Explozie după explozie

Первое, что возникает в туманном сознании — фейерверки перед глазами, на фоне непрекращающейся темноты. Итан не сразу понимает, какое именно чувство проявляется таким интересным образом, теперь со всей старательностью обращая внимание на детали. Ожидание дополнительной информации не оказывается долгим, и жгучая боль проявляется вспышкой среди боли, тягучей и медленной. Кажется, именно она заставляет его инстинктивно согнуться, кривя лицо раньше, чем он сам понимает о совершённом движении. Дыхание прерывается. На несколько секунд ему даже кажется, что это и есть конец. Странный, смазанный, какой-то.. неправильный? Если смерть вообще может быть правильной. Но острота отступает, позволяя ноющим конечностям заявить о себе. «Блять» — то ли мысленно, то ли вслух произносит Итан, разлепляя зажмуренные глаза. Медленное движение открывает ему чрезмерно светлую ночью и более не приятные грязь и пыль, от которых глаза снова жмурятся и слезятся. Мужчина, чьи волосы обычно были светло-русого цвета, сейчас же напоминали грязный ком с примесью седины, трёт глаза не менее грязным основанием ладони. — Пиздец, — теперь более отчётливо и осмысленно вырывается с губ, когда полная картина вдруг предстаёт перед ним. Итан лежит на спине. Его одежда воняет кровью, мокрая и грязная, прилипшая к телу, которое чешется и болит, болит, болит... В левом боку кусок металлической.. чем бы это ни было. Правая нога разорвана в клочья, с темной кровью и снова грязью. Предплечья и плечи наверняка уже расцветали синевой синяков, и сейчас он просто думает, как не умереть от анемии, гиповолемического шока и боли. Может быть что-то серьёзнее смерти? «Роза.. Роза!» — ещё одной вспышкой, ударяющей под рёбра. Черт. Черт! — Роза, — достаточно громко и хрипло произносит он, поднимаясь на локтях и переворачиваясь на бок. Новая порция сомнительных ощущений накрывает его с головой и теперь трясущиеся руки, упиравшиеся в землю, держать тяжелее. — Она жива. Крис забрал ее. Забрал Мию. Миранда мертва. Я.. я жив? — вихрем в голове, приводящее к основополагающей мысли сейчас: не жив. - Уже не человек. Почему-то это не пугает. Итан подгибает здоровую ногу в колене и сжимает зубы, громко выдыхая. В какой же он снова заднице... Вокруг разруха: обломки металла, камни, остатки домов и заборов — свалены вокруг и остаётся только догадываться, каким чудом не попали на него. Воняет кровью. Не только от него, здесь будто все состоит из железа и свернувшегося белка, пепла и горечи. Куда же теперь... Что делать с ранами? Все, что осталось от аптечки — сплошные осколки. Лечиться больше нечем. Потому, подобрав лоскуток ткани, свисающей с рукава, он перебинтовал им ногу. Боясь открытия кровотечения, Итан не стал вытаскивать осколок. Как же не хочется... Но он собирает себя в руки и делает несколько вдохов-выдохов, поднимаясь на их окончании, «выдыхая в место, где болит сильнее всего» , как учил больничный психолог после Луизианы. Опереться было не на что. Оружия вокруг тоже не было. Напади на него кто-нибудь сейчас — он умрет. Наверное. По ощущениям, по крайней мере... Звук. Вот черт, и надо же было ему подумать... Итан пригибается, находя груду камней и кусков дерева побольше, чтобы спрятаться за ними и понаблюдать. По крайней мере он надеялся, что идущий заметит его позже. Неприятные ощущения отдаются болью в ноющих мышцах, когда мужчина видит Хайзенберга. Не сдох, смотрите-ка. Пришёл добить? Но внешний вид одного из Лордов был чуть менее измученным, чем его сам. Пятна крови на рёбрах, лёгкая хромота. И даже такой он может размазать его одним движением. Итан принял решение отсидеться, не увлекаясь начинавшей закипать злобой. Он же видел, как Хайзенберг, чертова сука, взлетел на воздух со всеми своими железяками и канул в небытие. — Блять, — выругивается себе под нос, следя за подходящим. Быть невидимым — не значит быть немым. Это, очевидно лишнее, ругательство пригвоздило его очередным куском металла к остаткам стены, за которой он стоял. Не убило, но пробило насквозь плечо, сделав в нем дыру. Как будто он, блять, мог уйти. Смешок кривым изгибом губ отразился на измазанном лице. — И-и-итан Уи-интерс, — отчетливо протягивает Хайзерберг, даже в тоне которого ощущается звон металла. Жесткий и.. почти нагоняющий страх. Да, пожалуй, Итану было бы страшно, если бы все его чувства не заполняла боль, смешанная с ненавистью. Ответную злобу он видит даже через треснувшие очки обладателя сияющих жестокостью глаз. — Поганая крыса, — выплёвывает он, сжимая зубы и наклоняясь ближе к его лицу. — И как крыса живучий, — решает закончить, внимательно оглядывая кривую усмешку. Уинтерс почти смеётся. Но смех застревает где-то в горле, прежде чем выбраться наружу. Он сплёвывает собравшуюся кровь рядом с ботинками Карла. — Взаимно, мудила, — отвечает, нахально продолжая, — но именно Крыса в моей персоне прикончила Гигантскую Суку, Стремную Куколку, Водяного Дебила и огромную занозу в твоей заднице — Мать Миранду. Можешь начинать благодарить, — Хайзенберг хочет перебить, но услышанное… В лице Карла моментально что-то меняется. Удивление, восторг, злоба — смешиваются в одно чувство, заставляя его отшатнуться. Не может быть. — Ты убил суку Миранду? — улыбка. — Эту чокнутую тварь? — грохочет мужчина, расправляя плечи и заливаясь громким смехом. Чувствуется в нем что-то нервное, на грани истерики, нездоровое. Итан хмурится. Остатки эмпатии выветрились в нем слишком давно, но даже без неё он ощущает нескрываемую радость опасного собеседника. — Чертов сукин сын! Потрясающе! Я, блять, верил в тебя! И поэтому… — Карл приподнимает руку, быстрым движением загибая два пальца, и Итан просто падает. Всё, что с ним практически природнилось: железяка в плече, в боку, остатки металлической пыли во всех остальных ранах — вылетает из него с мерзким звуком, открывая кровотечение с новой силой. Ни мысли, ни боли, ни приземления он уже не чувствует. Случается темнота. Карл удивлённо моргает. На автомате, как падающий предмет, он подхватывает Итана. Через всю толщину одежды сочится кровь. Надо же. И как этот придурок умудрялся стоять на ногах с подобными ранами. Перевязка не занимает долгого времени, но вот куда его нести? Этот парень сделал ему большое одолжение, убив Миранду, но именно он разрушил фабрику. Конечно, взрывом вряд ли затронуло подземные этажи, скрытые от лишних глаз, и представляющие собой так называемое «убежище» . Можно сколько угодно хвалить живучесть, регенерацию и просто потрясающее везение, но даже с таким набором неожиданная ноша долго не протянула бы. Карл не любит оставаться в долгу, так что собирается отплатить хотя бы спасением. Он бы помог ему и раньше, но придурок Уинтерс соизволил отказаться и даже попытался вступить с ним в бой. Что, кстати, вышло довольно интересно: давно никто не бился с ним на равных. Закидывая Итана на плечо и придерживая одной рукой, вторую он занимает сигарой и оглядывается. Разъебано буквально все — от этого клокочущая радость на грани счастья переполняет душу. Всё, что он ненавидел, все, кого ненавидел — уничтожены. Он свободен. На пике эйфории, которую омрачает разве что не собственноручное уничтожение, Хайзенберг даже забывает о своей ноше, и, когда та издает хрип, решает все же поменять положение, взяв того под колени и спину, физиологически более правильно. Чтобы не так больно. Мысль об этом странном облегчении жизни ближнему своему проскальзывает почти невзначай. Наверное, это можно было бы назвать заботой, как бы и сделал человек, не имеющий позади себя непрекращающийся кошмар, но на услужливом сердцу языке крутится «одолжение» . Доходя до нужного места, он без сожаления смотрит на завал. Появился здесь даже раньше положенного, не успев толком насладиться радостью вести. Не приспуская очки, хотя в тех явно было не очень удобно резюмировать за счет огромной трещины, мужчина взмахом свободной руки левитирует навалившееся дерьмо, откидывая его в нескольких метрах от люка. Дверь моментально распахивается, позволяя хозяину войти. Карл недовольно морщится, спускаясь и видя повсюду пыль. Видимо, сплав, из которого состояли внешние стены, недостаточно стойкий. Необходимо будет попробовать добавить больше титана. Хотя, учитывая силу ударной волны, результат сохранности всего остального его больше радовал, в отличие от не сразу загорающегося света. Приходится с силой стукнуть ногой, чтобы датчик соизволил распознать движение. Да уж, над этой дрянью еще работать и работать. Вытаскивать новые материалы, менять про.. — додумывать он не успевает, мысль перебивает другая — о благоговейной свободе. Отчитываться никому больше не придется. Итана он несёт в ванный отсек, делая шаги шире по мере приближения. Давно ему не приходилось штопать людей. Ну, живых. Волнительно, что ли. Не хочется обосраться. Не найдя подходящего места, где он мог бы уложить Уинтерса, он садит его на пол импровизированного душа, оглядывая его снова, сомкнув брови на переносице — как же хуево тот выглядел. Он бы даже сказал, пиздец, как хуево, но Итан все ещё дышал, сердце билось, да и под тугой перевязкой кровь не хлестала. Оценив состояние больного, Карл таки снимает очки, кладя их в карман пальто, которое отправляет висеть на косяк двери, сверху зацепляя и шляпу. Он закатывает рукава у бежевого оттенка рубашки, цвет которой сохранился лишь благодаря наличию вышеупомянутого пальто, и быстрыми движениями моет руки, оставляя перчатки на умывальнике. Простой обыватель мог бы подумать, что слишком тщательно, но о наличии столбняка и о том, как быстро он убивает людей в военное время, не забудет ни один солдат, пробывший на фронте достаточно долго. Торопясь к своему гостю, он плескает воду на лицо, жестко потирая ладонями, а волосы откидывает назад. Вернувшись к Итану, он садится на корточки, снимая теперь с того одежду. Лицо серьёзное и мрачное, когда ему приходится рвать остатки чужой футболки, чтобы снять её аккуратно, без лишних соприкосновений с.. это телом тяжело назвать. Скорее что-то наподобие фарша. — Блять, Уинтерс, как ты вообще.. жив, — выругивается он, включая душ и рукой отмывая стойко прилипшую грязь, кровь и бог знает что ещё. Повезло, что тот без сознания — никакого обезболивающего у Карла не было. Может, где-то, в каких-то завалах, но сейчас искать пришлось бы слишком долго. Он снимает старые повязки и с мылом промывает не глубокие раны. По крайней мере, в сравнении с остальными. Теперь весь пол заляпан кровью, а лицо Итана даже через обморок выражает искреннее страдание. Карл пальцами приподнимает его подбородок, обтирая наверняка саднящую кожу влажной тряпкой. Карл мог бы посочувствовать, и даже обещает сделать себе это позже, заворачивая уже более чистого парня в какую-то огромную простынь. Та моментально становится темнее и от влаги, и от распространяющихся пятен красного цвета. Мужчина, приподнимая его, решает захватить еще и жестковатое, слегка выцветшее полотенце. Несет в своё рабоче-жилое помещение, укладывая на слегка рваном диване. За ними остаётся след из капель крови, как в каких-нибудь фильмах ужасов или лаборатории Миранды, что будет пострашнее. Почти с каким-то неврозом, одним движением он открывает сразу все ящики в угловом шкафу, рукой смахивая все лежащие на столу записи, кружки, болты и целую кучу подобной дряни. Левитируя на стол необходимые предметы первой помощи, он вновь склоняется над Итаном, приоткрывая его глаз и смотря реакцию на свет. Зрачковые рефлексы сохранены, так что ни о какой коме речь пока что не идет. Колпачок от бутылки спирта с металлическим горлышком звонко открывается, и жидкость омывает хирургическую иглу. Взятым полотенцем Карл промокает наиболее хуево выглядящую рану и начинает шить из центра, оставляя уступ в виде 6 миллиметров. С хуевым светом, слегка болящей от одинакового положения на протяжении нескольких часов спиной, Карл наконец заканчивает, скидывая на стол все, что было им использовано. Усталым взглядом он осматривает перемотанного Уинтерса. Когда проявится лихорадка, и куда он запихал блядские антибиотики, срок действия которых наверняка уже вышел, остается раздражающей тайной. Следующая мысль о том, что зря он взялся за все это неблагодарное дерьмо оставляет свой хмурый след на его лице, когда он уходит отмываться от чужой крови, не забыв запереть оставшегося на диване Итана.