Ветер и дождь беспрестанно шумели в ушах, Чонгук кроме этого шума больше ничего не слышал. Мокрая обувь с силой ударяла по веткам, и брызги нервно разлетались в разные стороны. Вперед, только вперед. Гук бежал, отдаляясь от трассы, продираясь сквозь спутанные и неприступные деревья.
Он не знал, есть ли погоня, преследуют его или давно отстали. Он просто бежал.
Когда-то в детстве Чонгук прочитал книгу Джека Лондона «Воля к жизни». О том, как человек, такой же, как и он, в экстремальной ситуации, оставленный всеми, брел по канадской тундре. И обнаружил в себе нереальные внутренние ресурсы, которые в итоге помогли ему выжить.
Кто знает, может эта опция «воля к жизни» активируется как раз вот в таких вот ситуациях, когда в экстренном порядке руководство на себя берут одни лишь голые инстинкты. Больше нет чувства боли, голода или жажды. Только страх, только инстинкт спасаться и бежать вперед, как можно дальше от опасности.
Чонгук не замечал, что продирается уже не по прямой, а по склону, а под ногами не только ветки и трава, но также камни и булыжники. Ботинки ужасно скользили, несколько раз Чонгук серьезно поскальзывался, но всё же удерживался на ногах.
Но какие бы скрытые ресурсы не активировались, какая бы доза адреналина не впрыскивалась внутривенно в кровь, силы стремительно покидали Гука. Боль в боку становилась непреодолимой, парализовала, пока, наконец, не заставила остановиться, а затем и рухнуть.
Чонгук упал назад, затылком больно ударившись о землю, и первое время даже не понимал, что произошло и почему он больше не бежит.
А затем он увидел бездонное чернильно-черное небо над собой и неровную яркую желтую луну. Оказывается, дождь почти закончился… Одна за другой, словно зажигались лампочки, появлялись крошечные звезды.
И Гук просто лежал и смотрел вверх. На звезды.
Сейчас эта самая опция «воля к жизни» автоматически отключилась. Включилась другая опция: «охереть, какой же я долбоеб…»
Понимание случившегося накатило одним махом.
Сегодня он здесь умрет. И это будет самая нелепая смерть из всех существующих.
Как такое может быть: еще вчера Чонгук был дома и смотрел до упора сериал, а сегодня один умирал в лесу?
У обычных людей так не бывает — они живут обычную неинтересную жизнь, решают обычные и никому не интересные проблемы и просто отсчитывают свои дни. Разве нет?..
В уголках глаз Чона скапливались горячие слезы. Всё это было какой-то нелепой чужой историей из криминальной хроники, кошмаром, который снится, когда на ночь плотно и вкусно поешь. И всё, что нужно сделать — лишь проснуться.
Гуку бы пожалеть себя, но и жалеть себя не хотелось. Потому что он и так всю жизнь это делал — жалел себя. Что ж, теперь можно в этом себе признаться.
Да, Чонгук жалел, что был нежеланным ребенком и стал тем, кто разрушил юные жизни своих родителей. Чем старше становился, тем лучше понимал безрадостные «сказки» отца перед сном. Жалел, что в университете попал в группу, на 99% состоящей из деток богатых родителей. Которые ежедневно высказывали свое скрытое (а иногда и не скрытое) презрение. Жалел, что отец навязал ему жизнь, которую он совсем не хотел. Гук даже не успел понять, чем бы он хотел заниматься в этой жизни и к чему у него, на самом деле, лежит душа. Обиднее всего то, что он даже не любит эти чертовы пластинки… Жалел, что превратился в одинокое растение, хотя ему всего 26 лет. Хосок вешал стикеры на их герань. Но с таким же успехом он мог повесить их и на лоб самому Чонгуку.
Слезы, не переставая, быстрым потоком текли по щекам. Потому что только сейчас, под этим самым небом, когда всё заканчивалось, Чонгук понимал, что бездумно и шаг за шагом проебал эту жизнь. Он поднял налившуюся свинцом руку и смахнул слезы с глаз, оставляя на лице пятна крови.
Всё, что случилось с ним — всё закономерно. Чимин, играющий в свою непонятную игру, два урода на тачке, пытавшиеся его убить — всё было закономерным. Этого бы не случилось, если бы он не считал, что весь мир против него. Если бы сказал отцу, что хочет сам выбирать свою жизнь. Если бы не пошел на поводу у Джинёна. Если бы остановил Ким Тэхена, уходящего за ворота университета. Если бы не испугался, а постарался его найти, чтобы узнать, всё ли с ним в порядке.
Но самое главное: всего этого бы не произошло, если бы Чонгук на протяжении почти трех лет учебы стабильно не прятал свою голову в песок.
Потому что да, в тот единственный день, который они провели с Тэхеном вместе, случилось кое-что, что впоследствии было засунуто очень глубоко в самые дальние и пыльные шкафы памяти, в файловый отсек из безнадежно забытого раздела «ничего важного и интересного».
Но важное и интересное в тот день всё же произошло.
Когда они прощались, Тэхен неожиданно взглянул на него так… как не смотрят на приятелей. Как парень обычно не смотрит на парня. А вот на девушку — смотрит. А Чонгук вместо того, чтобы возмутиться или разозлиться, ощутил, как сладко и предвкушающе заныло у него внизу живота. Тут же захотелось всего того, что предлагали манящие глаза Тэ. В тот момент всё казалось таким естественным и таким правильным.
А потом был первый день учебы, и Гука настойчиво предупредили не лезть к Ким Тэхену. Обида и чувство собственной незначимости в этом мире и среди этих поцелованных судьбой людей привели Чонгука к тому, кем он в итоге там стал — изгоем, обиженным на всех.
А Тэхен продолжал искать с ним встреч, но не подходил, а только смотрел на него. Будто желал расколдовать его, спросить: «Помнишь тот миг, когда мы прощались? Это ведь было, мне ведь не показалось?..» А Чон всем своим видом говорил: «Нет, тебе показалось».
И куда бы Гук в этом долбанном универе не пошел, ему постоянно на пути попадался Ким Тэхен, который смотрел на него своими бездонными глазами и, встретившись с ним взглядом, приподнимал розовые губы в невесомой улыбке. А Чонгук всегда демонстративно отворачивался.
Красивый. Богатый. Парень. Им явно было не по пути.
Файлы он спрятал глубоко, вспыхнувшее к другому парню влечение было успешно забыто, но Ким Тэхен забыт не был. Гук украдкой наблюдал за ним в университете, свое притяжение к нему списывал на банальный интерес: как там поживает этот тепличный цветочек? Потому что вроде тот был самым нормальным во всём этом блядском мажористом розарии.
За три года совместной учебы они едва перекинулись парой слов. Они практически не были знакомы. Так почему Гук
настолько разозлился, когда решил, что вор его невъебенной курсовой — Ким Тэхен? Почему горькое чувство обиды и разочарования настолько стремительно поедало его в тот день изнутри? Будто Тэхен его
предал.
Почему, когда глядел на спящего Тэ, согласился на ублюдочный план Джинёна? Сейчас Чон понимал, что он бы в жизни не повел себя так безрассудно и настолько жестоко, если бы на той кровати лежал кто-то другой, а не Ким.
Гук бессильно всхлипнул.
Потому что Тэхену хотелось отомстить. Не за курсовую, а за свое обиженное сердце. Тэхена хотелось растоптать, чтобы не только внутренности Гука болели, растерзанные коварным предательством того, с кем могло бы быть всё, но не было ничего.
Так Чонгук и сделал — растерзал.
— Я такой долбоеб… — сквозь всхлипы шептал он. Почему Чимин успел отвесить ему так мало ударов, пока его не скрутил офицер Намджун? Почему те два урода не перерезали ему глотку еще там, в машине? Почему он вынужден сейчас лежать здесь, смотреть на это бездонное небо и переживать эту вязкую, тупую, стремительно разрастающуюся и скребущую душу боль, теперь, когда он разрешил себе чувствовать и понимать?
Было ли Тэхену так же плохо, как Чонгуку, когда тот урод засунул свой язык ему в ухо? Когда Тэ проснулся с тяжелой головой и не знал, что на самом деле с ним произошло? Понимал ли Тэхен, что это была просто тупая (и очень несмешная) шутка четырех набуханных идиотов, а не жестокое сексуальное насилие? Что его никто не трогал, не ласкал, не насмехался, не заставлял делать того, чего он не хотел, не отпускал уродские шуточки, глядя на бездвижное тело? Сколько времени по утрам он смотрел в зеркало с отвращением? Месяц, год, пять лет? Достаточно ли он верил в Чонгука, которого, на самом деле, почти не знал, чтобы не посчитать, что тот мог грязно им воспользоваться?
Почему все эти мысли не посещали его раньше?
Потому что долбоеб
Потому что не разрешал себе думать, чувствовать, потому что на каком-то мерзко-человеческом уровне решил, что ничего плохого не случилось. Просто так бывает — пранк выходит из-под контроля, люди по пьяни делают безобразные вещи, о которых потом не хотят вспоминать, складывая в копилочку «я был молодым, глупым и нетрезвым».
Чонгук всхлипнул. Его даже искать никто не будет. Родители живут своей жизнью и его пропажу заметят нескоро. Чимину на него глубоко плевать. Скорее, он даже обрадуется, когда узнает, что случилось с Чоном. И только Хосок, возможно, будет волноваться — но лишь потому, что каждый день отчитывается ему по телефону о делах магазина. А так, на самом деле, Чонгук в этой жизни никому особо не нужен и не интересен. Нет, он больше не жалеет себя. Просто факт…
Глаза Гука, мутные от слез, всё больше тяжелели и закрывались, заслоняя от него луну. И он стремительно проваливался куда-то вниз.
***
— Хуже копа в жизни не видел, — фыркнул Чимин. — Корочку купили?
Намджун призвал всё свое хладнокровие.
— Нет. Я учился.
— Плохо, наверное, учились?
— Хорошо учился. Был лучшим. Экзамены сдал.
— Не с первого раза?
Намджун лишь крепче стиснул начинавшие чесаться кулаки.
— С первого, — практически прорычал он.
— Пфф. А так и не скажешь, — и отвернулся.
Ким Намджун живет уже почти 30 лет на этом свете, но еще не встречал человека, который бы раздражал его больше, чем Пак Чимин. И который бы так его возбуждал.
Если бы мог, он бы сейчас разложил его прямо здесь, на своем столе, и выбил бы из него весь его склочный и язвительный характер. А потом он бы не отказался, чтобы Пак выбил всё, что только можно, из него самого.
Стараясь больше не думать об этом (потому что член в его штанах уже заинтересованно приподнял свою любопытную головку), он еще раз взял распечатки.
— С автовокзала он ушел с этим типом. Почему? Он настолько легковерный?
Чимин помолчал.
— Бывает очень наивным. Всю жизнь живет в своей раковине, голову не высовывает. Думает, что очень крутой. На самом деле — нет.
— Дальше его след теряется. Телефон Чона перестал работать в этом секторе, — Намджун нарисовал круг на карте. — Но там ничего нет. Только лес и горы. Наши люди прочесали этот сектор — ничего. Но дальше — горная местность, расщелины и пропасть, а это не обнадеживает. Фитнес-браслет отключился недалеко от Гуми. Одну банковскую карту вычистили в Тэгу, вторую банк заблокировал в Кимхе — до того, как с нее что-то сумели снять, — он нарисовал линию. — Всё это — прямая дорога в Пусан.
Чимин пожевал свою нижнюю губу (офицер Ким немного залип на это), затем пожал плечами.
— Не обязательно в сам Пусан. Скорее, в сторону моря.
— Значит, ты не думаешь, что это Чонгук?
Пак не поднимал взгляда, бездумно перебирая какие-то фото.
— Нет. Я так не думаю.
— Чимин, ты же понимаешь, что с Чонгуком могло случиться всё, что угодно. Если всё на самом деле так, как выглядит, его уже может не быть в живых.
— Вот поэтому я говорю, что вы — дерьмовый полицейский! — взорвался Пак и, раздраженный, направился к кулеру.
Ким бессильно вздохнул. О том, что он — дерьмовый полицейский из уст Пак Чимина он слышит уже третий день подряд.
В горé распечаток что-то запиликало. Намджун вытащил из бумажного завала смартфон Пака.
— Эй, тебе звонят.
Чимин старательно пил холодную воду из одноразового стаканчика, пытаясь выровнять дыхание и успокоиться.
— Кто?
— Написано «Тэ».
— Потом перезвоню. Возвращаемся к вашим убогим полицейским навыкам, офицер Намджун.
— Офицер Ким.
— Да пофиг. Я так понимаю, что в том злачном заведении, в котором вас хм… «обучали», действенных методов розыска пропавших без вести донести до вас не смогли.
Намджун запустил в Пака его смартфоном.
***
Он горел.
«Это ад?» — в воспаленном мозгу возникла единственная мысль. Так быстро? Даже без чистилища или что там по плану должно быть? Сразу девятый круг и котел под названием «Предал доверие того, кто в него верил»?
Дышалось тяжело, горло было настолько сухим, что сглотнуть было нереально, нос распирало, глаза жгло и их было больно открывать.
— Воды… Дайте воды… — сухими воспаленными губами прошептал Гук. И тут же почувствовал, как кто-то осторожно приподнял его голову, и губ коснулось что-то холодное.
— Пей, но только осторожными глотками, — послышалось. И Чонгук сделал всё так, как ему говорил этот голос. Потом его голова снова коснулась подушки. Дыхание Гука было прерывистым и болезненным, легкие работали с большим трудом, грудь рвано поднималась и опускалась. Лба коснулось что-то мокрое, и Гук, благодарно выдохнув, вновь утянулся в мир тягучих снов.
