Mind Game

       Шлатт опустошил бутылку кашаса*, не задумываясь ни о чем. Он сидел в скромной обители призраков, где не было ни мебели, ни крыши. Даже стен то и не было. Обителью оно звалось лишь потому, что здесь сидели они, да никогда не проходили живые. Любое живое существо сторонилось базальтовых дельт и их остовов. Чернокамень и, как ни странно, базальт разбавлялись лужами лав и пятнами магмы. В этих бесплодных землях естественным образом спавнились только магма кубы. Редкий гаст мог переполошить застывший покой, зато страйдеров приманивали лавовые моря под летающими островами. Спокойствие и безмятежность этих мест удручала. Взвесь пепла летала в воздухе, напоминая троим призракам о чем-то своем.        Пепел. Элайвбур ненавидел и обожал вид пепла и запах пороха. Он бы снова отдал все что имел в обмен на стак ТНТ, но он бы убил любого, кто предложил бы ему такую сделку. Элайвбур сделал глубокую затяжку, почти не ощущая ничего. После смерти он, как и остальные, вообще мало что чувствовал, поэтому вредные привычки здесь набрали обороты. Мертвые легкие уже не испортить - они состоят из пепла и гнили, устланной коркой дыма. Элайвбур выдыхает спустя пол минуты. Выдыхает просто для того, что бы напомнить себе о жизни. Призракам не надо дышать, спать, есть. У них нарушены все простые человеческие потребности. Сидящий рядом Мексиканский Дрим резко отвернулся, не закончив затяжку. В отличие от него, Элайвбур не курил наркотики, предпочитая самые простые сигареты. Это была простая необходимость, как у Шлатта к алкоголю, или у Мексиканского к наркотикам. Иногда Элайвбуру было интересно как влияют алкоголь и наркотики на его ... соседей? Он думал, что никогда их не назовет знакомыми или друзьями. По крайней мере с Шлаттом он точно не хотел переступать эту черту. Мексиканский же был ему не интересен.        Серый туман. Без оттенков голубого или сизого, присущему туманам из воды, эта плотная смесь стояла не сдвигаемой завесой. Шлатт не мог назвать сидящих рядом своими друзьями, но они заботили его. Иначе зачем он притаскивал им сигареты и самокрутки? Парни часто спрашивали о том, откуда он берет их, но гибрид отмалчивался. Вряд ли бы Хель была бы рада узнать, что про её существование и обитель узнали бы души. Небольшое углубление в породе, где сидели они, было окружено невысокими пиками базальта, ради шутки когда-то украшенного тем, что было: искаженными лозами и плакучими лианами, стащенным непонятно откуда черепом визер-скелета и шкурами разной нечисти, водившейся в незере. На пол легла карта бубнового валета, введя в ступор сидящих своими блондинистыми волосами на рисунке. Мексиканский Дрим долго сомневался в своем решении её выложить. Сверху карту накрыла карта пикового короля, когда Элайвбур отбился. Три разных призрака сейчас сидели на полу, играя в дурака, но каждый понял эту ассоциацию. Томми. И человек, который его одолел.        Томми. Больше недели назад он появился здесь. Ничего не понимающий, зашуганный маленький сгусток еще не распавшейся души. Компания призраков была тогда в сборе, так же играя в карты — едва ли не единственное развлечение после смерти. Шлатт чувствовал присутствие не показывающей себя богини смерти, которая, на удивление, ничего не могла сделать, ведь каждый раз её отбрасывала красная вспышка. Красная вспышка того самого заклинания из книги воскрешения, которое они сами вдвоем усовершенствовали. Томми был здесь недолго, но держался молодцом. Даже стоя перед лицом своего поехавшего друга, который, наверное, был для Томми как брат. Даже стоя перед Шлаттом, своим старым врагом. Даже стоя перед Мексиканским Дримом, с которым вроде неплохо ладил. Стоя в испачканной одежде, окровавленными золотистыми волосами, с распухшей щекой и носом. Призрачные, полупрозрачные шея и ладонь лишь завершали образ искалеченного жизнью и людьми ребенка.        Подростка вытянули едва ли не через сутки. Шлатт запомнил этот первородный страх в тусклых голубых глазах. Немой крик, еще не сорвавшийся с обескровленных губ, Шлатт услышал в своей голове. Кричало само естество подростка, боящееся боли и того, кто воскрешал. Шлатт ненавидел тот факт, что он не в курсе событий верхнего мира. Шлатт не понимал почему внутри что-то ёкнуло при виде подростка. Напуганного, беззащитного и мертвого. Гибрид оправдывался тем, что у него самого остались двое детей там. Лани и Туббо. Ровесники Томми, которые могли быть на его месте здесь. Шлатт был мразью, он и не отрицал этого, но он был отцом, переживающим за своих детей.        А потом Шлатт едва ли не оглох от полного обиды крика Хель. Богиня смерти была в ярости, зная Кто воспользовался книгой. А Шлатт не знал. Все что он мог — удерживать Хель от бездумных поступков, способных навредить всем. В тот день разбушевались даже моря лавы, грозясь создать поистине опасное цунами, кольцо пустоты на шее дало еще одну трещину, спустившуюся к острой ключице. Богиня смерти еще долго не приходила в себя. На самом деле для Хель настала её собственная черная полоса в жизни. Ей мерещился насмешливый взгляд желтых глаз, пятна пустоты распространялись сильнее, самообладание улетело к чертям. Хель часто не бывала дома, скитаясь по незеру. Хотелось на полном серьезе обратится к богине предвиденья и узнать о том что грядет. Потому что игнорировать это настойчивое чувство в седьмом шейном позвонке она не могла. Приближалось что-то неясное, темное, опасное.        Элайвбур схватился за голову, которую прорезала фантомная боль. Иногда, внутри него, кричал Вилбур. Старый, добрый Вилбур, смело ведущий свой маленький народ к созданию свободной страны. Тот Вилбур, что дарил своей возлюбленной то белые фиалки, то маргаритки, то нераскрывшиеся бутоны роз, что бы вместе наблюдать как они раскрываются, даруя свою красоту. Тот Вилбур, что принял младшими братьями двух шумных сорванцов, что стал отцом лисьему гибриду. Элайвбур ненавидел вспоминать жизнь "до". Он схоронил себя прошлого внутри, засыпал чувства и воспоминания пеплом и порохом. Но вид такого Томми то забавлял его, то вызывал болезненную жалость. Элайвбур ненавидел жалость. И, если бы кто-то предложил ему обменять чувства на динамит, он бы согласился. А затем бы убил того человека, боясь потерять то малое, что у него осталось — осознание себя.        В дураках остался Элайвбур, слишком ушедший в себя, что бы заметить мухлеж. Колода карт перетасовывается, но перед глазами у всех — фигура короля, забивающая маленького, глупого, блондинистого валета. В долине душ Хель резко поднимается, слыша что-то тревожное в привычном окружении.

***

       Сквозь смешанный лес пробирались двое. На удивление двухметровая фигура человека в зеленом была почти пропорциональной. Мальчишка рядом с ним, даже несмотря на свой рост, напоминал блоху. Шелестели выгоревшие на солнце листья, под ногами похрустывали давно упавшие ветки. Тусклые васильковые глаза осматривали округу, цепляясь взглядом за все, что вызывало недоверие. Любая тень в рассудке представала опасностью. Хотя, чего ему теперь бояться? Томми был возвращен больше недели назад. Ему казалось что прошла вечность. Бывшие Там призрачными, шея и ладонь теперь приобрели неприятные зеленовато-фиолетовые оттенки, будь-то по ним расползлись гематомы. Но это были не они. Томми ненавидел эти следы, скрывал под слоем бинтов и одеждой.        Сэм и Томми шли в новый дом, отремонтированный буквально пару дней назад. Пусть он был небольшой, пусть в нем давно никто не жил, пусть он и стоял в лесу - лучше места для подростка сейчас не было, да и дом Сэма был не так далеко. В свой дом Сэм подростка не пустил по одной маленькой причине — обилие механизмов, в которых легко запутаться тем, кто неподготовлен. На самом деле Сэм очень беспокоился за Томми, которого слишком резко стало так много в его жизни. Именно Сэм забрал все вещи Томми, имеющиеся в арендованной комнате, именно он оставил Дриму еще один тяжело заживающий шрам. Потому что каждый раз глядя в его глаза, Сэм вспоминал как выносил из камеры искалеченное тело подростка, когда смог починить систему. На самом деле, во время и после инцидента пострадали многие. Жалел ли о своих поступках гибрид? Однозначно да.        Когда до него дошла вся суть ситуации, Сэм был взбешен. Эггпайр, его фракция, набирающая силу страна пыталась освободить опаснейшего преступника. Не даром они терлись в городе и в тюрьме. Сэм пожалел что принимал их помощь, потому что в это время, судя по всему, и были украдены карты доступа. Когда ему удалось увидется с представителями Эггпайра, Сэм сорвался. В крови было все: руки Сэма, броня, до смерти напуганный Понк. Криперы опасные и злопамятные существа. Он с трудом может вспомнить как сорвал с себя предплечья брони, раздирая запястья в отчаянной попытке уменьшить болезненный зуд вен. Понк сглупил, когда попытался успокоить гибрида — он стал жертвой, предупреждением для всех, кто подчиняется Яйцу, кто ходит с ним по одной земле, кто пытается вызволить Дрима из тюрьмы. Сэм хорошо помнит крик Понка, когда лезвие топора разорвало кожу, раздробило кости, застревая в кирпичной стене. Жалел ли он, что сделал инвалидом парня, к которому был неравнодушен? Однозначно. Сэм навещал Понка на базе, под гнетом тяжелых взглядов. Благо, не было Лидера. Сэм знает, что если бы не его постоянное нахождение в городе, Лидер бы давно выбил бы все дерьмо из гибрида, поставил бы на место, искалечил может даже куда хуже. Сэм не может вечно скрываться от него — лозы Яйца медленно, но верно подбирались ближе. Им осталась пара метров до того, что бы начать захватывать тюрьму. А когда лозы её захватят, Сэма уже ничего не спасет ни от Лидера, ни от Яйца. Он и так стал слишком часто слышать его искаженный шепот в своей голове.        Среди жухлой листвы внезапно выделилось пятно зеленовато-желтоватого цвета. Томми замер, приблизился и обомлел. — Дрим? — Не может быть. Он в тюрьме,- скептично ответил ему Сэм, становясь рядом. Это точно была не выдумка, если только не общая галлюцинация. — Дрим?,- все же еще раз проверил Томми, ощущая как неприятно бегают мурашки по спине. Но рядом Сэм. Сэм, который держит свою руку на плече у него. Фигура, сидящая на дереве спиной к ним, раскачивала ногами, а затем спрыгнула. Пушистый капюшон болотно-желтого пальто закрывал голову, запыленные сапоги указывали на недавнюю дорогу — кто бы это не был, он явно был не первый день в пути. Резко повернувшись, фигура открылась им, блеснув белой керамической маской. Только почти стершиеся голубые разводы напоминали клыкастую улыбку и брови. На керамике виднелся скол, берущий свое начало в левом "глазу", от него разбегалась сетка трещин. Маска выглядела ненадежной и хрупкой, учитывая что общее поражение занимало больше её половины. Под, на секунду подхваченным ветром, расстегнутым плащем, с вставками из кожи, виднелся бледный серо-коричневый свитер, перетянутый наискось от плеча к талии кожаным ремнем. — Стой!,- крикнул Томми, резко становясь перед Сэмом, выхватившим свой излюбленный трезубец. А потом он обернулся к хрупкой высокой девушке. "Только к нашей следующей встречи, обещай быть живым" — повторилось в голове. И вот он. Живой. Возвращенный после смерти,- Дриста? — О, Томми. Выглядишь хреново,- бодро отозвалась она, подходя к ним, с улавливаемым любопытством в голосе,- Я знаю что Дрим в тюрьме. Расскажи дорогу. — Вопросы Дрима не касаются Томми. Я его Надзиратель, и я отвечаю за него,- Сэм хотел было продолжить свою речь, но был перебит. — Я с тобой не разговаривала,- с нескрываемым раздражением встряла девочка, поворачиваясь к Гибриду. Томми показалось странным то, что она стояла на земле, из-за чего он впервые смотрел на неё сверху вниз,- Ладно. Раз ты надзиратель, то как тебя зовут? — Авезам,- недовольно, в её манере, ответил он,- ты кто? — Дриста, сестра Дрима,- Сэм с немым вопросом повернулся к Томми, который кивнул в ответ,- хочу навестить своего брата по своим, личным причинам. — Сегодня день для посещения закрыт. — Мне не то, что бы срочно, но желательно в ближайшие дни с ним поговорить,- раздалось из-под маски. Сэм устало потер висок, задумываясь о решении. Томми доверяет Дристе — это видно. Дриста ни разу не была в происходящих событиях — это факт. Но она — сестра Дрима. Да и пускать кого-то к Дриму после произошедшего... — Сегодня ничего не будет решаться. Завтра. Или вообще в другой день подойди к отелю, там и поговорим,- начал он движение, утягивая за локоть подростка. Дриста осталась стоять, скрестив руки на груди. — И где этот ваш отель? В нем хоть заселиться можно? Или где можно на ночь остаться?,- словно в пустоту задала она вопрос. Томми вырвался из хватки Сэма и хотел было предложить переночевать у себя, но Сэм опередил мальчишку. — Подожди здесь. Я отведу тебя к отелю. Думаю для тебя найдется готовый номер в нем,- небрежно бросил Сэм, надеясь на благоразумие этих детей. Чем больше они отдалялись, тем больше вопросов возникало в их головах. Одно было неясно Дристе — почему на её друге висел отпечаток смерти?

***

— Ты доволен?,- совсем неожиданно прозвучал разочарованный голос сзади. Дрим развернулся, неверяще глядя на девочку, осматривающую обсидиановый пол, на котором все еще осталась засохшая кровь. Дрим подорвался на ноги, подходя к ней. Тонкая рука взметнулась к маске, удерживая её за подбородок, другая потянулась к застежке. Раздался тихий щелчок и маска легла в руку, обнажая лицо, на котором расползался шрам, идентичный сколу на керамике. Кожа вокруг синевато-розового шрама покраснела, воспалилась, будь-то он не зажил, но это никогда не живет. Осматривая лицо брата, Дриста скептично выгнула бровь, заметив свежую, почти затянувшуюся рану. Останется шрам. Очередной. — Добро пожаловать в мою скромную обитель, Дриста,- развел руками Дрим, словно приглашая её,- я не ожидал тебя увидеть здесь. Что привело тебя ко мне? Неужели соскучилась? — Одна птичка напела что ты в тюрьме... — И что эта "птичка" хотела? — Эта птичка не хотела что бы я приходила. Он и в правду не особо любит тебя. — Я это давно понял. Но это же не все? Назло ему ты редко что-то делаешь,- взгляд Дристы упал снова на окровавленный обсидиан. Откуда столько крови? — Я хотела прийти поговорить о своем, но думаю у меня будет на это время. Видимо нам стоит поговорить о тебе. О твоих проблемах и мотивах. — Томми? Ты же о нем хотела поговорить?,- Дриста покачала головой в отказе. — О тебе. Томми это лишь одна из причин и один из вопросов. Что произошло Дрим? Почему ты воскресил его, если убил? — Я не хотел его убивать, но он спровоцировал. Понимаешь? Он итак совершил много ошибок, а тут я не смог сдержаться. Он отобрал мою маску и одну из жизней, а затем ему хватило глупости надеть её на себя,- глаза Дристы опасно сузились. — Что?,- прорычала она, резко переходя в агрессивное состояние,- Ох, я знала что в нем много безумия. Но надеть маску? Веселой жизни захотел? Удивительно что не умер при примерке.        Внезапная вспышка агрессии закончилась также быстро, как и началась. Девушка прошла вдоль стены мимо брата, касаясь незащищенной перчаткой ладонью плачущего обсидиана. Фиолетовая жидкость, сочившаяся из блока, зашипела, разъедая кожу. Дриста даже не поморщилась, когда на ранке выступила кровь — кожа практически сразу зажила. Найдя угол без этого блока, она осела на пол, уложив голову на поджатые к груди колени. Тяжелая звезда на украшении качнулась, заставляя её на секунду отвлечься от бушующих мыслей. Голова болела, разрывалась от них. С одной стороны, Дрим не заслужил сидеть в тюрьме, даже после всего того, что сделал. Он был её братом, сильнейшим человеком, лидером и просто тем, кто хотел мира. Она знала часть его истории с его уст. С другой стороны, он был убийцей и монстром, не щадившим никого. Ей рассказали Охотники обо всем. Приложив звезду к губам, Дриста нахмурилась, пытаясь принять решение. ХД против высвобождения Дрима. Дрим убил её друга — Томми. Множество людей пострадали хотя бы косвенно от него. Но он часть её разрушенной семьи. Едва ли не единственный человек, с трезвым взглядом на жизнь. Да и ей плевать на людей: кто они ей, что бы за них переживать? Сочувствовать?        Но сейчас, помимо этого, её беспокоило и состояние брата, стоящего перед ней. Он выглядел откровенно плохо, даже отросшая щетина не придавала брутальности, скорее добивала вид. Хотя, его зеленые глаза, до этого тусклые, напоминающие почти прозрачные стекла бутылок, сейчас издавали мягкий приглушенный свет. Подняв голову, девушка уткнулась взглядом в потолок. Небо наверняка было еще светлым — искать отклик было бесполезно. Может...решить потом? Сколько Дрим уже здесь? Недели? Месяц? Дриста любила чувствовать себя главной, решать, оставлять без выбора, но не сейчас — её грызло ранее не испытываемое чувство отчаянья. Она могла бы по первой его просьбе вытащить его из тюрьмы, отомстить всем. Могла бы, если бы не зов здравого смыла — это может ей дорого стоить. — Так,- выдержала паузу она,- Как ты? — Сижу на картофельной диете и занимаюсь саморазвитием в комфортных условиях. Думаю такой отпуск мне по душе,- беззаботно фыркнул он. — Ты же знаешь, что я не об этом. Не утрируй,- с отвращением поморщилась она. — Почему это я утрирую? Может я просто оптимист?,- наигранно удивился он, опускаясь на пол перед ней. — Дрим. Можешь говорить так своим друзьям, кому-угодно, но не мне. Тебе необязательно носить маску, когда я рядом. Я не предам тебя. Я всегда на твоей стороне...Брат,- два взгляда встретились, скользнули по шрамам, вернулись обратно. Дриста редко звала Дрима братом, используя имя как обращение. Дрим прикусил изнутри щеку. Дриста не предаст. Она его сестра. Но она богиня хаоса. Можно ли верить ей? Наверное да. И Дрим доверился, начиная с простых мелких замечаний о тюрьме.        Время пролетало незаметно, но с каждой секундой Дриста ощущала все более и более растущую тяжесть на плечах. Сколько было нерассказано. Сколько дерьма произошло на этих землях. Дрим под конец сидел в её успокаивающих объятиях, положив тяжелую от мыслей голову на хрупкое девичье плечо. Ему и в правду не надо было носить маски рядом с ней. Дриста мысленно была где-то далеко, в мире, в котором жил Дрим. Даже тускнеющие воспоминания о доме не дарили тепло в этой обители мрака и безумия. У Дрима проблемы. Проблемы не только в жизни, но и внутри. Там, где вряд ли кто может помочь.        В тускло освещенной камере сидели брат и сестра, отдавая свой свет друг другу. Золотые украшения покачивались, когда кто-то начинал говорить. Белые и черные полосы на звездах распространяли свой цвет по округе. Где-то за стенами тюрьмы кипела жизнь людей. Но здесь, в коробке из обсидиана, большой мужчина нуждался в поддержке, а маленькая богиня внимала всему. Тьма в её расширенных глазах не сулила ничего хорошего. Кто-то не увидит закат этого дня, кому-то не повезет не увидеть рассвета. Хотя, возможно, это произойдет не сегодня. Ей не нужны проблемы — она создаст их для других.

***

       Солнце тревожно выглянуло из-за тучи, освещая город. Сегодня было холоднее чем обычно, из-за чего Джордж вообще не вылазил из-под тонкого одеяла и плаща Дрима. Сам Дрим сидел рядом, непривычно сонно осматривая улицу, видимую из окна. Дождь. Косыми линиями он разрезал полотно соленого воздуха, прибивая пыль к земле. Редкий прохожий на улице спешил побыстрее добраться домой. Сегодня Дрим должен забрать ихоровую броню для Джорджа, но ему так лень. Хочется запустить руки во что-нибудь мягкое и теплое, попивая горячий чай или кофе. Грязь на улицах скапливается, лужи, соединяясь, образуют маленькие "озерца". Шевеление под боком не вызывает абсолютно никаких чувств, пока едва теплая ладонь не ложится на колено. И Дрим лениво поворачивает голову в сторону Джорджа, съехавшего с подушки вниз. Заколотые назад пряди челки слегка выбились, блаженная улыбка расплылась по лицу. Джордж явно находился между сном и реальностью. Болезнь почти отступила, хотя по мужчине этого не было видно. — М?,- привлек его внимание человек в маске, пытаясь освободить колено. — Мне снился сон, и,- на секунду замолк Джордж, зевая,- я хочу его рассказать. — Он настолько был захватывающим?,- усмехнулся под маской Дрим. — Не-а, но снится он мне уже второй раз. И, честно сказать, меня он немного настораживает. Знаешь, я во сне наблюдаю за семьей, хотя, по большей части, за одной женщиной. Я не могу вспомнить её глаза, только руки — мягкие и теплые,- остановился Джордж, на локтях приподнимаясь, что бы занять более удобное положение. Дрим выдохнул, поежился, а затем кивнул, призывая темноволосого продолжить.       ... Женщина поправила темную волнистую прядь, осматривая себя в зеркале. Практически белое, расшитое золотыми нитями платье подчеркивало хрупкие бледные плечи, на которых лежала подвеска в виде звезд, пышные формы и тонкие руки. Корсет утягивал талию, выделяясь более темным золотисто-медным цветом. Пышная юбка казалась невесомой, в отличие от сидящей на голове короне с ограненным шпинелем*. Глаза таинственно блестели, легкий макияж подчеркивал приятное взгляду лицо. Тонкие пальцы руки в белой перчатке прошлись по уложенной прическе. Слуги поднесли королевскую мантию, помогая надеть. Мягкий мех коснулся оголенных участков кожи, приятно щекоча. Императрица вышла из комнаты, цокая каблуками по полу.        В саду её дети веселились. От двух буйных мальчишек слышались безобидные оскорбления, пока они снова и снова замахивались мечами. Видимо, терпения дождаться наставников по боевым искусствам им не хватило. Старшая дочь играла с собакой, пытаясь научить ту командам. Только младшая дочь сидела на лавке-качели, маленькими ручками перебирая цветы, видимо собранные кем-то из старших. В отличие от Императрицы её дети имели золотистые волосы и зеленые глаза. Оглянувшись, императрица вскинула бровь не находя мужа. — Даниэль?,- обратила она на себя внимание детей, дожидаясь пока они поприветствуют её, что бы ответить им тем же,- Ты не видел отца? — Нет мам, я его еще не видел,- как-то по-хитрому сощурил глаза старший сын. Сзади кто-то почти бесшумно подобрался, опуская что-то легкое на голову императрицы. Ойкнув, она мимолетно коснулась предмета, нащупывая лепестки цветов. Мужчина, одевший на неё венок, мягко улыбнулся, прищурив ядовитые зеленые глаза. — Люцифер,- выдохнула она, чувствуя как внутри становится теплее. Казалось бы —такая мелочь как собственноручно свитый венок не должна её смущать, но чувство что она любима кружило голову. — Альсина,- протянул он, руками обхватывая её за талию. Повернув жену к себе лицом, мужчина оставил невесомый поцелуй на её носу, что бы потом впиться в её губы, жмуря глаза. Слуги тактично отвели взгляды, некоторые даже отвернулись, в отличие от детей, каждый из которых среагировал по-своему: Даниэль отвернулся, Клэй высунул язык, изображая тошноту, Кассандра озадаченно, но восхищенно склонила набок голову, Белла лишь тихо сжала в руке нераскрывшуюся розу, кукольными глазками осматривая родителей.        Прогревающийся воздух принес с собой запах цветов. Ласковое солнце играло лучами на лицах присутствующих. Где-то вдалеке, за пределами замковых стен, высокая фигура сплетала белые каллы, хризантемы, маки и фиалки в нестройный, нелепый венок. Не лег только цветок нарцисса, рассыпавшись в руках. Лепестки, подхваченные ветром закружились, стелясь на землю. Фигура поймала один лепесток, оставила на нем невесомый поцелуй, от чего он вспыхнул, озаряя ярким белым цветом изнутри. Подхваченный ветром, заколдованный лепесток летел в императорский сад, напоминая хрупкую бабочку. Из тени деревьев послышалось рычание монстров, недружелюбных ко всему живому. Фигура ухмыльнулась, пряча глаза за капюшоном, телепортируясь в город, где незаметно уложила на голову статуи императрицы венок. Лепестки мертвых цветов уже не были такими яркими, где-то подвявшие, где-то сухие, они смотрелись как терновая корона. Внимательный взгляд золотых глаз очертил каждое коричневатое пятнышко на концах лепестков. В городе было тихо, еще никто не заметил подарка. Только из теней рычали монстры, слюна которых падала фиолетовыми ядовитыми каплями на землю... — Ну, как по мне обычный сон, что смущает тебя?,- стушевался Дрим, перебирая рукой волосы Джорджа, разместившего свою голову у него на коленях. Сонные глаза темноволосого были затуманены размышлениями. — Дрим. Альсина, Императрица Эндерфолла, снится мне не в первый раз, но. Но, в этот раз она не плачет во сне, даже несмотря на финал. — А что с финалом не так?,- Дрим аккуратно провел пальцем по уху Джорджа, заставляя того вздрогнуть от неожиданной ласки. — Все эти цветы в конце... Они траурные, Дрим,- поднял на него взгляд Джордж, теряя улыбку. Ему в ответ смотрела равнодушная маска, в ровным крестом. И Джорджу снова показалось что что-то не так. Слишком много тактильного общения, слишком много мягкости в словах и голосе. Что-то случилось с Дримом за эти года. Джордж ощутил как внутри него все сжалось от мысли о том, что он теряет связь со своим другом. Что у блондина на уме? Какие планы? И почему, черт побери, все пошло наперекосяк с момента создания новых земель? От мыслей его отвлек щелчок по носу. — Не задумывайся так, принц, многое пропускаешь,- смеясь сказал Дрим. — И что я пропустил? — Не многое, пока что. Просто мои рассуждения.        За окном шел дождь, усыпляющий своим мерным стуком. Дрим впервые чувствовал такое смятение. Ему бы сейчас встать, пойти забрать броню, раздобыть лекарства для Джорджа, которые теперь он подливает ему в еду. Но Дрим хочет спать. Глаза невольно закрываются, но словно от удара током он просыпается снова и снова. Стоит ему закрыть глаза, как на него с легкой улыбкой смотрит она, протягивая руки, облаченные в золотые украшения. Женщина одевает ему на голову корону, и он чувствует себя тем маленьким мальчишкой, что хотел превзойти всех и вся. А теперь? А теперь на его лице маска, через которую он не видит цвет глаз женщины, но помнит, помнит о том, что она ему говорила. Сырая, холодна комната словно неприветливо смотрит на него, крича "Слабак!", но вновь уснувший Джордж цепляется во сне за его бок, отгоняя неприятные мысли. Дрим аккуратно подхватывает Джорджа под подмышками, подтягивая на себя, из-за чего парень лежит сверху на нем. "Так просто теплее", оправдывается блондин, укрывая всем имеющимся неудавшегося короля. Немного сдвинув маску с лица, он обнажает свой рот, оставляя легкий, секундный поцелуй на лбу Джорджа. "Это просто для того, что бы ему не снились кошмары", повторяет он мысленно. Вот только ему с детства повторяли наставники: "ничего "просто" не бывает".

***

       Туббо опустил голову, позволяя длинным прядям челки закрыть разноцветные глаза. У Туббо один глаз голубой, как небо после летнего дождика, другой — желтый, ближе к зрачку переходящий в тревожащий красный. Гибрид никогда не любил свои глаза — его смущала гетерохромия, вызывала ненависть желтизна, такая же как у Шлатта, голубизна, чуть даже более яркая чем у Томми. Туббо многое в себе ненавидел, начиная от глаз и заканчивая душой. Быть гибридом барана и осы — иметь множество проблем со здоровьем, быть сыном Шлатта — иметь дурную славу, быть членом и президентом Л'Мэнбурга — быть ненавистным людям, состоять в браке, будучи несовершеннолетним — быть осужденным. Туббо всегда замечал эти взгляды полные недоверия, презрения, страха. Но сейчас его тревожило совсем другое.        Пару дней назад он получил письмо от Сэма, после которого еще долго находился на грани истерики. Томми умер в тюрьме от рук Дрима. Где-то в глубине души Туббо испытывал противоречивые чувства: Томми его друг, один из немногих, кто хоть иногда был на его стороне, он явно не заслужил быть трижды убитым Дримом, но, с другой стороны, Томми был сам виноват, и Туббо даже чувствовал радость. Томми ушел на покой, может даже никогда не станет призраком, и просто исчезнет, продолжая жить в истории, которую забудут через несколько лет. Туббо чувствовал зависть. Зачем гибриду жить? Что он не постиг в своей жизни? Он уже был и одним из основателей страны, и её президентом, он состоит в браке, имеет сына, хоть и приемного. Кто сказал что он не пробовал ни курить, ни пить, ни колоться? Он попробовал слишком много дерьма в этой жизни, и, он чертовски устал. Когда тогда, на низшей точке они втроем стояли, Туббо был и вовсе не против умереть. Не потому что этого хотел Дрим, а просто потому что это освободило бы его от жизненной рутины. Туббо не знал зачем просыпается по утрам, зачем ест, когда кусок в горло не лезет, зачем бредет в сторону леса, что бы раздобыть дрова и изучает шитье, что бы шить одежду растущему Майклу. Хотя, может именно Майкл и был причиной тому, что он слазит с утра с постели, не пытаясь случайно умереть во сне.        Маленький розововолосый Майкл не был похож на других представителей Пиглинов, может поэтому он и был брошен своей настоящей семьёй. Майкл больше похож на людей, даже учится разговаривать, но все-равно не был ничем большим чем пиглин. Туббо никогда особо не смыслил в развитии мобов, но был безумно рад каждому успеху сына. Именно Майкл вызывал дрожащую улыбку, когда своим детстким лепетом пытался произнести "я люблю тебя". И, пожалуй эти три слова от Майкла, были дороже для Туббо, чем чьи-либо. Туббо не особо помнить мать, даже голос её не отпечатался в памяти, отец же никогда не говорил о любви, маленькая сестра Лани часто бездумно повторяла эту фразу, услышанную от кого-то на улице, остальные из его окружения не поднимали тему любви, лишь изредка, от переизбытка чувств, кричали благодарности с тремя заветными словами. Туббо читал в книгах, что люди признаются друг другу в любви, сам повторял эту фразу снова и снова, пока его не просили заткнуться. А говорил ли "я тебя люблю" Ранбу, законный муж Туббо? Один раз, скорее всего, когда они проводили церемонию бракосочетания. А потом? А потом слова о любви были слышны только от Туббо, сейчас сидящего со своим сыном в доме на чердаке. Маленький пиглин то бегает за своими питомцами — курицами, то пытается снять с обрезанных рожков Туббо обручальное кольцо, так манящее любителя золота. Хотя, изначально, Туббо планировал заниматься с сыном письмом и чтением. В комнате прохладно, они оба укутаны в теплые курти — сложно отопить огромный дом, построенный больше для красоты, чем для жилья. Наверное потому что в доме жили только Туббо и Майкл. Где же был Ранбу, гибрид не знал. В последнее время его стало удушающе мало в жизни Туббо — свое время Ранбу проводил либо вне дома, либо с сыном. Поэтому Туббо всегда отчаянно цеплялся руками за рукав Ранбу, желая что бы его обняли, но Ранбу уходил, оставляя их одних. Поэтому Туббо и начал топить свое одиночество в разработке различных проектов, один из которых стал ядерной бомбой, применение которой так пока что и не нашлось.        Майкл фыркает, довольно цокает копытцами, пока бежит за курицей. За окном дует холодный ветер, хлопьями бросающий снег. Где-то на отдельном островке стоит пустая могила его лучшего друга. Лучшего друга? Туббо качает головой, следя за своими блондинистыми волосами — они серее чем у Томми. Нет, вряд ли Томми будет считать его своим другом после всего этого дерьма. Но гибрид все еще чувствует и вину и зависть, от чего ладонь непроизвольно сжимается, сминая ткань штанов. Майкл останавливается лишь на секунду, прекращая издавать легкий визг. Он подходит к отцу и обнимает его своими маленькие ручками, пушистой мордочкой утыкаясь в искаженную шрамами щеку. — Я люблю тебя, папа,- заплетающимся языком говорит Майкл, потираясь рыльцем о шрам. — И я люблю тебя, Майкл,- впервые настолько искренне произносит Туббо, чувствуя как слезы, стоявшие в глазах пеленой, начинают стекать по лицу,- мы справимся, маленький, вот увидишь, за праздничным столом мы будем сидеть в большой и дружной компанией.        Майкл лишь неопределенно дергает ушком, не понимая почему папа плачет. Пиглин не любит воду, а именно из неё состоят слезы. — Тебе не больно?,- наивно спрашивает он, зная как его второй папа реагирует на воду, но только вызывает мягкую улыбку, пока его обнимают в ответ, усаживая себе на колени.

***

       Дрим лениво подтягивается, откидывая надоевшую книгу в сторону. В привычном полумраке с трудом разливаются предметы, глаза слипаются. Возможно на улице ночь, возможно день. Дрим этого не знает — он разбил часы еще до прихода сестры. Но Сэм до сих пор не пришел, значит, скорее всего, наступила ночь. Внезапный звук пробудил засыпающий рассудок. Кап. Кап. Кап. Словно воду по капле переливают из одного сосуда в другой. Этот звук не был похож на плачущий обсидиан. Слишком громкий, слишком плотный, без отзвука падения. Дрим поднялся на ноги, пытаясь разглядеть место, откуда исходит звук. В том самом месте, где был убит Томми, по стене и с потолка капала черная жижа, в которой не было ни отблеска. Она собралась на полу в лужице, похожей на дыру. Пытаясь понять что это, Дрим аккуратно коснулся носком обуви пятна, как эта жидкость плотно обхватила ногу вплоть по щиколотку. — Вот блять,- ругнулся Дрим, пытаясь освободиться, но жидкость тянулась все выше и выше, принося только жжение. Через пару минут бесполезных попыток выбраться, Дрим упал, и черная жижа полностью обхватила его тело. В глубине пустоты сверкнули желтые глаза. Этой ночью, никем не услышанный, Дрим был поглощен тем, чего боялись все. И парень знал только одного человека, способного сопротивляться черноте. Но, к сожалению, он сам оборвал с ней связи почти что десять лет назад.