Бостон

– Это ведь наше поле, – сказал Питт. – Наше, – согласился Скаут. – Значит, Кроу там делать нечего? – Нечего, конечно, – опять согласился Скаут. Бостон медленно тлел в вечерних сумерках. Искры светящихся окон плавали в стылом тумане. Фонарь на углу попытался было загореться, вспыхнул, но снова угас – в этой части города их редко ремонтировали. Скаут поднял голову, посмотрел на фонарь. Темная крошечная стеклянная комнатка, вздернутая на чугунный шест. Вспомнилась почему-то фея Динь-Динь из старой детской сказки. Кто-то то ли загнал ее в такую же мутную стеклянную камеру, то ли, наоборот, выпустил ее оттуда. Скаут не помнил, что случилось в этой сказке. – Сходим и выгоним их? – Питт приплясывал от нетерпения. Скаут поправил козырек бейсболки двумя пальцами, ухмыльнулся: – Ты мелкая кровожадная пиранья, Питт. Питт остановился. – Ты же сам сказал – это наше поле, и Кроу там делать нечего, – напомнил он. – Я-то тут при чем? Я вообще могу домой пойти, я никуда и не собирался в такую погоду, это ты меня вытащил… – Погода дерьмо, – согласился Скаут. – Ладно, пошли. Под ногами растекалась и чавкала рыжая грязь. Питт поскальзывался в своих старых кроссовках, Скаут шагал уверенно – у спортивных кед из магазинчика «Бостон Спорт» оказалась отличная цепкая подошва. Кеды стоили семнадцать баксов, и Скаут убил бы любого, кто осмелился дотронуться хотя бы до шнурка. На плече он держал биту из того же магазинчика – ровно сорок два дюйма, вровень с крайним ограничением. Биты короче сорока двух дюймов Скаута не интересовали, как не интересовали теперь дешевые биты из алюминиевых сплавов. Ради его биты отдал свою неспешную жизнь зрелый клен с тугой тяжелой древесиной, и Скаут мысленно передал ему привет, когда впервые ощутил в руках не любительскую палочку-стучалочку, а настоящий профессиональный снаряд. Эта штука стоила ровно полсотни. За такие деньги можно было бы вставить матушке все зубы и набить полки трехмесячным запасом жратвы всех видов и мастей. Еще три года назад матушка бы выбила из Скаута и деньги, и мозги. Каждую монетку, которая появлялась в руках ее младших, она считала своей и била смертным боем за то, что не отдал деньги сразу и за то, что заработал их неизвестно каким способом. Но Скауту уже исполнилось семнадцать, и матушка давно перевела его из статуса «Тим, ты очень меня расстраиваешь…» в статус «сучонок, которого лучше не трогать». Теперь она больше отмалчивалась и только пополняла запас бинтов и йода в рассохшейся аптечной коробочке. Бинты и йод требовались нередко. Скаут приходил ночами, раздевался, стаскивал с опухших рук рукава куртки, кусая губы, чтобы не взвыть от боли, и поспешно бинтовался, зажигая тусклую лампочку под серым треснувшим потолком. Руки принимали на себя большинство ударов – таким образом Скаута пытались обезоружить, потому что знали, пока он держится за биту, его не победить. Скаут тоже это знал, и потому держался за биту очень крепко. Вскоре он привык защищаться заранее – плотно перебинтовывал кисти и запястья перед тем, как выйти на улицу, даже если не собирался подработать вечером. Этим вечером, промозглым и сырым, он вытащил из дома Питта, чтобы побродить по туманным улицам и поболтать о том, о сем, коротая время до объявленной ночной вечеринки. Навестить Кроу на школьном бейсбольном поле – тоже неплохой способ скоротать время. В такую погоду играть было невозможно, и Кроу со своей компанией сидели под старым трейлером, вросшим в землю по самое днище. – Кроу… – запыхавшись, зачастил Питт, – не боец, его вообще не видели ни на одной ночной вечеринке, черт знает, почему за него кто-то держится… Парень в красной куртке – это Сид, дерется так себе, но с ног сбивает легко. Двое мелких – близнецы Дарси, тронешь одного – огребешь от двоих. Кто там еще? Какой-то ниггер, я его не знаю. Скаут остановился, не дойдя до трейлера полсотни метров, и развернулся к школе. Приземистое серое здание с наглухо закрытыми окнами в извилистых дорожках дождя. Свет выключен. У крыльца влажно поблескивает забытый кем-то разноцветный мячик. Лужица, плотно набитая окурками, разлилась прямо под ступенями. – Помнишь мистера Сэндерса? – спросил Скаут, задумчиво глядя на школу. – Они на нас смотрят, – прошипел Питт. – Мы идем или нет? Он явно нервничал. В синеватых белках плавал и подергивался черный, с рыжей обводкой зрачок. Питту было холодно, и он прижал спрятанные в карман руки к бокам, сгорбился, и стал похож на сложенный зонтик. – Мистер Сэндерс, – сказал Скаут. – Помнишь? Тим Фортресс, я научу тебя останавливать штормы, главное – дружба!.. Его еще медведь в лесу жевал, и горящий конь топтал. – Пиздабол он был, – мрачно ответил Питт, – на том свете, небось, травит байки господу богу: нет, господи, меня не скинули вниз головой в канализацию, как ты мог подумать, боже? На самом деле я предотвратил ограбление банка и поймал шальную бандитскую пулю… – В канализацию? – заинтересовался Скаут. – Ну, нашли его в канализации, – отозвался Питт, – а как он туда попал – его проблемы. – Значит, судьба была ему все-таки подохнуть, – сказал Скаут, вспомнив подъезд, странный заказ от человека в шляпе и свой первый бой, спасший мистеру Сэндерсу жизнь. Как оказалось, не спасший, а всего лишь продливший на короткий скучный год. Полгода назад в какой-то лавчонке, забитой старым тряпьем, он увидел знакомую акварельку в пыльной рамочке – творение жены мистера Сэндерса, когда-то украшавшее стену его квартирки. Цена картинке была двадцать пять центов, и Скаут пожалел четвертак. Да и куда бы он притащил эту мазню? Повесил на засиженной мухами кухне? – Пойдем уже, – нетерпеливо сказал Питт, – мне вода за шиворот залилась. – Ты такой нежный стал после больницы, – фыркнул Скаут, – скоро потребуешь крем-брюле и розовую ленту в волосы. – Там хорошо кормили, – мечтательно отозвался Питт, шагая по полю. – Каждый день картошка с фаршем, а вечером – жареная рыба… Кроу поднялся навстречу: мрачный, с настороженными глазами. – Пришел поиграть, Фортресс? – спросил он, окидывая взглядом спортивные кеды, гетры, легкую ветровку и биту на плече Тима. – Это который Фортресс? – вполголоса спросил один Дарси у другого, прикрывая рот ладонью. – Скаут, – неприязненно ответил тот и спрятал в пачку сигарету, которую, видимо, собирался закурить. – Скаут и его хорек. – Закройся, ты, половина жопы, – тут же отреагировал Питт. Он держался за плечом Тима, но широко расставил ноги, вынул руки из карманов и принял независимую гордую позу. – Погодка не очень. – Тим прищурился, оценивающе глянул на низкое серое небо. – Ищете бэттера, ребята? – У нас все есть, – коротко ответил Кроу, внимательно за ним наблюдая, – но если тебе хочется с нами поиграть, то… – Я сам разберусь, что мне делать, если захочется поиграть, – любезно ответил Тим. – Это наше поле! – не выдержал Питт. – Наше поле. Кроу, ты учился в другой школе, вот и вали туда вместе со своими крысами и ниггером. Он встретил сумрачный тяжелый взгляд ниггера и хищно улыбнулся. Тим искоса глянул на него и снял с плеча биту. Вышел с Питтом – не мечтай, что дело ограничится задушевным разговором. – Стив прав, – сказал он наконец, – это наше поле. – Блядь, да на нем не написано, чье оно! – взорвался Кроу. – Прогуляйся и посмотри – на нашем поле стоит чертов трактор, и какой-то мудак разгрузил там тонну бревен! Что теперь – в бейсбол не играть, потому что тут место выпаса Скаута и его теленка? – И что? – спросил Тим, выждав паузу. Этого было достаточно, чтобы Кроу на него кинулся. Тим был готов поклясться, что Кроу заранее знал, чем дело кончится, и первую пару вопросов задал чисто механически. На самом деле, можно было просто подойти и молча выбить дерьмо из всей этой компании – никто и не усомнился бы в причине нападения, никому бы в голову не пришло потом сказать: «Скаут был неправ», потому что Скаут был прав – это бейсбольное поле принадлежало ему. Одновременно с Кроу с места сорвался Сид, до этого молча созерцавший Питта. Он явно в него и метился, но Скаут выбросил вперед обе руки с сорока двумя дюймами тяжелой кленовой биты и успел отвести удар. Питт взвизгнул, отбежал в сторону и прижал ладонь к окровавленной губе – кулак Сида соскользнул и не выбил ему зубы. Братья Дарси не двинулись с места – они бывали на ночных вечеринках и связываться со Скаутом не спешили. Ниггер тоже стоял неподвижно, опустив большие руки. Кроу мельком обернулся на них, понял, что помощи не дождаться, и в отчаянии ударил почти не глядя. Скаут просто шагнул в сторону, и усилие прошло впустую. – Ты же не умеешь драться, – с легким удивлением сказал он, – зачем лезешь? – Да плевать мне, – прошипел Кроу и снова размахнулся. С другой стороны надвинулась тень – Сид наметил новую цель. Скауту даже не пришлось особо напрягаться, он просто перекинул ладони в центр биты и встретил обоих, почти не двигаясь. Кроу со своей стороны тяжело натолкнулся грудью на рукоять и сразу осел на землю, тяжело дыша, Сид напоролся на другой конец биты и тоже охнул, хватаясь руками за живот. – Идиоты! – радостно прокричал Питт. – Дальше буду головы разбивать, – предупредил Скаут, забрасывая биту на плечо. Близнецы Дарси, словно почувствовав, что основная часть завершена, синхронно вынули пачки и закурили. Они старались не смотреть на Кроу, который ползал по мокрой траве, хрипя и держась за грудь. – Ну все, – подытожил Скаут, – подышите немного и двигайте домой, ребята. Он развернулся и пошел прочь, бесстрашно открыв спину и со злым азартом поджидая подлого удара сзади. Вместо удара донесся сдавленный голос Кроу: – Тебе же насрать на бейсбол, Фортресс! Тебе давно насрать! Ты играть разучился! Скаут повернул голову, с интересом глянул на него из-под козырька бейсболки. – Ну! – орал Кроу, поднимаясь. – Какой счет? «Ред Сокс» и «Окленд Атлетикс»! Кто выиграл? С каким счетом? Ну, Скаут! Какой был счет? Питт, отерев ладонь о траву, посмотрел на друга. Обычно беззаботное лицо Скаута стало чересчур серьезным, глаза потемнели. Ему почему-то стало жалко Скаута. – Три – ноль, – негромко подсказал он, – «Ред сокс» выиграли. Финальная серия лиги, Тим… Скажи им. Скаут ничего не ответил, отвернулся и зашагал прочь. – Ты думаешь, на тебя управы не найти?!.. – орал позади Кроу угасающим голосом. – Ты – думаешь?.. Когда они вышли с бейсбольного поля в узкий переулок с красными кирпичными стенами обшарпанных домов, Питт постарался утешить: – Не обращай внимания, Скаут, – сказал он, – если ты выйдешь играть, то будешь таким же отличным бэттером, как раньше. Такие навыки не забываются. Погода наладится – поиграем. Хочешь? Тим мельком глянул на рукоять биты с фирменной надписью, затертой забинтованными ладонями. В мокрых потеках дождя ему почудилась плохо замытая кровь. – Пойдем ко мне, – предложил Питт, – там тепло и бабы… посидим до полуночи, а то нас смоет к чертовой матери. Скаут кивнул, натянул на кепку тонкий непромокаемый капюшон, и спрятал за ним побледневшее лицо и предательски заблестевшие глаза. С тех пор, как Пегги повесилась, намотав на шею бельевой шнур, Стив Питт так и остался жить в «Креветке», но теперь пользовался полной свободой действий. – Я разглядел, какая она старая, когда увидел труп, – признался он Тиму после похорон. – Я смотрел на нее и думал – если бы эта старая манда осталась жить, она сожрала бы меня без остатка. Тридцать четыре года! С ума сойти! Приехала какая-то девка – оказалось, ее дочь. Девка в очках и вся духами воняет, она училась в колледже и писала Пегги письма, оказывается. Я никогда не видел, чтобы Пегги читала письма. Наверное, она сразу их выбрасывала. В морге с нее смыли всю краску и намазали прилично, как почтенную женщину. Я даже не узнал поначалу – лежит такая сухая старуха… А мне семнадцать, блядь! Теперь Питт делил комнату с двумя подружками, возраст которых определить тоже было невозможно. – Они меня кормят, – поделился Питт, – и если не слишком заебанные приходят, иногда ложатся в мою постельку… вдвоем, Скаут. Вдвоем! Если бы Пегги была жива, она бы мне яйца оторвала за такое. Они и с тобой лягут. Пообещай, что надаешь кому-нибудь по башке, и лягут обе. Скаут промолчал. В серую картину дождливого мира ворвалось старое воспоминание, яркое и резкое, как предсмертная вспышка. Ему, еще восьмилетнему, как-то вперлось в голову забраться на второй этаж и подсмотреть, чем там занимается старший братик со своей подружкой. Скаут уже тогда имел представление о сексе, но в основном по тому, что слышал массу шуток и оскорблений на эту тему. Сам секс представлялся ему чем-то очень смешным и веселым. Действом, в котором обязательно участвует жопа и рот – их упоминали особенно часто. Сколько раз старшие переругивались фразами: «Да в рот я тебя ебал» – «Подставь жопу, сладкий» – «Хуй тебе в зад», и так далее. В детском сознании сложилась картинка комичного шоу, хоть и оскорбительного, но обязательно веселого. Он пробрался наверх и с присущей ему наглостью решил сыграть дурачка – просто ворваться в комнату, распахнуть дверь и сделать вид, что не слышал запрета. Так он и сделал. До двери добрался крадучись, чтобы не всполошить заранее, распахнул ее и увидел слепленные вместе тела и то, что показалось ему слипшимися кусками сырого мяса – все мокрое, красное, как рана навылет. Брат повернул голову, и Тиму показалось, что он – только что убил эту женщину, потому что лицо у брата было перекошенное, потное, зубы оскалены. Он убил ее, но что-то страшное теперь затягивает его внутрь, пожирает частями… Все страхи, запрятанные в мозгу на дальней полке, вспыхнули и расцветились новыми красками: женщина – монстр, заманивший его брата, мертвый монстр, зомби, каннибал. И тут она шевельнулась, выставила лицо в красных пятнах, улыбнулась и поманила Тима пальцем. Он захлопнул дверь с такой силой, что с притолки посыпались пыль и сор. Скатился по лестнице с бешено бьющимся сердцем, выбежал на улицу и спрятался. Успокоиться не мог долго – ужасы потусторонней изнанки мира пришли и позвали его за собой. Она позвала его. Он следующий. Его подозрения и страхи подтвердились тем, что брат не свернул ему за этот поступок шею – он вообще ничего не сказал, будто Тим вовсе не врывался в комнату. Такого просто не могло быть, и Тим долго еще боялся его: вдруг в нем засело ужасное существо, превращающее человека в зомби. Он скоро понял свою ошибку, а к четырнадцати годам уже мысленно смеялся над собой, но стоило ему оказаться в ситуации, когда девка была готова раздвинуть ноги, в памяти сразу всплывало ужасное видение. Тим ничего не мог с этим поделать и тщательно оберегал репутацию, оправдываясь тем, что если тратить силы на баб, то не останется на ночные вечеринки. Эта легенда вкупе с его победами превратилась в пример для подражания: многие, кто решил заработать деньги на вечеринке, заранее отказывались от секса, надеясь на действенность рецепта от Скаута. Все свои потребности Скаут удовлетворял сам – он очень рано понял, что если зажать в кулаке член во время утреннего стояка, то будет приятно, а если задать руке темп, то дело закончится ярким ощущением, пробивающим от паха и по позвоночнику выше, в мозг, где оно расплывается теплым наслаждением, от которого долго не можешь открыть глаза. – Заходи, – пригласил Питт и вошел первый, стягивая промокшие кроссовки. Тим снял мокрую куртку и остался в спортивной майке. Сейчас ему было тошно от своего подчеркнуто бейсбольного стиля, но жаловаться было некому, да и на что? – Мальчики? – в коридор высунулась растрепанная женская голова и тут же исчезла. – Не заходите еще минутку! Питт выпрямился и толкнул дверь. – Что ты там прячешь, крошка? Тим зашел следом и заметил: она поспешно запихивала под серую подушку комок окровавленной ваты. – Почти все! – возвестила она и накрыла кровать шерстяным покрывалом. – Теперь здесь порядок. Порядок: стол, застеленный газетой с разбросанными по ней колпачками помады, и выдавленным наполовину грязным тюбиком крема. Зеркало с налипшим волосом, желтая изнутри кружка, кровяная затычка под подушкой. Тим невольно улыбнулся, отодвинул стул и сел. Питт тут же извлек из-под стола бутылку с каким-то пойлом, плеснул в кружку – себе, и ей – в маленький мутный стаканчик. – А гостю? – Он перед ночными вечеринками не пьет, – сказал Питт. – Ты участвуешь в ночных вечеринках? – Иногда. – А что будет, если я приду и поставлю на тебя деньги? – Ты выиграешь, а я заберу с твоего выигрыша доллар в пользу страдающих народов Африки. – Я выиграю? – уточнила она. – Выиграешь, – подтвердил Тим. Не то, что ему хотелось порисоваться перед маленькой проституткой, но скромничать он тоже не умел. Питт выпил, поморщился: – Скажи ей, сколько ты заработал за прошлую вечеринку. Скаут несколько секунд припоминал: – Восемнадцать баксов. В ее глазах загорелся огонек. Двадцать долларов в месяц – оплата за комнату. Новые бархатные туфли – три с половиной доллара. Удивительной красоты курточка – семь… Минет – двадцать пять центов… Об остальном лучше и не думать. Она поерзала на стуле, аккуратно донесла до губ стаканчик с дешевым коньячным спиртом. – Меня Эмми зовут. – Тим. – Ты, наверное, очень сильный, если выигрываешь на вечеринках такую кучу денег. Скаут ухмыльнулся. – Наверное, – сказал он. – Не наверное, а точно, – перебил его Питт, – не скромничай, Фортресс… Мы только что разнесли банду ублюдков, занявших наше поле. Там был огромный ниггер и еще уйма народу, но мы с Тимом уложились в три минуты. Тим? – Ага, – отозвался Скаут и отвел глаза от Эмми. Его распирало – похвалиться своими подвигами хотелось очень. Он до сих пор наслаждался тем, что его узнавали, и испытывал гордость, когда в очередной раз слышал: «Это Скаут Фортресс, не связывайся…» Не связывайся со Скаутом – девиз большей части бостонских трущоб. Здесь и сейчас было время и место, чтобы набросать свой краткий шедевральный портрет с помощью болтливого Питта, но Скаута останавливало одно: эта девчонка могла на него запасть, и тогда снова придется проходить унизительное ощущение страха перед тем, на что она по-любому будет напрашиваться. Из этих соображений Скаут молчал и смотрел, как Питт нарезается спирту, как Эмми хлопает ресницами и пытается вывести разговор в нужную ей сторону, и разливается в похвальбах. – А как ты научился драться? – Опыт, девочка, опыт, – встрял Питт. – Нет, – отказался Скаут. Помолчал немного и добавил: – У меня талант. Просто талант. И вспомнился странный парень в шляпе и узких джинсах, который выдал ему первые деньги за пару ударов битой. Он обещал, что появится позже, но время шло, и никого похожего на горизонте не объявлялось. Скаут долго ждал его. Первый год – с нетерпением, второй – с недоумением на самого себя, третий – с надеждой увидеть и пробить ему башку. Таким образом трансформировались в ненависть его детские надежды на лучшее будущее, которые незнакомец подарил походя, как фея из сказки. Долбанная фея в пидорских джинсах и шляпе. – Время, – напомнил Скаут Питту. – Пора выдвигаться. – Вы идете на ночную вечеринку? – встрепенулась Эмми. – Как интересно! Можно я с вами? Я обязательно поставлю на тебя деньги. – Конечно! – заорал Питт. – Выгребай баксы, девочка, сегодня их станет втрое больше! Бостон. Слепые дома, равнодушно отвернувшиеся от пустыря, когда-то предназначенного под постройку банка. От былых планов остались только бетонные блоки, сваленные в кучу, – прекрасные трибуны, да арматура, торчащая из земли то там, то сям. На арматуру навязывали красные тряпочки, символизирующие опасность, но это не всегда помогало. Раз в полгода кто-то обязательно напарывался на металлические ржавые пруты то боком, то животом, то глазом. После этих случаев тряпочки обновляли – до следующего раза. Первое, что запомнил Скаут, – расположение этих прутов. Он знал, что не ему одному приходится держать их в голове, и потому стремился загнать противника поближе, чтобы тот начал нервничать и рыскать взглядом по сторонам, опасаясь напороться. На противоположной от «трибун» стороне пустыря сидел возле мусорных баков Судья Хлам. Этот бомж обитал на пустыре с незапамятных времен, а когда начались ночные вечеринки, приучился выкрикивать имена противников, изображая ярого болельщика. За это ему перепадали мелкие монетки. – Скаут, – одобрительно прохрипел Судья Хлам и протянул руку за монеткой. – Я внес тебя в турнирную таблицу. – Куда? – переспросил Скаут. – А где она? Судья Хлам прижал палец к губам и прошипел: – Тс-с-с-с… Эмми перешагнула через него, подобрав и без того короткую юбочку. – Народу много, – удовлетворенно проговорил Питт и приложился к фляжке. Его глаза бродили по фигурам, занимавшим места на блоках. – Там Кроу, Тим, – вдруг сказал он и показал пальцем. Тим повернул голову и вдруг замер. Несколько секунд он кусал губы, постукивая битой по плечу. Козырек бейсболки скрывал его взгляд, но Питт увидел, как выступили скулы – Скаут сжал зубы. – Да это просто Кроу, брат! – сказал он и хлопнул Скаута по плечу. – Боишься подставы? На блоках прямо над Кроу, белесым от напряжения, и между шлюхой в оранжевом парике и Джимом Пташкой, сидел, покуривая, тот самый незнакомец в австралийской шляпе. Шляпа, правда, чуть выгорела, шейный платочек держался небрежно, а джинсы по низу обросли бахромой, но Скаут не мог ошибиться. Это был тот человек, который когда-то сказал: «У тебя талант». Человек, который обещал вернуться, когда придет время. Скаут не заметил, как прибавил шагу и оставил Питта и Эмми позади. Он запрыгнул на блоки, протиснулся между рядами и остановился возле Джима. – Эй, Пташка, снова прилетел, чтобы унести в клювике пару десяток? Джим стеснительно усмехнулся и повел огромными руками, стиснутыми с двух сторон. – Игры на выживание – не мое, Скаут, – пробасил он, – я действую только наверняка, ты же знаешь. – Ну тогда нам с тобой не станцевать на этой вечеринке, верно? Скаут смотрел прямо в лицо Пташки, стоял спокойно и расслабленно, но внутри все дрожало, точно натянули там с сотню струн и врезали по ним гигантским медиатором. – Твоя красотка? – кивнул он в сторону шлюхи в парике. – Я еще не решила, чья я сегодня красотка, – кокетливо ответила та. Скаут улыбнулся ей в ответ и, поворачиваясь обратно, скользнул взглядом по лицу, почти закрытому шляпой. Мол, знать тебя не знаю, сидит тут какой-то… В ответ на взгляд шляпа сдвинулась, и показались утомленные глаза, глядящие на Скаута со снисходительным пониманием. – Фортресс! – Что? – автоматически ответил Скаут, не разобравшись, кто его зовет. – Сюда смотри! Кроу вскочил со своего места, схватил Скаута за воротник ветровки. – Мне плевать! – повторил он, как на бейсбольном поле. – Я с тобой буду драться сегодня, понял? Скаут сдвинул кепку на затылок, рассмеялся, раскинул руки и выкрикнул: – Тим Фортресс против Денни Кроу! Особые условия! Если я проиграю, то отсосу у каждого, кто на меня поставил! Он отсалютовал Кроу и спрыгнул с блоков на мягкую землю. – Эй, Скаут, а как быть, если на тебя поставит девушка? – хохоча, провизжала шлюха в парике. – Да, Скаут, как быть с прекрасным полом? – Кроу, ты с ума сошел, иди, обними любимого мишку и забудь о Фортрессе! Ты же обмочишься, даже если он тебе приснится! – Или обкончаешься! – Скаут, маленьких бить нехорошо! – Все честно, если человек пришел драться, то не надо ему мешать. – Чтоб вы сдохли, мрази! – Это откуда-то из дальнего ночного окна. Скаут постоял еще немного, наслаждаясь общим вниманием и весь дрожа оттого, что умудрился продемонстрировать незнакомцу в шляпе все свои достижения с помощью восторженной публики. – Начинай! Начинай! Начинай! Кроу неловко полез через ряды. У него тоже дрожали руки, но намного заметнее, чем у Скаута. – Ставки! Ставки! Ставки! – Да кто поставит на Кроу? – Кроу, отнимай у него биту, слышишь? Отними биту! – Да, – вполголоса сказал Скаут, проходя мимо Кроу, – отними у меня биту. Он встал напротив, ориентируясь на желтое пятно света строительного фонаря, располагавшееся почти по центру. Боковым зрением уловил, как Питт лезет на блоки, таща за собой Эмми. Снял биту с плеча и встал в привычную стойку. «Тебе насрать на бейсбол! «Ред сокс»! Скажи мне счет!» Скаут сжал зубы. Если ему и нужно было что-то, чтобы начать этот бой, то только это воспоминание. Звуки, крики, люди – все разъехалось, стерлось и исчезло. Остались только – арматура, торчащая из земли, пятна света и Кроу, весь желтый в этом свете. Кроу вскинул голову, и что-то нехорошее, отчаянное и мерзкое мелькнуло в его глазах. Губы скривились в улыбке. Скаут сорвался с места, точно зная, что достаточно будет одного удара – он не видел в Кроу того стержня, который заставляет защищаться, нападать и держаться до последнего. Он видел в нем недоразумение, вставшее на пути к хорошему бою и выигранной двадцатке. Желтый свет мелькнул и разлился. Кроу медленно поднял руку, словно собираясь остановить Скаута только лишь ладонью, но вместо ладони был черный ствол, упрямо глядящий прямо на Скаута. Лицо Кроу исказилось: он прицеливался. Сквозь пелену прорвался пронзительный женский визг, и Скаут подумал: «В чем дело?». Он не смог вовремя сложить мысли воедино. Пистолет в руке Кроу, его собственная жизнь, женский визг – все это никак не могло прийти к общему знаменателю. И только когда грянул выстрел, Скаут понял, что поджидало его этой ночью на пустыре среди разбросанных блоков и ржавой арматуры. «Все? – подумал он, теряя равновесие. – Это – все?» В подтверждение вспыхнула горячая боль, и мир совершенно потускнел. Мир потускнел, а потом вдруг обрушился на Скаута с настырностью базарной торговки: все вокруг визжало и орало, лез к нему Питт с перекошенным лицом, за ним, раскрыв рот, безостановочно вопила Эмми. Мелькнуло озадаченное лицо Джима Пташки, рыжая шлюха побежала через пустырь в разодранных на коленях колготках. Кто-то наклонился и схватил Скаута за запястье, чертов фонарь светил прямо в глаза, и самое страшное – Скаут никак не мог нащупать биту, хотя и возил рукой по скользкой глине. Он вечно влипал во что-то теплое и мокрое, а биты не было. – Питт! – сказал Тим, хватая друга за куртку. – Кроу выбил ее у меня, да? – Что? – ошалело спросил Питт. – Что ты? У тебя кровь! – Через пять минут здесь будет полиция! – выкрикнула Эмми. – Надо бежать! Куда? Куда его? Не к нам, Стив, только не к нам! – Да завались ты! – заорал Питт и снова повернулся к Скауту: – У тебя кровь. Ты хочешь в больницу? Там жареная рыба… И вдруг его голос надломился и сел. Скаут опрокинулся на землю. Небо чернело и опускалось все ниже и ниже. – А мне неплохо, – вдруг сказал он, – ну, болит бок, ну и что… Питт посмотрел по сторонам, протянул руку и взялся за кончик железного прута, торчащего из земли. Посмотрел на ладонь – алая. – Ну-ка, – сказал он и задрал куртку Скаута, обнажив бок с длинной кровоточащей полосой. Потрогал ее, снова посмотрел на кровь. – Ты черт везучий, Фортресс. Ты просто зацепился за прутик, когда падал… – А в кого тогда попали? – взывала Эмми. – Он стрелял! Я видела, он стрелял! – Промахнулся, – спокойно сказал выступивший на свет человек в шляпе, низко надвинутой на глаза. – Вы бегите, детки, а я поболтаю со старым знакомым. Питт раскрыл было рот, но Скаут, почувствовав вдруг невыносимое напряжение, сказал: – Валите. Это тот человек, Питт. Ты помнишь? Питт пожал плечами, схватил Эмми под локоть и быстрыми шагами пошел прочь. «Тот человек» – наваждение Тима Фортресса последние три года. Что бы он ни делал, что бы он ни говорил об этом человеке, ясно было одно – он у Фортресса заноза в жопе, и встреча с ним – то, чего он по-настоящему ждал. Скаут сам толком не понимал, насколько серьезно он был болен ожиданием, а Питт знал, поэтому беспрекословно ушел с пустыря, убедившись, что Тим вместо пули схлопотал лишь царапину на пузе. – Полиция, – сказал Тим. – Ничего, я на колесах, – ответил незнакомец, нагнулся и легко поднял Скаута, беззаботно закинул его на плечо так, что Тим зашипел от боли. – Эй! А моя бита? Где она? Черт, мне нужна моя бита, я собираюсь играть в бейсбол! Не обращая внимания на крики, незнакомец вынес Скаута с пустыря и запихнул в припаркованный у обочины обшарпанный фургон. Мимо пронеслись полицейские машины, спешащие на место преступления. – Он в меня не попал? – Не попал, – заводя машину, ответил незнакомец, – я неплохой стрелок и с самого начала было ясно, что парень в тебя не попадет. – Стрелок, – повторил Тим, выпрямился на сидении и потрогал бок. – Лужа натечет… Серые и черные пятнистые улицы долго сливались в одну полосу, и в итоге фургон остановился у маленького домика с изображением изогнувшейся кошки на вывеске. Глаза у кошки были прорезями. Скаут, шатаясь, взобрался следом по узкой лестнице и попал в аккуратную комнатку с бежевыми полосатыми обоями, большой низкой кроватью, застеленной тонким покрывалом, шатким столиком и зеркалом, чудовищно отражавшим людей выпуклыми опухшими вурдалаками. Такие комнаты были типичны для гостиниц приличного эконом-класса, но ничего про гостиницу с кошкой на вывеске Скаут не знал. Он уже пришел в себя и быстро замял в памяти инцидент со смертью, смотрящей на него из дула пистолета. Если о таком постоянно помнить, с ума сойдешь, решил он. Следом пришло прозрение: с перепугу он уехал с каким-то мужиком в неизвестную гостиницу, где полкомнаты занято кроватью. – Так, – сказал Скаут, останавливаясь в дверях, – спасибо, сэр, я пошел. Он развернулся было, но Стрелок прихватил его за шкирку и втащил внутрь. – Сядь. Скаут вывернулся, дернулся к двери и огреб постыдный тяжелый подзатыльник. – Я постою, – хмуро сказал он, одной рукой держась за голову, другой – за бок. – Все, что вы хотите мне сказать, сэр, прошу выслать в письменном виде моему поверенному по адресу: Бостон, пустырь ночных вечеринок, Судье Хламу. Я рассмотрю ваше предложение в течение трех лет. Очередных трех лет. – Обиделся? – просто спросил Стрелок. – Надо было через четыре года приезжать, хоть мозгов бы набрался, а то сейчас такой же дурак, как и был. – Я поступлю в колледж, сэр, вот увидите, – съязвил Скаут. – Не поступишь, – ответил Стрелок. – Оставлять тебя в городе еще на год опасно, кто-нибудь обязательно прикончит. Тебе нужно забрать вещи? – Какие вещи? – недоуменно переспросил Скаут. – Какие бывают вещи. Трусы там или носки. – И куда меня в трусах и носках?.. – Скаут соображал туго, все еще кружилась голова. – Присядь. Я три года назад сказал, что у тебя талант и с помощью этого таланта можно зарабатывать неплохие деньги. Сказал? – Сказал. – Скаут остался стоять, все еще держась за бок. – Я нашел тебя по заказу одной симпатичной Корпорации, но не имел права сдернуть ребенка из дома, поэтому решил подождать. Дальше ждать бессмысленно, так что собирай вещи, утром мы уезжаем. Скаут молча смотрел на него, потом подошел к окну, отвел рукой ситцевую занавеску и показал за окно: – Это мой город, видишь? Мой. Половина города уже меня знает, второй половине предстоит познакомиться. Я и без тебя научился зарабатывать деньги своим талантом, так что предложение запоздало. Забирай свои трусы и носки и катись отсюда. Стрелок выслушал его, наклонил голову и щелкнул зажигалкой. Кончик сигареты превратился в оранжевый огонек, потянулась серая струйка дыма. Стрелок задумчиво потер ладонью щетину. – Три года назад дружок-скаут бросил тебя на пристани. Сегодня от тебя сбежали все, и если бы не я, та блондиночка увела бы пацана, и ты остался бы валяться и поджидать полицию. Это точно твой город? Мне кажется, что у тебя здесь никого нет. Скаут молчал, а Стрелок аккуратно стряхнул пепел в пепельницу и продолжил, пристально глядя на кончик сигареты. – Ты городская крыса, а город крыс не любит. Чем больше ты светишься, тем больше у тебя шансов издохнуть в подворотне или сгнить в тюрьме. Друзей у тебя нет, Скаут, девушка твоя – если та блондиночка была твоей девушкой, – бросит тебя полицаям ради новой сумочки. Крыса, считающая, что город принадлежит ей, – это очень глупая крыса. – Она не моя девушка, – глухо ответил Скаут. – Это все, что ты уловил? – Сэр, – сказал Скаут, – если бы у меня сейчас была бита, я бы пробил вам башку, сэр. Три года назад вы сдернули меня с бейсбольного поля и заставили понять, что битой можно ударять не только по мячику. В качестве приманки на этом пути вы оставили мне двадцать долларов и обещание хорошего будущего, сэр. Я два года не был на бейсбольном поле, я зарабатываю деньги так, как вы меня научили, сэр. Скаут развернулся, вцепился в воротник рубашки Стрелка, с ненавистью заглянул в его глаза. Лицо его скривилось в саркастичной маске-ухмылке. – Так кто виноват в том, что я сейчас городская крыса, а не бэттер в молодежной лиге? – Ты меня ждал? – спросил Стрелок. – Да, – ответил Скаут, отпуская ткань рубашки. – Я ждал вас, сэр, чтобы сказать – идите на хуй, вам там самое место. А я остаюсь здесь. *** Дома он замазал йодом длинную глубокую царапину, убрал аптечку в шкафчик и долго сидел на кухне, обхватив голову руками. Медленно тикали часы-будильник, покосившийся на одну ножку. Будильник был старый и больше не звонил, а только натужно пощелкивал. Матушки дома не было, братьев тоже. Матушка точно ушла на ночную смену, а братья где-то шлялись. Редкие минуты тишины. Тим вдруг ощутил зверский голод, обшарил полки и нашел только увядшее яблоко. Он его съел, тщательно пережевывая, чтобы заглушить голод, а потом поднялся наверх и включил свет. Комната, где он провел детство, – шесть матрасов, сваленных в углу, пыльных и грязных, столик, за которым нужно было делать уроки, но обычно девственно чистый, без признаков тетрадок или учебников. Огромный шкаф с лопнувшей полировкой, словно опутанный гигантской паутиной. Тим раскрыл его дверцы и порылся на полках. Мятые футболки, свитер с распустившимся рукавом, капюшон от чьей-то ветровки… Внизу должна была лежать его прежняя бита – еще алюминиевая, но ее не было. Наверное, матушка продала, узнав, что Тим нашел замену ее подарку. На дне шкафа – маленькая коробочка. Тим взял ее и открыл двумя пальцами. Внутри – пакетики с прядками волос. Пакетики аккуратно подписаны карандашом. На одном стоит его имя. Тим открыл пакетик и посмотрел на младенческую легкую прядь. Интересно, зачем матушке это, подумал он. Рыдать, если кого-то из сыновей прикончат? Стрелок сказал – тебя точно прикончат, парень. Он сказал, у тебя нет друзей. Тим закрыл коробочку. Не все еще потеряно, решил он. Не все еще потеряно, чертов ты придурок в шляпе. Ты не сможешь заменить мне мой город и не встанешь на мою защиту точно так же, как этого не сделает никто. Мы все – по одиночке, и нет в этом ничего странного и удивительного. Успокоив себя таким образом, Скаут вытащил из стопки матрас, бросился на него и почти моментально заснул, несмотря на боль в боку. Утро выдалось серенькое, но дождя не было. Быстрый ветер волнами гнал Тиму под ноги пожелтевшую траву. Бейсбольное поле у закрытой школы, место, где все началось. Проходя мимо питчерской горки, Тим прикинул расстояние и словно воочию увидел, как Толстый Эдди размахивается, подавая крученый, как блестят глаза кетчера, и готов сорваться с места раннер… Вся компания Кроу была в сборе – кроме самого Кроу. Они так же сидели под трейлером и курили, глядя, как Скаут идет к ним по пустынному полю. – Собрались поиграть? – спросил Скаут, ни к кому конкретно не обращаясь. – Поиграть, ага, – согласился Сид, встал и одернул красную куртку. – Сам пришел, Фортресс? – А меня разве ждали? Один из Дарси хихикнул, второй молча закурил. Сид выдвинулся вперед и сказал, чеканя каждое слово: – Кроу хотел тебя только напугать. Он хотел, чтобы ты обосрался при всех и сбежал с ночной вечеринки. Он не собирался в тебя стрелять! – Он в меня выстрелил, – коротко сказал Скаут. Он уловил движение сбоку, успел и развернуться, и заблокироваться, но тяжелая кленовая бита – ровно сорок два дюйма, – обрушилась на сложенные руки, и через них – на голову. Боль вспыхнула адская – словно голову до краев заполнили кислотой. Жуткое эхо отозвалось в висках, что-то плескалось там, что-то лезло наружу, давило на уши и лоб изнутри. Сквозь малиновую полутьму пророс, словно чудовищный стебель, силуэт того самого ниггера, которого требовал удалить с поля Питт. – Еще разок! – гулко сказал где-то Сид, и стебель дернулся, взлетел и снова опустился. На этот раз удар пришелся по основанию шеи. Легкий металлический звон заполнил руки и плечи. Скаут безвольно повалился на траву и растянулся, как греющаяся на солнце собака. Шевелиться он не мог и только слушал, утомленно глядя на Сида снизу вверх. – Он не стрелял в тебя, ублюдок, – сказал Сид, наклоняясь. – Он хотел тебя напугать и принес пистолет без патронов. Стрелял кто-то из твоих прихвостней, и Кроу сейчас в больнице с дыркой в запястье. «Я неплохой стрелок». – Не он, а ты перешел черту, Фортресс. И раз ты установил правила, то мы будем играть по ним. Видишь? Сид вынул из-за пазухи пистолет, показал его Тиму. – Теперь здесь есть патроны. И если ты дернешься хоть раз, я всажу тебе пулю в башку. Скаут прикрыл глаза, сосредоточился на ощущении рук: их все еще толком не было, а в голове били кровавые молоты. – И что? – спросил он. – А то, – ответил Сид, – что ты обещал отсосать всем в случае своего проигрыша. И ты проиграл, Фортресс. Его схватили за шкирку и потащили по траве за трейлер. Забросили в узкую щель между трейлером и стеной, прижали и заломили руки. Холодный ствол уперся в висок. – Только дернись, – снова предупредил Сид. Скаут мотнул головой и получил удар рукоятью по затылку. Высохшая трава стояла дыбом, колола ноги. Первый солнечный блик появился и затрепетал. – Рот открывай. Скаут поднял глаза, увидел выставленный из ширинки вялый член с закрытой толстой кожей головкой и сжал зубы. – Открывай! Снова ударилось в голове – взрывной болью, которую невозможно было стерпеть. В глазах принялось двоиться, и мерзкий член, и ухмыляющийся Дарси с сигаретой в зубах – все поплыло. По зубам тоже ударило – металлическим, ледяным. Потекла кровь, от боли Тим разжал зубы, и дуло пистолета прочно вошло в рот. – Я стреляю, – слишком спокойно сказал Сид, глядя Скауту прямо в глаза. – Или пуля, или хуй – выбирай. Дуло пистолета царапнуло нёбо и выскользнуло обратно. Взамен него забилась вялая, с привкусом мочи, плоть. Тим чувствовал и другой запах: от волос лобка, от ткани штанов Сида. Вялый поначалу член, скользя на окровавленном языке, принялся твердеть, и вскоре головка уже напоминала тугую незрелую сливу, а Сид вцепился одной рукой в волосы Скаута и начал пришептывать: – Хорошо… хорошо… отлично, сучонок, соси-соси… Он дернул за волосы, и Тим запрокинул голову. Небо окончательно прояснилось, и сквозь веки пробивался розоватый солнечный свет. – Заплачь, Фортресс! – выкрикнул Дарси. – У меня уже тоже стоит на твой ротик, но если хочешь, чтобы я кончил, начни пускать слезки, я это люблю! Сквозь ресницы Тим увидел неподвижный силуэт ниггера, который стоял и молча держал пистолет у его виска. На секунду их взгляды встретились, и ниггер отвел глаза. Сид дергался нервно, словно гвозди забивал, а не трахал чей-то рот. Его яйца шлепались о подбородок, член расперло до каменной твердости, и наконец он задрожал, толчками выплевывая густую сперму. – Кто еще будет пидора? – спросил он, отваливаясь и застегивая ширинку. – Дарси? Они подошли оба. Оба брата с прищуренными злыми глазами. У одного член уже подтекал в пальцах – не выдержал и принялся подрачивать, глядя на происходящее. Второй по-прежнему держал сигарету в зубах. Тим провел языком по зубам, проверяя, целы ли. Кровь и сперма потекли по губам, и он наклонил голову, пытаясь утереться о плечо. В голове словно обрушилась лавина магмы. Боль пропитала все, и Тим так и остался держать голову склоненной – поднять он ее не мог. Ему снова пихнули в рот член, уже скользкий, быстрый. Снова заплясали перед Тимом бедра, обтянутые джинсами. – Ну язычком давай, – прошипел Дарси. – Дай ему по башке, Джон, чтобы начал нормально сосать! Джон не шевельнулся. Он по-прежнему просто держал пистолет у виска Тима. – Детка, ты плакать собираешься или нет? – второй брат Дарси наклонился над Тимом, показал ему окурок и медленно, старательно затушил его о ключицу, напряженно выступившую из ворота футболки. Тим вцепился пальцами в мягкую землю, перевел дыхание. Поднялись тяжелые рвотные позывы, слюны стало так много, как обычно рисуют в мультиках, где главный герой – котик или мышка, – не ели трое суток и вдруг увидели рождественскую индейку. Дарси, наклонившись, что-то забормотал и выбрызнул соленую жидкую струю, похожую на струю мочи. Тим моментально сплюнул, но не смог сдержать тошноту: все, что ел утром, – жидкий чай, булочка и кусок сыра, – полупереваренное, потекло изо рта густой кашей. – Ой, блядь… – покачал головой Сид, – ты часом, не беременна, крошка? И тут от виска ушло смертельное давление пистолетного дула. – Хватит, – мрачно сказал Джон. Он сунул пистолет себе за пазуху и полез из-за трейлера, ломая сухую высокую траву. Сид несколько секунд молчал и смотрел ему вслед, потом перевел взгляд на Тима и вдруг побелел. – Хватит, – поспешно сказал он, – хватит, парни, все. Ему достаточно. Братья Дарси, почему-то оба красные и смущенные, наперебой полезли прочь. – Напоследок, – утомленно проговорил Сид. – Чтобы ты знал. Кроу считал тебя отличным бэттером и мечтал с тобой сыграть. Уходя, он положил возле Скаута биту – ту самую, сорок два дюйма. *** Стрелок, или, как он привык называться, Снайпер, со сбором вещей не торопился. Ему и собирать-то было нечего. Приехал налегке, хотя точно знал, что вытащить Скаута из города будет сложнее, чем гвоздь из доски, и придется задержаться. Просто привык путешествовать и потому обходился малым. Столик перед ним был пуст, если не считать заполненной окурками пепельницы. Чутье подсказывало ему ждать, и он ждал. Одно из самых важных умений для Снайпера, и то чуть не подвело за три прошедших года. Очень хотелось посмотреть, во что вырастет мальчишка-скаут. А он действительно вырос, если сумел сообразить, что произошло в его жизни три года назад. Не нужно было называть его дураком. Не дурак, просто еще ребенок. Внешне, правда, изменился сильно – из тощего пацана превратился в сильного, быстрого подростка, которому до настоящего мужчины недостает лишь ширины плеч и щетины. Снайпер почесал собственную. А в остальном – Скаут ребенок. Все еще ребенок. Ребенок не стал обременять себя стуком в дверь. Просто распахнул ее, привалился к косяку и поднял светлые глаза. – Черная кошка, – устало сказал он. – Я вспомнил – черная кошка же. И повалился на пол. Снайпер отодвинул пепельницу, поднялся и присел над ним на корточки. Запах ужасный. На кровать его в таком виде тащить не стоит – только в душ. Душевая комната, маленький пенал, двоих вместила еле-еле. Вода брызнула из-под потолка и окатила и Скаута, и Снайпера. Скаут оперся рукой о полочку, полочка моментально рухнула, закачалась, повиснув на одном гвозде, а Снайпер еле успел подхватить потяжелевшее тело. – Снимай, – сухо сказал он и выплюнул размокшую сигарету. Разорванную футболку в пятнах и потеках черт-те чего удалось снять без проблем, а вот в джинсах, мокрых, облепивших ноги, Скаут застрял. Он с трудом наклонялся, пытаясь их стащить, а Снайпер смотрел на рану на его затылке – ямка-болотце, полная крови. Вода текла, красным водоворотом уходя в сток. Скаут оставил джинсы в покое, прижался лбом к холодному кафелю. Руки его бессильно висели вдоль тела, бинты развязались. – Мне надо уехать, – сказал Скаут. Сигаретный ожог на шее, синие пятна-наручники на запястьях, грязь, песок, сухая трава. Снайпер вынул из шкафчика мыло и вложил ему в руку. Скаут сжал мыло и остался стоять столбом. Мокрые ресницы шевельнулись, веки опустились. – Или убить их всех. – Лучше уехать, – посоветовал Снайпер, – я тебя предупреждал. – Ты думаешь, что меня выебали! – зло выкрикнул Скаут. – Ты мудак, понял? Никто меня не выебал! – Уже хорошо, – пожал плечами Снайпер. – Все равно… – глухо сказал Скаут, – я хуже девки… хуже девки, блядь… как долбаная вонючая шлюха… – Помоешься – пройдет, – ответил Снайпер и взял у него из руки мыло. Он стер с гладкой кожи серые разводы. Там, где не смывалось, – чернеющие синяки. Намылил волосы, вставшие бурыми колючками. Вода снова стала красной. Скаут набрал в ладони воды, жадно выпил, потом схватил тюбик зубной пасты и съел половину, словно завтрак космонавта. Он отплевался от белой пены, размазал пасту по лицу, снова прижался лбом к стене и вдруг заплакал. Если бы Снайпер не знал, как плачут мужчины, – не заметил бы. Плачут беззвучно, стиснув зубы, спрятав слезы под струями воды и контролируя дыхание. Такие слезы не приносят облегчения, они болезненны, как яд, и разъедают изнутри. Снайпер последний раз провел рукой по голове Скаута – волосы снова стали мягкими, заскрипели под пальцами. Вот картина, подумал он. Стоит в душе одетый мужик в шляпе и нежно моет ревущего пацана. – Я сам, – вдруг сказал Скаут, выхватывая мыло, – я не заставляю тебя меня трогать. Можешь теперь руки бензином протереть – я не обижусь. – На хрена? Скаут швырнул мыло об стену. – Не дури! – заорал он. – Потому что я пидор теперь, и со мной даже жрать за один стол садиться нельзя! Снайперу нестерпимо захотелось закурить, но он стоял под душем и вымок до нитки. О куреве можно забыть. Как он там думал до прихода Скаута – ребенок? Хуже. Он хуже, чем ребенок. Он схватил Скаута за мокрую голову, привлек к себе и поцеловал в раскрытые для очередной глупости губы. Скользнул языком в рот с нестерпимым вкусом мятной зубной пасты, замкнул поцелуй и отпустил Скаута. – Я теперь тоже пидор, – объяснил он, – так что домывайся, ляжешь и пожрем чего-нибудь. Выспишься и уедем отсюда. Что бы ты о себе ни думал, но я не для того ждал тебя три года, чтобы все похерить из-за какого-то недоразумения. Он вышел, а Скаут остался под душем, глядя на капельки воды, стекающие вниз по бежевому кафелю. «У тебя здесь никого нет. Это точно твой город?» Бостон. Дождливая ночь. Стекла все в извилистых дорожках. У закрытой школы вертится в луже забытый детский мячик. Где-то лежит между двумя уснувшими проститутками Стив Питт и размышляет, не написать ли письмо дочери Пегги, той девушке в очках, которая учится в колледже. В больнице, придерживая простреленное запястье, сидит без сна Денни Кроу, и ему представляется, как он выходит отсюда и идет прямо домой к Фортрессам, находит Тима и извиняется, говорит ему: «Извини, извини, пожалуйста», а потом они идут на бейсбольное поле, и Скаут становится напротив питчерской горки, держа в руках биту. Глаза у него веселые, тень от бейсболки лежит на лбу, и он кричит: «Бол!» Иногда Денни Кроу даже кажется, что все еще можно исправить. Братья Дарси, сидя за столом, молча играют в карты. Рядом лежит нетронутая пачка сигарет. Они почему-то не решаются ее распечатать. Сид смотрит в темноту и кусает губы. Черный тугой ком ворочается в груди и не хочет распадаться. Красная куртка валяется на полу, и он боится к ней прикоснуться, потому что кажется – вляпается в липкую густую кровь. Джон единственный, кто не думает о произошедшем. Он сам переживал то же самое, только в его случае к оскорблениям добавлялось еще и презрительное «ниггер». Он уже перегорел и не может жалеть ни себя, ни Скаута. В домике Фортрессов матушка, увидев распахнутые дверцы шкафа, подходит ближе и вынимает коробочку с прядками детских волос. Раскрытый пакетик с надписью «Тим» она сжимает в руке и спускается вниз, чтобы сесть напротив двери и ждать.