#Аноним38056

      Антон стоял словно вкопанный. Ни одна конечность не подавала признаков жизни. Будь у него в этот момент джин, который смог бы исполнить хотя бы одно его желание, юноша бы загадал исчезнуть из мира сего.       Внутри разбилось кое-что очень важное, то, что собиралось годами, тысячу раз переклеивалось и перевязывалось. То самое, что наконец стало прочным и полноценным за осень и начало зимы.       Терять только приобретенное чудо — больнее всего. Особенно веру. Особенно надежду.       У парня просто в голове не укладывалось, что замечательный в общении и склонный к непрямому флирту юноша, и гроза района, угроза от которого разлеталась на далёкие километры — один и тот же человек. Ну вот просто никак.       Только ему показалось, что спустя столько лет он обрёл что-то настолько важное, как это самое прекрасное нечто — образ в интернете — разбивается об острые скалы жуткой реальности. Реальности, в которой Петров стоял напротив трёх хулиганов, готовых разорвать ему глотку.       Он не мог определиться, что казалось более привлекательным: никогда не скачивать приложение для анонимных переписок или же никогда не знать человека по ту сторону экрана? Он бы предпочел оба, лишь бы не находиться здесь и сейчас.       — Ну привет, Антошка, — хищно процедил сквозь зубы Семён.       Язык прилип нёбу и не желал исполнять одну из своих прямых обязанностей — воспроизводить звуки. Все, что у него получилось — это тяжело выдохнуть, прожигая не то Семёна, не то Рому, не то его шапку раздосадованным взглядом.       Он проебался. Сердце неприятно колотилось в груди, грозясь вырваться и пробить грудную клетку насквозь. Ощущение не из приятнейших. Пока он неподвижно стоял, пытаясь взглядом проделать в Пятифане дырку Семён украдкой двинулся на него.       — Ну что, мразь, допрыгался? — жирдяй подошёл чуть ли не вплотную.       В лицо ударила кариозная вонь, да так, что пришлось отступить на шаг, закрывая нос рукой. Хулигану, кажись, этот ответ не понравился. Брови нахмурились, а рот расползся в мерзком оскале. Словно животное.       — Отвечай, когда с тобой разговаривают, — первый удар пришелся точно в живот.       Юноше показалось, что ещё секунда и он выплюнет все свои органы. Один за одним и так по списку. Полина позади вскрикнула и послышалось какое-то копошение. Оставалась надежда, что с ней будет все в порядке. Как никак, сейчас Петров отвечает за нее головой.       Второй удар, также как и в школе, попал в скулу.       И тут в голове загорелась идея. Тактика Семёна, показалось, была до ужаса проста. Первый удар в живот, второй в лицо. Ситуация повторяла себя. А значит, следующий должен быть в грудь...       Парень вовремя отпрянул, в эту же секунду на предполагаемом месте, где была его грудь секунду назад, оказался кулак прыщавого. Не рассчитав собственную силу и силу инерции, Семена занесло и он потеряв равновесие, упал.       Впереди загоготал второй парень, имени которого юноша не знал. Двух передних зубов у него не было, из-за чего смех переходил в свист. Антона больше всего беспокоило бездействие его и Ромы. Почему они не вмешиваются? Хотят напоследок ударить? Добить?       Однако долго ему размышлять на эту тему не дал крик со стороны. Свинья что-то лепетал, оскорбления летели в него, словно пулемётная дробь. И долго ждать он себя не заставляет.       На сей раз жиртрес навалился всем весом, придавливая светловолосого к земле. Дышать вновь стало невыносимо сложно. Его, похоже, душили. Со стороны слышались смешки.       Только бы не потерять сознание, только бы не потерять сознание...       Ноги ещё могли шевелиться, поэтому скопив все оставшиеся силы в левой конечности, Петров со всей дури пнул Семёна куда-то вниз живота. Тот с протяжным воем отстранился и схватился за пах. Так вот куда попало колено.       Юноша откатился и начал откашливаться. Перед глазами все плыло, будто очки не надел, однако они были на привычном месте. Он перевел взгляд сначала на Полину, которая с некой жалостью в глазах смотрела на него, а затем на двух парней, что уже оказались намного ближе. Пятифан вышел вперёд.       — Поднимайся, Семён, вы ещё не закончили, — незамедлительно последовал удар в живот свинье.       Тот лишь скривился, но без лишних слов поднялся, направляясь к «четырехглазому».       Антона схватили за воротник и прижали к ближайшей стенке дома.       — Да как ты, шваль, смеешь?! — он сдавленно шипел, прижимая парнишу сильнее.       Голова раскалывалась. И в прямом, и в переносном смысле.       — Ты.. да я тебя... тебе...       — Что? Что ты сделаешь? Мамочке нажалуешься?       — У меня... отец боевыми искуствами занимается.. а ещё воевал! ... он тебя по стенке размажет..       Со стороны послышался звон металла. Семена резко оттолкнули в сторону и над блондином нависал уже Рома. Дыхание перехватило.       — Да? — к его горлу приставили нож,— Мой батя тоже воевал. В Афгане. А твой?       — Ромка, да он пиздит, на! — послышался третий голос того парня.       — М-мой тоже..       — Правда? И в каких же войсках, интересно?       Петров судорожно сглотнул ком в горле. И это заметили.       — Или ты простое трепло? Отвечай на вопрос, дрянь!       Конечно же он просто трепло. Что ему ответить? «Прости, зря хуйню спизданул»? Чувство, будто от него останутся только косточки, прочно осело в груди.       — Пизда тебе, — снова этот мерзкий голос Семёна.       — Одно дело, пойти против жирдяя, но другое — это пиздеть про батю. Хуйло ты очкастое.       Стыдно, а ещё стыднее от того, что на это все смотрит Полинка. Она даже с места не сдвинулась, как стояла поодаль, так и осталась там. Лишь изредка парень ловил ее взгляд. Ее поддержка бы не помешала. Но куда ей, сама трясется словно осиновый лист.       Били его долго и отчаянно. Сначала только Пятифан, а позже к нему присоединились и остальные. Кости болели до чёртиков, а перед глазами то и дело всплывали звёздочки. Осталось ли на нём хоть одно живое место? Хороший вопрос, ответ на который, к сожалению, отрицательный.       Через звон в ушах Петров изредка слышал возгласы одноклассницы, которая спустя время немного осмелела и пыталась уговорить хулиганов перестать.       — Ромочка, ну хватит! Ты уже все доказал! Дай нам уйти!       Различать голоса получалось плохо, но последнее, что он расслышал перед тем, как отключился, было чертовски пугающе.       — И напоследок, мразь, ещё раз увижу тебя с Полинкой, пеняй на себя.       — Молись, чтоб твой труп по весне нашли, на!       Сумерки волной накрыли город, не оставляя и места для света. Фонари привычно тускло моргали. Туда сюда слонялись поздние прохожие. Окна постепенно загорались желтоватыми огнями. К лежащему телу у обочины никто так и не подошёл.       Открывать глаза, наверное, было сложнее всего. Мерзлота, голод, жажда, отчаяние. Что только не мучало юношу. Особенно боль в грудной клетке. Ее будто положили под пресс и оставили так на несколько дней. А головная боль — это вообще отдельная тема.       Сил не было абсолютно. Каждая частица тела молила о пощаде. Навряд ли он сможет завтра ходить. Да и сейчас он был не особо в состоянии это сделать.       Нащупав рюкзак в нескольких метрах от себя, Антон вытащил мобильный. Он не вернулся к полднику. Мама наверняка переживает.       Действительно. 34 пропущенных звонка от матери и 6 от отца.       Не имея понятия, как отсюда добираться до дома, пришлось открыть тугис и найти ближайшую остановку. К счастью, ковылять до неё надо каких-то три-четыре минуты. Вот бы ещё заставить себя пошевелить остальными частями тела.       От криков его голос осип, поэтому звонить матери, которая наверняка завалит его кучей вопросов, не вариант. А вот написать можно.       Пришлось включить мобильный интернет. Отправив жалкое «Пожалуйста, пусть меня папа встретит на остановке возле супермаркета», он закрыл глаза. Слушать звук приходящих уведомлений из телеграма было невыносимо. Рядом никого не было и он позволил себе заплакать, а точнее зарыдать во весь голос.       Слезы текли из глаз не прекращаясь, они опаляли холодные щеки неприятной теплотой. В носу свербило, а из горла доносились лишь сдавленные всхлипы и стоны от боли, расползающейся по очнувшемуся телу, словно после борщевика.       В его жизни, как оказалось, всегда было очень много Ромы. Рома был и на уроках, и в парке на прогулке с сестрой, и холодными темными ночами. Всегда. Он всегда был с ним: в его телефоне, в переписке, в мыслях. Только подумать можно, он влюбился в того, кого тихо ненавидел и жутко боялся. Вот только, влюбился он лишь в образ, в образ хорошенького и доброго паренька из интернета. В образ того, кто по утрам пишет ласковое «Доброе утро соня». В образ того, кто всегда помогает в выборе мороженого или шоколадок с прилавка. В образ, в образ, образ.       Мысли путались, не находя обратной связи.       Как он мог вообще влюбиться в это. А главное почему? Потому что ему не хватало заботы? Потому что он совсем отчаялся? Потому что увидев малюсенький лучик надежды, он бросился на него со всех ног, желая получить все без остатка?       Наверное.       Он не помнил дороги домой. Он не помнил, как дошел до остановки, не помнил, как сел в автобус, не помнил, как встретил отца возле супермаркета. Он ничего не запомнил. В голове только и крутилась фраза о том, какой он долбаеб, раз решил довериться, раз решил хоть раз за последние года ощутить на себе чужое тепло.       Долбоеб и все. Сказать больше нечего, а слезы закончились. Остались только зияющая в груди пустота и печаль. Всепоглощающая и омерзительная.       Отец лишь покачал головой и усадив сына в машину, двинулся домой.       Мать же была в ярости, когда входная дверь со скрипом отворилась и мужчина с сыном зашли внутрь. Но ее злость сменилась ужасом, как только она увидела состояние парня. Обрабатывая раны, Карина все причитала о том, насколько сейчас отвратительные дети пошли, раз поднимают руку на слабых.       Это была правда. Антон очень слабый. И не только физически.       Он сидел и пустым взглядом прожигал портфель, в заднем кармане которого лежал телефон. Телефон на котором больше 40 сообщений от него, от Ромки Пятифана. От Ромки, что красив, словно пылающий огнем закат, и опасен хуже стаи зубастых волков.       В комнате было холодно, вечерний ветер неприятно пробирался под одежду, заставляя ёжиться. Кровать была незаправлена, лампа выключена, а некоторые учебники так и лежали на столе в открытом состоянии.       Хотелось разобраться в собственных эмоциях. Скинув с себя грязный портфель и кинув телефон на кровать, юноша улёгся на пол. Кости до сих пор ломило, казалось, будто у него есть не один перелом на теле, но таковых пока не было замечено. Мать строго настрого наказала не выходить из дома, ни завтра, ни послезавтра. А при обнаружении опухлостей и синевы — сразу звонить ей.       Глаза болели. Жутко. И единственным верным решением, которое он принял в этот момент, было закрыть их.       У него впереди есть ещё несколько дней на то, чтобы заняться самобичеванием.       Разбудил его телефонный звонок, который звучал до невозможности оглушительно в ночной тишине. Кряхтя от боли, он с большим трудом поднялся с пола. Глупая мелодия из какого-то советского фильма резала по ушам, пока Петров не мог оторвать взгляд от контакта.       Часовая стрелка указывала на цифру четыре. Какого черта?       Он сбросил вызов. На дисплее вновь всплыли уведомления о непрочитанных сообщениях. Захотелось блевать. Неизвестно, что являлось конкретной причиной: перетертые в кашу органы или отвращение. Отвращение ко всему. Всему на свете. В особенности к себе и глупому контакту с глупой подписью «Аноним38056». Глупая глупая глупая подпись.       Глупый он, глупое все. Глупая жизнь и глупые обстоятельства.       Захотелось разбить телефон об пол. Да так, чтобы потом его было невозможно собрать даже по кусочкам. Чтобы стереть эту глупую переписку, глупый контакт в телефонной книжке, глупые воспоминания, что до сих пор мягко тлели где-то внутри.       Слезы предательски начали собираться в уголках глаз. Он не хотел открывать переписку. Не хотел удалять ее. Не хотел стирать самые приятные моменты своей новой жизни. Не хотел... но чувствовал, что именно так и надо сделать.       Психанув, он быстро нажал на уведомление, автоматически разблокировав приложение, и зажмурился.

Пользователь был в сети недавно.

      Судорожно вздохнув, он начал листать.