Это началось с поцелуя

Когда она вернулась в Лос-Анджелес, ее облегчение стало почти осязаемым. Она пережила один из самых трудных и эмоциональных побегов в своей жизни. Но вернулась домой и окружила заботой свою дочь. После того, как ушла няня, Алекс буквально завалила Саломею подарками: кольцо Тардис, плюшевый мишка, одетый как Beefeater, модные журналы, духи, даже что-то из косметики. Она совершенно пропустила тот момент, когда ее маленькая девочка выросла. Саломея отправилась наверх, распаковывать вещи, с которыми приехала от отца, пока мама была на съемках, а Алекс готовила обед, несмотря на то, что ее начинало тошнить даже при мысли о еде. После обеда Саломея ушла в гости к подруге, а Алекс устроилась на диване с большим бокалом красного вина. Она включила музыку ‑ легкий джаз – и, наконец, позволила накопившимся эмоциям последних недель взять верх над ней. Она не понимала, она не знала. Она всего лишь хотела сделать ситуацию чуточку лучше. И она так хотела чувствовать себя лучше. Она встала и почувствовала, что ее немного пошатывает: вино на голодный желудок давало о себе знать. Взяла письменные принадлежности из кухонного шкафа и снова вернулась на место. Бумага, на которой она собиралась писать, была розовой, с кувшинками Моне по краю. Алекс начала писать. Так она всегда делала с самого юного возраста, когда хотела привести свои мысли в порядок и успокоить чувства. Она не собиралась отправлять это письмо, но ей необходимо было обличить в слова то, что бушевало в ее сердце. «Милый Мэтт. Когда мы встретились впервые, ты был так молод, так напуган и неуверен, скрывая это за показной бравадой. Но я иногда оказывалась рядом (на самом деле часто), и поняла то, что с тобой происходит почти сразу. Я хочу, чтобы ты знал, что понравился мне моментально, я сразу же была увлечена тобой. Ты очень харизматичен, дорогой, ты знаешь об этом? Может быть… Я не буду тебе врать, я была увлечена тобой. Мне нравилась твоя легкость, флирт. Мне нравилось то, как ты был внимателен к людям, особенно к женщинам. Ты вел себя так уважительно, и в особенности со мной. Я думала, что это было просто потому, что я старше. Но мне кажется, что сейчас я понимаю намного лучше. Когда твои последние отношения разрушились, я задавалась вопросом, почему ты проводил со мной так много времени, ища совета и утешения. Ты же должен был знать, насколько невелики мои познания в этой сфере, насколько мал мой послужной список в части отношений, так что кто угодно мог бы помочь тебе больше, чем я. Но ты выбрал меня. Уже тогда я должна была понять, что ты искал нечто большее, чем утешения от меня. Я должна была узнать все эти мелочи, знаки и понять их, но откровенно говоря, я была слишком занята собой. На самом деле я даже отступила несколько раз, боясь пресечь черту, и только теперь понимаю, что для тебя этой черты не было. Я не так молода, как ты, дорогой мой. Мне причиняли боль так много раз, лгали слишком часто, чтобы так просто позволить себе поддаться твоему теплу, поэтому все мои чувства к тебе были окружены каким-то страхом. О, я позволяла тебе флиртовать со мной, обнимать меня, дразнить и даже полюбить только потому, что я старалась держать свое сердце в руках и не впускать туда тебя. Но я была такой дурой. Ты уже настолько проник в мое сердце, что твое имя стало выжжено на нем подобно клейму. Все твои чувства ко мне вторят моему сердцу, Мэтт, и я так хотела бы быть сильнее, храбрее, потому что так я бы сказала, насколько сильно я хотела, чтобы ты остался в тот день, насколько сильно я хочу тебя и сейчас. Милый мой, я так старалась не допускать ничего, кроме дружбы, я пыталась держать тебя на расстоянии вытянутой руки, думая, что ты тоже настроен только на дружбу. И поэтому мы все время оказывались все дальше и дальше друг от друга. Я должна была все понять и пресечь все сразу, но я этого не сделала. Я действительно не видела и не ожидала, и отрицала все, даже, когда ты брал меня за руку, отводил волосы с моего лица и шептал свои грязные мыслишки мне на ухо. Я влюбилась в тебя задолго до этого, я была влюблена в тебя с того самого момента, когда ты первый раз упал, а я помогла тебе подняться. Но как я могла тебе сказать об этом? Как ты можешь чувствовать то же самое? Тогда, в субботу мы были «просто друзьями», и вдруг все оказалось слишком серьезным, все чувствовалось так реально, что единственное, чего мне хотелось в тот момент – затащить тебя в квартиру и любить до самого рассвета. И я все еще не могу понять, что же меня остановило. Но мы должны были остановиться. Что, ради всего святого, я могу тебе предложить? Какое будущее? Мы живем в разных концах света, совершенно разными жизнями. На какое будущее мы можем надеяться? Я надеялась, что когда напишу это, мне станет легче, но почему-то не становится. Это только еще больше заставило меня пожалеть о том, что я тебя оттолкнула тогда. Мне важно, чтобы ты знал, что я хотела, чтобы ты остался той ночью, и я ненавижу то, что остановила тебя, я ненавижу себя за то, что причинила тебе боль. Я бы все сделала, чтобы все было так просто, как раньше, чтобы ты вел себя так же легко, весело, флиртуя… чтобы ты снова стал тем, кого я так нежно люблю. И я хочу, чтобы ты знал, что я поступила бы по-другому, если бы можно было переиграть это мгновение. Я бы затащила тебя в квартиру, сказала, что хочу тебя, что не буду бояться этого. Но ты видишь, я такая трусиха, я пишу тебе это в письме и не могу высказать всего лично. Я люблю тебя, Мэтт. От всего сердца. Alex» Ее слезы размыли подпись, и она, аккуратно сложив письмо, вложила его в конверт, запечатала и написала его имя. Она решила, что бросит его в камин через некоторое время. Символического окончание того, чего никогда не было, но могло бы быть. Она снова наполнила бокал вином, глядя куда-то в никуда, осушила до дна, а потом просто свернулась на диване калачиком и провалилась в глубокий сон. *** Когда Алекс проснулась, снаружи уже начало темнеть, и Саломея, вернувшись от подруги, сидела на кухне, потихоньку уничтожая домашний запас печенья. Уговорив себя подняться, женщина на слегка нетвердых ногах направляется на кухню. ‑ Здравствуй, милая, почему ты меня не разбудила? – она притянула дочь к себе, крепко обнимая и получая ответные объятье. ­ Ты выглядела так, словно тебе нужно хорошо выспаться. Это из-за изменения часовых поясов? ‑ Да, что-то вроде того, милая, ‑ она ответила задумчиво. Она ведь делала что-то перед сном… что-то такое, от чего нужно было избавиться... или... ‑ Саломея. На столе было письмо. Куда оно делось? ‑ сердце Алекс забилось совершенно отчаянно — неужели Саломея прочла? ‑ Ну, я решила закончить начатое — и отправила его. ­ Саломея явно очень гордилась тем, что сделала, а Алекс рассеяно смотрела на стол, и ее взгляд выхватил открытую записную книжку. Переведя посерьезневший взгляд на дочку, она мягко взяла ее за руки. ‑ Сал... ты оставила его в нашем почтовом ящике, или в том, который на углу улицы? Она почти молилась о том, чтобы у нее-таки была возможность просто пойти и забрать его, уничтожить, и тогда проблема будет решена. ‑ О нет, я, конечно, хотела оставить его в нашем почтовом ящике, но как раз тогда пришел почтальон, и я просто отдала письмо ему. Мам, ты в порядке? Алекс схватилась за спинку дивана, чтобы не упасть, ее лицо стало бледнее мела, словно разом потеряло все краски. ­ Он получит это письмо… ­ Да, мама. А что не так? ­ Саломея обняла Алекс, которая словно очнулась от своих мыслей и обняла ее в ответ. Боже, он прочтет это. Но что она может сделать сейчас? Что она вообще может сделать? ‑Так, - она пыталась выглядеть решительной, однако не чувствовала ничего подобного. - На ужин у нас макароны с сыром, ты не против? Саломея только кивнула, однако продолжала наблюдать за матерью весь вечер чуть более пристально, чем обычно. Та выглядела так, словно сейчас расплачется, и девочка была почти уверена, что что-то сделала не так, так что даже спать легла без обычных пререканий, обнимая маму крепче, чем обычно. ‑ Ты правда в порядке, мама? ‑ дочь спрашивала это с тревогой, но Алекс постаралась придать своему лицу обычное спокойное выражение и крепко поцеловала Саломею в лоб, поправляя одеяло. ‑ Конечно, дорогая. Я в порядке. Это все из-за долгого перелета, остаточное явление. Встав, она дошла до двери и выключила свет. ‑ Я люблю тебя, мама. ‑ О, дорогая, я тоже тебя люблю. Закрыв дверь в комнату Саломеи, Алекс возвратилась в гостиную, налила себе еще один бокал вина, забралась с ногами на диван, и в этот момент ее настигли неконтролируемые рыдания. Она не знала, что делать. Мэтт несомненно получит это письмо через несколько дней. И она даже не пыталась угадать, как он поступит. А сама она была уверена, что больше никогда не сможет позволить себе столкнуться с ним, работать или просто посмотреть в глаза. Никогда больше... Женщина ложилась в постель с отвратительной головной болью, поэтому ей пришлось выпить болеутоляющие таблетки со снотворным эффектом, что позволило забыться хоть на несколько часов. Утром же Кингстон позвонила Стивену и весьма решительно заявила, что не может больше сниматься из-за «проблем со здоровьем». Она прекрасно осознавала, что это очень трусливый поступок. Она знала, что у Стивена были на нее огромные планы, но она не в силах увидеться с Мэттом. Ни при каких обстоятельствах. Стивен был очень сильно обеспокоен состоянием ее здоровья, из-за чего Алекс чувствовала себя самой большой лгуньей в мире, говоря, что это из-за частых путешествий и долгого нахождения вдали от дома. Ей удалось закончить разговор только после обещания звонить Стивену каждую неделю и гарантии того, что вернется к съемкам сразу же, как ей станет лучше. (Быть может, после того, как Мэтт уйдет из Доктора Кто, не раньше — проносится в ее мыслях.) И две долгие недели с тех пор, как письмо было отправлено, Алекс исподволь ждала хоть каких-то вестей от Мэтта. Сообщения, звонка, чего угодно... Но что он мог сказать? Поэтому ничего такого не было, и ее долгие дни наполнились тревогой, а бессонные ночи приносили не проходящую тупую боль. Мысли о Мэтте понемногу отходили на задний план, в противном случае, они поглотили бы ее целиком. Саломея все замечала и старалась быть чуть ближе к матери, чем обычно, она беспокоилась и хотела сделать хоть что-то. Она знала, что та выглядит такой же несчастной, какой себя чувствует, окруженная аурой печали и отчаяния. ‑ Мама? – Саломея как раз помогала накрывать на стол (Алекс приготовила курицу) и смотрела, мягко улыбаясь. ‑ Да, милая? ‑ Почему ты больше не снимаешься в Докторе? Я прочла в Интернете, что ты ушла оттуда. Что случилось? Ты же любила Доктора и Мэтти... Алекс душили рыдания, и ей пришлось отвернуться, чтобы скрыть подступающие слезы. Саломея с присущей ей невинностью, совершенно невольно снова подняла на поверхность все эти чувства и мысли. ‑ Мама! ‑ девочка обняла ее и Алекс сорвалась, расплакавшись, сама почувствовав себя ребенком, когда ее обнимала дочь. ‑ О, моя хорошая, это так глупо. Но у нас с Мэттом кое-что произошло… и я просто не могу с ним работать больше. Это все, что я могу сказать. ‑ Но ты же его любишь, мама! Я знаю это! – звонко прошептала Саломея. ‑ Да, солнышко. Я действительно его люблю. Но иногда это не то, что нужно. И то письмо — это было похоже на прощание с ним, и мы больше не увидимся. ‑ Но тебе грустно, мама. ‑ Я знаю, милая, я знаю. Они стояли на кухне, просто обнимая друг друга, очень долгое время и Алекс никогда еще не была настолько благодарна Богу за этого ребенка. *** Несколько недель спустя Саломея решила отправиться в летний лагерь, и теперь ее сумки были собраны и ждали у двери. Мать ее подруги скоро должна была забрать ее, поскольку Алекс готовилась к прослушиванию, что было назначено на вторую половину дня. Она не работала достаточно долго из-за того, что прикидывалась больной, а так же потому, что все предложения о работе поступали из Англии. Саломея обняла мать, в тысячный раз удостоверилась, что мама справится без нее. Алекс чувствовала себя гораздо лучше в последние дни и уверяла дочку, что все будет отлично. Она улыбнулась, помахала девочке на прощание, однако оставаясь в доме. После того, как за ней закрылась дверь, стало почти устрашающе тихо. Она одна, совсем одна. И это так... больно. Она все время пыталась чем-то занять себя: уборкой, попыткой переставить мебель, пролистыванием журналов и мыслями о том, что пора бы перекрасить стены в своей комнате. В тот момент, когда раздался звонок в дверь, она как раз просматривала один из журналов. Алекс полагала, что это дизайнер интерьеров, которого она ждала, поэтому, чуть задумавшись, распахнула дверь не глядя. ‑ Ты несколько рано. Я не думала, что ты зайдешь до пяти. ‑ Я удивлен, что ты вообще меня ждала. Голос знаком до боли. Журнал выпадает из рук, а рот приоткрывается как будто в немом крике. ‑ Мэтт. Ч-то ты?.. Я имею в виду, как ты..? Я... о Боже... ‑ она просто не знает, что сказать. А он ставит свой небольшой чемодан на землю и осторожно делает шаг по направлению к ней. На его лице отражается мягкая улыбка. ‑ Ты здесь. ‑ Наконец вырывается у нее. ‑ Я здесь. – Отвечает он в тон, делая еще один шаг. ‑ Но что ты здесь делаешь? П-п-почему ты все еще здесь? ‑ спрашивая, Алекс запинается, она так и не может понять его. ‑ Ну... просто из-за любви. - Спокойно отвечает он. - Я получил твое письмо. Он здесь. Прекрасный, чудесный, очаровательный Мэтт прямо здесь, на пороге ее дома. И он смотрит на нее с такой любовью и тоской, словно в этом мире кроме нее больше никого нет. Так же он смотрел в ту ночь. В ночь, когда она отвергла его. Ночь, когда она разрушила все то хорошее, что было между ними. ‑ Но...но это было несколько недель назад, мне казалось, даже месяцев... Я... Он делает еще один небольшой шаг и говорит: - Прости меня. Прошла почти вечность, прежде чем я добрался сюда. Я не хотел говорить об этом по телефону, потому что я должен был смотреть в твои глаза и видеть все сам, так что мне пришлось закончить съемки. Я мог потерять работу. Работу, которая подарила мне тебя... и вернись, пожалуйста, хорошо? Слухи о твоей болезни, очевидно, слишком преувеличены. ‑ Он рассматривает ее всю, и его глаза подергиваются мутной дымкой зарождающегося желания. А она все еще стоит, застыв на одном месте, все еще не в силах понять, почему он здесь, рядом с ней. Мэтт немного неловко скользит рукой по волосам, слегка ерошит их. Она ведь не сказала еще практически ничего, выглядит совершенно сбитой с толку и такой уязвимой. Возможно, он, в конце-концов, совершил ошибку. ‑ Ну, по крайней мере ты можешь сделать шаг и встретиться со мной на полпути. - И после этих его слов она понимает, что способность двигаться вернулась к ней, сокращает расстояние между ними этим последним шагом, безмолвно смотрит в его улыбающиеся глаза, когда он ловит ее руки, поднимает, прижимается к ним губами, целует мягко костяшки пальцев. Она так и не узнает, кто начал первый, но уже через секунду его губы прижаты к ее, в теплом, нежном поцелуе, полном нерастраченных слов. Слов о той любви, которая возникла между ними за эти годы. Слов, которые сулят будущее, полное счастья и покоя. Ее руки обнимают его за талию, его ладони запутались в ее локонах, он притягивает ее к себе, наклоняется и увлекает ее в глубокий поцелуй, проникая языком в ее рот. Она едва слышно стонет, руки жадно пытаются расстегнуть молнию на его толстовке. Он тянет ее на себя, отрывается от ее губ, задыхаясь, улыбается, а она обнимает его так, словно никогда-никогда не собирается отпускать, и это самая прекрасная вещь из тех, что с ним когда-либо случались. Внезапно Алекс оглядывается, понимая, что они до сих пор стоят в дверях. ‑ Я думаю, что нам лучше зайти внутрь. ‑ Говорит она, взяв его за руку — его пальцы сплетаются с ее, сжимают в ответ. И в этот момент она понимает, что нуждается в нем, что он нужен ей больше, чем воздух, больше, чем кто-либо в этом мире. И создается такое впечатление, словно они владеют всем временем в этом мире. Мэтт не может прекратить касаться ее. Его губы беспорядочно касаются ее шеи, плеча, пока она молча ведет его по дому, свободной рукой он касается ее бедер, талии, ягодиц. Он боится, что если прекратит касаться ее, то так или иначе, все это исчезнет, она исчезнет, растает как дым. Наконец они добираются до ее спальни, он удерживает ее за бедра и заставляет отступить на несколько шагов назад, пока она не чувствует себя вжатой в стену и его, прижимающегося к ней всем телом. И это чувствуется слишком сильно, это бьет через край. Она порывисто и жадно целует его, пока его руки скользят по ее телу, достигая груди, от чего ее дыхание напрочь сбивается. Алекс наконец-то расстегивает молнию его балахона, стягивает этот чертов кусок материи с его плеч, а он продолжает целовать ее губы, шею, веки, нос. Мэтт не просто целует ее, он боготворит свою женщину, и она слышит отчаянные всхлипы, и только через несколько долгих мгновений понимает, что эти звуки вырываются из ее собственного горла. Ее руки заползли под его рубашку, поглаживают грудь, а он вторит ей, медленно и нежно расстегивая пуговицу за пуговицей, чтобы добраться до груди. ‑ Я так давно мечтал об этом. ‑ Его дыхание опаляет ее шею, он слегка прикусывает кожу, там, где бьется пульс, и это заставляет ее выгнуться. ‑ Я не знала… ‑ она задыхается. ‑ Я не знала, что хотела этого. Я никогда не подозревала об этом, пока ты не ушел. Пока не стало слишком поздно. ‑ Все хорошо. ‑ Шепчет он, захватывая ее губы в новый поцелуй, успокаивающий и нежный. Он стягивает с нее уже полностью расстегнутую блузку и наслаждается видом розового кружевного бюстгальтера, оставшегося на ней. Улыбается. ‑ Это невероятно сексуально. И она чувствует его длинные пальцы, обхватывающие ее грудь, ласкающие соски сквозь кружево, это заставляет ее выгнуться, прижимаясь к нему сильнее. ‑ Я так рад, что ты отправила то письмо. ‑ Он тяжело дышит, покрывая поцелуями ее шею, ключицы, добираясь ртом до расщелины между грудей. Она зарылась пальцами в его волосы, притягивая его голову еще ближе ‑ Я не отправляла его. ‑ Говорит она, не в силах скрывать эту правду. Он резко отстраняется, отходит на пару шагов назад, на лице проступает неуверенность и тревога. ‑ Что ты имеешь в виду, говоря, что не отправляла его? - Выражение его лица совершенно нечитабельно. А тон настолько холоден, что она даже вздрогнула. Алекс берет его за руку и ведет к окну своей спальни. Шторы открыты, и потоки солнечного света заливают комнату. Мэтт смотрит мимо нее, на открывающийся вид: Голливудские холмы, простор и дикая местность. Он рассеяно думает, что здесь очень красиво, но затем снова сосредотачивается на ней. ‑ Саломея отправила его случайно. Я даже мысли не допускала, чтобы ты прочитал его. ‑ Она говорит так тихо, что он не уверен, были эти слова произнесены или он их придумал. ‑ Ты не собиралась отправлять его. ‑ Его голос совершенно теряет эмоции. ‑ Я думала, что так будет лучше. Она позволяет этим словам повиснуть между ними и почти физически чувствует его разочарование в ней. Он вдруг фыркает, смеется, запускает пальцы в собственные волосы, приводя их в полнейший беспорядок. ‑ Отлично, я опять все неправильно понял, да, Алекс? Потому что, если так, то я просто не знаю, что делать дальше. Знаешь, на что это похоже? Как будто ты даришь мне весь мир, все, чего я когда-либо желал, а затем вырываешь это у меня изнутри. Он опускается на колени у ее ног, и она вздыхает с каким-то облегчением. ‑ Я думала, что ты сейчас уйдешь. ‑ Я так и сделаю. Если это то, чего ты хочешь. Я не смогу отказать тебе ни в чем. Даже в этом. Но мне нужно знать. Черт возьми, я заслуживаю знать. Ты хочешь, чтобы я остался или нет? Он встает и делает несколько шагов назад, а она не может удержать этот странный звук, который похож на рыдание и на крик о помощи, что срывается с ее губ. Она соскальзывает с подоконника, оказывается рядом с ним и ловит его ладонь обеими руками. ‑ Хочу... ‑ отвечает она. ‑ Я хотела тогда, и хочу сейчас, и буду хотеть завтра. Я была так неправа, особенно тогда. Когда думала, что делаю как лучше для тебя, а на самом деле повела себя чертовски эгоистично. Каждое слово в том письме — правда, но я думала, что лучше тебе не знать об этом. Я думала, что лучше даже не пытаться, но сейчас, когда я смотрю на тебя, когда я чувствую твои прикосновения, твои поцелуи... я не могу понять, как раньше я вообще жила без всего этого. Пожалуйста, Мэтт, пожалуйста, не уходи. Не оставляй меня. Он оборачивается сразу же, ловит ладонями ее лицо, наклоняется к ее губам, и время словно замедлилось для них. Ее глаза прикрыты, и она ждет, когда его губы коснутся ее. Она чувствует его нежные теплые руки, мягкие губы, на которых мелькает улыбка, когда он дразнит ее. А потом целует. Медленно, осторожно, проводя языком по губам, проникая в рот, его руки хозяйничают в ее волосах, он приглушенно стонет, от чего у нее кружится голова. Он чуть толкает ее назад, в конце концов, она медленно открывает глаза и видит, как он неотрывно смотрит на нее. После долгой паузы Мэтт говорит: ‑ Я никогда не оставлю тебя. Я не думаю, что вообще когда-нибудь буду на это способен. Я люблю тебя, Алекс. Я влюблен в тебя уже несколько лет. ‑ Я тоже люблю тебя. ‑ Она не может не ответить. ‑ И это так прекрасно, Мэтт. Это больше, чем прекрасно, Мэтт. Я люблю тебя. Я влюблена в тебя. Безумно, сильно, смешно, безрассудно влюблена в тебя. Она целует его, гладит руками по спине, тянет на себя. Он проводит пальцами вдоль ее позвоночника, от чего по коже пробегают мурашки, возится несколько секунд с застежкой лифчика, но та не поддается, скользит руками вниз, достигая пояса ее джинсов, почти ненавязчиво запускает руки внутрь, от чего она почти скулит от желания. Прерывает их поцелуй, улыбается, берет за руки и тянет их обоих к кровати. ‑ Я так безумно хочу тебя. ‑ Целует ее в шею, они оказываются на кровати, стоящие на коленях лицом друг к другу на мягком матрасе. Алекс снова поглаживает его грудь, сминает ткань футболки только для того, чтобы снять ее. И наконец, она позволяет себе прижать ладонь туда, где даже через джинсы чувствуется его невероятное горячее возбуждение. От этого касания он толкается ей в руку, стонет жадно и умоляюще. ‑ О... - шепчет она, — нам нужно что-то с этим сделать... ‑ Боже. Да. Пожалуйста. - Выдыхает, толкается бедрами еще раз и, наконец, расстегивает ее бюстгальтер. Тот скользит, и она бросает его в сторону. И когда его губы прикасаются к ее груди, целуют, мягко захватывают в плен соски — она почти забывает, как дышать. -О, Боже... ‑ тяжело дышит, запрокинув голову, выгибается, стараясь прижаться ближе к его рту. ‑ Я так долго ждал... ‑ он мурлычет, обжигая дыханием ее сосок, и она притягивает его голову к себе, горячо целуя, в то время, как ее руки уже вовсю хозяйничают у него на груди. Она толкает его, заставляя лечь на спину, целует его грудь, пока ее руки бессовестно расстегивают его джинсы, стягивая их с бедер, она ласкает его горячий возбужденный член сквозь мягкую ткань боксеров. Он переворачивает их так неожиданно, что она даже взвизгивает, и теперь уже сам расстегивает ее джинсы, стягивает их вместе с бельем и жадно приникает ртом. И все словно замедляется, его пальцы дразнят ее, в то время, как губы и язык творят что-то невообразимое... посасывания, поцелуи ‑ это заставляет ее инстинктивно вскидывать бедра. Желая еще... еще больше... несмотря на то, что чувствует себя полностью в его власти. ‑ Боже, да... так, дорогой... Не останавливайся... О, Боже... Не останавливайся! Он удерживает ее за бедра, успокаивая беспорядочные движения, отрывается, смотрит на нее благоговейно: потемневшие глаза, тяжелое дыхание. Такая открытая... и все это для него. Он поднимается над ней, жадно целует. Она чувствует свой вкус у себя на губах и отвечает на поцелуй с таким жаром, словно никак не может этим насытится. Алекс откатывается от него немного, тянется к ящику в прикроватной тумбочке, а Мэтт не теряет времени зря — целует ее спину, ласкает кончиком языка впадинки на пояснице, от чего она почти вскрикивает, от того, что чувствует. Наконец она находит презерватив, снова обращает все свое внимание к нему, поворачиваясь, подцепляет пальцами его боксеры. Он понимает намек и стягивает их со своего тела окончательно. Она вновь толкает его на спину, устраивается меж его разведенных ног и без предупреждения наклоняется и полностью берет в рот его возбуждение. Он широко распахивает глаза, запрокидывает голову, когда ее язык дразнящими движениями проходится по головке... а потом попросту начинает сосать, вбирая его глубоко в горло. Он пытается дернуться, но ее мягкие, неожиданно сильные руки удерживают его на месте. О, как же он восхитителен на вкус... Алекс хочется довести его до освобождения одними только губами, чтобы почувствовать это на языке, но он тянет ее в сторону, несмотря на полностью сбившееся дыхание. ‑ Тебя... - проговаривает. - Хочу тебя. Прямо сейчас. Он садится. Опрокидывая ее на кровать, натягивает презерватив и нарочито медленно начинает ласкать ее ноги, поднимаясь выше. Оставляет дорожку поцелуев от колен до внутренней поверхности бедра, еще раз ласкает языком ее жар и желание, слушает, как она вскрикивает, выгибаясь, и тихо смеется. ‑ Пожалуйста. - Она умоляет. ‑ Пожалуйста, Мэтт, прекрати дразнить меня... Я хочу тебя. И он слушает ее, проникает в ее тело... и она чувствует, как он растягивает ее изнутри, как он скользит, проникая полностью. Это самое потрясающее чувство. Он внутри нее. Ничего не может быть лучше. Но он начинает двигаться и, да, вот оно, вот оно «лучше»... она забывает, как дышать, как говорить, как думать. Его движения медленные, немного ускоряются, но снова замедляются. Это восхитительно... Медленно, нежно, с любовью... ‑ Я люблю тебя... - она задыхается, на глазах проступают слезы. ‑ Прости, что я сделала тебе больно... прости. ‑ Ш-ш-ш... - выдыхает ей в волосы. ‑ Это не имеет значения. Ничто больше не имеет значения здесь и сейчас. Только то, как сильно я люблю тебя, Алекс. Господи, Алекс, я так тебя люблю! ‑ Я....Мэтт... Боже... да... ‑ и она чувствует опаляющий жар от его быстрых, сильных движений, ее лодыжки скрещены у него за спиной, и она стонет, захлебывается этим стоном, они теряют ритм, движения становятся беспорядочными... Она сжимается вокруг него, подталкивая его к краю... и чувствует, как волна ослепительного экстаза поглощает все ее существо. Его движения замедляются, и его накрывает той же волной в момент ее последних содроганий. И в эти мгновения он не отпускает ее и не перестает целовать. Он медленно отстраняется, а затем захватывает ее, нежную и податливую, плачущую в объятия и укачивает как ребенка, баюкает ее, успокаивает, целуя в висок. ‑ Эй, неужели все было настолько плохо? ‑ он мягко смеется, обнимая ее крепче. ‑ Нет... - встрепенулась с какой-то тревогой. ‑ Нет, это было... ты был потрясающим. ‑ А Вы были совершенно преступно восхитительны, мисс Кингстон. ‑ Отвечает, стирая слезы с ее глаз. ‑ Но, любовь моя, почему ты плачешь? ‑ спрашивает мягко. ‑ Потому что это было совершенно. ‑ Она прижимается к его груди. ‑ Ты глупая моя. ‑ Целует ее мягко, тепло, со всей своей любовью. ‑ Я не знаю, как объяснить это... ‑ шепчет она, целуя его плечо. ‑ Разве что могу сказать, что я сама себя уже достаточно наказала тем, что не сделала этого раньше... в ту ночь, ужасную ночь, когда думала, что потеряла тебя навсегда. ‑ Эй, давай договоримся больше не вспоминать об этом? Это все в прошлом. Ты здесь, со мной и я теперь никогда, ни за что не уйду, до тех пор, пока ты будешь хотеть видеть меня рядом с собой. ‑ Я так люблю тебя, знаешь... ‑ она тихо дышит, глаза прикрываются, ей приходится бороться со сном. ‑ М-м-м... и я тебя. ‑ Раздается в ответ его сонное бормотание. ‑ И, да, я куплю Саломее пони. ‑ Эти слова звучат словно гром среди ясного неба, и Мэтт смеется, отчего она слышит мягкий рокот, прижимаясь щекой к его груди. ‑ Почему? – лениво поглаживает ее ладонью по животу. ‑ Ну, она хочет пони, у нее сейчас такой возраст... и это самое малое из того, что я могу сделать после того, как она отправила мое письмо. - Смеется, поворачивается, снова покрывая поцелуями его грудь. ‑ О, тогда я куплю ей щенка или котенка! А что скажешь насчет драгоценностей? Или, может, кролика? - слова Мэтта растворяются в хихиканье, которое плавно перетекает в поцелуи, что через некоторое время порождают обоюдные движения, сопровождающиеся стонами.