BeST

      Не приведи Господь, Кукла по ней ещё раз попадёт. Дебора и так уже пропустила два хука й теперь на нетвёрдых ногах вальсирует от новых мощных ударов, пытаясь отплеваться от лишней крови во рту. Этот бой для неё очень важен, ведь во-первых — она наконец попадёт в этап «S», а во-вторых — получит иммунитет и сможет не бояться проиграть одну из битв в будущем. Она и так уже многим пожертвовала чтобы попасть сюда.       — Танцуй, сучка, танцуй! — кричит ошалевшая от эмоций Кукла, потряхивая рыжей шевелюрой. Ей явно приносит наслаждение кровь и боль других людей. Наверняка поэтому она и пришла сюда, устав бесплатно бить детей и бомжей в своих трущобах.       Дебора вовремя поднимает руку, защищаясь от атаки в висок и пытается ударить соперницу в бок. Промашка! Кукла отскакивает назад, тут же заряжая девушке с ноги в живот. Дебби ставит вовремя блок, но удар очень сильный и она едва не падает на просроченный потом песок.       — Добей её!       — Она уже едва стоит, давай, Куколка!       — Вставай, Оса, не смей сдаваться!       — Давай, давай, давай!       Голоса толпы глушат всякие мысли. Девушка пытается встать и отряхнуться, но новый удар быстро сбивает ее обратно на землю. Дебора ударяется затылком о бетонную стену — пред глазами пятна, резко захотелось пить и спать одновременно.       — А я напоминаю, что это серединный бой! — вклинивается ведущая, с интересом изучая творящееся под ней безумие. — И в отличие от этапа «B», то есть до первой крови, и от этапа «S» — до изнеможения, здесь нужно драться до визга! То есть пока враг не запросит пощады! Кровь, пот и зубы, девочки!       «Кровь, пот и зубы» — напоминает себе девиз клуба школьница, стараясь быстро встать на ноги. Голова кружится, взгляд туманный, тело болит и ноет, но она не может позволить себе такую роскошь, как проигрыш сегодня.       Кукла надвигается неумолимым ледоколом. Она либо добьёт Дебору сейчас, либо… Кертис на пятках уворачивается от нового удара, сильно толкая соперницу на своё место. Кукла больно ударяется лбом о бетон, горько матерясь и пытаясь развернуться. Оса тут же налетает на неё целым градом маленьких ударов; три в бок — отскок, три в корпус — отскок, три удара в область лица — отскок, и так по кругу. Это её тактика и её спасение, ведь в отличие от своих соперников, излишней выносливостью или силой она похвастать не может. Только скорость, только прыжки и ужимки. Только тактика обозленной осы.       Кукла пытается закрыться от новых ударов, но девушка на последних вдохах выбивает из неё всю душу своими «осиными укусами». Толпа ликует, адреналин в крови зашкаливает, и в ту секунду, когда Дебби думает, что уже не выдержит, что ещё три быстрых удара, и она сама упадёт, Кукла неуверенно качается назад, падая в песок.       И в девушке будто открыли целый бак со вторым дыханием! Она набрасывается сверху на соперницу, седлая, и яростно мутузя кулаками до тех пор, пока в глазах не становится темно, а голос свыше не провозглашает: «Победила Оса! Она переходит в этап «S»!»              Пальцы под бинтами так сильно стянуты, что уже чувствуются как не родные. Ногти опять обломаны - под ними кровь, песок и боль. Дебора медленно снимает бинты, надеясь, что, хотя бы сегодня не слишком сбила костяшки.       — Еl diablo, — сокрушённо шепчет, смотря на покрасневшие пальцы, — опять искать в шкафу что-то с длинными рукавами.       — Тебе помочь? — женский голос заставляет выпрямить спину. В раздевалку для участников, что когда-то была кухней ресторана, грациозным белым облачком входит ведущая.       — Н-нет, — осторожно ухмыляясь, — я уже привыкла, хотя…       Тут она садится на хлипкую деревянную лавку спиной к гостье.       — Расплети мне косу.       Та удивлённо вскидывает тонкие серые брови, но подходит ближе, осторожно касаясь длинными узловатыми пальцами каштановых волос.       — Когда ты просишь меня заплести её тебе перед боем, это я ещё понимаю, — снимая резинку, путаясь в мягких волнах, что пахнут корицей и кориандром, — но вот расплести…       — Руки дрожат, — объясняет, пряча взгляд. — Боюсь, что ещё больше спутаю.       Та лишь ухмыляется, прижимаясь маленькой грудью к её вспотевшей спине. На левом предплечье на ней старая цветная татуировка ветки розы.       — В самом деле? — нарочито сладко. Кучка мурашек пугливыми ручейками бегают по руках и затылку. Дебора не спеша поднимает голову, встречаясь с её серым, стеклянным взглядом.       — А тебе нужно ещё какое-то объяснение, Пенелопа?       Та хмыкает, з силой опуская голову девушки обратно вниз.       — Ты сегодня была хороша, Оса, — хвалит лукаво. — В какой-то момент я за тебя испугалась, но ты снова удивила напором.       — Мне есть ради кого стараться, — уверенно, сжимая и разжимая избитые кулаки. Боли нет, подозрительного хруста тоже, а значит ничего не сломано или вывихнуто, что самое главное.       — И ради кого же? — поглаживая школьницу по распущенным волосам, прижимая свой острый подбородок к её макушке. Кертис чувствует легкий ментоловый аромат исходящий от женщины.       — Это секрет.       — Ты полна секретов, Дебби, — её острые руки опускаются ниже, поглаживая, легонько царапая горячую кожу длинными ногтями и касаясь там, где татуировка. Чувство других, холодных пальцев на теле заставляет нервы натянуться до звериного предела. Дебора сжимает зубы, но терпит. Она ещё многое в своей жизни должна вытерпеть, что бы дойти до конца.       — Только коса, Пенелопа, — твердо напоминая. Женщина огорчённо вздыхает, убирая холодные руки с чужой горячей поясницы.       — Она просто мне очень нравится, — любуясь выбитым на коже словом. — Ты её для меня сделала, правда?       — Это тоже секрет, — в полуобороте, стараясь улыбнуться как можно более невозмутимо. Пенелопа улыбается в ответ, закладывая тонкую серебристую прядь за ухо и протягивая сложенные в трубочку деньги. Девушка принимает их, быстро пересчитывая.       — Столько денег... — удивленно. Пенни криво улыбается; она всегда так улыбается.       — Теперь ты в высшей лиге, малышка, — легонько хлопнув её по полечу, — премиальные тоже поднимаются. На этапе «Т» я тебе за бой буду платить в два раза больше.       — Но и риск, что после боя там я стану инвалидом тоже больше, — скептично.       — Койотов бояться — в пустыню не ходить, — поучительно, подходя к слегка надбитому настенному зеркалу поправить помаду. Впереди ещё пара других битв, которые она будет вести и судить, а значит нужно выглядеть на высоте. Буквально, учитывая ее специфику работы.       — Ты надела белое сегодня, — говорит Дебби, начиная переодеваться.       — О, ты заметила? — с неискренним удивлением.       — Я знаю правила, — поясняет, стоя к ней спиной и снимая утягивающие бинты с пухлых грудей. — Если ведущая одевает чёрное или белое на раунд, значит лично поддерживает кого-то из бойцов, — останавливается, что-то вспоминая; Пенелопа не моргая смотрит на девушку. — Обычно ты в… синем. В цвет стен на ринге.       — Обычно меня мало кто интересует из бойцов, — отвечает, оглядывая себя в зеркале, — но если продолжишь в таком духе, то я буду носить белое постоянно.       — Дразнишься, — с ухмылкой, не оборачиваясь, продолжая неспешно раздеваться.       — Кто бы говорил, — незаметно облизываясь, глядя на подтянутое смуглое тело в синяках и ссадинах.       Пенелопу всегда привлекало подобное «надломанное совершенство». Именно поэтому она обожала статую Венеры Милосской, где идеальные формы и изгибы были усеяны сколами, шрамами и вмятинами прошедших годов. Это делало тело более настоящим, естественным, чем отфотошопленные и неживые в своей чистоте тела моделей на обложках.       — Ладно, — вырывая себя из омута размышлений, смотря на время, — жду тебя через неделю, Оса.       — Постой! — окликнула; Пенелопа тут же встала, как вкопанная. — Как звали мою соперницу?       — Это важно? — удивлённо вскинув бровь. Школьница сложила одежду в сумку, начиная переодеваться.       — Просто интересно… — застёгивая молнию на джинсах, — кому я снова разрушила сегодня жизнь?       Женщина вздохнула, томно откинув волосы и закатывая глаза.       — Лола Раминес, — как сигаретный дым, выдохнула она имя. — Она жила за городом, в трейлер-парке. Мать давно сбежала от них с отцом, а он живёт за счёт ставок на свою «куколку».       Дебора непроизвольно сглотнула — ещё одна сломанная жизнь.       — Чего она хотела?       — Свободы конечно, — пожав плечами. — И денег, что бы сбежать от отца. Жаль, что теперь ей это уже недоступно, но ты не парь себе этим голову.       Девушка молча кивнула, продолжая одеваться. Пенелопа подошла к ней, положив руку на плечо.       — Сегодня ты победила, — проникновенно, — а значит на шаг ближе к своей мечте. Какой бы она не была.       — Я это постоянно себе говорю, — слегка опуская голову, но не убирая руки. Пенелопа переводит её с плеча на смуглый подбородок, поворачивая лицо школьницы к себе и вглядываясь в слегка кошачьи черты.       — Молодец, — шепчет она ей в губы, обдавая призрачным теплом. Дебора реагирует только поднятым взглядом.       — Делай так чаще, — советует женщина, отпуская юное лицо из плена, — тогда муки совести вообще перестанут беспокоить. Nos vemos.       Она уходит, помахивая рукой на прощание, пока Дебора старается подавить рвущийся на ужу припадок ледяной брезгливости.       — Vete al infierno — шепчет она одними, сухими губами.       Когда белый силуэт исчезает за поворотом, девушка позволяет себе наконец глубоко вздохнуть. Она привыкла к боям, к боли и тренировкам. Даже к флирту Пенелопы приучилась, но вот к тому, что она буквально калечит жизни других претендентов, у которых право на исполнение их заветной мечты не меньше, чем у неё (а иногда даже больше), привыкать не хотелось. Но победить Дебби обязана, иначе всё, чему её учили, всё, во что она верит, будет бессмысленным. А на бессмысленность она уже насмотрелась.              В середине октября на улицах Арбород Спрингс всё ещё тепло и жарко. А вот по ночам в окна украдкой ломится прохлада, заставляющая вспомнить о том, что вообще-то времена года сменяются, пусть и не так ярко, как в Европе. Дебора сильнее натягивает капюшон теплой толстовки с черепами, чтобы не простудиться, и быстрым шагом уходит из Восточного квартала в сторону одинокой бензоколонки. Возле неё, куря и подпирая поясницей старый форд, стоит мужчина. Стоит девушке выйти под свет придорожного фонаря, как он тут же бросая сигарету, подходит к ней, обнимая.       — Девочка моя! — отираясь небритым подбородком о её макушку.       — Чейз… — упоённо выдыхая его имя в плечо, сразу обмякая.       — Как ты? — тут же одёрнув себя, заглядывая в уставшее лицо школьницы. — Что-то болит? Не сильно пострадала? Голова кружится?       — Порядок, — улыбаясь, выдыхает она, поправляя волосы. — Мне бы поспать и, возможно, поблевать в туалете. Не знаю ещё, чего хочу сильнее.       Чейз бессильно вздыхает, почесав впалую щёку.       — Ох, бабочка, ты себя этим угробишь, — в который раз говорит он, садясь за руль и пристёгиваясь.       — Иначе никак, — в который раз отвечает она, садясь рядом и тоже пристёгиваясь. И эти слова для Деборы самое лучшее объяснение из всех для того, во что она ввязалась. И для ее отчима, как не странно, тоже.              Дома уже можно действительно расслабиться. Снять с себя угрюмую и боевую маски, становясь обычной девочкой-подростком. В центральной комнате царит приятный полумрак и Дебби неспешно снимает одежду, разглядывая в настенном высоком зеркале свою татуировку.       — Она мне не нравится, — скептично цокает языком Чейз, включая телевизор.       — Мне тоже, — с неким отвращением, касаясь сбитыми руками грязной от засохшего пота спины, — но этим я показала всю серьёзность намерений.       Отчим понимающе кивает, беря с заваленного дешевым фастфудом журнального столика недопитую банку пива.       — Пенелопа теперь думает, что я настроена решительно, — хрустя позвоночником и шеей, — а значит со мной можно играть дольше.       — Ты с ней осторожна? — грубо, пустым взглядом таращась в телевизор.       — Всё по правилам, как ты и говорил, Чейз, — улыбается она мудро, сверкая сине-зелёными глазами в ламповых сумерках пыльной гостиной. — Я не слишком близко к ней, и не слишком далеко. Как раз достаточно, чтобы быть интересной и не наскучить одновременно.       Мужчина взволновано смотрит на падчерицу — такую сильную, смелую, во многом от него же независимую, но ужасно хрупкую. Она в простеньком белье, с синяками, шрамами, ссадинами на идеальном теле, которое он долго тренировал, дабы оно выдержало темп. Дебора очень красивая, заслуживающая нормальной жизни, а не существования боевой собаки. Она лучшее, что есть в этом городе, и по этому ему так… стыдно.       Стыдно перед её покойной матерью за то, что он ничего не может дать её «Бабочке», кроме советов и тренировок. Стыдно, что, прячась за этой бесстрашной спиной, он оправдывает собственную слабость и бессилие. Если бы Чейз был бы по-настоящему сильным, «железным», как раньше. Не сдулся бы после того случая, а держался до конца, как и подобает настоящему полицейскому, ей бы не пришлось себя калечить ради достижения своей, хоть на самом деле общей, цели.       — Тебе, наверное, противно это делать?       Он спрашивает сейчас обо всём: тренировках, битвах, Пенелопе. Дебора слабо пожимает плечами.       — Я держусь, — таким тоном будто они говорят о погоде. — Главное, чтобы Пенелопа ничего не заподозрила и проявляла ко мне нужный интерес. Ее папаша же ради неё клуб создал, — и после минутной заминки, — ну и ради себя, конечно.       Чейз кивает. Он всегда кивает, пусть даже искренне не согласен с девочкой. Но такое у них в семье жесткое положение вещей, ибо настоящие яйца в этом доме имеет только холодильник, и то, они скоро испортятся.       — Тебе ещё уроки делать, — напоминает, провожая падчерицу взглядом в сторону ванной.       — Не сегодня, — вздыхая и закрывая двери. И Чейз кивает. Снова. Поэтому почти все уроки на завтра сам за неё сделал.       Это одна из тех маленьких благодарностей, которыми он желает усыпать Дебору в ответ за то, что она делает. Такое себе «спасибо», за риск, на который не всякий взрослый мужик в здравом уме готов решиться, но которому она подвергает себя с лёгкостью. И всё из-за его личной слабости и страха. И, что всего главней — из-за мести.              Холодная вода всегда исцеляет от боли. Тело перестает ныть и зудеть, кожа стягивается, а синяки не настолько заметны. Сжав зубы, девушка прислоняется лбом к кафелю душа, пытаясь унять дрожь, но, когда тело начинает лихорадить, медленно подкручивает и горячий кран.       — Деб, счета за воду уже конские! Имей совесть! — напоминает Чейз из глубин их квартиры. Она ухмыляется — после боя Дебора может так медитировать часами, а денег, чтобы позволить себе такие вольности у них не очень-то и много.       — Я сейчас! — подставляя лицо и волосы тёплым струям, начиная наконец намыливать уставшее тело. Пена и мочалка — вот всё, что нужно, чтобы почувствовать себя живым человеком, а не куском избитого мяса. Когда она наконец выходит из душа, в большую комнату, вытирая мокрые волосы полотенцем, её уже ждёт диван, любимый сериал, плед и Чейз.       — Ложись, — похлопывает он по свободному месту. Дебби потягивается, медленно укладываясь на импровизированную постель, кутаясь и ложа влажную голову ему на колени.       — Эх, твои колени меня всегда исцеляют… — мурлычет она, стоит грубым пальцам зарыться в ленты её мокрых, тёмных волос.       — А твоя идея меня всегда бесит, — устало, не моргая и пялясь в экран телевизора.       — Иначе никак, — со вздохом, подтягивая плед к горлу, устало прикрыв глаза.       — Ами меня бы не простила, за то, что ты делаешь.       Столько грусти в этом его признании. Столько сожаления. Дебора тяжко сопит, вытягивая за ниточки воспоминание о матери и ее руках.       — Её нет, — твёрдо, поворачивает она лицо к отчему, — а всё вот так оставить я не могу.       Он смотрит на неё со снисхождением, но уже без прежнего строгости, как год назад, когда она только изъявила желание стать участницей клуба «BeST». А вот её напор и уверенность всё такие же яркие, даже больше. Из неё вышел бы прекрасный капитан полиции… Слишком прекрасный для этого городка.       — Мама верила в Dios и Santa Madre, — неожиданно говорит девчонка, заставляя мужчину внутренне содрогаться от каждого слова. — Ты веришь в закон и порядок, а я верю в карму. Хоть что-то одно из этого должно работать.       И крыть тут нечем, поскольку Чейз снова молча кивает. Но что ещё интересней, и от этого грустней: если бы то, что случилось с её мамой — Анной-Амалией — случилось бы с Деборой, женщина бы из шкуры вон лезла, но отомстила за свое дитя. С Чейзом или без него, по правилам или без них, но всегда по совести. Всегда по максимуму. В этом они с дочерью страх, как похожи.              Ей нужно день или два, не больше, чтобы тело начало восстанавливаться после боя и цвести энергией. А пока, она будет спать на уроках, с благословения отчима и молчаливого безразличия школьной администрации. Главное не захрапеть на парте, а то бывало…       Солнце пригревает на макушку, убаюкивая еще теплыми лучами. Темно-сиреневое худи с широкими, длинными рукавами уже лучше всякой подушки, а уроки такие однообразные, что не то что спать, выпилиться хочется. Поэтому на звонок она реагирует не сразу, потягиваясь и зевая, на подобие бродячей кошки. Тело ещё слегка дрожит после вчерашнего, но всего день-два, и она снова в строю. Возможно, даже ответит на каком-то уроке, пытаясь и дальше поддерживать имидж хорошистки.       Рука случайно задевает что-то твёрдое и холодное на парте. Школьница открывает глаза, замечая на столе банку минералки только что из автомата. Но даже не это смущает как то, на чём она стоит — старый выцветший флаер Лазурного дракона; того самого ресторана, что стал тайным бойцовским клубом.       Девушка неуверенно щёлкает ключом, жадно глотая пузырящееся, слегка солоноватое содержимое банки, и тут же едва не давится. На обратной стороне флаера только четыре слова:       «Это было круто, Оса»       Сердце падает в пятки, если не ниже. Паника холодной тряпкой бьёт по лицу, сгоняя батальон мурашек от затылка по хребту и обратно. Слова выведены чёрным маркером уверенно, размашисто, на всю страницу. Руки задрожали, банка едва не выпала из рук. Девушка оглядела уже опустевший класс, выглянула в окно, на спокойно гуляющих школьников и в немой истерике сжала бумажку.       Кто-то видел её вчера на ринге.       Кто-то из учеников видел и подал ей об этом сигнал.       Кто-то знает о ней то, что никому в этом городе знать точно нельзя!       Кто-то в этой долбанной старшей школе теперь для неё опасен, а значит прежде всего, опасен для себя за излишнее любопытство.