Ни морей не бывает без бурь, ни любви

— Вы меня слушаете, капитан? Васко не знал, соврать ли адмиралу Кабрал, заявив, что внял каждому её слову до последнего, или признаться, что пропустил их все мимо ушей. Оба варианта не сулили ничего хорошего, как те два монстра в узком проливе из старинных легенд. — Простите, — он закрыл лицо ладонью и с усилием провёл по нему, словно лицо было из сырой глины и Васко хотел его смять. Кабрал прожгла его взглядом, но ничего не сказала. В словах не было нужды, Васко устыдился безо всякой посторонней помощи; он, в самом деле, витал в облаках. Но одно дело грезить наяву где-нибудь в пути, когда перед глазами всё равно нет ничего занимательнее опавших листьев, или занимаясь каким-то монотонным, не требующим приложения мысли, делом. Совсем другое — сидеть перед адмиралом, и, вместо того, чтобы её слушать, перебирать в памяти, как бусины чёток, сладкие воспоминания о девушке, в которую влюблён. Мимолётное соприкосновение пальцев. Искренний смех над удачной шуткой. Аромат её духов. Прочитанные стихи. Мечтательный взгляд. Подсмотренная тренировка. Виденный накануне сон. И совсем уж паршивое дело это сидеть перед адмиралом и грезить о любви к той, за кем адмирал послала тебя следовать хвостом и вынюхивать полезные сведения. Думать об этом было омерзительно, а уж при мысли о том, что будет, если де Сарде узнает правду, хотелось и вовсе молча застрелиться. Можно ли влюбиться вовремя, впрочем? — Дайте мне вашу карту, я отмечу, где искать то, что осталось от корабля, — Кабрал протянула руку. — Здесь, на юго-востоке острова, недалеко от Веншагано. — Спасибо, адмирал. — Я рассчитываю на вас, капитан Васко. Он снова вылетел из кабинета Кабрал пулей, как в самый свой первый день в Новой Серене, почти способный раскидывать предметы силой клокочущих в груди чувств. Единственным разумным решением было бы взять себя в руки, запереть глубоко внутри свои романтические порывы, отстраниться и сосредоточиться на данном адмиралом задании, на своём, демон бы его побрал, проклятом будущем. Это было бы лучше для всех, для навтов, для него и для самой де Сарде. Но он не мог, не мог — не мог! — этого сделать. И не хотел.