***
Тан Фан сидел в закусочной тетушки Дун и опустошал чаши вина одну за другой, однако алкоголь не помогал притупить боль и избавиться от отвратительных видений. Взрыв произошел снова. В прошлый раз он забрал жизни его товарищей из академии, которые радовались сдаче Императорского экзамена, строили планы на жизнь, делились друг с другом своими мечтами… На этот раз он унес жизнь человека, которого Тан Фан когда-то любил. Да! Дора была его первой любовью. Далекой, приятной и… безответной. Она ворвалась в его размеренную жизнь красной молнией, и именно на нее он перенес все свои самые романтичные юношеские фантазии. Для первой любви немного поздновато, но долгое время всем, что занимало его мысли, была учеба. Тан Фан с головой ушел в книги и только и делал, что читал. Книги были его главной любовью (ну… после вкусной еды). Однако читал он не только труды великих мыслителей. Читал он и романы про прекрасных девушек и храбрых юношей. И, конечно, в его голове давно нарисовался волшебный образ смелой, красивой, гордой, отважной, самой-самой необыкновенной девушки, которая обязательно его, Тан Фана, полюбит и с которой они, преодолев множество препятствий на своем пути (а препятствия будут, обязательно, куда же без них? Это же романтическая история, в конце-то концов!), совершенно точно будут вместе. Любовь эта должна быть непростой, возможно, даже чуть запретной (так куда интереснее! Кто захочет читать про обычные скучные отношения двух влюбленных?), но закончиться все просто обязательно должно самым наилучшим образом! И встретив эту необычную ойратскую принцессу, Тан Фан понял: вот она, любовь, которую он так ждал! Ну, а как же? Встретились они при самых, можно сказать, неожиданных обстоятельствах. А как еще, если не своей судьбой, назвать девушку, упавшую к тебе прямо в руки? Именно так во всех книгах и начинаются романтические отношения: любовь с первого взгляда, неожиданное переплетение судеб! Они расстались и думали, что больше никогда не пересекутся… Однако, благодаря злополучному ойратскому плащу, встретились вновь. Тан Фан был определенно уверен: это судьба! Отношения их начались, как подмечал сам Тан Фан, по лучшим традициям романтических историй: с недопонимания и ссор. Идеальное попадание! К тому же Дора была иностранкой, которая практически не понимала китайскую речь. Чем не препятствие на пути чистой, искренней любви? Итак, романтически настроенный Тан Фан принял взвешенное (как ему казалось) решение — влюбиться. Все протекало просто замечательно: Дора помогла вызволить его лучшего друга Суй Джоу из тюрьмы, починила ему палочки (о том факте, что она их до этого и сломала, Тан Фан благополучно забыл), пыталась найти Дун-эр, трагично попалась в плен к Милостивому Джу, красиво защитила его от меча сумасшедшей невесты Гуанчуаня, и даже отправилась за ним в Юнхе. Чем дальше, тем явственнее Тан Фан ощущал себя героем самой романтичной на свете истории, тем ярче загорались его глаза при виде Доры и тем глупее расползался рот в улыбке, когда он говорил с ней. Однако после поездки в Юнхэ все изменилось. Дору ранили. И ранили из-за Суй Джоу, который его, умного Тан Фана, не послушал. Конечно, Тан Фан сделал то, что должен был: испытал на себе яд, опробовал противоядия. Он считал, что поступает как настоящий герой. Решительный и смелый, который жертвует собой ради любви. Он ждал, что вот он, переломный момент их отношений: Дора очнется, и они будут вместе навсегда. А их чувства друг к другу окрепнут благодаря совместно пережитой смертельной опасности. Но все пошло не так. Да, Тан Фан был готов отдать ради нее свою жизнь. И поступил бы так снова, если потребовалось бы. Но почему-то в тот момент, когда смерть была близка к нему как никогда раньше, он внезапно почувствовал, что ему совсем не хочется думать о Доре, вспоминать, мечтать о ней… Как же так вышло? Тан Фан решительно замотал головой, наливая очередную чашу вина. «Почему все мысли опять сводятся к нему?» — он потер переносицу и зажмурился. Перед глазами стояло искаженное болью лицо… Он с силой ударил рукой по столу, расплескав содержимое только что наполненной чаши. Как же не вовремя! Единственное, о чем сейчас следует переживать, это смерть Доры, его первой любви и хорошего друга. Мысленно вернув себя в то время, Тан Фан вспомнил, как очнулся после недельного сна, приняв сделанное Лао Пэем противоядие, как открыл глаза, обнаружив себя в своей комнате. Первым, что тогда пронеслось в его голове и что он, не задумываясь, произнес, было… имя. «Нет! Снова мысли не туда! Давай, голова, соображай! Ты же самое ценное, что у меня есть! На что мне мозг, если он не подчиняется мне?!» — Тан Фан запустил пятерню в волосы и протяжно застонал, вызывая раздражение остальных посетителей закусочной тетушки Дун. После случая с отравлением Тан Фан все чаще ощущал, как с его глаз спадает кропотливо сооруженная розовая завеса. Сначала Дора встретила на Железном рынке Аласы и снова принялась за его поиски. Тан Фан должен был почувствовать обиду и ревность, и даже старательно изображал все эти чувства на своем лице, думая, что их отсутствие — лишь результат потрясения после болезни. Но нет, время шло, а он лишь больше убеждался в том, что его первая любовь закончилась. Странно и нелепо было признаваться в этом самому себе, но так оно и было. А потом был взрыв, который Тан Фан мог бы предотвратить, расскажи он Ван Джи с Суй Джоу вовремя о том, кем на самом деле был Аласы. Если бы он только не бросился тогда один на Железный рынок, судорожно сжимая в руках тот злополучный ойратский плащ! Если бы… Но Суй Джоу тоже молодец! Это он, всегда самый ловкий, самый сильный, самый-самый Суй Джоу, не смог захватить Аласы при первой его попытке сбежать из города вместе с принцем-консортом. Суй Джоу тоже виноват! Ведь правда? «Мы оба виноваты в смерти Доры…» — пронеслись в голове брошенные в порыве отчаяния слова. Нет, сейчас не это важно! Тан Фан помотал головой, прогоняя непрошенные сожаления. Важно то, что он опять все запорол, что из-за их невнимательности пострадал… погиб их друг! С этого момента знать тебя не желаю! Видеть тебя не хочу! Почему-то, очнувшись после взрыва, Тан Фан вспомнил именно эти слова. Ах да, ведь это были последние слова, брошенные им в бессильной ярости, в попытке заглушить собственную боль и вину. Тан Фан больше ни минуты не хотел находиться в этом доме. Он не хотел видеть Суй Джоу: боялся посмотреть ему в глаза. Поэтому и ушел. Он и раньше говорил Гуанчуаню все, что в голову взбредет, обзывал дураком, бросался обвинениями. Он знал, что Суй Джоу всегда поймет его. Ведь это же Суй Джоу! Он всегда будет рядом, выслушает и подставит плечо в трудную минуту. Но теперь все было по-другому. Теперь Тан Фан, кажется, слишком далеко зашел. Он очнулся от своих мыслей. Рядом сидела Цин Гэ и молча пила из чаши вино. Когда она пришла? Кажется, уже давно. А он опять думал о Суй Джоу. Горько усмехнувшись, Тан Фан поднялся из-за стола и неровной походкой побрел прочь из закусочной. «Гуанчуань обязан все понять! — с какой-то горькой обидой пронеслось в голове. — Ведь я говорил не подумав. Просто хотел, чтобы стало легче. А Суй Джоу сильный — он все выдержит!.. Но вдруг он решит, что и правда виноват?» — мысли путались. Он опять думал не о том! И все из-за этого глупого Суй Джоу! Теперь Тан Фан обнаружил себя бредущим по улице. Рядом, поддерживая его, шла изрядно пьяная Цин Гэ. — Суй Гуанчуань — дурак! Идиот! — пробормотал Тан Фан, на этот раз, кажется, вслух.***
Захлопнулась дверь за спинами Ли Цзылуна и Ашитимура. Тан Фан остался в камере совсем один. Сев за стол, он закрыл лицо руками и задумался. Мыслей было много, и они мелькали в голове, не давая сознанию зацепиться ни за одну из них. Почему он до сих пор жив? Зачем понадобился Ли Цзылуну? Если Ашитимур здесь, значит, он знает про генерала Гао. Значит, их план провалился. И все было зря!.. Нет, сейчас главное успокоиться. Не поддаваться панике. Ведь именно этого и ждет от него Ли Цзылун. Нужно разгадать его план раньше, чем он воплотит его в жизнь. Нужно прийти в себя и думать о хорошем. Тан Фан опустил голову на локти. Перед глазами предстала мирная картина: во дворе их дома Дун-эр с Чэн-эром кормят козочку, сестра с Лао Пэем весело воркуют на кухне, а рядом Гуанчуань с полуулыбкой смотрит на них краем глаза. Его волосы, что не собраны в небрежный пучок, спускаются волнами по сильным плечам и спине, на поясе повязан белый фартук. Он готовит, готовит для них всех, для него. Ворота открываются, во двор входят Уюнь с Дорой. Они улыбаются и машут Тан Фану… Постойте! Но ведь… Суй Джоу поднимает голову и смотрит на Тан Фана. Его лицо такое уставшее, а глаза грустные. Внезапно мир темнеет, где-то слева полыхает красное пламя. Лицо Гуанчуаня перед ним близко-близко, оно искажено болью: Тан Фан, успокойся!.. Он с шумом хватает ртом воздух и просыпается. Снова! Именно эта картина почему-то пронеслась перед глазами, когда он стоял на коленях со связанными за спиной руками, а фигура в черном медленно приближалась к нему, чтобы исполнить приказ Ли Цзылуна. Тан Фан уже давно решил, что готов умереть ради дела, ради страны и народа, но в тот момент вдруг с ужасом осознал, что еще не сказал Суй Джоу самого важного: как ему жаль. Он находился на пороге смерти, однако все, к чему в конечном итоге сводились его мысли — это Гуанчуань и мучительное чувство вины. Первый раз после взрыва они с Суй Джоу встретились в Западной Ограде, в кабинете Ван Джи. Гуанчуань смотрел прямо на него, но Тан Фан так и не решился поднять взгляд и отвернулся, кажется, слишком демонстративно. Сидя напротив Суй Джоу в закусочной тетушки Дун и слушая слегка раздражающую болтовню Дун-эр, Тан Фан приподнял глаза от своей тарелки и заметил, что Гуанчуань больше не глядит на него. «Почему он молчит? Почему не пытается поговорить со мной? — с досадой пронеслось в голове. — Он злится? Единственный, кто тут должен злиться, это я!» — еле сдерживая нарастающую в груди обиду, Тан Фан опустил взгляд в тарелку, не удержавшись от едкого замечания, что его снова обделили мясом. Однако и это не возымело должного эффекта: Гуанчуань и бровью не повел. Тан Фан, не в силах больше выносить гнетущее напряжение и слишком навязчивую болтовню Дун-эр, поднялся и вышел из закусочной. Обернувшись на полпути, он заметил, как Суй Джоу, сердито бряцая мечом, поднимается со своего места. «Все-таки злится», — заключил Тан Фан. Осознание, а вместе с ним и это давящее чувство внутри пришли в лечебнице Лао Пэя. В тот день он зашел к доктору за консультацией и наткнулся там на Сюэ Лина с синяком на полгруди. Узнав, что это сделал Суй Джоу, Тан Фан почувствовал себя… странно. Что с ним не так? Почему он ведет себя, будто его жизнь уже кончена? Он злится на Тан Фана или… или все-таки винит себя в произошедшем? Разве он так и не понял, что он тут ни при чем? Тан Фан сказал это не нарочно! Он просто сорвался и наговорил лишнего. — Суй Джоу серьезно болен. — Болен? Чем? — Душевная болезнь… Неужели ты не замечал симптомов?.. Мир Тан Фана перевернулся и рухнул. Каким же он был дураком! Если бы он только научился смотреть дальше своего носа, ведь он все время был рядом! Все эти бесконечные кошмары… Их причина скрывалась намного глубже. «Это случалось и ранее, но не с подобной интенсивностью, — продолжал Лао Пэй. — Из-за сильных потрясений…» Тан Фан почувствовал, что задыхается. Ну конечно, Гуанчуань только с виду такой сильный. Ему и так было тяжело! История с грабителями сильно его подкосила. Возобновились кошмары… И этот взрыв стал для Суй Джоу слишком большим потрясением, а он бездумно вывалил на него всю свою боль. «Как же я виноват перед тобой, Гуанчуань! Я все испортил». Напоследок Лао Пэй озадачил его поисками лекарства от сей душевной болезни. Откуда Тан Фану знать, что именно раньше позволяло его другу держаться так долго и так хорошо, что он даже не замечал симптомов? Как бы ни неприятно было это осознавать, Тан Фан знал, что раз виноват во всем, то должен что-то предпринять, чтобы все исправить. Конечно, он всем сердцем желал, чтобы Гуанчуань был здоров и счастлив, чтобы они снова все вместе собирались за одним столом, смеялись… Он должен что-то сделать. Но что? Болезнь Суй Джоу — это не шутки. Поиск лекарства — большая ответственность. Он только сейчас осознал, какая она все-таки хрупкая, душа человека. Душа Гуанчуаня. Одно неверное слово — и все… Тан Фан злился. Как будто ему забот с делом о Широкой волне мало… Он даже еще не помирился с Суй Джоу! Не выяснил, готов ли тот принять его обратно как ни в чем не бывало, или их отношения уже никогда не станут прежними? Ответ на этот вопрос пришел сам собой, когда Тан Фан прибежал к Гуанчуаню посреди ночи, внезапно озаренный идеей о личности Джана Гунджу. Он не помнил, почему оказался именно здесь, в комнате Суй Джоу, у его кровати. Ноги сами привели его. И именно здесь он почувствовал, что наконец на своем месте. Тогда может… может, и Гуанчуань тоже?.. В полусонных глазах напротив он не заметил ни гнева, ни обиды. Лишь искреннее удивление, желание помочь и… кажется, облегчение? Гуанчуань рад, что Тан Фан тут? Он тоже хочет вернуть все как раньше? Несмотря на то, что Тан Фан сделал? Уверенность в этом, а вместе с тем и всепоглощающее чувство вины росли изо дня в день. — Братец Тан, — бросилась к нему Дун-эр, как только дверь лечебницы Лао Пэя закрылась за их спинами, скрывая от глаз Суй Джоу, которому доктор прописал строгий постельный режим, — братец Тан, ты же вернешься домой? Ах, Тан Фан желал бы этого всем сердцем, но он понятия не имел, как сказать об этом Гуанчуаню, не затронув мимоходом в разговоре недавние события. О них Тан Фан еще не был готов говорить. Только не с Суй Джоу. Вот и сейчас, когда они с ним наконец остались наедине (Дун-эр не в счет, она своя), все, что мог выдавить из себя Тан Фан, это бравадную благодарность за спасение. Суй Джоу молчал, и Тан Фан, с силой сжав в кулаках ткань платья, продолжал говорить о каких-то мелочах. В голове крутилась мысль о том, что вот он, идеальный момент поговорить, расставить все точки, объяснить, что он на самом деле думает по поводу произошедшего и… извиниться?.. Нет, не сейчас… Он еще не готов. Чуть позже. Чуть позже — обязательно. — Братец Тан, доктор Пэй сказал, что ты лучшее лекарство для братца Суй, — слова Дун-эр вырвали Тан Фана из его мыслей. — Что? — он удивленно замер на месте. — Потому что готовка помогает ему отвлечься от плохих мыслей. А ты гурман. Так Лао Пэй сказал. Я пыталась заставить братца Суй готовить, но ничего не вышло, — Дун-эр печально опустила руки. — А если и готовит, то выходит неважно: то пересолит, то недожарит… «Лучшее лекарство… и самый острый меч, который может его ранить, — горько вздохнув, Тан Фан встал и подошел к окошку под потолком. — Но все-таки Гуанчуань, он…» Перед глазами предстала картина лежащего у его камеры Суй Джоу. Грудь тяжело вздымается, глаза чуть приоткрыты. В тот момент Тан Фан так испугался, что потеряет его из-за собственной глупости, что почти забыл, как говорить. Нужно было успеть сказать так много, но слова застряли в сдавленном спазмом горле. Да и зачем говорить, когда и так все ясно? Картинка сменилась. Теперь Гуанчуань склонился над ним с растрепанными волосами и искаженным мокрым от слез (он что… плакал? Плакал из-за Тан Фана?) лицом. Тан Фан слышал, как тот говорил о Дун-эр, об ужине и… о доме, об их доме. И Тан Фан был благодарен Суй Джоу за то, что тот вот так просто разрешил хоть эту его внутреннюю дилемму. Ему позволили вернуться домой. Его там ждали. И ждали уже давно. Проснувшись с утра наконец-то в своей комнате, Тан Фан принялся судорожно размышлять над тем, как теперь должен вести себя с Суй Джоу. Он прекрасно понимал, что полностью, как раньше, уже не будет, как минимум потому, что Тан Фан все еще помнит о произошедшем. Ах, какая жалость, что нельзя залезть в голову к Гуанчуаню и узнать, о чем тот думает! Это бы существенно облегчило Тан Фану жизнь. Ведь он знал бы, на что ему следует теперь рассчитывать. Именно поэтому, только проснувшись, он отправился на кухню. Необходимо было прощупать почву и понять, насколько далеко сдвинулась грань в их отношениях. Решив так, он принялся старательно вертеться подле готовящего Суй Джоу, раздавать советы и лезть тому под руку. Атмосфера на кухне царила достаточно мирная. Гуанчуань вел себя как раньше: сначала терпеливо игнорировал, а затем вытолкнул с кухни и даже помог Дун-эр закидать Тан Фана зеленью. Казалось, как будто и не произошло ничего, как будто и не было взрыва, и Тан Фан не говорил тех слов, и ссоры не было, и стольких дней немого напряжения… Однако Тан Фан прекрасно помнил обо всем. А раз помнил он, то и Суй Джоу наверняка тоже. Но раз тот делал вид, что все в порядке, Тан Фану, возможно, тоже следовало поступить так же. Отложив этот вопрос поглубже в дальний угол своего сознания (он еще подумает над ним на досуге), Тан Фан принялся за последнюю задачку — болезнь Суй Джоу. Столкнувшись с делом Гао И, Тан Фан попросил Суй Джоу поговорить с генералом, тем самым попытавшись убить двух зайцев: он желал выяснить правду и помочь своему другу. Вдруг беседа со старым военным помогла бы Гуанчуаню? Тан Фан помнил о совете Лао Пэя и исправно изо дня в день справлялся со своей ролью гурмана — ел. «С тех пор, как ты вернулся, братцу Суй намного лучше», — заметила Дун-эр, когда Суй Джоу ушел с кухни. Тан Фан проводил его задумчивым взглядом. Да, Гуанчуань определенно больше не бросался на людей и не пытался перейти на кирпично-редьковую диету. Однако Тан Фан все еще слышал, как тот просыпается посреди ночи, а потом долго бродит по двору, тихо гремит на кухне посудой. В такие дни завтрак всегда был богаче и разнообразнее, чем обычно. Тан Фан с Дун-эр ели и нахваливали, а Суй Джоу сидел, слегка улыбался и глядел на них уставшими глазами, синяки под которыми, кажется, стали раза в два больше, чем при их первой встрече. В такие моменты сердце Тан Фана сжималось от боли, однако он продолжал делать вид, что все в порядке. Ведь этого и хотел бы Суй Джоу, верно? «Разговор с ним помог мне распутать узел на сердце», — сказал Суй Джоу, вернувшись от Гао И. И в душе Тан Фана загорелся лучик надежды. «Нет, не может все быть так просто, — продолжал терзать его совесть вредный голосок. — Ты сломал — тебе и чинить». Часы в заточении тянулись бесконечно долго. Тан Фан отошел от окна и принялся быстрыми шагами ходить по камере из угла в угол. Когда он выберется… Если он выберется, если он выживет, если все будет хорошо, он обязательно должен рассказать Гуанчуаню, что не винит его, он должен сказать ему, как ему жаль и… Как было бы жаль, если бы они вот так вот расстались навсегда и Гуанчуань никогда бы не узнал, как на самом деле дорог ему, Тан Фану… И он продолжал ходить взад-вперед, думать и формулировать мысли в предложения. Когда он встретится с Гуанчуанем, он обязательно извинится. Обязательно!***
Но Тан Фан не извинился, ни после освобождения, ни после победы над Ли Цзылуном, ни после того, как они проводили из столицы Ван Джи, ни… Он был почти уверен, что услышит от Суй Джоу банальное «ничего страшного, я понимаю, все хорошо», но на самом деле все было страшно и вовсе не хорошо! Да и не это было нужно Тан Фану. Он хотел наконец вывести Суй Джоу на откровение. Суй Джоу — человек, с которым Тан Фану почему-то хотелось быть абсолютно искренним. Вот только готов ли тот быть искренним с ним? Очень маловероятно. И разговор этот, скорее всего, ни к чему бы не привел. Тан Фан знал, что, стоит лишь заговорить о произошедшем, как они вернутся в то время. А он не был уверен, что сможет справиться с тем, как Суй Джоу отреагирует на его слова. Да и сомневался, что желает услышать, что скажет Суй Джоу… А вдруг… вдруг он лишь все испортит? Вдруг разрушит все то, что им удалось с таким трудом собрать по крупицам после взрыва? На самом деле, Тан Фан хотел, чтобы Суй Джоу первым начал этот разговор, первым заговорил о произошедшем. И пусть это будет больно и жестоко, пусть он выскажет Тан Фану в лицо все, что накопилось у него на душе, пусть… Тан Фан заслужил! Но… Суй Джоу никогда этого не сделает. После того злополучного случая, когда Тан Фан, сам того не ведая, помог Ли Цзылуну отыскать Широкую волну, он так надеялся, что Суй Джоу сорвется на него так же, как и Ван Джи… Но и на складе, и в кабинете Ван Джи в Западной Ограде Суй Джоу лишь защищал его, и Тан Фану не было от этого легче. — На этот раз я натворил делов, — проговорил он, настороженно глядя на Суй Джоу, когда тот зашел на кухню. Он ждал, что хоть сейчас Суй Джоу не сдержится и выскажет ему все, что Тан Фан вполне заслужил услышать, что, может, хоть сейчас он выплеснет на Тан Фана свои настоящие чувства и накопившуюся в душе обиду… И, может, тогда ему станет легче?.. Но Суй Джоу все так же глядел на него добрыми уставшими глазами. — Повезло еще, что ты живым вернулся, — был ответ. И Тан Фан чувствовал злость, злость на самого себя. За случай с пленом, с Широкой волной, за собственную глупость и… за тот взрыв. Однако и тогда завязать разговор не вышло. Суй Джоу ушел с кухни, а Тан Фан отпустил его. Он очень хотел, чтобы тот остался, и они поговорили, но не смог перебороть себя. Суй Джоу ушел, а Тан Фан так и не извинился…***
Шум со двора вырвал Тан Фана из его мыслей. Он отложил кисть в сторону и поднялся из-за стола. Роман не клеился. Подойдя к двери, он высунул голову наружу и недовольно крикнул: — Дун-эр, в чем дело? — Письмо от Командующего Вана! — отозвалась та с кухни.