***
Шагнув вперёд, ты почувствовала как скрипит половица, но не обратила на это внимание, всё так же неотрывно вглядываясь в темноту комнаты, пытаясь к ней тем самым быстрее привыкнуть. Как только глаза были способны различать очертания предметов вокруг, ты тихо прошла дальше, для начала решив оглядеть обстановку. Всё было как обычно – прибрано. Многие вещи лежали на тех же местах и порядке, как и всегда. Шинобу не любила, когда какие-либо вещи были в разбросанных местах – это мешало ей концентрироваться на той же работе в доме. Но глаза всё же натыкались на странные, новые детали. Например, окровавленные куски марлевых длинных полосок, вероятно, бинтов. Ты испуганно замерла, стоило неприятной мысли быстро пронестись в голове. Неужели Шинобу ранили на задании, и она никому при этом не сказала, просто заперевшись в своей комнате? Либо она просто решила самой разобраться, с вероятнее всего, серьёзной раной, но при этом не сказала тебе? Даже при малейших царапин, которые ты успевала заметить, всегда помогала. Хоть и знала, что она может справиться сама – беспокойство за своего родного человека всё равно было сильнее, и она с лёгкой и снисходительной улыбкой позволяла обработать их. Ты была уверена, что получив хоть какую-то более-менее тяжёлую рану, она попросит тебя о помощи. Но сейчас, твоя былая уверенность впервые за долгое время дала трещину. Неожиданный звук, похожий на жалостный всхлип, отрезвил тебя, вырывая из мыслей. Тёмные волосы достигающие девушке до плеч, были легко растрёпаны, словно от долгого сна. Но устало-хмурый взгляд из под тонких бровей и пролёгшие тени под глазами твердили об обратном. Стоило её, немного рассеянному взгляду, проясниться, как она понимает, кто к ней вошёл. Она знала, что ты придёшь, ибо сама попросила об этом Цуюри, стоило той в который раз нетерпеливо постучать в дверь. Она была рада твоему приходу, хоть и сил высказать эту радость, хотя бы простой улыбкой, у неё не было. Она лишь немного сильнее нахмурилась, стоило тебе поднести свою руку к ней. Сначала ласково прикоснулась к её лбу, чтобы убедиться в том, что она не простудилась, дальше, удостоверившись о отсутствии ожидаемого горячего лба – уже начиная осматривать кожу, аккуратно и ненавязчиво проводя по ней своей ладонью. Сперва шею, ощущая странные тонкие рубцы, совсем маленькие, обычно не причиняющие серьёзный дискомфорт. Дальше – ключицы и плечи, чувствуя под пальцами те же рубцы, но уже несколько крупнее в своих размерах, что лишь подкрепили твоё волнение. Подняв взгляд с ключиц и плеч девушки, встретившись с её взглядом, ты только сейчас словно заметила слёзы, что выступали в тёмных глазах и скапливаясь в уголках, протекали тонкими влажными дорожками вниз по лицу. – Шинобу... почему ты молчишь? Пожалуйста, не пугай меня. – обеспокоенно прошептала ты своим дрожащим голосом, и стараясь не причинить ей хоть малейшей боли, легко опустила ладонь на её плечо, совсем слабо сжимая. Неожиданно, вероятно от очередной боли, девушка дрогнула всем телом, на что, и так слабо державшиеся на её плечах одеяло, вовсе сползло, с тихим шорохом оголяя остальное тело младшей Кочо, после чего падая наземь, прямо на светлую простынь постели. Шинобу досадливо скривилась, при этом издав странный смешок, словно всё происходящее с ней было ничем иным, как своеобразной шуткой. Её тело по большей части было забинтовано. Предплечья, которые она скрывала за одеялом, были окутаны этими злосчастными бинтами, через которые, время от времени, проявлялись хоть и ещё небольшие, но всё же пятна крови. Стоило Шинобу расслабиться, как она тихо и хрипло заговорила.***
Мешанина из звуков, среди которых были и жужания различных по форме, и немногочисленных по набору цветов, жуков; лёгких отзвуков порхания тонких, но шустрых крылышек бабочек и мотыльков; и конечно же, мерзких по своему звучанию цикад и саранчи, стрекот которых по особому громко откладывалось — в начинающейся пульсировать — голове. Каждый раз вступая в её комнату, ты оглядывала взглядом тело, обычно взирая лишь на осточертевших себе насекомых, после чего вскоре выходила обратно, без единой лишней мысли. Занятия с немногословной девочкой, лечения пациентов, тренировки и короткие по времени задания, которые ты брала, считай, вместо Кочо, что дремала в своей комнате уже какой день. Шёпот насекомых стал до ужаса привычным. Накладываясь друг на друга, они производили впечатление странной симфонии; такой же непонятный отзвук порой одолевал тебя и на ярмарках с играющими на инструментах чужеземцами. Всё это было бы терпимо, только если бы за тобой каждый раз не доносился переливающийся в тонах голос, оставляя лишь привкус металлической вони: — Я тебя... ненавижу. Шелест, стрекот — множество отливов звучных насекомых заткнулись, выжидательно обернувшись. Глаза Кочо были такими же стеклянными и мутными, как у мертвого насекомого. Например, мухи, которых из них всех не было. "Скоро будет". Словно почувствовав твоё намерение, маленькие многочисленные жуки с мотыльками отступили, оголяя от живой брони светлое лицо, что было подобно белому полотну. Обветренные губы, как и прежде, застыли в вечной скуке. Глаза, которые давно замерли в одной точке по направлению двери, создавали впечатление внимательного взгляда. Твой взор ни разу не скользил больше нужного, не желая видеть ни сквозные раны на теле от бордово оранжевых подсолнух, ни мелких червей, съедающие её мертвенную плоть. — Я знаю. И буду, несмотря ни на что, безмерно тебя любить. Шинобу... прости, что так поздно.