Я буду рядом

Братишкин осторожно сжимает в руках тушку мёртвой птички, которую нашёл на дороге, это нагоняет такую тоску, что даже Хесус копающий ямку в земле пластиковой ложкой, выражающий своим недовольным лицом всё, что он думает о мире, не поднимает настроения. — Не подскажешь, почему я это делаю? — спрашивает он. — Это же совсем птенчик, так жалко. — жалобно отвечает Вова. — Я могу сам копать. — А я что, буду стоять рядом и смотреть? Придумывай, лучше погребальную речь. — Я? — Уж точно не я. Но это же похороны детёныша. — Я сейчас заплачу, не говори так. — Так это же правда. — Хесус смотрит на получившуюся яму и удовлетворённо кивает, потом поворачивается к Вове, который полным печали взглядом смотрит на труп. — Вов, пора. — Я не своего ребёнка хороню! Это птица! — всё же он трепетно опускает птенца в ямку и забрав у Хеса ложку начинает присыпать могилку землёй. — Покойся с миром, брат, надеюсь, твоя короткая жизнь прошла счастливо. И даже если ты не смог ни разу взлететь, то как минимум родился на высоком дереве. — И тебе повезло не быть съеденным или сбитым машиной. Аминь. — заканчивает за него Хесус, раскладывая вокруг мелкие камушки. — Спасибо, Хес. — За что? — Ну, ты мог бы послать меня, а ты помог. — Мне не сложно. — Мы опоздали на фильм. — Посмотрим потом вдвоём, а сейчас он закончится и пойдём со всеми куда-нибудь, посидим, помянем. — Хес переводит взгляд с могилы на Вову, летнее солнце играет в тёмных отросших волосах, в которых уже не осталось и следа от осветления. — Конечно, это печально, но ты какой-то совсем уж загруженный. — Не знаю… Почему-то меня это так расстроило. Братишкин поднимает руку, привычно расчесать волосы пальцами, но Хесус перехватывает его ладонь. — Ты этими руками грязную мёртвую птицу трогал, куда ты ими в лицо? — возмущается он. — Угу… — Вова опускает голову, утыкаясь лицом в свои колени, и перехватывает его ладонь удобнее, сжимает крепко. И они сидят в тишине рядом перед могилой птицы, и держатся за руки. Наверное, Вове это нужно, молчаливая поддержка, и Хесус сжимает его ладонь в ответ, не расспрашивая, просто находится рядом, готовый выслушать, если будет нужно. — Молодые люди, а чем вы там заняты? — раздаётся за спиной строгий голос, парни вздрагивают, резко оборачиваясь, и отдёргивают руки. — Птенчика похоронили. — отвечает Хесус, вставая, и смотрит прямо на мужчину в форме охранника. — Да? — человек осматривает их, заглядывает им за спины и качает головой. — Ладно, но топтать газон нельзя, выходите оттуда. Парни вылезают из кустов, Хес ощущает себя нашкодившим школьником в свои почти тридцать, но кинув взгляд на притихшего Вову замечает у него покрасневшие глаза и уводит его отсюда поскорее. Братишкин так и молчит, пока они идут по парку в сторону тц. Хес смотрит на свою ладонь, вспоминает, что сжимал в ней Вовину, который в свою очередь до этого держал мёртвую птицу. — Погоди. — останавливается Хесус, дёргая его за плечо, и снимает со своих плеч рюкзак, пытаясь найти в нём какие-нибудь салфетки, но находит только антибактериальный гель, всё лучше, чем ничего. — Руки. Братишкин послушно подставляет ладони и растирает по ним гель, Хес делает тоже самое, только при этом напряженно на него смотрит. Вова всё ещё молчит. — Поговори со мной. — вдруг просит Хесус и сам же удивляется. — Эм… Если хочешь, я имею в виду. Вова засовывает руки в карманы джинс и смотрит в сторону. Не настроен говорить. Но не даёт покоя один его вид, и Хес хочет что-то сделать, только ничего не может. Похлопать по плечу, сказать, что всё будет в порядке, не волнуйся, успокойся, улыбнись — такое никогда не работало. Хесус поднимает голову и глядит в чистое голубое небо, он теперь может вдыхать летний воздух и не захлёбываться соплями, а дышать всё равно тяжело. Он чуть покачивается, когда его обхватывают и больно ударяются носом об ключицы, тут же отпуская. Вова на его вопросительный взгляд лишь улыбается с натяжкой и идёт дальше. Будто не он его сейчас обнял. Хесус ещё задумчивее утыкается взглядом в его затылок, наскоро накидывает рюкзак и спешит за ним. Ну давай, скажи что-нибудь. Не молчи. Тишина убивает. — Хес, ты смог бы жить без любви? Теперь уж лучше заткнись обратно. — Я и так без неё живу и не жалуюсь. — А я не представляю своей жизни без любви к кому-то. — Вова шарит в своих карманах и вытаскивает айкос, нервно затягиваясь. — Могу подарить тебе кошку, хочешь? — спрашивает Хесус, отмахиваясь от летящего в лицо пара. — Почему именно кошку? — А вон она бежит. Братишкин поворачивается в указанную сторону и растерянно смотрит, как самая обычная серая кошка по-деловому топает куда-то у припаркованных около дороги машин. — Нафига мне кошка? — А нафига тебе любовь? Люби себя лучше. — Как у тебя всё просто. — Нахуя сложно-то? — Вот если бы ты влюбился… — Вот бы этого никогда не случилось. Теперь уже Вова обеспокоенно наблюдает за задумчивым лицом Хесуса. Разговор выходит по странному абстрактным и тяжёлым, и место совершенно не подходящее, а может время. Ответил бы Братишкин на вопрос «Что у тебя случилось»? Хесус не узнает, постеснявшись спросить, лезть не в своё дело. Без труда догадывается, что тема любви — это тема Алины. Поссорились ли они, не поделили что-то, загнались из-за какой-нибудь хуйни, не Хесу в этом копаться без приглашения, да и с приглашением.