Бостон

Бостон. Дождливая мгла и сентябрьский сырой вечер. На стеклах окон извилистые серые дорожки. Машины влажными тушами жмутся к отсырелым домам. В такие вечера на верхних этажах домов загораются желтые и оранжевые квадраты света, а нижние плотно отгораживаются пыльными шторами. На верхних этажах пьют чай и коньяк, на нижних — ром. Мистер Сэндерс жил не на верхнем и не на нижнем этаже, а ровно посерединке. Он прихлебывал густое какао и крошил пальцами овсяные печенья, лежащие на треснутом фарфоровом блюдечке. Хлюпал он отвратительно, блюдечко было желтоватым, а пальцы мистера Сэндерса — прокуренные, с ногтем-панцирем, — почти оранжевыми. Мистер Сэндерс носил коричневый сюртук и шелковый галстук с разводами, а под сюртук в холода надевал шерстяную волосатую фуфайку и выглядел в ней бурым мохнатым горбуном. Держался он очень высокомерно и сухо. Часто принимался зло подшучивать над учениками и любил называть себя «скальпелем». Я вскрою все ваши душевные нарывы, говорил он. Острым словом, зорким взглядом. Я вижу ваши юные души как на ладони, и им нельзя давать спуску, говорил он. С ним держались вежливо напрямую и высмеивали за спиной. Неизвестно, был ли хоть один ученик, нарыв чьей души он вскрыл, но убежденность в собственном педагогическом таланте росла в мистере Сэндерсе с каждым днем. Поначалу он ограничивался классными часами, утомительно скучными, долгими и состоящими практически из одних рассказов мистера Сэндерса о себе. На классных часах он представал то ковбоем-одиночкой, спасшим три ранчо от разрушительных пожаров, то машинистом-героем, вовремя заметившим разлом рельс в кромешной тьме среди хлещущего ливня... На самом деле мистер Сэндерс родился и вырос в Бруклине, женился там на девушке, которая умела рисовать этюды, а в Бостон перебрался после ее печальной и глупой смерти от воспаления легких. С собой мистер Сэндерс привез ее этюды, развесил их по стенам и часто задумчиво рассматривал, позабыв о госте, а когда поворачивался снова, в уголке его глаза обязательно круглилась скупая слеза. Уверившись в пользе классных часов, мистер Сэндерс перешел ко второй ступени воздействия на юные души — он начал приглашать учеников к себе домой и порой творил невообразимое — то прыгал с заржавелой шпагой по креслам, приглашая ученика научиться защищать свою честь, то сказывался смертельно больным, падал, бился в корчах и пускал пену изо рта, а после поднимался, отряхивал сюртук и отчитывал ученика за неумение оказать помощь умирающему человеку. Тим пришел к нему только из любопытства. Ему очень хотелось посмотреть на шпагу или эпилептический припадок, но мистер Сэндерс вот уже четверть часа жевал печенья и хлюпал какао, и ничего интересного делать не собирался. Он поглядывал на Тима то строго, то подпускал во взгляд понимания и жалости, то покачивал головой, но упорно молчал. В маленькой комнатке было тепло, но сыро, пахло дешевым табаком и отсыревшими шерстяными пледами. Тикали ходики. Со стен смотрели этюды в запыленных дешевых рамах. Яростно красное солнце над изумрудно-зеленым лугом, пара пасторальных коров в черных пятнах и панорама города, вся желто-синяя. Мистер Сэндерс проследил за взглядом Тима и сказал: - Ты не чужд прекрасному, как я погляжу. Тим пожал плечами. Он не знал, чужд он прекрасному или нет, просто картинки развлекали его в невыносимой скуке наедине с учителем. - Лили рисовала... отчаянно, - продолжил мистер Сэндерс. - Она торопилась погрузиться в искусство, словно зная, как мало ей отпущено... и как много она должна сделать для этого мира. Ее этюды — прощальная песнь гения. Ты понимаешь меня? Тим откашлялся и сказал: - Да, сэр. - Да, - подтвердил мистер Сэндерс и снова взялся оранжевыми пальцами за кружку с какао. - Талант — редкий дар. Сколько я преподаю в школе, но я ни разу не видел ни проблеска истинного таланта. Лили свалилась мне на голову как снег — блистательная, светлая... Тим представил себе снег — мокрые вялые хлопья, на которых забавно выводить горячей струей мочи разные оскорбления, неизменно приводившие старших братьев в бешенство. -...я мало чем могу похвалиться, - скромно сказал мистер Сэндерс, - но талант я вижу всегда! Он грохнул кружкой об стол. Печенья подскочили и рассыпались. Тим от неожиданности подпрыгнул и напрягся. Мало ли, что скрывается за этой кружечкой с какао... Тим видел, как вполне миролюбивые люди вдруг наливались такой яростью, что только и оставалось, что ноги уносить. Бостон обладал хорошо развитой сетью черного рынка, и продавались на нем не только воняющие резиной толстые фаллосы, но и такие порошочки и капельки, от которых мозг шел кровавыми волдырями. - Мистер Сэндерс, сэр? - Я никогда ее не забуду... - тяжело дыша, сказал мистер Сэндерс. - Да, сэр. Мистер Сэндерс вытер лицо клетчатым грязноватым платком, изящным жестом убрал его в нагрудный карман и произнес: - Есть в тебе хоть капля таланта, мальчик? Тим снова пожал плечами. - Хочется ли тебе рисовать? Ваять? Творить? Видишь ли ты красоту лимонных рассветов над Бостоном? Ощущаешь ли ты голоса в душе своей? Прекрасные голоса, зовущие тебя в рай? Тиму пришлось подумать. - Знаете, - сказал он решительно, - если вы хотите упечь меня в психушку, как Вилли, то прямо и скажите, не надо темнить. Матушка давно говорила, что ей хватило бы и четверых, а восемь — перебор, так что она особо не расстроится, если меня заберут, но все-таки... у Вилли действительно были голоса, да что там — голоса, к нему в кровать сам дьявол приходил и... и делал не очень приятные вещи, мистер Сэндерс. Так вот его в психушку — это правильно, потому что он облил кошку мисс Милли кипящим маслом. А я не слышу никаких голосов, и дьявол меня не... не того. Так что вы подумайте получше, прежде чем сплавить меня подальше. Мистер Сэндерс выслушал Тима с каким-то странным выражением на лице: брезгливость, самая отчетливая брезгливость, словно он увидел раздавленную дохлую крысу, наглотавшуюся дерьма, проступила в его чертах и смяла вялые губы в неопределенную жалостливую улыбочку. Тим умолк и снова посмотрел на этюд с панорамой города, а потом в окно, за которым уже зажегся первый фонарь. - Да... - сказал мистер Сэндерс задумчиво, словно самому себе. - Да. Смирись, Джонни, это твой крест — любить и тащить на своих плечах даже таких... ты не имеешь права их предавать, Джонни. Ты принял на себя этот груз... так люби их всех, Джонни. Всех до единого... Тим насторожился. Не нравились ему такие моменты: когда взрослый мужик вдруг заявляет «люби их всех, Джонни» или что-то еще в этом роде. Последним, кто встретился с таким любителем, был Сидни Чурбачок, и теперь он догнивал в какой-то могиле на окраине города. Слухи распространялись быстро. Говорили, что Чурбачка насадили на один из чугунных столбиков на пристани, и Тим даже ходил посмотреть на эти столбики — черные, с круглым набалдашником, и толщиной с предплечье. Смерть Сидни долго была темой для шуток. Проходя мимо пристани кто-то из братьев обязательно усаживался на столбик и корчился, изображая множественные оргазмы, воя на всю округу. Чурбачка не особо любили — он плохо отзывался о «Ред Сокс», и столбик на пристани был закономерным за это наказанием. Его смерть проскользнула мимо незаметно, но Тим запомнил одно: когда взрослые люди говорят, что любят детей, они обычно имеют в виду что-то страшное. - Уже поздно, мистер Сэндерс, - сказал Тим. - Матушка ждет меня домой. Спасибо за беседу, сэр, я много что понял и очень вам благодарен. Я обязательно исправлюсь. Мистер Сэндерс посмотрел на него мутными глазами. - Я записал тебя в группу скаутов, - сказал он. - У нас в школе есть группа скаутов? - Теперь будет, - пообещал мистер Сэндерс. - Нечего шляться по улицам и собирать мусор. Перед тобой вся жизнь с ее величественными загадками и светочем будущего. Ты, Стив Питт и Дасси Смит — вы будете первыми скаутами нашей школы. - Хорошо, - отозвался Тим и слез со стула, подозревая, что аудиенция закончена. - А чем занимаются скауты? - Смело идут навстречу бедам и лишениям, - веско сказал мистер Сэндерс. - Учатся быть сильными и стойкими, преодолевать штормы и грады. Я буду вас этому обучать, потому что это мой долг. На самом деле на мистере Сэндерсе висел другой долг — в кругленькую сумму, проигранную где-то в кабаке на окраине, куда он ходил наблюдать за жизнью низших, погибающих слоев общества. Долг этот никак не удавалось погасить, и он сильно досаждал мистеру Сэндерсу. Идея организовать клуб скаутов пришла ему в голову рано утром, когда он сидел, тупо уставившись на свои ноги, отмокающие в тазу с мыльной водой. На такое новшество комитет образования обязательно отстегнет пару сотен баксов, подумал мистер Сэндерс и в тот же день расписал на листочке все преимущества своей идеи. Идею приняли благосклонно, и клуб скаутов должен был начать свою деятельность на следующей же неделе. Для начала мистер Сэндерс отобрал троих учеников: Дасси Смита, парня с редкой болезнью, от которой он засыпал буквально на каждом шагу; Стива Питта, не посещающего школу уже больше полугода и Тима Фортресса, целыми днями пропадающего на пустыре за школой, где старшие классы обычно играли в бейсбол. Такой выбор имел два преимущества: во-первых, все трое считались самыми неблагополучными учениками школы и следовательно, за работу с ними можно было получать надбавки и премии, а во-вторых, они точно не явились бы даже на первое собрание клуба, предоставив мистеру Сэндерсу массу свободного времени. Ложью будет заявить, что мистер Сэндерс так цинично использовал своих учеников в преступных целях. Мистер Сэндерс радел за них и желал им стать настоящими борцами за будущее и свободу личности, просто так получилось. При всей своей педагогической подкованности мистер Сэндерс знал, что большинство детей из бостонских трущоб неисправимы, и жалел их всей душой. - Можешь идти домой к матушке, - ласково сказал мистер Сэндерс. Тим церемонно попрощался и вышел. Он спустился по лестнице, по пропахшему нечистотами коридору и выбрался на улицу. Глотнув свежего воздуха, он явственно ощутил, что не ел весь день — желудок проснулся и мучительно заныл. Теперь овсяные печенья мистера Сэндерса представлялись не такими уж мерзкими. Если убрать от них оранжевые пальцы... то это вкуснейшие печенья во всем Бостоне. Фонари горели ровно и по-домашнему уютно, а дождь лил не переставая. Пробираясь по ледяным лужам в насквозь мокрых кедах, Тим размышлял о том, как здорово бы было нацепить на ноги по полиэтиленовому пакетику, а сверху по шерстяному носку. Пакетик бы держал тепло и не позволил ногам промокнуть. Окна гасли одно за другим. В домах мыли последние чайные чашки и пепельницы, заполненные окурками. Тим тоже вынул из складки рукава маленький окурочек и старательно закурил, пряча спичку от ветра в сложенных ладонях. Табака хватило на две хорошие затяжки, после окурок пришлось выбросить. Это была поблажка самому себе. После встречи с мистером Сэндерсом курить хотелось нестерпимо, и на всякий случай Тим припас курева, хотя уже год пытался целиком и полностью избавиться от этой привычки, потому что заметил — уносить ноги от неприятностей куда проще, если легкие не забиты смолой. Дрянной табак высаживал дыхание за недели, а восстанавливалось оно месяцами. Матушка тоже придерживалась мысли, что курение вредно. По крайней мере, до тех пор, пока какому-нибудь из ее сыновей не исполнялось пятнадцать, за малейший запах табака она лупила по рукам и голове толстым сыромятным ремнем с увесистой бляхой, который держала в особом шкафчике. По сине-зеленым квадратным отпечаткам всегда можно было определить, у кого из братьев можно стрельнуть сигарету. Как только праздновался пятнадцатый день рождения, на который неизменно появлялся сырный пирог, отпечатки исчезали. Тиму тоже приходилось отведывать ремня, но реже, потому что в глубине души по вопросу курения он был вполне солидарен с матушкой. После пары затяжек желудок совсем взбунтовался. Пришлось остановиться, набрать в ладошки дождевой воды, стекающей с крыши, и попробовать заглушить ею голод. Ночь стала гуще. Либо время перевалило за полночь, либо сдвинувшиеся коробки домов добавили темноты. Звезд видно не было — на соседней улице вовсю дымила фабрика. Тим ориентировался по ему одному понятным знакам — по выбоине на тротуаре, по знакомой шероховатости стены. Фонари стояли разбитыми. В мусорных баках, спрятанных по тупикам, что-то громыхало и булькало. Возле одного из таких тупичков кирпичный дом выпятил крыльцо, а над ним — плохо покрашенную дверь с неразборчивым именем под подгнившей веревкой. Бывший хостел «Креветка», три номера за полдоллара каждый, с кроватью-сеткой, вонючей подушкой и разбитой бутылкой в углу. Когда-то местечко держала некая миссис До, как ее называли, сокращая немецкую длинную фамилию. Миссис До опровергала все представления о немецких женщинах: была непомерно толста, неряшлива, спала до полудня, теряла ключи постояльцев и каждый вечер пела басом «Германия, Германия превыше всего», нализавшись дешевого рома. Она носила рыжие букли и давала бесплатный приют двум девчонкам-студенткам, которые утром замазывали синяки и кровоподтеки на опухших лицах, а ночью торчали возле «Креветки» и предлагали зайти, выпить и повеселиться. Миссис До в конце концов уехала сначала с инфарктом в местную больницу, а потом перебралась на кладбище, и следом за ней без вести пропала одна из девочек, а вторая, Пегги, узурпировала «Креветку», размахивая какими-то документами о передаче наследства так яростно, что ее оставили в покое, и «Креветка» превратилась сначала в «Бостон-отель», а после, когда в нем прирезали какого-то англичанина, обезличилась и исчезла из памяти города вовсе. Теперь в трех запыленных и заплесневелых комнатах жили: сама Пегги, Стив Питт, обнаруживший в Пегги любовь всей своей жизни, и пяток новых девчонок-студенток с теми же самыми замашками, что и у прежних. Тим постучал, позвонил и еще раз постучал. Дверь открыл сам Стив. Заспанный, в одних трусах, он стоял, покачиваясь и держась рукой за косяк. - Фортресс, - без удивления сказал он. - Опять выгнали? - Не выгоняли меня ни разу, - проворчал Тим, пробираясь мимо него в коридор и сдирая с себя насквозь вымокшую ветровку. - Сколько раз тебе повторять — я сам ухожу. Как матушка начинает выть волком, так ухожу, потому что она сначала воет, а потом пытается сломать кому-нибудь руку. - Заявил бы ты на нее в полицию, - серьезно сказал Стив и подтянул трусы. Лицо его исказилось гримасой. Был он всего на два года старше Тима, но выглядел почти взрослым — с неряшливой щетиной, растущей кустами-теркой, с набрякшими веками и озабоченной складочкой на лбу. Тим пошел мимо закрытых комнат, откуда лилось пьяное щебетание, дым и раздавался громовой хохот, Стив пошлепал за ним. - Каролины нет дома, - сказал он, гостеприимно распахивая дверь, - так что располагайся. Тим расположился на шатком табурете, придвинул к себе банку с пряной рыбой и принялся есть. - Какой Каролины? - спросил он, пережевывая хрупкие рыбьи косточки. - Пегги, - мрачно ответил Стив. - Ей взбрело в голову, что она Каролина. Пиво будешь? Тим с сомнением посмотрел на темную бутылку, подумал немного и кивнул. Стакан брать не стал, приложился сразу к горлышку и чуть не захлебнулся пеной. - Теплое. - Холодильник не работает. - Ну и ладно. - Тим сглотнул, вытер лицо ладонью и сказал: - Я сегодня был у Сэндерса. Сидел и прикидывался дебилом. Да, сэр. Конечно, сэр... Не нравится он мне. Стив возвел глаза к потолку, припоминая, кто такой Сэндерс, вспомнил и безразлично кивнул. - Так вот, Питт, - продолжил Тим, - возвращайся в школу. Тебя там уже с инспектором ищут, не ровен час, выйдут на твою Каролину и упекут вас обоих за решетку. Сейчас самое лучшее время, чтобы вернуться: Сэндерс придумал клуб скаутов и вписал туда тебя, меня и Соню Дасси. Скажешь, мол, горю желанием исправиться, пришел вот в клуб... - Кто такие скауты? - спросил Стив. Тим помотал головой. - Если верить Сэндерсу, бравые парни и все такое. - Если верить Сэндерсу — он три раза спас планету от пришельцев. - Ну не знаю я, что это такое, - ответил Тим, откидывая пустую темную бутылку в угол. - Что теперь — забить на все? Наконец-то он стал согреваться, и сытое тепло моментально поползло в голову, напоминая, что ночь — это время для сна, что маленькие дети ночью должны спать и видеть сны про зубную фею — вот, как раз зуб недавно в драке выбили, остается только надеяться, что это последний запоздавший молочный зуб, притаившийся где-то на верхней полке и не желавший выпадать вместе со всеми. Тим потрогал языком вмятинку на десне. Показалось или действительно не все еще потеряно? - Не знаю я, - повторил он, - но время самое подходящее. - Фортресс, - печально сказал Стив, - какие скауты?.. У Пегги триппер. Я не знаю, как он лечится, она не знает, как он лечится. Я вот еле хожу. Тим посмотрел на свои руки и старательно вытер их об штанины. - Я жду тебя завтра в школе, - предупредил он. Долгих прощаний Тим разводить не стал, натянул свою мокрую куртку и снова вышел в дождливую ночь. У матушки было правило — шляйся сколько угодно и где угодно, но ты должен быть в своей спальне до шести часов утра. Тогда будет считаться, что ты ночевал дома. Времени может быть хоть без пяти шесть, хоть без одной минуты шесть, но ни секундой позже шести, иначе на сцене снова появится сыромятный ремень. До дома здесь было рукой подать, но Тим все равно торопился. Очень хотелось спать, и мечталось уже привалиться на свой убитый матрасик и закрыть глаза. Черт дернул этого Сэндерса назначать встречи на ночь глядя. Тим миновал пару переулков, переждал у стены проходившую мимо орущую толпу и забрался на шаткое крылечко, предварительно осмотрев окна. В одном из них горел свет — это кухня, где матушка коротает ночи, мучаясь бессонницей. Тим вздохнул. Миссис Фортресс была из тех непьющих женщин, про которых говорят — лучше бы пила. Ночами она бродила по дому, то рыдая и разбивая вдребезги посуду, то принимаясь за лихорадочную уборку, и результатом обоих действий была только страшная истерика с криками и слезами, оканчивающаяся обязательным приступом обессиленного безразличия. Она работала на фабрике, где закручивала крышечки на бутылках с ромом, и потому вечно держала руки завязанными лоскутками, а еще хранила в сундучке серебряное зеркальце и серебряную пудреницу в затейливых узорах и отказывалась закладывать их в ломбард даже в самое голодное время. Тим пробрался в коридор, медленно снял мокрые кеды и собрался было прошмыгнуть наверх, но она окликнула его слабым голосом: - Тим! Пришлось вернуться. На столе перед матушкой стояла миска с холодным картофелем. Сама матушка нежно улыбалась. Она поднялась навстречу Тиму и обняла его, потрепала по голове и усадила на клеенчатый стул. Тим сел и придвинул к себе миску. Пока никого нет и есть еда, нужно этим пользоваться. - Ешь, ешь, - бормотала матушка, - ты мой маленький, ты мой несчастный малыш... Она смотрела, как Тим жует, и постепенно взгляд ее менялся: из умиленного превращался в строгий и даже злобный. - Где ты был? - У мистера Сэндерса, - покорно ответил Тим. - Он считает, что я хороший ученик, и пригласил меня в клуб скаутов. - Сколько это стоит? - Это бесплатно, мам. - Бесплатно, - зловеще сказала матушка, терзая фартук обмотанными лоскутами руками, - твой отец тоже говорил: это все бесплатно, Анна. Родить одного ребенка — бесплатно, двоих — бесплатно! А потом вас стало восемь и все вы жрете! А за еду надо платить! Тим проглотил кусок картофелины и принялся за следующую. Нужно было торопиться, пока матушка не взялась за сковороду и не пришлось прыгать от нее по всей кухне. - Разве я плохая мать? Когда тебе исполнилось десять, я испекла пирог. Я испекла тебе пирог, Тим, но разве я получила что-то в благодарность? Нет, Тим, я не получила ничего, а ты начал требовать подарок! Подарок! Я работала пять смен подряд, чтобы купить тебе биту. Разве ты меня отблагодарил? Разве ты сказал, что любишь меня? Нет! Ты только жрешь и жрешь, жрешь и жрешь! И все вы такие! Внезапно она успокоилась, встала и принялась смахивать крошки со стола. - Что еще сказал мистер Сэндерс? - Он сказал, что у меня талант, мам. Сказал, что с таким талантом я буду зашибать кучу денег. Матушка остановилась. - Он так сказал? - Да. Говорит, нет в школе никого талантливее Тима Фортресса. Матушка свернула в комочек тряпку, которой вытирала стол, и произнесла взволнованно: - Хорошо, маленький. Учись, маленький, хорошо учись... Тим доел последний кусок, метнул алюминиевую миску в раковину и выскользнул из-за стола. Взбегая вверх по лестнице, он услышал, как матушка снова начинает завывать — тихонько, но уже угрожающе. Она никогда не поднималась на второй этаж в таком состоянии, поэтому можно было считать себя в безопасности. В комнате, в полной темноте Тим пробрался через спящих братьев — один, два, три, четыре... половина снова где-то шляется, — пробрался и рухнул на свой матрас, застеленный серой простыней. Уже лежа он стащил с себя мокрый свитер, джинсы и остался лежать под тонким одеялом, замерзший бостонский мальчишка. *** Настроение у мистера Сэндерса было из рук вон. По правде говоря, у него тряслись поджилки и нервно дергалось веко. Утром мистера Сэндерса встретили две выплывшие из тумана фигуры, оказавшиеся представителями низшей бездуховной социальной прослойки. Один из представителей крепко ухватил мистера Сэндерса за галстук и, посыпая его пеплом от сигары, сообщил, что пять сотен баксов — денежки немалые и шкура мистера Сэндерса не стоит и половины. Мистер Сэндерс проблеял было, что сотен должно быть две и он вот-вот их отдаст, но представитель смотрел на него, как на дохлую ворону, и молчал. Второй представитель стоял у стены и вычищал грязь из-под ногтей перочинным ножом, при взгляде на который у мистера Сэндерса и задергалось веко, и не прекращало дергаться весь день. Уроки мистер Сэндерс провел странно: то разражался угрозами в адрес бостонской полиции, то требовал от учеников сознательности и чувства локтя. Старшие классы понимающе переглядывались, младшие ушли в недоумении. После занятий мистер Сэндерс обнаружил, что в опустевший класс бочком протискивается Стив Питт, выбритый и благоухающий женскими духами. Питт поздоровался и сел за заднюю парту, время от времени морщась, будто жутко хотел отлить и терпел весь день. Мистер Сэндерс тупо посмотрел на него: - Чем обязан, мистер Питт? - осведомился он. - Ну как же, - стеснительно отозвался Питт, - я же скаут. Мне вот Фортресс сказал прийти, и я пришел. - Ага, - сказал мистер Сэндерс, в голове которого вырисовалась идея засесть в школе до вечера, а потом пойти домой окружными путями, чтобы не дать негодяям выследить себя в обычное время возвращения с работы. - Отлично. А где сам Фортресс? - На пустыре, наверное. Мистер Сэндерс посмотрел в окно, подошел и решительно распахнул рамы. Несколько минут он тревожно оглядывал сам пустырь, прилегавшие к нему дворы и заброшенный трейлер, служивший частью забора и вросший в бурьян по самое днище. Никого подозрительного не было. Тогда мистер Сэндерс помахал Фортрессу рукой. Тим его не заметил. Он стоял наизготовку, держа в руках биту, и мысленно рисовал себе дугу плавного замаха, которым без труда можно отбить фирменный крученый Толстого Эдди. Толстый Эдди стоял на питчерской горке и разравнивал ее носком кроссовка. Он старательно делал вид, что никакого крученого подавать не собирается. Тим следил за его пальцами, придерживающими мяч, так внимательно, как человек в шортах и шлепках следит за ядовитой змеей. Позади мистера Сэндерса зашевелился Питт. Он тоже облокотился на подоконник и крикнул: - Эй, Фортресс! Твой кетчер спит! Кетчер действительно дремал, сидя на корточках и покачиваясь. Это был Соня Дасси, еще один будущий скаут, которого мистер Сэндерс должен был обучить укрощению штормов и лавин. Тим услышал окрик и повернулся. В этот же момент Эдди бросил мяч с силой, доступной лишь толстякам. Дальнейшее смог увидеть и оценить только человек, который наблюдал за игрой на пустыре с крыши трейлера. Сидел он вольготно и открыто, но даже ищущий взгляд мистера Сэндерса не смог его уловить, потому что расположился он так, что сливался одновременно и с куском ржавого забора, и с крышей трейлера, и с чахлой зеленью. Человек в шляпе и очках, с бутылкой светлого пива в руках и в узких джинсах, за которые на окраине можно получить либо кулаком в нос, либо презрительное «педик» - в зависимости от силовых характеристик модника. Нос у этого человека был цел, а глаза успели поймать сложнейшее трио движений, собранных в одно смазанное, почти молниеносное: Тим обернулся, Тим пнул кетчера, Тим отбил мяч, не успев даже разглядеть его и понять, крученый он был или нет. Для остальных наблюдателей ничего необычного на площадке не произошло, и даже Стив Питт, неплохой бэттер, разочарованно отошел от окна и снова уселся за парту. Мистер Сэндерс перевесился через подоконник и зашипел. Тим, еще немного озадаченный, повернулся к нему, и на лице его проступило отчетливое: «Блин, забыл!». Помахав рукой Эдди, он небрежно закинул биту на плечо и зашагал к школе. Через несколько минут он ворвался в класс и плюхнулся на скамейку. Подтянул гетры, сбросил кепку на стол и спросил: - Мы будем учиться всему здесь? - Да, - сварливо ответил мистер Сэндерс. - Все начинается с малого. - Может, позвать Дасси, сэр? Мистер Сэндерс выглянул в окно. Дасси спал на примятой траве, и чтобы его разбудить, пришлось бы орать на весь пустырь, а делать этого не хотелось. - Пусть придет в следующий раз, - сказал мистер Сэндерс, прошелся в волнении по классу и начал: - Вы все хотите узнать, кто такие скауты, юные господа. Мне понятен ваш интерес. Этот интерес похвален, я бы сказал. Когда я был в вашем возрасте, то заблудился в лесу с моим лучшим другом... с... э-э... с Джимми. Я и Джимми, юные господа, были лучшими друзьями, но впервые оказались в такой переделке. Кругом лес. Овраг. Чаща и дикие животные. - Мистер Сэндерс остановился и гулко выглотал стакан холодной воды. - Сколько нам лишений пришлось перенести, вы не представляете, и вряд ли кто-то из вас в своей жизни окажется в такой отчаянной обстановке. Возблагодарите бога!.. Питт, хватит ерзать, если тебе надо выйти — выйди. Стив бледно улыбнулся, поднялся и вышел, придерживая штаны руками. Тим проводил его взглядом, повозился на своей скамейке и снова уставился на учителя. В пальцах он держал тонкую травинку и время от времени прикусывал ее зубами. - Самое главное — быть друг другу опорой и защитой, - продолжил мистер Сэндерс. - Вот ты, Фортресс, кому опора и защита? Тим думал несколько секунд. - Никому, сэр, - уверенно сказал он. - А почему? - Потому что люди умеют постоять за себя, сэр. Мистер Сэндерс вспомнил личностей из низших слоев общества, перочинный нож и облился холодным потом. - А если ты встретишь человека, который не может постоять за себя? - настаивал он. Тим снова задумался. - Я не знаю, что буду делать, сэр, - признался он. - Когда станешь скаутом, ты поймешь, - слабым торжественным голосом сказал мистер Сэндерс. - И ты поймешь, Питт, - добавил он, увидев в дверном проеме бледное лицо Стива Питта. - Пойму, - покорно согласился Питт. - Вот что такое быть скаутами, - подытожил мистер Сэндерс. - А теперь валите отсюда, у меня много работы. Следующее занятие в среду. - Дальше-то что? - спросил Питт Тима, когда они вышли на пустырь, уже затянутый вечерним туманом. Тим остановился, потянул носом воздух. - Покидать бы мячик, - сказал он, - но темнеет уже. Все прошло хорошо, Питт. Сэндерс воспринял тебя как должное, будто ты и не пропадал. Может, и вернешься так потихоньку, и никто и не заметит, что тебя полгода не было. Смотри — Дасси. Дасси спал, свернувшись клубком. Тим потыкал ему в бок носком разбитой кроссовки, взятой напрокат (или в долг?) у одного из старших братьев, с которым по этой причине лучше в ближайшее время не встречаться. - О чем он хоть говорил? - спросил Питт. - Я все пропустил. Тим покачал головой. - Неважно, о чем он говорил. У меня нюх на проблемы, и вот проблемы мистера Сэндерса воняют свежим местечком на кладбище. Интересно, кого вместо него пришлют? - Лучше бабу, - моментально ответил Питт. - Ты вылечись сначала, - посоветовал Тим, покачивая битой в перебинтованной для крепкого хвата руке. - Слышал про Сидни Чурбачка? - Вкратце. - Могу показать столбик, на который его посадили жопой. - Ты точно знаешь, на какой именно столбик? - усомнился Питт. - Весь Бостон знает. - Тогда покажи! Тим уложил биту на плечо и улыбнулся. В это же самое время мистер Сэндерс отлип, наконец, от окна, рассмотрев каждый кустик и уголок, дрожащими руками собрал бумаги в потрепанный кожаный портфель, старательно поправил галстук и побрел к выходу по пустынным гулким коридорам, тихонько бормоча под нос поднимающие боевой дух проклятия. Он вышел на пустырь и, передвигаясь мелкими перебежками, добрался до ворот. Ничего страшного не произошло. Тогда мистер Сэндерс расправил плечи, задрал подбородок и зашагал увереннее. Он обходил блестящие лужицы, держался поближе к фонарям и иногда рыскал взглядом в поисках полицейских, но в остальном выглядел приличным господином, спешащим домой к жене, детям и отбивной с горошком. Ближе к дому его охватила мелкая дрожь, а воротничок взмок. Почему-то вспомнились спокойные уверенные глаза Тима. Нет на тебя беды, посетовал мысленно мистер Сэндерс, завидуя этому спокойствию. Мальчишка, сосунок! Всего-то дел – стучать битой по мячу и бороться с тяготами среднего образования. В то же время, когда мистер Сэндерс дергал ручку двери, не знающий бед и горестей Тим лежал на прохладной пристани, закинув ногу на ногу. Рядом прыгал Стив Питт, заливаясь тихим смехом. Пегги ушла на ночную смену, напудрившись сверх меры и накинув на тощие плечи оранжевое боа, и Питу ничего не грозило за долгую отлучку. - Я представляю! – корчился от смеха Питт. – Нет, нет, мистер, только не на столбик! Только не жопой! Простите меня, ми-и-истер! Тим наслушался подобных шуток от братьев, поэтому улыбался сдержанно. Под локтем у него лежала почти опустевшая фляжка с дешевым ромом. Матушка приносила его с завода ежедневно, и запах и вкус рома запоминался куда лучше других запахов и вкусов, если он был повсюду. Питту надоело веселиться одному, и он тоже прилег рядом и устремил в небо грязный ботинок. - Век бы так жил, - поделился он, нащупывая фляжку. - Так живи, - сказал Тим. Питт смешался, а потом сказал: - Ты малолетка, Фортресс. Семейная жизнь – дело сложное. Тим присвистнул. У сгруженных на берег цистерн обернулась ободранная шавка и посмотрела на него. - Семейная жизнь, Питт? Семейная жизнь - это когда ты толстый, в очках и с золотыми зубами, у тебя есть лимузин, и твоя жена ходит в бриллиантовом шлеме. Все остальное… - Тим вспомнил груду матрасов в спальной своего дома, сплюнул и закончил: - Все остальное – помойка какая-то. - Ничего, - смиренно отозвался Питт, - вот найдет в нас мистер Сэндерс таланты, и дело пойдет на лад. И потом, Фортресс, ты же знать не знаешь, каково это – быть с женщиной. Вот попробуешь и… - Сколько лет Пегги? – перебил его Тим. - Тридцать три, - с вызовом ответил Питт. – Это называется – опытная женщина, понял? В его голосе прозвучала угроза, и Тим махнул рукой, глотнул из фляги и подумал: со спиртным тоже нужно завязывать. Где-то попадался на глаза плакат с изображением человека. В горло ему была воткнута бутылка, а внутри в ужасе барахталось треснувшее сердце с печальными глазками. Надо подумать о будущем. В тот момент, когда Тим Фортресс думал о будущем, случилось одновременно три вещи: во-первых, матушка обрушила металлическую бляху на голову своего сына, забившегося в угол и уверявшего, что кроссовки он не терял и утром они как ни в чем ни бывало стояли в прихожей, и черт знает, кто их попер. Во-вторых, мистер Сэндерс утомился дергать дверь, и она провалилась внутрь сама, а в полутьме коридора его встретили знакомым запахом сигар и лязганьем перочинного ножа. В-третьих, из-за цистерн выступил худощавый человек в узких джинсах и шляпе, подошел поближе и сказал: - Добрый вечер, молодые люди. - Добрый, - настороженно отозвался Тим. Мужик на ночной пристани мог оказаться кем угодно – от романтика, по пьяни глазеющего на звезды, до того самого любителя чугунных столбиков. На всякий случай Тим сжал рукоятку биты и привстал. Стив Питт тоже поднялся и неприязненно осмотрел незваного гостя. - Идите своей дорогой, мистер, - сказал он. – Полиция обходит пристани два раза в час. - Да ну, - сказал гость, и стало понятно, что он прекрасно знает – полиция сюда никогда не суется. Он покачался на пятках, посмотрел на небо, на серые волны, потом перевел взгляд на Тима. - Сделайте для меня одну вещь, юный мистер. - Идите к черту, - любезно ответил Тим и вдруг увидел в хрящеватых пальцах гостя толстую пачку зеленых бумажек. Ошибиться было невозможно – деньги пахли так же маняще, как и ром. - Фортресс, - предостерегающе сказал Питт, - ты это… не надо… - Подожди, - остановил его Тим, встал и подошел ближе, волоча за собой биту. – Сколько? - Двадцать, - почти разочарованно сказал гость и поправил шляпу, показав худое небритое лицо с глазами бассета. – И на что ты готов за двадцатку, мальчик? - Фортресс! – зашипел сзади Питт. Матушка получала за смену полтора доллара. Полтора доллара за двадцать часов у вечной вереницы вонючих бутылок. - За двадцатку я могу разбить вам башку, мистер, - ответил Тим. Внешне он был дерзок и расслаблен, но сердце билось учащенно. Впервые к нему подходили с мутными предложениями и пачкой банкнот. Он знал, что рано или поздно это случится, и даже знал приблизительно, каких услуг от него могут потребовать, но никакие рассказы и слухи не могли отвадить его от удовольствия почувствовать вкус первого раза – первой своей сделки, какой бы она ни была, и чем бы ни закончилась. Эта сделка означала, что детству конец, и пора переходить на взрослую территорию, где мужики с пачками денег вечно хотят чего-то от бостонских оборванцев и порой получают свое, а порой теряют все, включая жизнь. - Мне – не надо, - ответил гость, - но я покажу, кто напрашивается. Тим опустил биту. - Я домой, Фортресс, - пробормотал позади Питт. – Хочешь висеть жопой на столбике – твое право. Извини. И он неуклюже побежал по пристани, придерживая рукой штаны и переваливаясь с боку на бок. Тим не стал оборачиваться, но не удержался и ляпнул: - Вот тебе и скаут. - Скаут? – заинтересованно спросил гость, прикуривая черную тонкую сигаретку. - Ага, - ответил Тим. – С сегодняшнего дня мы скауты. Я – скаут. - Держи десятку, Скаут. А остальное отдам после. Слушай… *** Мистер Сэндерс извивался угрем. Давно был сорван его узорный галстучек, истерзана фуфайка, а от сюртучка остались одни лоскуты, траурно свисавшие с плеч. Мистер Сэндерс лежал на заплеванном полу коридора, а на груди его увесисто стояла нога в грязном ботинке. Пепел от сигары летел хлопьями, напоминая мистеру Сэндерсу о нежной Лили, погибшей безвременно и глупо. Повторять ее ошибки мистер Сэндерс не хотел, и потому боролся за жизнь, отчаянно пища и брыкаясь. Он стесал локти о стену, сломал очки и потерял платок. Почему-то эти потери возмущали не меньше, чем грядущая смерть. Хамство, простое хамство, цинизм и жестокость паршивых бандитов, не погнушавшихся разбить ни в чем не повинные очки… Пока громила стоял на мистере Сэндерсе и курил, второй, в клетчатом подобии пледа вокруг шеи, говорил монотонно и простуженно: - Нет у него денег, Сэмми. Не нужно ему жить, Сэмми. Без денег очень плохо жить. Сэмми глубоко затягивался и выпускал клубы дыма, словно паровоз на рельсах. Мистер Сэндерс хотел возразить, мол, ему и без денег хорошо живется, но не смог – его придавило так, что потемнело в глазах, а грязная стена разъехалась надвое. Не хочу, подумал он, не хочу-у-у… Сначала хлопнула дверь. Потом метнулась быстрая тень, и раздался гулкий почти колокольный звон. Задрожали перила, и сигара выпала изо рта громилы, звездой спикировав прямо на волосатую тощую грудь мистера Сэндерса. Тяжелая нога соскользнула и ударилась в пол. Здоровяк завыл, и из полутьмы коридорчика показалось хищное узкое лицо над клетчатым пледом. Нож мелькнул белой смертельной полосой, но тень взметнулась быстрее, и скрюченная рука, удерживающая нож, внезапно переломилась, повиснув под странным углом. Мистер Сэндерс, вереща от ужаса и храбро зажмурив глаза, вцепился в ближайшую пару ног и поклялся не отпускать, что бы ни случилось. Снова хлопнула дверь. На лестницу с перил кубарем скатилась тощая фигурка и застыла, удерживая равновесие пальцами рук, расставленными на грязном полу. В ту же секунду, задрав сломанную руку, как флаг, размотав плед, простуженный кинулся в атаку. И снова произошедшее успел бы увидеть и осознать только один человек, но он в это время стоял, прислонившись к дверному косяку, и смотрел на часы. Тим оттолкнулся от пола, Тим приподнял биту, Тим обрушился вместе с ней вниз, и горячие брызги веером разлетелись по стенам. Мистер Сэндерс получил каплей в глаз и уполз в угол, визжа и причитая. Снова задрожали перила. Это громила, роняя сигары и мелкие монеты, покатился вниз по лестнице. Внизу перед ним услужливо открыли дверь, и он выскочил в ночь, одурев от ужаса и решив, что ослеп: половину лица затягивала алая муть. Скаут ткнул битой в ухо своему недавнему противнику, оставшемуся на бесславном поле боя с расколотой почти напополам головой, вздохнул и пошел вниз, считая ступеньки. Думал он о том, что матушка убьет, не задумываясь: прощай, почти новая куртка, прощай, красная рубашка… Все это нипочем теперь не отстирать. Он остановился в раскрытых дверях, отдышался и попросил: - Сигарету, сэр. - Тебе вредно, - миролюбиво ответил гость в шляпе и протянул десятку. – Купи себе сладкого. - Мне четырнадцать, - вяло возмутился Тим. - У тебя талант, мальчик, - серьезно ответил ему гость. Тим расправил десятку и сунул ее в единственное место, не залитое кровью, – под собственную кепку. - А я буду получать за это деньги? Гость хмыкнул, затушил окурок о каблук своего остроносого ботинка и пояснил: - Привычка, видишь ли… на моей родине один окурок может привести к опустошающим пожарам… Тим внезапно ощутил, как сильно пострадало его тело: от напряжения, от выработанных в ноль сил разлилась по мышцам боль и слабость. - Будешь получать деньги, - пообещал гость, - подрасти немного, Скаут, и мы с тобой поговорим на равных. Отвечать ему тоже не было сил. Тим присел на пороге, уронил биту и смотрел вслед странному гостю в узких джинсах, который отмеривал кривыми своими ногами длинные шаги через бостонские ночные лужи. Еще некоторое время маячила забавная шляпа, а потом пропала, будто стертая невидимой рукой. - Фортресс, - страшным шепотом сказал кто-то из-под локтя. – Спасибо, что помог мне их одолеть. Понимаешь, я нажил много врагов… - Да, сэр, - согласился Тим. - Спасибо, Тим. - Скаут, - поправил его Тим. – Скаут, сэр. Вы были правы - я слышу голоса, зовущие меня в рай, сэр. Он готов был поклясться, что в это утро над Бостоном встанет лимонный рассвет.