он не уверен даже в том, что он дышит

      Ш-ш-ш. Тихо. Бесшумно.       Пора уже привыкнуть к тому, что даже писка или звона в ушах не слышно. Пора привыкнуть. Верно? Но привыкнуть не получается. Память настойчиво терзает воспоминания, когда был слышен собственный голос, когда были слышны голоса других людей — друзей или врагов? Неважно.       Даже стука собственного сердца неслышно. Оно чувствуется, да, его можно ощутить, если приложишь руку в груди. Даже шуршания одежды нет. Настолько тихо, что закричать хочется, чтобы хоть что-то было слышно.       Терять слух неприятно. Ещё более неприятно пуще прежнего подозревать всех.       Фэш ничего не слышит. И не знает, о чём говорят те, кто стоят за спиной.       Когда он видит, что Ник смеётся, на секунду кажется, что смеётся Ник над ним. Когда Марк что-то в очередной раз тянет, ухмыляясь, нет никаких сомнений, что Фэша оскорбляют. И когда Василиса, сжимая его руку свой потной ладошкой, что-то быстро-быстро произносит, Фэшу кажется, что она повторяет: умри, умри, умри. Всё-таки ты много ей плохого сделал, Фэш Драгоций. Она могла бы и воспользоваться тем, что ты ничего не слышишь, и говорить все свои чувства в открытую. Могла же?       «Заебали», — хочется произнести, но слово на губах остаётся, так и несказанное. Собственный голос утешал, помогал собраться с мыслями и отвлечься. Сейчас Фэш его даже не услышит, есть ли смысл вообще хоть что-то говорить?       Его нет.       Фэш откидывается на спинку стула и устало прикрывает глаза. Надоело. Всё. Абсолютно всё.       — Хочу обратно.       123       Фэш мог бы с лёгкостью выучить язык жестов. На нём на Эфларе мало кто говорит, но всё-таки хоть что-то же нужно для общения? Фэш бы мог выучить, но не стал. Если он его выучит, это будет значить, что он сдался и принял свою глухоту. Принял то, что ему не нравится. Принял и начал приспосабливаться к новым условиям. Но сдаваться не в стиле Фэша. Поэтому к чёрту.       Губы Василисы снова беззвучно шевелятся. Она что-то говорит, а потом, спохватившись, быстро пишет ручкой что-то на бумаге.       «Извини, опять задумалась. Хочешь прогуляться? Могли бы по стене пройтись».       Фэш качает головой.       Он плотнее закутывается в свою кофту от пижамы и чуть хмурится. После потери слуха абсолютно ничего не хочется, совершенно. И гулять — тем более.       Василиса разочарованно жмёт плечами.       «Тогда я пойду, ладно? Уже полночь, и мне уже нужно обратно в башню».       — Ладно.       Василиса вздрагивает. Фэш усмехается. Ему забавно и чуть больно смотреть на то, как все удивляются, услышав от него хоть звук. Захарра в шутку ворчала, что раньше Фэша никто заткнуть не мог, а теперь словечко ждёшь от него три года. Ворчала, но на самом деле чувствовала себя отвратительно, наверняка сожалея, что брату помочь не может.       Василиса снова рот открывает, что-то произносит, а потом обрывается и разворачивается, собираясь уходить. Фэш тоже отворачивается в сторону, утыкается взглядом в рабочий стол и думает, чем будет занимать себя оставшееся время без сна.       Потом чувствует горячее дыхание в области шеи, мягкие пушистые волосы, которые кожу щекочут, и быстрое-быстрое шевеление губами. Фэш-то замирает, потому что ни шагов, ни голоса не слышал, а Василиса быстро отстраняется, чуть покраснев. Она снова пишет что-то на бумаге, а потом быстро уходит, закрывая дверь.       Фэш ещё пару секунд сидит на месте, рукой по шее проводит, прямо там, где осталось дыхание Василисы. Даже её запах есть, смотри-ка. Фэш хмыкает. Он одной рукой листок к себе пододвигает, читает, что написано.       — Спокойной ночи. Ты справишься.       Пусто.