Dreams and Nightmares

      Боль.       Невообразимая, непостижимая боль.       А потом — ничего.       Это что, Ад?       Здесь должно быть жарче. То, что окружало его, было теплом и шумом воды в ушах, как будто он был ребенком, плавающим в утробе матери.       Это...не смерть. Это было сознание, но иное.       Он знал обо всем. Он мог видеть, осязать, пробовать на вкус, обонять, слышать всё в смертном мире, отдыхая в этом псевдосне. Однако другое сознание позвало его, злобно требуя, чтобы он встал.       Его глаза распахнулись, когда он резко проснулся с вдохом — его вторым дыханием жизни.       Оно было сильным и не подверженным болезни. Он не чувствовал ни боли, ни усталости, ни опьянения. Он чувствовал себя цельным.       Моргнув от водянистых пятен света, он увидел все ещё яснее, чем когда-либо прежде. Рука метнулась к его груди, подстегнутая воспоминанием, которое, он не был уверен, принадлежало ему.       Он был исцелен. Смерть пришла за ним — это он знал наверняка, — и все же он сидел здесь, в руках жизни и чего-то сверхъестественного.       А потом те ужасающие красные глаза остановились прямо над ним.       — Му-…! — охваченный их неземной силой, он задохнулся от страха и почувствовал, как его губы рефлекторно выпалили имя, которое он никогда прежде не слышал. Его прервало удушающее давление на горло невидимых рук.       Мудзан ухмыльнулся и приложил палец к губам.       — Если ты когда-либо произнесешь мое имя или разгласишь какую-либо информацию обо мне, я сотру само твое существование, — предупредил он. — А теперь пади ниц и осознай, кто ты такой.       Только когда он перевернулся и опустился в рабстве, тиски ослабли. Ясность немедленно пронеслась в его мозгу от знаний, содержащихся в клетках крови Мудзана.       Он понял.       Тот, кто стоял перед ним, не был человеком. Мудзан был демоном. Повелителем и прародителем всего, что пришло после него.       Он понял проклятье.       Он понял силу этой божественной крови.       Он понял природу того, кем он стал, и угрозу солнечного света.       Он понял этот новый, ненасытный голод, который вцепился в его разум и лишил его воспоминаний. Убеждал скорей набить живот.       Он узнал ненависть к истребителям и их устрашающим клинкам.       Глициния.       Иерархия Дюжины.       Несмотря на головокружительный вихрь понимания, бушевавший в его голове, одно он знал сразу и инстинктивно: Мудзан был его хозяином, абсолютным и вечным.       Он был спасён им.       Те же бабочки возбуждения и восторга зашевелились в его животе, и он знал, что не способен скрыть свою извращенную преданность от этих всевидящих глаз. Так что он не стал этого делать.       Вместо этого он разволновано и благодарно улыбнулся полу; клыкастая улыбка, как он понял, проведя языком по их остриям.       Мудзан продолжил сурово:       — Ты — существо, рожденное моей кровью. Бессмертие — отныне сама твоя сущность, и у тебя есть только одна цель: быть полезным мне. Я не потерплю слабости, — он возвышался над своим новым творением, выжидая.       — Да, мой господин! — горячо воскликнул он, вне себя. Когда смерть больше не следовала за ним по пятам, а сила была у него под рукой, с его губ сорвался веселый смешок. Подняв голову, он одарил своего хозяина радостной улыбкой. Теперь его ничто не могло остановить. — Да! Да, я буду вам полезен! Двери моей клетки теперь сорваны, и вы освободили меня! — он поднялся на колени, раскинув руки, как будто это были крылья, которые он наконец-то смог расправить. — Ах… Я заставлю наших врагов страдать и буду наслаждаться симфонией их плача!       Пристально посмотрев на него еще мгновение, Мудзан указал на ручное зеркало на возвышении, на котором они стояли. Мальчик встал, чтобы поднять его, и слегка взялся за ручку, с благоговением разглядывая свое новое "я".       Он был бледен и красив, как и его хозяин. Его глаза теперь были необычного водянисто-голубого цвета, а клеймо под глазом превратилось в пять ярко раскрашенных квадратов, которые повторяли путь его ранее пролитых слез на обеих щеках. Даже его волосы отросли там, где их традиционно брили. Укороченные пряди на кончиках были окрашены в красный цвет, за исключением двух свободно свисающих завитков, неестественно голубых. Он был самим собой, но лучше. Сильнее. Восхищаясь своим новым телом, он с удивлением наметил форму своего лица.       — Моя цель — найти голубую паучью лилию, чтобы достичь абсолютного совершенства. Ты будешь искать ее и немедленно сообщишь мне о своих находках. И если ты встретишь кого-нибудь из истребителей или хашира, ты убьешь его.       — Да, господин. Я понял, — улыбнулся он, сжимая металлическую ручку зеркала в кулаке, чтобы проверить свою силу. К его удивлению, она рассыпалась, как бумага.       — Ты утверждал, что хочешь быть достаточно сильным, чтобы стоять рядом со мной, — начал повелитель демонов.       Юмэ оторвался от своего восторга и обратил все внимание на Мудзана.       — Только моей элите позволена такая привилегия. Сначала ты должен суметь дотянуться до моих ног. Ты ничто в том виде, в каком ты есть сейчас.       Юмэ моргнул, понимая, насколько это было правдой и как далеко ему еще предстоит зайти. Замок Бесконечности был совершенно недостижим при его нынешней силе.       Вновь приняв человеческую форму "Айбана Хаятэ", Мудзан поправил воротник и грудь своей нагаги, прежде чем повернуться к широким бумажным ширмам, запечатывающим их помещение. Грациозно подойдя к ним, он обратился к новорожденному демону, даже не оглянувшись.       — Кем бы ты ни был сейчас, у тебя есть четыре часа до восхода солнца. Поешь и прими все случившиеся, как должное тебе, — он сделал паузу, красные глаза его потускнели, напоминая теперь красное дерево, как прежде. — Если твоя преданность и сила когда-нибудь позволят тебе подняться достаточно высоко, чтобы привлечь мое внимание, я буду ждать на этом месте.       Двери открылись и захлопнулись за высокой фигурой Мудзана, когда тот ушёл. Даже его шаги были беззвучны, и Юмэ остался в этом приятном одиночестве, которое он познал только тогда, когда впервые заболел.       «Кем бы ты ни был», — думал он.       Кем он был теперь, когда мог стать кем угодно? "Юмэ", человеческое дитя, было мертво. Он был всего лишь личностью, созданной из красоты и искусства сцены. Сон из мира снов; тот, что служил мостом между фантазией и реальностью.       «Больше не сон», — думал он.       — Теперь я…       Энму.       Имя так плавно слетело с его языка, что он не удержался от смешка. Энму, “кошмар”, противоположность этим сладким и неправдивым снам. Ужасная красота этого места хорошо подходила ему. Он воплотил бы в себе все удобства сна и весь страх, вплетенный в него.       Удовлетворенный выбранным именем, он бросил последний долгий взгляд на свою тюрьму. Ничто не могло больше удерживать его здесь. Разумеется, лучше всего сжечь это место дотла. Наклонившись, он поднял трубку Мудзана, затянулся, чтобы разжечь угли, и вылил содержимое чаши на пол. Сухие татами начали потрескивать и поднимать клубы дыма. Огню не понадобится много времени, чтобы пронестись по чайному домику или театру, если вовремя его не потушить, но теперь это не его забота. На переднем плане его разума был опустошающий голод. Стремление исследовать проявление своих способностей быстро вытеснило имена, связи и лица, которые знал его прежний "я", но была одна неприятность, которую он еще не забыл. В своем намерении разнести чайный домик на части он точно знал, с чего начать.       — Я просто обязан нанести визит моему дорогому Юкичике и поделиться с ним своей удачей, — усмехнулся он. Выйдя из клетки, он неторопливо направился в комнату своего соперника.       Тяжелая завеса огня, крови и испуганных криков его жертв обрушилась на чайный домик в тот вечер в мрачной развязке его последнего выступления.       В оставшиеся ночные часы его долги были выплачены полностью.