как ее сердце пронзает деревянный Кол и она улыбаясь, наконец теряет свое сознание.

Незадолго до этого.

— Я никогда этого не сделаю вновь, Никлаус, — строго отвечает Кол на просьбу своего брата. Он и так был слишком поглощен этой историей, он не желал повторять ее вновь. Ведь это было единственное, что так тяготило его душу все эти столетия. — Сделаешь, — отвечает мужчина своим привычным, приказным тоном. В последнее время ему совсем не нравилось поведение своего младшего брата и он желал изменить его в ту сторону, которую ему было выгодно видеть в нем. — Иначе.. ты же знаешь, что с тобой произойдет. — Ты угрожаешь мне? — вдруг поинтересовался вампир, прищуривая глаза. Ему стало на секунду немного страшно, но после дьявольской улыбки брата, страх лишь увеличился. Он понял, к чему Клаус клонит. — Как я смею угрожать своему родному брату? — засмеялся вампир, заставив Майклсона прочувствовать волну отвращения, обращенного в его сторону. — Не говори глупостей, просто делай то, о чем я тебя прошу. Ты не ведь не хочешь закончить, как Элайджа? — Что ты имеешь в виду? — задал вопрос Кол, потому что действительно не понял, к чему Никлаус вставил в этот разговор его старшего брата. — Ну ты только подумай, в кого превратился Элайджа.. — как-то опечаленно выдохнул первородный, плюхаясь в кожаное кресло. Его рука спешно тянется к алкоголю, оставленный прислугой на столе и вампир улыбается, чувствуя восхитительный вкус спиртного. Ему жуть, как понравился этот дорогой коньяк. — Стоило этой девушке выйти с ним на связь, так он совсем от моих рук отбился. — О чем ты говоришь, Никлаус? — все еще непонимающе Кол разглядывал сидящего брата напротив. — Что значит твое "отбился от рук"? — А то и значит, — тут же отвечает вампир. — Вы все выполняли свои задачи и ответственно принимали участие в моем плане. А в итоге? Стоило только этим людишкам выйти на след Элайджи, как тут сразу же объявилась Маритта, которая испортила моего старшего брата. — Каким это образом она его испортила? — прорычал первородный, но быстро пришел в себя, поняв, что показывает слишком много лишних эмоций, когда речь заходит о француженке. Он желал забыть ее все эти годы, но он этому до сих пор пытается научиться. — А ты сам-то не видишь? — спросил Кола, первородный. — Элайджа после похищения Елены стал звонить и интересоваться ходом дел все реже. Эти последние две недели он вообще перестал выходить со мной на связь, потому что Маритта со своими подчиненными переехала к нему домой. — Что ты.. только что сказал? Кол широко распахнул свои глаза, пытаясь поверить тем словам, которые произнес Никлаус. В груди внезапно что-то неприятно защемило и мужчина начал ощущать странную боль, которая словно пронизывала его мертвое тело изнутри, заставляя кричать. Но.. почему он испытывает подобное сейчас? Почему так реагирует, когда услышал от Никлауса то последнее, что Колу хотелось слышать в этой жизни. Почему.. так внезапно стало больно на душе? На душе?.. Нет. У Кола Майклсона нет души, потому что он расстался с ней очень давно и уже даже не помнит, что значит это слово. Что вообще такое "душа" и почему многие люди говорят, что она у них болит, когда случается что-то плохое? Слишком много "почему" было в голове у Кола и мужчине это, по правде говоря, очень не нравилось. Он никогда не задумывался о ком-то, никогда не дорожил кем-то, кроме своей семьи, но почему ему становиться так плохо, когда он слышит то, к чему именно Маритта имеет отношение. "Переехала к Элайдже? Просто взяла и переехала вместе со своими подчиненными? Просто живет вместе с Элайджей? Просто видится с ним каждый день? Просто.." Достаточно. Этих размышлений было достаточно, мужчина не желал больше слышать ничего о том, что связывает Маритту и Элайджу. Сейчас, он хотел лишь одного: понять, что он чувствует к француженке и почему так внезапно стал ненавидеть своего родного, старшего брата? — Ты уснул там что-ли? — уже в который раз спрашивает Никлаус, пытаясь вывести своего брата из его мыслей. — Прости, — отвечает вампир и покачивает головой в стороны, чтобы прийти в себя. Ему нужно было время для восстановления своего внутреннего мира, но кажется именно Никлаусу говорить об этом не стоит. — Да, я сделаю все, что скажешь. А теперь, мне нужно идти, чтобы заранее подготовиться к встрече.

***

Первородный расхаживал по улицам, мысленно выругиваясь на сегодняшнюю, слишком отвратительную погоду. Мужчина жутко ненавидел дождь и холод, который неприятно пронизывал все его тело и потому его, и так испорченное настроение с утра, было теперь испорчено вдвойне. Какая-то девушка только что наступила ему на ногу, не удосужившись даже извиниться перед ним. Кол неприлично ругнулся, когда заметил, что теперь и его ботинки сильно испачкались. Первородный вообще старался обходить лужи и грязь стороной, а тут откуда-то взялась эта девушка, которая еще в добавок настроению, испортила и его внешний вид: — Проклятье! — прорычал мужчина, больше не сдерживая своих эмоций. Ну не любил он такую погоду, что поделать. Колу всегда было предпочтительнее находиться где-то возле берега моря, где вечерами было тихо и уютно. Только пение птиц было слышно в округе и приятные звуки волн. Ему нравилось в такой обстановке немного подумать, помечтать о том, что сердце хотело совершить и понежиться в теплом песочке. А сегодняшняя погода в Мистик-Фолсе для него была явно не тем, что смогло бы расслабить первородного хотя бы на секунду. Среди своих мыслей и постоянной ругани на прохожих, мужчина остановился, словно почувствовав то, что так давно желал отыскать и вот сейчас оно находиться совсем рядом с ним. В сердце появилось ощущение некого волнения, которое затмевало своим эхом мысли в голове первородного. Он понял, что испытывает, лишь тогда, когда поднял свой взгляд вверх и встретился со знакомыми глазами. Они расположились так далеко, но вампир готов был поклясться, что среди всей той толпы, которая проходила мимо, он смог заметить именно ее глаза. Глаза, которые он так желал забыть, но и встретить вновь, чтобы посмотреть в них еще хотя бы раз. Мужчина опомнился лишь тогда, когда его взгляд потерялся и упустил из вида первородную. Он ужасно разозлился из-за своей оплошности и уже хотел ругаться и мысленно бить себя по голове, но вновь столкнулся с давно-забытым образом и решив не медлить больше ни секунды, он рванул вперед, что были силы. Ему было плевать, что подумают о нем окружающее: как человек вообще может преодолеть такое количество расстояния лишь за секунду? Колу было все равно. Он запомнил лица все тех, кого прошел стороной, когда стремился встретиться с девушкой. И если ему понадобиться стереть память всем, кто заметил его нечеловеческую скорость — он сделает это, потому что сейчас единственное, чего он действительно хотел — это наконец встретиться с реальным образом того, кто всплывал у него перед глазами каждый раз, когда он оставался наедине с собой. Когда не было возможности убежать от нее, он закрывал глаза, чтобы не видеть ее больше, но даже так она появлялась перед ним и давала о себе знать.

Хватит. Надоело.

Кол довольно долго страдал и сейчас, больше всего он хочет увидеть причину его страданий. Ту, которая не оставляла вампира все это время одного даже на секунду, потому что он.. все еще был влюблен в Маритту? "Да! Да! Да!" — кричал Кол своему внутреннему голосу, принимая жестокую реальность, от которой он все это время пытался убежать. От той реальности, от которой хотелось скрыться и больше никогда не возвращаться к ней, но этот голос.. вечно твердил Колу о том, что он до сих пор был неравнодушен по отношению к этой вампирше. Он до сих пор был влюблен в нее, как мальчишка, встретивший свою первую любовь и не желавший с нею расставаться. Но почему она.. выбрала не его? Почему Маритта не дождалась его? Почему не дала ему шанса все объяснить? Почему не может дать ему время оправдаться и измениться? "Почему ты выбрала моего брата? Зачем ушла к Элайдже? Зачем ты так поступаешь со мной? " — мужчина думал об этом, когда будучи находившись перед лицом Маритты, он смотрел ей прямо в глаза и будто бы ждал ответа на все свои вопросы. Но она почему-то молчала и лишь в ответ ему, глядела в его прекрасные, ореховые глаза. После совсем недолгого диалога с француженкой, мужчина удивился, когда заметил улыбку на ее лице. "И что только она думает? Считает, что я снова не вонзю ей кола в сердце?" — первородный немного нахмурился. "Конечно, нет.. Я и правда люблю ее, чтобы совершать это еще раз, но.." — да, именно это несчастное "но", всегда мешало Колу жить. И даже сейчас, оно выводило его разум из строя, потому что вампир в действительности не хотел, чтобы эта ситуация повторилась вновь. И пусть, что в этот раз девушка не умрет, а лишь потеряет сознание на некоторое время — все равно. Колу был противен сам факт того, что сейчас он делает это не ради чего-то стоящего, а ради прихоти одного из своих старших братьев, который буквально угрожал первородному, если он не сделает этого. Мужчина облегченно выдохнул, когда поймал падающую без сознания первородную на руки. Он напрягся лишь тогда, когда заметил торчащий кол в ее сердце. Опять. Он сделал это вновь.

***

Первородная открыла свои глаза. Взгляд в тот же миг зацепился за кристально-чистые облака и она улыбнулась, понимая, что погода на улице изменилась к лучшему. Приподнявшись на локтях, она с интересом оглянулась по сторонам. Француженка лежала посреди летнего поля и лишь тень от огромного дерева падала на ее глаза, защищая от жгучего солнца. Вампирша немного нахмурилась, прокручивая не один надоедливый вопрос в своей голове. Что она здесь делает? И каким образом оказалась тут? Внезапно захотелось встать на ноги и выйти из под тени дерева, чтобы прогуляться и осмотреть округу. Вампирша решает последовать за голосом в своей голове и наконец встает, тяжко выдыхая. Тело казалось таким тяжелым и вялым, и честно сказать, девушке хотелось лечь обратно, но заприметив чей-то силуэт вдалеке, она поборола себя с внутреннем желанием отдохнуть и привыкнув к земле под ногами, вампирша делает свои первые шаги. Тело не спешно поддается настойчивому напору девушки и почувствовав, что хозяйка не станет подчиняться желанию лечь обратно, оно постепенно привыкает к шагам и увеличивает свою скорость. Первородная удивляется размерам этого дерева, подмечая для себя, что тень, исходящая от него, почему-то не заканчивается. Француженка вновь хмурится и внезапно останавливается, когда чувствует солнечный луч на ее руке. Мгновенно, кожа начинает гореть, а девушка кричать, потому что осознает, что на ее пальце не было защитного кольца. Маритта тут же отдергивает руку, пряча ее в тень и облегченно выдыхает, понимая, что ее жизни больше не грозит опасность: — Кажется, шрам останется, да? — раздается чей-то голос и девушка переводит взгляд с поврежденной руки на силуэт, появившийся перед ней. — Люси! — вырывается крик из уст Маритты и по ее щекам начинают литься слезы, потому что эта девушка — все, что больше всего француженка желала себе вернуть. — Почему твоя рана не заживает, Мари? — вдруг спрашивает девушка, переводя взгляд на руку вампирши. — Что?.. Первородная осторожно направляет взгляд на руку и с ужасом в глазах осматривает недавно поврежденное место. Она нервно сглатывает, когда замечает, что из открытой раны вниз стекала кровь. В голове тут же возникли тысячи вопросов, по типу: "Что это значит? Почему течет кровь? И каким образом рана не зажила после того, как я спрятала руку от солнечных лучей?" Маритта поднимает свой взволнованный взгляд на улыбающуюся Люси и искренне не понимает, в чем дело. Она буквально выглядела сейчас так, словно вот-вот хотела заплакать, но широкая улыбка на лице не позволяла ей сделать этого. Маритте тоже хотелось заплакать сейчас, но не от того, что Люси спустя столько времени находилась рядом, а потому что.. ей больно? Да, ей чертовски больно от этой раны на руке. Ожог словно прожигал кожу, а затем пытался превратить человеческие кости в пепел. Первородная вдруг завопила, потому что тень от дерева внезапно стала отступать назад и на девушку навалилось огромное количество солнечных лучей, которые больно прожигали все ее тело. Француженка в моменте взглянула на стоящую совсем рядом Люси, как бы молча прося прощения, что больше не может находиться здесь и разворачивается, решаясь последовать обратно за тенью. Тело уже изливалось кровью, новые раны становились в разы хуже старых и вампирша закусывает губу до крови, чтобы не закричать еще раз. Но в моменте побега ее грубо останавливают за руку и заставляют развернуться, чтобы посмотреть этому человеку в глаза. Маритта болезненно кричит, когда рука незнакомца касается ее ран и она злиться из-за того, что ее посмели нагло остановить. У нее было слишком мало времени, чтобы прощаться сейчас с объятиями и теплыми речами о том, чего и кого ей не хватает. Тень, исходящая от дерева была уже прилично далеко, а солнце, казалось бы, спускалось все ниже и ниже, чтобы в конечном итоге соприкоснуться с белоснежной кожей француженки: — Боишься умирать? Этот голос.. Маритта готова была поклясться, что знала его очень хорошо, но почему-то сейчас он звучал не так ласково, как тот, что она слышала раньше. Вампирша, поддавшись своему любопытству, решает обернуться на голос позади, вопреки тому, что часть другой руки уже буквально разваливалась и превращалась в темный пепел: — Кристиан? — неуверенно произносит первородная, пытаясь разобрать внешность человека, появившегося перед ней. После того, как на его лице вдруг всплыла улыбка, Маритта окончательно удостоверилась в том, что это был он. Теперь и Кристиан пожаловал к ней, но.. Что им всем было нужно от вампирши? Зачем приходят к ней и заставляют терпеть физическую боль, когда у нее все еще была возможность убежать? — Ты хотела быть человеком? — внезапно спрашивает парень, любопытно исследуя глазами поврежденные участки ее тела. Он заметил, что левая рука уже полностью отсутствовала и теперь ожоги переходили на шею, постепенно подбираясь к лицу, что девушка так старательно пыталась скрыть от солнца своими волосами. — Тебе нравится это ощущать сейчас? — Отпусти меня! — кричит первородная, чувствуя острую боль в левом плече. Она с ужасом смотрит себе под ноги, замечая небольшую горку пепла, которая с каждой минутой лишь увеличивалась в своем объеме. — Зачем? — ухмыляется парень, лишь крепче сжимая руку первородной. Он вдруг подмечает, что и правая рука начинает иссыхать от солнечных лучей, и Кристиан внезапно отпускает девушку, давая ей полную свободу действий. — Куда ты собралась бежать, Мари? Первородная нахмурилась. Что значит это его: "Куда ты собралась бежать?". Конечно к тому дереву, которое все еще могло помочь Маритте остаться в живых. Оно обязательно убережет ее от жгучих, солнечных лучей, что так старательно пытались приблизить француженку к смерти. Вампирша бросает грозный взгляд в сторону улыбающегося Кристиана и резко разворачивается, пытаясь взглядом отыскать то дерево. Но глаза испуганно расширяются и девушка замирает на месте, когда понимает, что того огромного дерева больше нигде нет: — Проклятье! — ругается первородная, чувствуя, что ноги больше не могли двигаться. — Нет! Нет! Нет! Черт! Девушка обессиленно падает на спину и пытается взглянуть наверх, в то самое кристально-чистое небо, которое она видела, когда очнулась здесь. Но в глазах была лишь темнота, которая заставляла Маритту громко кричать: не то от боли, не то от безысходности. Вампирша не желала умирать, но кажется исход ее судьбы предполагал именно такую смерть: смерть, которая придет от того, что девушка любила больше всего на свете. Ей нравились летние дни, нравилось гулять под открытым небом и не волноваться, что солнечные лучи прожгут ее тонкую кожу. Ей всегда хотелось вернуться к жизни обычного человека, чтобы гулять под жгучим солнцем без этого противного кольца, которое сковывало все ее свободные движения. Это кольцо было тем, что по жизни защищало Маритту от смерти, но одновременно и тем, что разрушало ее мертвую душу. Она все еще ощущала себя человеком, находящегося в шкуре кровожадного монстра и подсознательно вампирша верила в то, что однажды она обязательно проснется обычным человеком. Если можно было превратиться в монстра, значит была возможность превратиться и в человека, не так ли? — Открывай уже свои глаза, — негромко кто-то произнес. — Надоело уже тут сидеть. — Пошел ты.. — промямлила вампирша, пытаясь вдохнуть воздуха побольше. Француженке понадобилось всего каких-то пару минут, чтобы наконец прийти в себя и заставить свое сознание забыть то, что ей приснилось. Она, проигнорировав присутствие Никлауса, оглядывается по сторонам в надежде увидеть тела своих подчиненных. Мысленно ругнувшись, обнаружив, что в этой комнате их нет, француженка решает уделить внимание скучающему первородному и переводит на него свой привычный, безразличный взгляд. Их глаза встречаются и Майклсон готов был признаться самому себе, что такая Маритта ему нравилась куда больше, чем та, которую он помнил. Ухмыльнувшись своим мыслям, он встает со стула и направляется прямо к девушке, которая по-прежнему сидела неподвижно. Она лишь с любопытством наклонила голову чуть в бок, чтобы предугадать то, что вампир собирался сделать. Но из всех ее возникших вариантов, она, к сожалению или к счастью, не попала не в один из них. Мужчина резко меняется в лице и чуть наклоняется к девушке, максимально сокращая расстояние между их лицами. Первородной такой жест со стороны Никлауса не особо понравился, но деваться было некуда — веревка на руках была пропитана вербеной и не давала возможности даже шевельнуть пальцем. Поэтому, Маритта сидела неподвижно, не желая портить кожу на своих руках в попытках выбраться отсюда. Пока она жива и с ней ничего не происходит — она не станет поспешно рисковать. Со стороны может показаться, что она труслива, но девушка была просто не глупа, чтобы развязывать драку на пустом месте. Она совсем наигранно, опечаленно выдыхает, когда чувствует, что мужчина лишь взглянул в ее глаза и отступил на несколько шагов назад: — Хотела, чтобы я тебя поцеловал? — тут же выдает Никлаус, замечая якобы расстроенное лицо вампирши напротив. Он знал, что эта чертовка начнет играть с ним в игры, поэтому не прочь был сполна повеселиться перед главным событием этого вечера. — Ни за что, — выдает француженка, как-то коряво ухмыляясь. Она попыталась спародировать знаменитую ухмылку Никлауса и тот, поймав себя на мысли, что понял к чему это она — внезапно засмеялся. — Хочешь чего-нибудь спросить у меня перед тем, как я уйду? — говорит Никлаус, указывая взглядом на выход. Ему наскучило здесь находиться и он уже желал покинуть это место, потому что, если вампир еще на недолго задержится тут, то не сможет остановить себя от мыслей, которые громко твердили ему как можно больше навредить вампирше. Для чего? Все просто — чтобы в битве против него, у нее закончились силы раньше, чем Никлаус объявит о начале давно-желанного сражения. — Вали отсюда, — единственное, что выдает первородная, подмечая, как уголки губ вампира опустились в грустной улыбке. Он расстроился, потому что нужно было сразу поступить так, как хотел он, а не давать этой девушке шанс хоть на какое-то спасение. Первородная облегченно выдыхает, когда первородный покидает эту комнату. Она переводит свой взгляд на маленькое окошко в стене, через которое сюда попадало немного света. Девушка внезапно хмурится, когда вновь чувствует его запах и уже приготовившись к возможным атакам, она округляет глаза в удивлении, когда замечает, что он принес ей еды. Пахло вкусной, а главное свежей кровью, но Маритта в ту же секунду вздрагивает, когда пакет с жидкостью приземляется на пол. Это точно был запах Герды, первородная никогда бы не спутала запах крови своих подчиненных с чьей-то другой. Она была не настолько плохим опекуном, чтобы не знать всех особенностей своих детей: — Убери это от меня немедленно! — первородная срывается на крик, потому что по-другому с этим монстром говорить было невозможно. Он понимал только язык боли, который издает жертва перед приближающейся смертью. Он в действительности был сущим воплощением самого дьявола. — Я не хочу, чтобы ты была голодна, Мари, — последнее, что говорит Майклсон, перед тем, как скрыться за прочной дверью этого помещения. Первородный после еще долго слышал крики Маритты, которые приказывали ему убрать эту кровь с ее глаз и потому так противно улыбался, уходя оттуда. Первородная напрягается, пытаясь разорвать тугие узлы на ее руках. Через адскую боль, которая причиняла ей проклятая вербена, Маритта старается изо всех сил, чтобы наконец освободиться от оков, сдерживающих ее от побега. Нет! Она никуда сегодня не собиралась убегать. Ей было достаточно того, что она убегала от самой себя всю жизнь, но сейчас все должно быть наоборот. Больше она не собирается убегать от проклятого Никлауса, который несколько лет подряд заставлял Маритту мучаться. Ей удалось спастись от него лишь однажды, потому что удача была на ее стороне в тот злополучный день. Тогда, Маритта изливалась кровью и вопила настолько громко, насколько это было возможно. После того случая, она еще долго пыталась прийти в себя и лишь братья Сальваторе, с которыми она имела возможность познакомиться — спасли ее от душевных и моральных терзаний. Но сейчас все ощущалось по-другому.. Первородная, стоя прямо напротив двери, решается с резкостью отворить ее, даже не обращая внимания: открыта она или заперта. Девушке было плевать, ведь даже если ей нужно будет сломать стену, чтобы выйти отсюда — она непременно сделает это. Потому что сейчас, больше всего на свете, ей хотелось надрать зад проклятому Никлаусу Майклсону.