Глава 1
15 августа 2021 г. в 15:27
Стулья в комнате для допросов были неудобными, но L не замечал этого. Неуклюже присев на корточки, он забарабанил пальцами по столу: ему не терпелось уйти отсюда.
Почему так долго?
Он бы с радостью больше никогда не увидел лица Ягами Лайта, оставив парня в воображаемой мусорной корзине в голове, где он хранил старых врагов и дела, которые он закрыл; но у международного трибунала, созванного для рассмотрения дела Киры, были другие планы. Они решили, что Лайт, возможно, лучше воспримет эту новость от знакомого человека. Семье, конечно, будет легче услышать это от L. И он все равно возвращается в Токио, и если он не возражает… вот как это случилось, но это не имело никакого значения. Трибунал считал его доверенным лицом L, а не великим детективом — уловка, защищавшая его анонимность, но не оставлявшая ему права оспаривать приказы трибунала.
Поэтому он провел последний час в тюремной комнате для допросов, одинокий и недовольный, ожидая, что сообщит самому успешному массовому убийце в мире: его недавний девятнадцатый день рождения был последним.
Металлическая дверь распахнулась, и L, подняв голову, посмотрел в лицо Киры впервые за четыре месяца. Вместо брюк цвета хаки и официальных рубашек у Лайта Ягами был серый тюремный оттенок кожи; своеобразный, застегивающийся на все пуговицы комбинезон, разработанный специально для него. L знал зачем. Хотя Лайт был вынужден отказаться от тетради, чтобы освободить Рэм, она была привязана к его телу, чтобы он не потерял воспоминания. Его руки были скованы наручниками, чтобы помешать ему. Он также носил цепи на лодыжках, из-за чего неуклюже шаркал по комнате, как ребенок, который учился ходить. Увидев L, он выпрямился, сверкнул своей лучшей веселой улыбкой, имитирующей беззаботность.
Он выглядит ужасно.
— Давно не виделись, Рьюзаки, — сказал Лайт, осторожно усаживаясь в кресло напротив L. — Не ожидал, что ты придешь.
— Это касается нас двоих.
Лайт поднял бровь.
— Значит, ты по делу?
— Трибунал шлет тебе привет.
Пленник заерзал на стуле, гремя цепями. Его лицо выражало усталость, а глаза запали, сильно напоминая L его собственное отражение. Демоны когда-то плясали в светлых глазах Ягами, но сейчас остались только следы. Самодовольство и смех покинули контуры его лица, сменяясь мрачными морщинами и впалыми щеками. L не испытывал симпатии к Кире, но тем не менее был потрясен. Лицо Лайта теперь напоминало дом с привидениями: пустое, темное и полное кошмаров.
И скоро он станет призраком.
— Если я скажу, что скучал — это будет странно? — спросил Лайт.
— В данных обстоятельствах — да.
— И все же это правда. Я полагаю, из-за одиночества, человек смягчается.
— Тебе было бы трудно стать более мягким.
— Ты бы удивился.
— Ты пытался манипулировать Богом Смерти, чтобы он убил меня с помощью волшебной тетради. Ничто из того, что ты сделаешь, больше не удивит меня.
Лайт улыбнулся.
— Это вызов?
— Как бы ты предпочел умереть?
Пленник напрягся, покачав головой.
— Не надо мне угрожать. Это была всего лишь шутка.
— Это не угроза. Это послание. — безучастное выражение на лице L не дрогнуло, но в голосе прозвучало презрение. — Тебя приговорили к смерти.
Улыбка соскользнула с лица Лайта, как вода сквозь песок. Он выглядит потрясенным. Каким бы умным и искушенным Кира себя ни считал, он во многом все еще был наивным маленьким мальчиком. Время и опыт, конечно, помогли бы решить эту проблему, но у Лайта Ягами никогда не будет такой возможности.
— Тебя это удивляет? — мягко спросил L.
— Нет. Я просто подумал… Я не буду давать показания?
— Ты стирал собственные воспоминания, чтобы выглядеть невинным. И ты патологический лгун. Разве в этом есть смысл?
— Я имею право защищаться.
— Ты имеешь на это право, но у тебя нет такой возможности. Ты, возможно, мог бы оспорить одно или два обвинения, но этого недостаточно. Даже не близко.
— Я не отрицаю свою виновность, черт возьми. Я молю оставить меня в живых. — Лайт облизнул губы, и изо всех сил старался сохранить самообладание. — Ради бога, Рьюзаки, дай мне возможность хотя бы поговорить с ними.
— Я не тот, кто этому препятствует. Им все равно, что ты скажешь в свое оправдание, Лайт. И, честно говоря, мне тоже. Ты не первый убийца, считающий себя справедливым, и не последний. — L с тоской взглянул на дверь, жалея, что не догадался взять с собой что-нибудь перекусить. — Я спрошу еще раз. Как бы ты предпочел умереть?
Мгновение Лайт просто смотрел на него. Потом он рассмеялся, тихо и горько.
— От старости.
— Это не один из доступных тебе вариантов.
— У меня есть варианты?
— Несколько.
— В одном из них я не умираю?
— Нет.
— Тогда у меня нет вариантов.
L раздраженно щелкнул языком.
— У тебя есть варианты относительно способа твоей казни. Трибунал согласился оставить тебе право выбора.
— Ты же не серьезно.
— Я бы не зашел так далеко ради шутки.
Лайт сгорбился, закрыв лицо руками. L молча наблюдал за происходящим, сидя на стуле, хищной птицей-переростком. Наконец, заключенный выпрямился и провел руками по волосам, его глаза увлажнились.
— Я подумаю об этом.
— Тогда думай быстрее. Мне приказано не уходить, пока я не получу ответа. — Это была ложь, но L уже потратил достаточно времени на Киру. Каким бы ни был исход, этот визит станет для него последним. — И что же это будет?
— Я не знаю.
— Это не ответ.
— Это все, что ты получишь. Ради Бога, я не могу просто… Мне нужно изучить варианты, мне нужно подумать.
— Если я составлю тебе список, это поможет?
— Будет лучше, если ты отвалишь и дашь мне немного времени! Я здесь не вкусы мороженого выбираю! Если я сделаю неправильный выбор, если… если что-то пойдет не так…
— Ты все равно умрешь, только чуть медленнее. Здесь нет неправильного ответа, Лайт. Чтобы ты ни выбрал, ты все равно умрешь.
Лайт сжал кулаки.
— Убирайся.
Так сильно скучал по мне. L проигнорировал его и поднял палец.
— Повешенье. Стандартный метод казни в Японии. При правильном выполнении, ломает позвоночник и вызывает мгновенную смерть. При неправильном выполнении, ты рискуешь медленно задыхаться где-то сорок пять минут, перед тем как умрешь.
Он поднял еще один бледный палец: второй.
— Расстрел. Преимущества: быстрый, дешевый, относительно достойный и наименее рискованный с точки зрения исполнения. Недостатки: потенциально травмирующий для палачей, и оставит не особо привлекательный на вид труп. Если чувства твоей семьи при виде твоего тела беспокоят тебя, это не лучший выбор.
Пленник побледнел.
— Прекрати.
— Электрический стул. В наши дни это в значительной степени вышло из моды, но вполне возможно: 2500 вольт в течении двадцати секунд входят в тело через электроды на голове и выходят через ноги. Если с первого раза ты не умрешь, попробуют еще раз. И снова, однако, получится не привлекательный на вид труп. Если оставить в стороне тот факт, что твой мозг будет буквально сварен, а глазные яблоки заключенных, как известно, выскакивают из глазниц. Некоторые загорались. Честно говоря, я бы не советовал.
L добавил четвертый палец к своему счету, покачивая ими перед пленником.
— Смертельная инъекция. Обычно это коктейль из трех препаратов: барбитурата, чтобы вызвать бессознательное состояние, паралитика, чтобы подавить дыхание, и раствор калия, чтобы вызвать остановку сердца. Наличие препаратов под вопросом, как и правильное размещение IV линии. Также существует риск того, что паралитик оставит тебя в сознании и ощущениях, но ты не сможешь сказать никому, что проснулся. Не очень приятная перспектива, я уверен, ты согласишься.
— Я сказал, прекрати!
— Тебе нужны были варианты, Лайт. Газовая камера. Цианистый водород является традиционным методом — ты действительно сможешь увидеть газ, если тебя интересует наука, — но нет никакого обезболивания, пока ты не потеряешь сознание, и если ты запаникуешь и откажешься глубоко дышать, это может занять время. Газообразный азот, с другой стороны, невидим, не имеет запаха и инертен. Предположительно, ты не заметишь ничего плохого, кроме возможной эйфории, пока не потеряешь сознание. Теоретически. Как метод выполнения, он все еще новый и неопробованный.
L нахмурился, глядя на свою руку.
— Должен ли я считать это одним или двумя вариантами?
Теперь Лайт дрожал, как ребенок закрывая уши руками. Кем он и был. Эта мысль должна была вызвать у L жалость, но все, на что он был способен — это отвращение. Ты хотел справедливости, пока не получил ее, а теперь ноешь, что это несправедливо. Когда тебе это выгодно — ты бог, когда нет — ребенок. Не знаю, почему я ожидал, что ты умрешь как мужчина. Ты никогда им не был.
— Я могу остановиться в любой момент, Лайт, — сказал он. — Просто скажи мне, как ты умрешь?
Лайт покачал головой.
— Пожалуйста, не делай этого.
— Чего именно? Не спрашивать твое мнение? Или позволить тебе умереть?
— И то, и другое. Оба. Я… — Он прикусил губу и поднял голову, его полные страдания глаза встретились с глазами L. — Помоги мне.
— Я уже это сделал. Благодаря мне у тебя есть свобода выбора. Это больше, чем получили твои жертвы.
— Зачем ты это делаешь?
— Опять же, тебе придется быть более конкретным.
Лайт стукнул кулаками по столу, заставив L замолчать. Потом он разрыдался.
Ты долго продержался. L смотрел молча, его лицо ничего не выражало. Он разрывался между ликованием и неприятным чувством вины. Мне нечего стыдиться. Он это заслужил. Будь он на моем месте, злорадствовал бы еще больше. Но к каким бы жестокостям не стремился Лайт, теперь он был на дне. Не осталось никакого высокомерия, чтобы сломить его. Просто испуганный, умирающий мальчик.
Слегка сменив позу, L вытащил из кармана салфетку и протянул Лайту.
— Вот.
— Ты пришел подготовленным, да? — Лайт высморкался и смял салфетку в руке, вытирая глаза тыльной стороной ладони. — Черт. Я думал, что я хороший актер.
— Обычно — да.
— Я знаю. — Он слабо улыбнулся. — Знаешь, какая-то часть меня почти уверена, что это очередная фальшивка. Испытание.
— Боюсь, что нет.
— Боюсь. Интересный выбор слова.
L пожал плечами.
— Это просто фигура речи.
— Да. Я знаю. — Заключенный запрокинул голову и, моргая, уставился в потолок, чтобы сдержать слезы. — А вот я — да. Испуган.
Я заметил. Вытащив еще одну салфетку, L протянул ее Лайту без комментариев.
— В первый раз, когда Рюк появился в моей комнате, я подумал, что он собирается убить меня. Ты это знал? Он появился из ниоткуда через пять дней и рассказал мне, кто он такой. Я был уверен, что Рюк собирался забрать мою душу, но я не боялся. Не тогда. А сейчас… — Лайт промокнул салфеткой свое лицо и закрыл глаза. — Я не знаю, что со мной случилось, Рьюзаки. Не знаю, где я ошибся.
— Некоторые предположили бы, что в тот момент, когда начал убивать людей, чтобы править миром.
Лайт фыркнул.
— Я так понимаю, речь идет о трибунале.
— И о нем в том числе.
Последовала еще одна долгая пауза, но L не спешил ее заполнять. Даже если бы он хотел утешить Лайта, — а он не хотел, — ему было нечего сказать. Некоторые люди могли бы горевать из-за смерти Киры, но не L, и какие бы изменения ни внес Лайт, все уже произошло. Единственное утешение, которое он мог предложить Лайту, было осознание того, что скоро он не сможет переживать из-за своих неудач, так как скоро перестанет существовать.
— Как Миса? — наконец спросил Лайт. — Наслаждается помилованием?
— Последнее, что я слышал: ее поместили в программу защиты свидетелей. Я понятия не имею, что она сейчас делает.
— Защита свидетелей. Конечно.
Лайт с горечью покачал головой.
— Она убивала невиновных людей и была соучастницей всего того, что я сделал, а трибуналу на это наплевать. Теперь меня ожидает смертный приговор, а она не проведет ни дня в тюрьме только потому, что ее шинигами решила сотрудничать. И вы называете это справедливостью.
L пожал плечами.
— Ты пытался манипулировать Рем, чтобы она покончила с собой и устранила меня. Стоит ли удивляться, что вместо этого она заключила сделку?
— Ты должен был оставить Мису в живых. Тебе не нужно было освобождать ее.
— Рем настояла на этом. Разве это имеет значение? Ее приговор не имеет никакого отношения к твоему. Если я надену на мисс Аманэ смирительную рубашку до конца ее дней, ты не станешь менее мертвым.
Лайт поморщился.
— Тебе обязательно повторять это?
— Пока ты не дашь мне ответ, да.
— Просто напиши мое имя в тетради смерти и покончи с этим. Я не играю в эту игру.
— Мы не можем. Миру нужны доказательства, что эра Киры закончилась. Если ты умрешь из-за сердечного приступа, это будет означать то, что твои способности где-то заключены, и что кто-то, кроме тебя, может ими воспользоваться. Это не значит, что твое имя не будет написано, просто твоя смерть должна быть более конкретной.
— Тогда придумай какую-нибудь чушь насчет того, как я умер. Вряд ли они поверят тебе, во всяком случае без… — Лайт замолчал, пораженный догадкой. — Ты будешь снимать казнь.
— Как я и сказал. Миру нужны доказательства.
— Значит, ты собираешься заставить меня сняться в снафф-видео?
— Нет. Мы запишем выбранный тобой способ казни в тетрадь Мисы вместе с некоторыми очень конкретными действиями, которые ты должен будешь выполнить перед смертью, чтобы доказать трибуналу, что тетрадь действительно работает так, как я сказал. Действия происходят, твоя казнь идёт как надо; и да, она будет снята. Если этого не произойдет, ты получишь полную отсрочку.
L пожал плечами, теребя рубашку.
— И, по-твоему, это несправедливо?
Лайт побледнел, пока слушал, его глаза расширились до комических пропорций.
— Ты же не серьезно.
— Совершенно серьезно. Ты хотел получить возможность избежать своей судьбы. Это твой шанс.
— Заставить меня свидетельствовать против себя самого — это не защита! Ради бога, Рьюзаки! Ты хоть представляешь, насколько все запутано?
— Как и массовое убийство, Лайт. Возможно, если бы ты задумался об этом, то не оказался бы в такой ситуации.
Лайт впился пальцами в голову, отчаянно тряся головой.
— Нет. Нет. Я не буду этого делать. Ты не сможешь меня заставить.
— Если ты хочешь, чтобы весь мир увидел, как тебя тащат на казнь, брыкающего и кричащего, то так и будет. Но ты сделаешь это, Лайт. У тебя нет выбора.
— Это не то, о чем ты говорил раньше.
Ну конечно.
— Именно это я и говорил раньше. Метод зависит от тебя. Конечный результат — нет.
— Любой метод?
— В пределах разумного.
— Распятие.
Глаза L сузились.
— В разумных пределах, я сказал.
— А что в этом неразумного? Дерево, гвозди, молоток. Мне это кажется довольно простым.
— Мы не собираемся пытать тебя, Лайт.
— Почему нет? Забота о моем благополучии? Или забота о том, как ты будешь выглядеть, когда видео увидит свет?
— Не имеет значения. Этого не произойдет.
— Отлично. Значит, сэппуку. Красиво и традиционно. Ты можешь быть моим секундантом.
Глаза Лайта вспыхнули.
— Ну вот. Решение принято.
— Нет. Это правосудие, а не цирк. Если ты хочешь протестовать против своего приговора — протестуй, вот для чего нужны последние слова. Но если ты думаешь, что я позволю тебе превратить твое наказание в политический театр в поддержку Киры, подумай еще раз.
— Говорит человек, который устроил мне заочный суд. Я не делал из этого дела цирк, но если ты заставишь меня выйти на сцену, я выступлю.
— Исполняй все, что хочешь, но ты приговорённый к смерти, а не клоун. На твоем месте я бы меньше думал о выступлении, и больше о том, чтобы не обделаться, когда будут пристегивать ремнями.
Лайт сжал челюсти, бесполезно сжимая кулаки.
— Разве ты не должен быть тактичным?
— Ты ведешь себя по-детски. Я здесь не для того, чтобы потакать твоим истерикам.
— Тогда какого черта ты здесь? — заключенный сплюнул. — Чего ты хочешь от меня, L? Слезы? Раскаяние?
L равнодушно пожал плечами.
— Это не повредит.
— Убирайся.
— Нет, пока не получу ответа.
— Мне все равно, ясно? Мне все равно. Это ты раскрыл дело. Тебе решать. — Лайт отвернулся, не отрывая взгляда от стены. — Мне наплевать, что ты со мной сделаешь.
— Лжец. Конечно, тебе не все равно. Ты бы не спорил со мной, если бы тебе было все равно. — В тоне L не было осуждения, но Лайт все равно вздрогнул. — Если для тебя это хоть что-то значит, то это должно было стать милостью, а не обязательством. Я подумал, что дать тебе хоть какой-то контроль над ситуацией было бы хорошим утешением.
Лайт покачал головой.
— Это не контроль, это соучастие. Не притворяйся, Рьюзаки, что речь идет о моем благополучии. Они дают мне эту возможность, чтобы, если что-то пойдет не так на пленке, они могли пожать плечами и сказать, что я сам попросил.
— Может и так. Но это все равно работает в твою пользу. Все глаза в мире устремлены на них, а это значит, что они не станут рисковать. Чтобы ты ни выбрал, они примут все возможные меры предосторожности, чтобы все прошло гладко.
— Тогда пусть решают сами. Не проси меня расписаться в собственной смерти. Это не… это не должно быть моей ответственностью.
— Это не так. Ты несешь ответственность за действия, которые привели тебя сюда, но приговор не в твоих руках. Это произойдёт независимо от того, нравится тебе это или нет. Вопрос только в том: как. — L качнулся вперед, наклонился и посмотрел заключенному в глаза. — Как только ты примешь решение, тебе конец. С остальным разберется кто-нибудь другой. Никто не ожидает, что ты будешь хозяином этой вечеринки, Лайт. Мы просто ждем, что ты появишься.
Долгие мгновения Лайт молчал. Наконец он тихо произнес:
— Расстрел.
— И это твой окончательный ответ?
— Да. При одном условии. — Его глаза пронзили L. — Я хочу, чтобы этим занялась Оперативная группа Киры.
L нахмурился и откинулся назад.
— Этого я обещать не могу…
— Тогда считай это предсмертной просьбой. Я не хочу умирать среди чужаков, к тому же, они заслуживают довести это дело до конца. Я хочу, чтобы этим занялась Оперативная группа.
Приложив большой палец к губам, детектив взвесил ответ Лайта. Нежелание парня доверять незнакомцам было логичным; любой, кто затаил на Киру обиду настолько, что вызвался застрелить его, вполне мог намеренно причинить ему боль. Любой другой человек, которого он бы попросил, был бы отклонен трибуналом по подозрению в том, что Лайт что-то замышлял, но люди, которые арестовали его, в первую очередь, не имеют оснований освобождать его. У них есть надлежащая подготовка к стрельбе из огнестрельного оружия, и каковы бы ни были их чувства к Кире, они слишком привязаны к руководителю Ягами, чтобы причинять ненужную боль. С его точки зрения, они идеальны. Конечно, это разорвет их сердца на части. Убийство сына любимого начальника, мальчика, которого они знали, любили и которому доверяли, было не тем опытом, от которого человек мог уйти с невредимой психикой — что, вероятно, было еще одной причиной, по которой Лайт обратился с такой просьбой. Мелкая месть, замаскированная под демонстрацию доверия. Или он просто слишком поглощен собственным страхом, чтобы понять, о чем просит?
— Оперативная группа, — задумчиво произнес L, внимательно вглядываясь в лицо Лайта. — Ты хочешь, чтобы Мацуда наставил на тебя пистолет?
— Папа говорит, что он отличный стрелок. Если повезет, он окажется прав.
— А как же твой отец?
— Нет. Только не он. Я… — Лайт прижал костяшки пальцев ко рту, прерывисто вздохнув. — Если ты попросишь его, я думаю… я думаю, он согласится. Из чувства долга. И я думаю, — надеюсь, — я не стал бы его винить. Но мама будет. Саю так и сделает. Он бы так и сделал. Я не могу просить его об этом. Я достаточно навредил ему.
Остальное, возможно, было притворством, но его восхищение отцом было искренним.
— Я никогда в этом не сомневался, — поджав губы, вслух проговорил L. — Айдзава, Моги, Мацуда — это трое. Тебе нужно как минимум пять. Даже если предположить, что они все согласны, их все равно не хватит.
— Есть еще Ватари. И ты. Это пять, я думаю.
Ох.
L нахмурился.
— Я не могу этого сделать.
— Почему нет? Ты собираешься вписать меня в тетрадь смерти, какая разница?
— Я никогда не говорил, что буду писать твое имя.
— Тебе и не нужно было. Если бы ты доверил членам трибунала написать в тетради, они бы не требовали доказательств того, что это работает. Может, я и проиграл, но я не идиот.
— Жаль, что это не так. Скорее всего, ты оказался бы счастливее.
Если L и ожидал ответа, то он его не получил.
— Я знаю.
Сыщик закусил губу, с отвращением разглядывая заключённого. Он не испытывал никаких угрызений совести по поводу приговора Лайта и не возражал против использования Тетради смерти. Но почему-то мысль о том, чтобы на самом деле выстрелить в чье-то сердце, — даже в сердце Киры, — беспокоила его. Вероятно, именно это он и имеет в виду, черт бы его побрал. Отказ в просьбе означал бы признание того, что он не считает использование тетради и более традиционных методов убийства равноценным, оправдывающим Лайта. Если L согласится, ему самому придется стать убийцей. Не косвенно, не издалека, но, несомненно, лицом к лицу. Он мог это объяснить, но его доводы не так уж сильно отличались от доводов Киры. Даже если бы он мог дистанцироваться от своих действий, это только сделало бы его больше похожим на Лайта.
Даже сейчас он все еще пытается играть с моим разумом. Я не знаю, сердиться мне или удивляться.
— Возможно, я слишком деликатен, — резко сказал L. — Мир полон людей, которые хотели бы убить тебя своими руками, а у меня уже есть такая возможность. Было бы грубо использовать ее дважды.
— Ради бога, что тебе еще от меня нужно? Ты попросил меня выбрать, и я выбрал. Я не ставлю ловушку. Я прошу об одолжении.
— Я тебе ничего не должен. На случай, если ты забыл, ты пытался убить меня.
— А теперь меня убьешь ты. Я всего лишь прошу, чтобы ты сделал это, глядя мне в глаза. Разве я многого прошу?
Глаза Лайта были мягкими, умоляющими.
— Если ты не займешь это место, папа сочтет своим долгом вмешаться. Пожалуйста, Рьюзаки. Промахнись, если ты так меня ненавидишь. Мне все равно. Но ради моей семьи, по крайней мере, сделай выстрел. Пожалуйста.
Глаза L расширились от удивления. Он говорит серьезно. Лайт был прав, его отец был бы первым среди добровольцев на его казнь, чтобы точно удостовериться, что другие не продлят агонию его единственного сына. Он выбрал Оперативную группу не потому, что доверяет нам. Он выбрал нас, потому что это сделал его отец. Как только L окончательно определил Лайта как самоуверенного высокомерного труса, мальчишка вдруг проявил намёк на самоотверженность.
Я сделаю это.
L выстрелит и не промахнется. Не ради Киры, не ради Соитиро, но ради настоящего решительного детектива, которым когда-то был Лайт. Если бы он не указал мне на Йоцубу, или если бы я держал блокнот подальше от него, как следовало, он бы все ещё был тем мальчиком сегодня. Это не отменяло того, что Лайт сделал, и не делало его наказание несправедливым, но это что-то значило. Если хотя бы частичка Лайта еще жива, он заслуживает уважения.
— Я не промахнусь, — тихо сказал L. — По крайней мере, не нарочно.
Лайт выдавил слабую улыбку.
— Я не могу просить большего.
Стул заскрежетал по бетону, когда L встал, разминая плечи, чтобы ослабить напряжение в спине. Слегка кивнув на прощание, он повернулся и, сгорбившись, направился к двери, делая вид, что не слышит предательского, звенящего удара Лайта, уткнувшегося лицом в его руки.