108

раньше дайшо сугуру летом сгорал на солнце, покрываясь красными пятнами от ультрафиолетовых лучей. раньше. сейчас дайшо сугуру сгорал от ревности. пятна красные, кстати, преследовали его и в этом случае. только теперь они возникали не от теплового удара, а от переполняемых дайшо эмоций и базировались в основном на шее, скулах, иногда — на кончиках ушей. беспорядочный поток мыслей изводил дайшо больше, чем, казалось, того требовала сама ситуация. настырная краска выступала на его лице, стоило ему лишь на мгновение задуматься о том, что коноха мог быть сейчас с кем-то другим. с каким-то другим парнем. чем они могли заниматься? бес, сидевший на плече, упрямо нашёптывал, что явно не решением математических уравнений. если рассудить, задача перед дайшо стояла непростая: он знатно оплошал и теперь ему предстояло как-то исправить положение, чтобы вернуть расположение конохи. здесь целый повышенный уровень, помеченный звёздочкой. уж точно посложнее и позаковырестее всяких математических уравнений. только вот в точных науках используются цифры, факты и железные доводы. в делах сердечных всё обстояло гораздо труднее. в глубине души дайшо готов был растерзать самого себя: за свой длинный язык, за свой крутой нрав и глупую попытку реанимироваться в глазах коллектива. если бы он остановился тогда, в той маленькой радио-студии, если бы не стал ввязываться в спор и отвечать на совершено идиотские попытки вывести его из себя. если бы он только был более предусмотрительным, заранее позаботившись о том, чтобы спрятать телефон подальше от посторонних глаз. если бы он только не боялся быть отвергнутым всеми. если бы он только… держал свой язык за зубами. тогда бы он не потерял доверие конохи? мнение других людей касательно его имиджа и статуса, конечно, всегда было важно для дайшо — он так привык. но не важнее его собственной жизни и присутствия в ней конохи акинори, который словно поселился в его голове (а может, и в сердце). да и имидж свой дайшо, кажется, разрушил окончательно и без возможности восстановления. а всё из-за этого гадкого интервью! чёртов журналистский кружок — да чтоб им пусто было! на самом деле в своих оплошностях, косяках и неудачах можно было без конца обвинять кого угодно: университет большой, можно хоть каждого по имени перебрать и придумать, в чём он виноват. но это не было проблемой университета, журналистского кружка или других людей. это было проблемой дайшо. и правда заключалась в том, что виноват во всём был только один человек — он сам. это он струсил. это он, поражённый собственным неврозом, попытался изворотливо выкрутиться, чтобы остаться чистеньким, но окатил при этом из лужи человека, которому меньше всего хотел навредить. дайшо слабо представлял, что чувствовал коноха. конечно, он воображал себе, что с ним примерно могло происходить после случившегося, но по рассказам куро — всё обстояло ещё хуже. выпивать с куро тецуро ему не понравилось. как минимум потому, что он становился таким болтливым, что рассказывал дайшо подробности о жизни конохи, которые дайшо предпочёл бы не знать. проблемы со сном и здоровьем, отказ от еды, угнетённое состояние… всё это звучало действительно ужасно. потому что коноха не должен был сталкиваться с этим. потому что дайшо, нервно зажимая пальцами тлеющую сигарету, стараясь совладать с трясущейся от волнений рукой, вспоминал дни, когда коноха был простужен. то, каким ослабевшим казалось его тело при повышенной температуре; то, каким он был тихим, понурым, мягким и… горячим. как смотрели его глаза, болезненно стеклянные, но блестящие и красивые. как за него, дайшо, цеплялась его рука, которую хотелось взять в свою — холодную. чтобы остудить, чтобы помочь, чтобы оказаться полезным ему, конохе. и, может быть, присниться так же, как он сам снился дайшо ночами. — если хочешь разобраться, любишь ты его или нет, то есть один способ, — предлагал куро, сминая банки. — ты только представь: рядом с ним лежит какой-то парень и… — лежит? — обеспокоенно переспрашивал дайшо. — лежит, сидит или стоит, не в этом суть! — руки куро раздражённо вздымались вверх. — короче есть рядом с конохой какой-то другой парень, который может трогать его, где и как хочет, обнимать его, целовать и всё такое. вот если представил и тебе похуй — то оставь и его, и себя в покое, пожалуйста. а вместе с тем, и меня заодно. дайшо был растерян и сердит одновременно. он не понимал, как теперь вернуть коноху, чтобы хотя бы написать ему несколько sms-сообщений. он переживал за то, что случилось в университете и волновался о состоянии конохи, который, наверное, уже проклял его на десять поколений вперёд. почему он должен представлять подобное? что это за странный способ терапии? он только недавно смирился с тем фактом, что он действительно испытывает к этому парню чувства, а сейчас его заставляют нарисовать картинку, где этот парень занимается различными вещами с другим. дайшо, конечно, знатно накосячил, но разве этот способ не слишком жестокий? — а если нет? куро, уже отвлёкшийся от ночного разговора, разглядывая узор бумажной салфетки на столе, непонимающе взглянул на страдающую у него дома жертву кризиса ориентации. сугуру, потушив сигарету, спрыгнул с подоконника и с некоторым вызовом посмотрел на брюнета. — если мне не похуй с кем он? поймав острый взгляд, куро одобрительно улыбнулся и прикрыл глаза. дайшо последовал его примеру. проснулся он уже в своей квартире и первое, что он сделал — снова достал из пачки сигарету. на нервной почве он начинал курить чаще, чем обычно, и любил делать это дома. здесь хотя бы не было косых взглядов и недовольных воплей из-за сигаретного дыма. голова болела от алкоголя и перенапряжения так, что хотелось раздробить её кувалдой, чтобы не мучиться. с каждой затяжкой дайшо уносился в воспоминания, в которых так или иначе фигурировал коноха. библиотека, кампус, коридор, съёмки, дом акинори… у них было не очень много общих моментов для радости, но тем не менее они всё-таки были. и дайшо цеплялся за них из-за всех сил. в какой-то момент он так устал думать о конохе, что бесёнок, дрыгающий хвостом-стрелой на плече начал подкидывать сомнительные идеи. например, выкинуть коноху из головы и обрадоваться тому, как всё удачно вышло на этом судьбоносном интервью: все тумаки пали на другого, а у дайшо ещё был шанс остаться невредимым. при условии, что он забудет всё, что связано с конохой акинори и даже имя его вычеркнет из памяти. тогда получится вернуться к обычной жизни и продолжить жить так, словно ничего не было. не получится. не получится смириться и пустить всё на самотёк. не получится не думать о конохе сутками напролёт, даже когда с тобой ругаются в деканате. не получится не следить за его окном, сидя поздней ночью в машине в чужом районе. не получится не заводиться из-за слов куро о том, что за конохой начал ухлёстывать какой-то парень. неужели дайшо и впрямь ревнует? коноха не появлялся в университете около двух недель. каждый раз дайшо с надеждой незаметно выискивал его глазами или проходил в местах, где они часто встречались. всё было напрасно. сколько бы дайшо не пытался разузнать у куро тецуро подробности о внезапно замаячившем на горизонте ухажёре — всё было безуспешно. тот лишь разводил руками: не знаю, мол, и всё. коноха ничего не рассказывал и в принципе с ним практически не общался. скрывать свои чувства перед куро не имело смысла: сказать, что дайшо присутствие какого-то призрачного парня, подбивающего клинья к опечаленому конохе, бесило — ничего не сказать. а куро, паршивец, как будто искренне наслаждался, наблюдая за дайшо, метающимся в агонии. время от времени он подливал масла в огонь, как бы невзначай бросая фразы по типу «вроде хороший парень, может, хоть на свидание его вытащит». да по-любому осёл какой-то, думал дайшо. одолеваемый незнакомой ранее неудержимой ревностью, он даже пытался самостоятельно найти профиль этого парня в социальных сетях. результатов особых не было — лишь пара подозреваемых. и то только потому, что дайшо запомнил имена из списка друзей конохи, пока тот не заблокировал его. никаких зацепок, никаких улик. чёрт, везде пусто! какая сложная эта работа — быть детективом. измученному глубокой бессонницей и тревогой, бьющей во все колокола, дайшо приходилось вставать утром, укладывать волосы и отправляться на учёбу, где он играл свою роль идеального человека в глазах других. по правде говоря, его и самого начинало тошнить от театра, который разворачивался вокруг: за один только день к нему подходили какие-то незнакомые парни и «салютовали», отдавая дань уважения и искрене сочувствуя сложившейся с ним нелицеприятной ситуации. каждый из них пытался подмаститься к дайшо, выражая крайнюю степень негодования и сочувствия по поводу того, что он стал жертвой парня нетрадиционной сексуальной ориентации, выражая при этом гордость за то, как он выстоял в этом бою. но дайшо вёл войну с самим собой, о которой никто из них даже не догадывался. он чувствовал себя мерзко и грязно, одновременно поражаясь и радуясь тому, что благодаря конохе он смог ощутить ранее незнакомые чувства. не сказать, что они настигли его при самом благоприятном исходе событий, но всё же это помогло дайшо понять, что он совсем не такой, каким считал себя ранее. не такой, каким жаждал казаться в глазах других. дайшо — не идеальная картинка с обложки журнала. дайшо — тоже человек. со своими ошибками, промахами, заблуждениями и… чувствами. постепенно приближаясь к осознанию, дайшо пытался уходить от любых разговоров, в которых коноха упоминался бы в дурном свете. ему приходилось старательно лавировать в своём настроении, чтобы случайно не выдать себя, выставив на всеобщее обозрение то, насколько он в действительности опечален и разбит происходящем. борьба с самим собой его изматывала, изнуряла и забирала последние частицы ясного сознания. в университете ему из раза в раз необходимо было вести себя сдержанно, чтобы не вызывать подозрений и новых слухов, в то время как голова у дайшо была забита мыслями о конохе. — дайшо, ты не слушаешь? приём, четыреста пятнадцатая база, ответьте, приём. — что? — сугуру спешно моргнул несколько раз, вызванный из глубин своих размышлений. — поэтому я сказал ей: прости, крошка, но придётся тебе встать в очередь, если хочешь попасть в постель к такому парню, как я! смех сакиджимы куполом накрывал их столик, куда они с компанией парней пришли на перерыве. дайшо, который действительно не слушал его, пропустил рассказ мимо ушей и теперь с трудом мог понять, о чём изначально шла речь. — какое счастье, что это оказалось всего лишь твоим сном… — сделал замечание акама, вздохнув и помотав головой. рассказы подобного рода ему не особо нравились. сакиджима шутливо насупился. — слушайте, а где кугури? — а чёрт его знает, этот мелкий всё время где-то пропадает… тестостерон прёт. посмеявшись над другом, что был самым младшим в их компании, парни переключились на тему прошедшего неудавшегося свидания акамы, который так хотел показать себя с лучшей стороны и помочь, что от волнения облил бедную девушку сладкой газировкой с головы до пят. фильм в кинотеатре они досматривать не стали. дайшо незаметно выдыхал через приоткрытые губы. в компании ребят он искренне надеялся спрятаться от лишних взглядов и съедающих совесть назойливых идей. обычно парни обсуждали всякую ерунду: преподов, тачки, спортивные матчи или девчонок. последнему дайшо был особенно рад, потому что это служило своеобразным щитом и прикрытием для него. пока он тусуется в компании, в которой принято обсуждать красивых девушек и свидания с ними, никто же не заподозрит его в том, что все мысли у него заняты другим парнем? план был надёжным, как швейцарские часы. так ему казалось до тех пор, пока болтливый рот сакиджимы, у которого в особо опасные и напряжённые моменты с трудом находилась кнопка «выкл», не переключился со своих эротических снов на повестку дня. в непонятном ключе парень заговорил о возвращении конохи в стены университета: по его тону сложно было понять, осуждает ли он его, или наоборот восхищается такой смелостью. у дайшо, при упоминании имени конохи его друзьями, прошёлся холодок по спине. он внутренне напрягся, но внешне старался оставаться спокойным и непоколебимым, чтобы не выдавать своих истинных эмоций. если он будет выглядеть совершенного обыкновенным — с него взятки гладки. — ему, наверное, сейчас очень стрёмно, — задумчиво выдал сочувствующий акама на все вопросы старшего товарища. — по крайней мере, мне было бы стрёмно… — странно всё это: никто о нём ничего не слышал, а тут раз! такой популярный стал, куда не глянь — все обсуждают. может, он так хайпануть решил? — не думаю, что таким образом можно хайпануть… — чёрная слава — тоже слава. — может, его вообще подставили? решили поиздеваться. от этого донельзя точного предположения у дайшо неприятно скрутило желудок. ему показалось, что его сердце нервно участило ритм, а спрятанные под столом ладони взмокли от волнения. вы пытаетесь вычислить преступника, который находится среди вас? решив, что место перестаёт быть безопасным, дайшо начал собираться: он встал и потянулся за подносом с едой, в которой лишь тоскливо поковырялся, так ничего и не съев. — эй, дайшо, ты куда собрался? несколько пар глаз удивлённо таращились на него снизу вверх. — опять куда-то сматываешься? — сакиджима прищурился. — мы же говорили о том парне, который… — да насрать, — перебил дайшо, вздохнув. — мне просто нет до него дела. если бы дайшо был пиноккио, то у него от вранья уже бы давно вырос длинющий нос до самого лондона. — парни, смотрите! от удивления акама едва не выронил свой сэндвич, поэтому дайшо, заинтересованный его приглушённо-ошарашенным тоном, проследил за чужим взглядом. обернувшись назад, был премного удивлён конохе, который уверенно двигался прямо в его сторону. вспомнишь лучик — и вот он! правда, энергия от него исходила дикая. он был похож на надвигающийся ураган, уничтожающий всё на своём пути. застыв от удивления вполоборота, дайшо не знал, куда себя деть и что произойдёт в считанные секунды. расстояние между ними очень быстро исчезает. компания дайшо и немногочисленные зеваки вокруг заинтересованно наблюдают, приподнимаясь со своих мест. коноха свирепо вцепляется в воротник дайшо окаменелыми пальцами, а в него самого — железным взглядом, с налитыми кровью глазами. в одно мгновение, пока они смотрят друг другу в глаза, дайшо замечает, что у конохи они ещё и влажные: его длинные ресницы склеились пучками от слёз, радужка стала ярче, цвет — контрастнее. он плакал? он плакал. неужели его прекрасные глаза правда проливали слёзы? вот бы взять его, притянуть, прикоснуться губами… у дайшо проносятся в голове десятки вариантов развития событий, но только не такой. дайшо с размаху получает прямо в нос. больно. неожиданно и, сука, больно до искр из глаз! не успев и рта раскрыть, дайшо падает назад и сносит вместе с собой стол, из-за которого едва успели выпрыгнуть ошарашенные студенты. слышится жуткий грохот и отборный мат. на смену шокирующему оцепенению приходит свирепая ярость и инстинкт самосохранения: море эмоций прорывает дамбу, удерживающую их от катастрофического затопления. дайшо и коноха сцепляются не в поцелуе, а в драке. они дерутся. до крови из носа и прикушенных языков; до разбитых тарелок, порваной одежды и летающих в стороны стульев. дайшо пытается сдержать его и привести в чувства, а ещё беспомощно сходит с ума от шума вокруг. коноха срывается на крик, а руки, тянущиеся к ним, чтобы разнять их и оттащить друг от друга, кажутся щупальцами монстров, жаждущих удавить свою жертву. — знаешь, сугуру дайшо, я много готов был терпеть. готов был терпеть твоё враньё, твои попытки усидеть на двух стульях, твои траблы с башкой. но это уже слишком! не я поцеловал тебя первый на вечеринке! что ты смотришь? давай же, скажи им всем правду! скажи, что это ты захотел меня; расскажи, как самозабвенно целовался со мной тогда! расскажи каким милым был, когда я болел; расскажи про сообщения, про записки; расскажи, как приходил ко мне домой. расскажи правду! коноху слышат все. и каждое слово его точное, меткое, прицельное; бьёт под дых, как в литой и кованный гонг, тяжёлым звуком своим накрывающий всё пространство. дайшо остаётся один на один со смятым листком бумаги, перепачканным слезами конохи и его собственной кровью, хлещущей из носа. тело его обдаёт мелкой дрожью — не то от драки с возлюбленным, не то от ужасающего осознания мерзкой карикатуры, которую несправедливо адресовали акинори. боль настигает всё тело, пульсируя в голове и сосредотачиваясь в переносице. что ж, дайшо разбил конохе сердце, а коноха ему — нос. всё честно. и уж точно не ему жаловаться.

***

в кабинете ректора больше всего, пожалуй, краснеет бинт, из которого скатали тампоны для носа дайшо, чтобы остановить кровотечение. на втором месте — их деканы, которые находились в не меньшей степени шока от всего происходящего, что и сам дайшо некоторое время назад. успокоившись, коноха отличался от них всех: казалось, он был в растерянности и не понимал, почему он вообще здесь очутился. лицо его было бледнее стен в строгом кабинете, а порой от волнения и страха приобретало зеленоватый оттенок, словно соревнуясь с усыхающим фикусом на подоконнике. он беспокойно теребил собственные пальцы на своих коленях, что не могло укрыться от внимательного взгляда дайшо. коноха уводил свой взгляд в сторону, испытывая стыд от воспитательной процедуры, которую они теперь вынуждены были пройти. пока их ругали и отчитывали несколько взрослых должностных лиц, сетуя на то, что абсолютно неподобающе взрослым людям — представителями одного из лучших университетов — так себя вести, коноха боялся поднять глаза, чтобы не столкнуться случайно взглядом с разочарованными преподавателями или флегматичным дайшо. дайшо же, в свою очередь, отличился особым вниманием: как ребёнок строгих родителей, он умело считывал эмоции людей и подстраивался под их настроение, заранее предугадывая, что сейчас сказать и как посмотреть, чтобы обезопасить себя. этот бесценный навык помогал ему держаться в кабинете ректора гораздо увереннее и спокойнее, чем коноха, которого так сильно придавило давлением и авторитетом серьёзных взрослых, что он как будто уменьшился в размере, сидя в своём кресле рядом. у конохи растянулись рукава рубашки — он прятал в них кисти и короткими ногтями большого и указательного пальцев пытался «общипать» собственную одежду, убирая с неё воображаемые соринки. через скулу у него пролегала широкая ссадина, оставшаяся после драки в столовой. волосы взлохмачены, глаза опущены, грустные, а под губой — глубокая царапина, которую оставил дайшо. случайно, когда защищался. хоть бы шрама не осталось. — это просто какое-то безумие! устроить подобное в стенах нашего учебного заведения, на глазах у всех! — это распалялась заведующая по учебно-воспитательной работе: та самая старая и тощая ведьма с пучком на голове, которая никогда не нравилась дайшо. — вы взрослые люди, а взрослые люди не калечат друг друга. да ещё и на глазах у первокурсников, которые считай ещё дети! а если они, не созревшие умом и не окрепшие психикой, захотят повторить за вами? подумают, что это норма? дайшо медленно прикрыл глаза. таблетка обезболивающего, выданная в медпункте, не помогала. крайне тяжело совладать с собой и своей головной болью, когда над тобой громко и пискляво проповедуют общепринятые морали. — мы никого не калечили, — вставил дайшо. он сам не успел толком осознать, как и использовал «мы-высказывание» за себя и за коноху. он очень хотел хоть как-то помочь и заступиться за акинори, которого женским ором пригвоздило к своему месту, как убитого. казалось, все свои силы он оставил в недавней схватке с дайшо. — на вашем месте, молодой человек, нужно сидеть и помалкивать, — подал голос декан химио-биологического факультета, кивая на окровавленные тампоны в носу дайшо, смешно расширявшие его ноздри. у этого мужчины средних лет был холодный тон, явно не терпящий пререканий. очевидно, он был не рад оказаться замешанным в данном разбирательстве под конец рабочего дня. — и это говорит человек, которому кровь из носа не могли остановить почти тридцать минут, — снизив тон, женщина-пучок покивала головой. подойдя к ректорскому столу, она взяла какую-то папку и застучала по ней острыми ногтями. — ваш проступок очень серьёзный, вы хоть понимаете, что вам грозит отчисление за такой скандал? я считаю, что стоит созвать комиссию и поставить вопрос о вашем дальнейшем пребывании в университете ребром. дайшо метнул быстрый взгляд в сторону конохи — у того, при словах об отчислении из университета, лицо приобрело неразборчивый оттенок, глаза застыли в ужасе, как у рыбы, которая оказалась поймана из океана на крючке. неужели их действительно могут отчислить за одну только драку? за себя дайшо особо не волновался. в данный момент отец находился в командировке, а мать точно смогла бы договориться с администрацией университета о том, что созывать комиссию по поводу отчисления его сына из-за маленького недоразумения — это фатальная ошибка для них всех. но что насчёт конохи? как отреагирует его семья? по его виду можно было предположить, что для него любые проблемы на учёбе, о которых могли узнать родители — страшнее голодной чумы. — если вы заглянете в учебную ведомость, то вспомните, что у вас, коноха акинори, накопилось много пропусков и долгов по некоторым предметам. или вы считаете, что они не важны для посещения? продолжая давить, словно издеваясь, женщина-пучок, стуча маленькими каблуками, подошла ближе и почти склонилась над головами парней, стоя за их спинами. коноха, наконец сумев поднять взгляд, решительно разомкнул губы, чтобы заступиться за себя и оправдаться, но заведующая не дала и шанса, продолжив: — а вы, многоуважаемый дайшо сугуру, стали слишком уж часто нарушать дисциплину в университете. или вы думаете, что все мы позабыли о случившемся на радио? уверяю, ваше красноречие поразило всех на долгие годы вперёд. и теперь вы завязываете драку? набрав воздуха в грудь, дайшо мысленно подготовился к новому скандалу, однако тяжёлая рука, сжавшая его плечо, призвала заткнуться и не думать открывать рот в сторону преподавателя. — маюри-сан, справедливо заметить, что мой ученик действительно совершил проступок, однако оказывать моральное давление на студента недопустимо, — сдержанно вступился за него его декан. женщина-пучок, словно осев в осадок, закрыла маленький и узкий рот, сжав в тонкую полоску губы с тёмно-фиолетовой помадой. и тогда заговорил другой человек, который до этого молчал. молодая женщина — явно моложе декана химио-биологического — декан факультета фармации. всё это время она тихо сидела недалеко от конохи, вникая в происходящее, но не теряя при этом своей доброжелательности и дипломатичности. — как выполняющий обязанности декана своего факультета, я приношу искренние извинения администрации университета и своим коллегам, — махнув каштановыми волосами, она обратилась ко всем присутствующим. — мне искренне жаль, что сложилась данная конфликтная ситуация между нашими учениками. с нашей стороны педагогическое упущение, что мы не знали об этом, и теперь я лично возьму ситуацию на контроль. несомненно, мой студент, коноха акинори, провинился, но справедливо заметить, что это его первый серьёзный дисциплинарный проступок за всё время обучения и наказывать или пугать его отчислением из университета — будет неправильной мерой. разумно наказать ребят в более корректной форме, поскольку они заслуживают прощения и понимания, а впереди у них несколько действительно важных проектов и поездок. думаю, что вместе мы обязательно справимся и решим данную проблему. слушая эту дипломатичную женщину, которая идеально адвокатировала коноху, как на суде, у дайшо едва не отвисла челюсть. ректор, пожилой мужчина в очках, больше напоминающий чьего-то дедушку-философа с заметной проседью волос, устало выдохнул спустя долгое время, снял очки и упёрся руками в стол. — что ж… вы, молодые люди, повели себя крайне бессовестно и безответственно: устроили драку посреди дня в университете, нанесли ущерб его имуществу. надеюсь, вы поняли, чем могут обернуться подобные инциденты. отстранять от учёбы мы вас не будем, однако общественные работы послужат вам на пользу и будут хорошим уроком. все совершают ошибки. надеюсь, вы серьёзно задумаетесь над своим поведением и сделаете определённые выводы. после воспитательных бесед и принесённых извинений, экзекуция подошла к концу и их отпустили. стоило покинуть кабинет, как все присутствующие ранее на «судебном процессе» разбрелись — кафедры находились в разных сторонах. дайшо хотел обратиться к своему декану по поводу выплаты штрафа за порчу имущества, но тот лишь бросил холодное «завтра с утра зайдите в мой кабинет» и оставил его одного. таким образом, коноху и дайшо приговорили к двухнедельному наказанию строгого режима: вместе им предстояло обеспечить отпуск всей службе уборки университета, каждый день дочиста намывая грязные туалеты и коридоры после занятий. долго задерживаться на отработке дайшо не собирался: всего-то осталось заплатить штраф за порчу имущества университета и для вида отработать пару деньков, оставшись после пар чуть подольше. стоит ему немного приложить усилий и с него снимут все обвинения. делов — как два пальца об асфальт, дайшо и не такое проворачивал. однако отработка являлась единственным предлогом и возможностью видеться с конохой на обязывающих их двоих равных условиях. что немаловажно: дайшо в этом нуждался. встретились они совсем скоро — буквально на следующий же день, в четыре с четвертью часа. оба угрюмые, молчаливые, с пластиковыми вёдрами и швабрами в руках, и с переклееными пластырями лицами. у дайшо на носу — детский пластырь с овечками (потому что это всё, что нашлось в аптеке у дома). призрачная возможность быть рядом с конохой во время их общего наказания оказалась практически убита: коноха, явно не желая находиться рядом с дайшо больше тридцати секунд, оперативно наполнил своё ведёрко водой с моющим средством, затем забрал необходимый инвентарь и ретировался на другой конец коридора отмывать пол. дайшо печально проводил его взглядом, понимая, что поговорить им будет трудно. учитывая то, что коноха намеренно игнорирует его и уходит убираться как можно дальше, втыкая наушники в уши — практически невозможно мирным путём. ну ничего. туалеты всё равно маленькие. там уж никуда не денешься. за полтора часа отработки они, разумеется, не проронили ни слова. коноха не смотрел на него даже когда нужно было вернуться за чистой водой или свежей тряпкой. он нарочно отворачивался, отводил или закатывал глаза, чем провоцировал дайшо стукнуть его шваброй по заднице. когда до конца отработанной нормы оставалось меньше получаса, они оба, как и предполагал сугуру, оказались в небольшом мужском туалете, который необходимо было привести в порядок. дайшо раздражала тишина вокруг: наушников у него с собой не было и слышны были только скрипы швабры, отмывающей кафель. кроме того, чертёнку внутри него были жизненно необходимо обмолвиться с конохой хотя бы парой фраз, а для этого предстояло привлечь его внимание. тогда дайшо приблизился к конохе и специально начал усердно тереть пол рядом с ним, чтобы своей шваброй столкнуться с его. в первый раз коноха проигнорировал это, во второй — нервно отвернулся в другую сторону, чтобы избежать нового конфликта. но когда дайшо снова ребячески стукнул и толкнул его швабру своей шваброй, готовый завязать сражение на них как на шпагах, коноха не выдержал. — ты это нарочно? отвали! — прикрикнул он, не вынимая наушников. дайшо это задело и раззадорило одновременно. он намеревался поговорить с конохой очень долго и на этот раз ничто его не остановит! он начал приближаться к конохе ближе и возить шваброй по скользскому кафелю, словно хоккеист на льду клюшкой, атакуя противника. коноха попытался несколько раз оттолкнуть его швабру от себя, но безуспешно и, запутавшись, он поскользнулся, едва не приземлившись на пол. дайшо поймал его за плечи, отбросив швабру. успев вырвать из его ушей и телефона наушники, дайшо столкнулся с сердитым и непонимающим взглядом конохи. — ну чего ты опять хочешь? — голос его звучал негромко и скорее устало, чем злобно. казалось, за сердитым напускным взглядом коноха прятал неловкую смущённость, потому что дайшо поймал его и помог устоять на ногах, снова оказавшись ближе положенного. — надо поговорить, — сказал дайшо, разглядывая его лицо как в первый раз: здесь царапина, тут пластырь, там волосы на глаза упали. — нет. — почему? — потому что нам не о чем разговаривать? коноха нахмурил брови и один маленький кусочек коричневого пластыря отлепился от его кожи на лбу. дайшо захотелось приклеить его обратно: аккуратно и заботливо. он уже тянул было руку к лицу конохи, но его прервал звук входящего сообщения. отойдя на шаг от дайшо, коноха достал свой телефон из кармана джинс. заглянув в экран и прочитав сообщение, хмурый коноха расслабил лоб и даже слегка улыбнулся. кусочек пластыря приклеился обратно сам. немного расстроившись из-за этого, дайшо прищурился, нервно облизав сухие губы. — кто пишет? коноха приподнял бровь. — какая тебе разница? пришло ещё одно сообщение и коноха снова отвлёкся на телефон, чтобы с улыбкой напечатать ответ собеседнику. дайшо ревностно обожгло. — новый женишок объявился? вздохнув, коноха попытался вернуть себе свои наушники, но забрать их из рук дайшо не получилось — тот инстинктивно дёрнул руку, и коноха до них теперь не доставал. — верни наушники. — иначе что? — иначе эта швабра окажется у тебя в жопе, дайшо. пройдя мимо, коноха подошёл к двери в инвентарную комнату и открыл её. затем сплоснул свою тряпку, выжал её, расправил. слил грязную воду, убрал на место своё персональное ведёрко и швабру. и всё это в тишине под внимательным взглядом сугуру. — поверить не могу, что тебя волнует моя личная жизнь. займись лучше своей. стянув резиновые перчатки, коноха швырнул их сушиться на полку, а сам, на теряя времени, промыл руки с мылом и высушил их бумажным полотенцем. — знаешь, я даже могу поблагодарить тебя. ведь твоими трудами все узнали обо мне правду и мне больше не приходится притворяться тем, кем я не являюсь. я могу спокойно общаться с парнями и принимать знаки внимания от тех, кому я действительно нравлюсь. это приятно. опешивший дайшо позволил разжать свой кулак чужим рукам и забрать конохе свои наушники. спина акинори стала стремительно от него отдаляться и дайшо выпалил: — коноха, пожалуйста, стой! остановшись на месте, коноха, слегка повернув голову в сторону, внимательно прислушался. — ты не представляешь, что ты со мной делаешь… ты перевернул всю мою жизнь с ног на голову. я делаю вещи, которые не делал никогда: и хорошие, и не очень. ты прав: я трус и многого боялся. и до сих пор боюсь. но я многое осознал. я долго сопротивлялся этому и не мог признать, что ты мне нравишься. нравишься по-настоящему! мне чертовски жаль, что всё произошло вот так. пожалуйста, прости меня! я исправлюсь. я всё исправлю. ты дашь мне шанс? у дайшо сердце сгорало от пожара внутри, сжигая всё вокруг. и кажется, его пожар очень сильно обжёг другого. потому что коноха опустил голову и ничего не ответил. он молча ушёл. он оставил дайшо одного, как дайшо когда-то оставил его один на один с проблемой, которая оказалась для них двоих уничтожительно сильной. как справляться с внутренними переживаниями, когда внутри оказывается пусто настолько, что сквозняк, гуляющий по пустым университетским коридорам, проходил сквозь его грудь, завывая вечерним ветром? устало сползая по холодной стенке, дайшо присел на полу, закрывая лицо руками. пальцы с силой давили на глазные яблоки и беспорядочно совершали движения в попытках снять напряжение. голова болела. переносица ныла. ссадины щипали от попавших в них слёз. и хотя их было немного — одно их присутствие раздражало дайшо. ему стольких усилий стоило сказать эти слова конохе! а ведь это только малая часть… стольких усилий и работы над собой ему стоило перебороть себя, наступить себе на горло, открыть глаза и признать какие-то вещи, чтобы затем признаться в них конохе… а он просто ушёл. неужели дайшо окончательно его потерял? неужели они слишком далеко зашли? неужели ничего, совсем ничего нельзя сделать? он же… он же его… глаза неприятно щипало, как и ссадины. раньше дайшо нравилось его чистое лицо, но теперь он хотел бы оставить их на долгое время. они напоминали ему о конохе. дверь уборной тихо скрипнула и кто-то оказался на пороге. надежда внутри дайшо воскресла и запела: ну же, это он вернулся! он простил! — вы ещё не закончили? дайшо медленно поднялся. декан, уже одетый в лёгкое пальто и собирающийся домой, зашёл проверить исправительный рабочий процесс своего подопечного. — для вас передали задание: сегодня напоследок наведите порядок в радио-студии. по графику там необходимо протереть пыль. вновь оставшись в одиночестве, дайшо, чувствуя ментальное сходство с повидавшей виды половой тряпкой на его швабре, умылся ледяной водой из крана, чтобы взять себя в руки. всё так же не без обиды размышляя о конохе и его потенциальном бойфренде, он неторопливо проследовал в радиорубку с инвентарём для уборки помещения. коноха не покидал его мыслей даже сейчас. какую музыку он слушал сегодня во время их уборки? пошёл ли он домой или отправился в какое-то место, где ему хорошо? может быть, он встречается с кем-то, кто утешит его и наговорит гадостей про дайшо, чтобы раз и навсегда коноха забыл о своих чувствах к нему? чувства. у конохи же они есть? они же были? куда же деваются чувства, когда их обижают? поднявшись на нужный этаж и пройдя весь путь по коридору, дайшо остановился у двери, которая вела в комнату позора. ему предстоит отработка в том месте, где он разрушил жизнь конохе, сделав его целью многочисленных насмешек от не слишком выдающихся интеллектом личностей. наверное, такова его карма — отрабатывать на месте совершённого преступления. оставив швабру в ведре, дайшо потянулся за выданным ключом, но оказалось, что он не понадобился. дверь была приоткрыта. он оглянулся (в университете сейчас, наверное, не было ни души) и осторожно толкнул дверь, заходя внутрь. там, в маленькой комнатке, где совсем недавно орудовали разрушители чужих жизней и судеб, были двое. на невысоком столе, на котором ранее располагалась аппаратура, вместо микрофонов с красными огоньками, сидел шибаяма юки — маленький и щуплый парнишка из кружка журналистики. стоя между его ног и упираясь крепкими руками в столешницу, его целовал кохай дайшо — кугури. темноволосый шибаяма, практически полностью закрытый атлетичным телом кугури, нежно и самозабвенно целовался с ним, руками держась за его шею и плечи. стало ясно, что дайшо вошёл в самый неподходящий момент (если для подобных сцен вообще могут быть подходящие моменты). нет, он, конечно, всегда знал, что его кохай тот ещё тёмная лошадка — но чтобы настолько… получается, прямо перед его носом всё время был парень, тайно встречающийся с другим парнем? теперь понятно, куда кугури постоянно пропадал. было сложно сказать, кто оказался шокирован от увиденного в большей степени, потому как дайшо, неловко прочистив горло в попытке привлечь к себе внимание младших, испугал их настолько, что те едва не упали вместе с этим злосчастным столом. вот видите, радио приносит людям беды. шибаяма и кугури испуганно отлетели друг от друга и во все глаза смотрели на дайшо, молча стоявшего в пороге. заметив, как кугури неспеша подбирается ближе, закрывая собой от опасности едва ли не плачущего от испуга юки, дайшо, по-доброму усмехнувшись, покинул маленькое помещение, чтобы не смущать их ещё больше. он остановился в двух шагах от радиорубки и прислонился к стене спиной, дождавшись появления кугури. от него всё ещё исходила аура младшеклассника, которого застукали за чем-то постыдным, но вместо оправданий, кугури заговорил своим обыкновенным совершенного серьёзным тоном. — дайшо-сан, — уважительно обратился он, забывая, что ещё недавно они весело и неформально братались. — я знаю ваше отношение к подобному и понимаю вашу позицию, но из уважения к нашей дружбе я скажу: можете рассказать обо мне кому угодно, но его — я трогать не позволю. если хоть что-то будет угрожать ему, я буду вынужден поступиться принципами и забыть о наших тёплых дружеских отношениях. дайшо повернул голову и грустно улыбнулся уголком губ такой угрозе. кугури… самый спокойный, отстранённый и загадочный красавчик в их компании, по которому сохла добрая половина девчонок в университете. кугури сейчас стоял перед ним и храбро защищал честь того, кого, по всей видимости, любил. в отличие от дайшо, который честь конохи загубил. ему определённо есть чему поучиться у собственного кохая. — ты не парься, мелкий, — выдохнул сугуру. — это я такой сволочью выгляжу в твоих глазах, потому что про коноху сболтнул лишнего? кугури многозначительно поджал губы, но взгляда серьёзного не отвёл. — ты про меня тоже знаешь? — догадывался, — сказал кугури и после небольшой паузы добавил, сбавляя официальный тон: — если любишь, то должен спасти его из ада, который устроил. любовь — это нормально. не нормально — причинять боль тому, кого любишь. чёртов малец, чёртов кугури. откуда он такой житейской мудрости понабрался? да ещё такой точной, что режет по сердцу без ножа. какой же ты идиот, дайшо. — иди, успокой его, он там от страха, наверное, инфаркт словил. — хмыкнул дайшо, отлипая от стены и кивая в сторону радио-студии. — так… мы друг друга поняли? — уточнил кугури, заглядывая в глаза сенпаю. — я же сказал «не парься, мелкий». для меня это, конечно, открытие года, но не страшнее чем недавние события в собственной жизни. — всё получится, дайшо-сан. стоит только приложить усилия и не сдаваться. дайшо усмехнулся и сунул руки в карманы. выудив ключик от радио-студии, он протянул его кугури. — приберите после себя, — ногой он пихнул в сторону кугури ведро со шваброй. — и да, вы это… короче, протрите пыль.