***
Пять дней. Пять чёртовых дней, на протяжении которых Тэхен не покидал стены близлежащей к деревне больницы, каждый день считая папины вздохи, потому что боялся, что следующий окажется последним. У Джина только вчера сошел жар, который каждый день обжигал пальцы Тэхена, потому что тактильные ощущения стали намного острее с появлением новой сущности. Он выплакал кучу слез, ведь ему наконец-то рассказали, что произошло семнадцать лет назад, а еще рассказали, сколько потерь понесла каждая из сторон, и это слишком много, чтобы осознать, и слишком больно, чтобы принять. Джин чертовски виноват, он причастен к смерти каждого, его месть пересекала границы позволенного слишком долго. И то, что оборотни дают шанс на искупление грехов, разрывает душу окончательно, потому что каждое решение непростительно. Девятнадцать человек, одиннадцать волков и девять медведей, — потери только за ту роковую ночь, а сколько таких ночей было за всю сознательную тэхенову жизнь? Слишком много. И раненных не меньше, можно посчитать по пальцам сколько осталось целых и невредимых. Намджун приходил навестить свою семью лишь пару раз, все еще боится, все еще себя не простил, но получил прощение Тэхена, потому что сын понял мотивы и причины исчезновения отца, и не осуждает. Каждый имеет право на страхи, но только на те, что не вредят другим. Страхи Джина вредили многим, а Намджун узнал намерения бывшего мужа слишком поздно, пусть и пытался его найти, чтобы остановить. И должно быть, если бы все же нашел, то смертей могло бы быть намного меньше. Тэхен слишком много времени потратил на раздумья, пока Джин лежал без сознания. До сих пор лежит, пусть заключения врача и утешительные. Что бы было, если бы отец вернулся к ним тогда, рассказал все, как есть, попросил перебраться ближе к источнику, ведь оборотни без энергии священного места существовать не могут? Тэхен понятия не имеет. Чонгук который вечер подряд, приезжает и впитывает в себя омежьи слезы, пытаясь утешить своим теплом и родным ароматом свежего лесного дождя. И Тэхену больно вдвойне, потому что его семья причастна к смерти другой семьи, теперь тоже его. — Ты не виноват, Тэ, просто судьба у нас такая. Раньше люди целые деревни вырезали, потому что боялись, и у них было на это право, ведь не все оборотни вели себя по отношению к людям гуманно, — тихо проговаривает Чонгук, крепче прижимая к себе содрогающееся в беззвучных рыданиях хрупкое тело. — Твой папа верил, что его мужа убили оборотни, это кому угодно башню снесет, — потому что Чонгук теперь по себе знает: он бы точно обезумел от потери, если бы не успел спасти Тэхена, который прямо сейчас сидит на его коленях и не перестает всхлипывать. — Он не заслуживает вашего прощения, не заслуживает, — скулит омега, захлебываясь собственными словами. — Я понимаю, что это тяжело, но мы хотим дать ему выбор, дать шанс на искупление. Да и к тому же, если они очень сильно захотят привлечь каждого наемника, каждого рабочего Робигуса, да и самого Джина к ответственности, то у них просто-напросто не получится. Они все лишь фермеры, которые скрываются в лесах и за редким исключением выбираются в город. А Робигус находится под крылом кого-то очень влиятельного, ведь до сих пор никто даже ухом не повел, когда дело касалось истребления существ, прячущихся от любопытных глаз. Так всегда было, и будет впредь. Всем плевать даже на браконьерство, потому что большие деньги решают любые большие проблемы. Дай огласку произошедшему, начнется очередная охота за головами, в выигрыше останутся только те, кто сильнее и влиятельнее, а разжигать новую войну нет никакого желания, и без этого уже слишком много потерь. Им остается только прятаться и быть еще осторожнее, они должны укрепить защиту и бдить за любым случайным вторжением на их территории. — Мне так жаль, Чонгук… — Я знаю, ты каждый день об этом говоришь, Тэ, — Чонгук поглаживает омежью спину ладонью, немного покачивая в своих руках. Горечь тэхеновых чувств очень ярко ощущается обонянием, и как бы вожаку хотелось, чтобы эти темные дни поскорее закончились, но он знает, что необходимо больше времени, каждый должен пережить свою скорбь. Альфа даже сейчас слышит членов стаи, оплакивающих потери, ведь погибшие — это часть их одной огромной волчьей семьи. — Переставай себя корить, хорошо? — чуть отстраняет Тэхена, заглядывая в красные глаза. Пробегается по алым щекам большими пальцами и собирает капельки слез, — И откуда в тебе столько воды, а? — улыбается широко, а Тэхен не может сдержать свою дрогнувшую полуулыбку в ответ. Он понятия не имеет, почему при виде Чонгука его прорывает на слезы, когда в остальное время кроме тоски и злобы больше ничего нет. — Пообещай мне, что в следующий раз, когда я приду, ты больше не будешь плакать, пожалуйста, иначе я сам уже перестану себя контролировать, но тогда вся стая поляжет. — Что? В смысле? — Они чувствуют меня, скоро ты тоже будешь чувствовать нашу общую связь, — Тэхен заинтересованно выпучивает опухшие глаза, безмолвно прося объяснить, вот только Чонгук слышит каждую омежью мысль, потому и улыбается, — Тебе надо научиться контролировать мысли, только после этого, я могу привести тебя в деревню. Иначе каждый мимо проходящий будет слышать то, о чем ты думаешь. — То есть сейчас мои… — Да, — кивает Чонгук, взъерошивая пушистую макушку, — Ты переживаешь за каждого, винишь себя и вечно проматываешь в голове то, какой я замечательный и как не заслуживаю всего произошедшего, — тихо хихикает Чонгук, а Тэхен прикрывает глаза, потому что прямо сейчас подумал о том, о чем вот вообще не следовало бы. Не в том месте и не в том положении они находятся, — А это уже интересно, — тянет Гук, прищуриваясь, а Тэхен пытается вырваться из цепких рук по причине стыда, но его сразу же стискивают в крепкой хватке, — Понял-понял, отключаюсь от твоей линии, не буду тебя смущать сильнее, — исправляется и правда закрывается в своей голове на все замки, хоть любопытство разыгралось не на шутку. — Кстати, тебе бы вернуться в деревню, мы слишком далеко от источника, помнишь я рассказывал… — Помню… Оборотни без энергии источников долго существовать не могут, они дичают, сходят с ума и умирают в муках. Теряется связь с человеческой сущностью, не получается сдерживать внутреннего зверя, — быстро проговаривает Ким, кивая самому себе. — К сожалению, ты теперь привязан к этой энергии, прости, — Чонгук правда об этом сожалеет, а еще о том, что поступил как эгоист, не дав Тэхену решить. — Но ты спас мою жизнь, почему извиняешься? — Потому что не хочу, чтобы ты чувствовал себя взаперти. — Но лес огромен, там свободы больше, чем в любом другом городе, — теперь очередь Тэхена успокаивать своего альфу, который становится все грустнее и печальнее, вспоминая бойню и то, что за ней последовало. — Да, ломать кости больно, но я бы прошел через это снова, чтобы видеть тебя каждый день ясным живым взглядом, — тихонечко посмеивается, ощущая фантомную боль от перерождения каждой клеткой организма, из-за чего по спине пробегается табун мурашек. Чонгук тоже усмехается, качая головой в разные стороны. — Хочу снова пробежаться по лесу, ощутить ветер и увидеть Луну, словно она совсем близко и светит ярче солнца, — омега обхватывает ладонями лицо волка, смаргивая новую порцию накатывающих слез. И правда, в нем слишком много невыплаканного, — Я благодарен тебе за твое решение, потому что на том свете, каким бы он не был, меня никто, как оказалось, не ждет. Неважно, где я буду жить, важно с кем и как. С тобой, Гук-и, я буду с тобой, совсем рядом, — тянется своими искусанными губами к чонгуковым, завлекая в недолгий, но необходимый поцелуй. А Чонгука размазывает от такого Тэхена, пусть у обоих в груди едва ли затягиваются черные дыры, — Я хочу всего, что будет дальше, — снова целует, а Чону стоит больших усилий, чтобы позорно не разрыдаться от того, что в мыслях омега перебирает на повторе три совершенно конкретных слова, которые заставляют забыть о том, при каких обстоятельствах они когда-то познакомились. — Прости, я опять в твоей голове, Тэхен, — решает признаться, но делает это зря, потому что смущение снова овладевает Кимом, из-за чего он отстраняется. — Я буду сдерживаться усердней. — Ну ты и… — договорить не дает резко раздавшаяся трель сирены, после которой следует суета с другой стороны коридора. Мимо пробегает ошалелый врач, а за ним и вся команда среднего медицинского персонала, которые ни слова не говорят подскочившей паре, но следуют точно по направлению палаты Джина. — Что-то случилось? — пытается вклинится Тэхен, подбегая к двери, но его отталкивают, не позволяя зайти. — Чонгук? — из-за паники омега разом теряет слух, его словно оглушает. И Чонгук видит замешательство, потому и прислушивается сам, выдыхая облегченно, потому что проблем никаких нет. — Кажется, он пришел в себя, они говорят о подскочившем давлении. Тэхен из-за этой новости облегченно выдыхает, но начинает трястись сильнее, ведь если папа очнулся, то придется встретиться с ним лицом к лицу, а он не готов. Даже не знает, с чего начать, и захочет ли Джин смотреть на него, ведь сын предал своего родителя, забрал пули, предназначенные ненавистному врагу, и врага этого любит всей своей душой и забившимся чаще сердцем. Они ждут долгие мгновения, пока к ним не выходит вспотевший и уставший врач, лишь хлопает Тэ по плечу и разрешает зайти внутрь, но наставляет не шокировать пациента слишком сильно чем бы то ни было. Тэхен уверен, одно его присутствие шокирует сильнее, чем слова. Чонгук предупреждает, что заходить не станет, пойдет наберет Намджуна, а Тэхен снова выдыхает и отодвигает дверь, делая шаг в палату, освещенную лучами полуденного солнца. Он с этим помещением породнился, но прямо сейчас ощущается некая отчужденность, потому что на него теперь смотрят. Уже без трубки в горле. Джин может дышать сам. — Папа, — шепчет Тэхен, останавливаясь в нескольких метрах. На глазах у обоих пелена влаги, а в ушах серого волка отбивает ритм сердцебиение родного человека. К этому все еще сложно привыкнуть, но Тэхен чертовски рад, что может слышать чужую жизнь, — Ты как? — Тэ, — всхлипывает старший омега, поднимая свободную руку над постелью, и протягивает вперед, а Тэхен идет на призыв и аккуратно переплетает свои пальцы с папиными, смахивая скатившиеся крупные капли с щек, — Прости, сынок, — слабой рукой, но старший сжимает горячую ладонь Тэхена, не поднимая взгляд глаза в глаза. Не может, слишком сложно, да и говорить тяжело, горло саднит, а ком не дает вымолвить что-то большее. — Как плечо? — решается на вопрос младший, получая лишь кивок в ответ, — Если невыносимо, то нужно позвать медбрата. — Все в порядке, переживу, — Джин прикрывает глаза и в повязку на плече впитывается несколько капель соленой влаги. Тэхен тянется к салфеткам, помогая промокнуть разъедающую чувствительную кожу сырость. — Зря вы меня спасли, — неожиданное предложение, ввергающее в ступор. — Тебе дали шанс на искупление, — Джин поднимает красные глаза на Тэхена, а на лице недоумение. — Остается только постараться стать лучше и забыть о гневе и мести, вся борьба была бессмысленной. — Я подстрелил тебя, Тэ, я… Ты как вообще? Выглядишь… хорошо? — суетливо оглядывает белую рубашку Тэхена, под которой он скрывает следы папиной ненависти к оборотням. — Все в порядке, пап, — улыбается, глуша в себе желание сказать больше, пока что рано, — Я цел, — Джин кивает, но следующие слова разбиваются о надрывистый всхлип. — Ты прав, я монстр, а монстрам нет места на свободе, их закрывают в клетки или… или истребляют. Зря вы меня спасли, надо было дать умереть. — Ты такой эгоист, — раздается со стороны двери громогласно, оба омеги бросают взгляд на вошедшего, а Джин перестает дышать, — Ответь за свои поступки так же, как и я отвечу за свое бездействие. — Джун, ты правда жив, — одними лишь губами проговаривает, но огласка и не нужна. Все прекрасно понимают, что поверить в то, что в корне отличалось от собственных убеждений, сложно. Ведь если семнадцать лет верить и знать, что муж мертв, мстить за него, убивая всех причастных, то увидев снова, можно сойти с ума. Джин постепенно теряет связь с разумом, а в голову забираются воспоминания минувших лет, где реки крови, приказы, собственные решения, поиски, одиночество, гнев и злоба, отрешение от реальности и одна цель до скончания времен — очистить мир от кровожадной заразы, самому превращаясь в монстра с заплывшими красными глазами. — Почему? — Потому что я трус, — сразу все козыри, сразу в лоб и без преувеличений, то, каким в действительности является. — Самый настоящий трус, из-за которого ты превратился в убийцу, дорогой, — без яда, спокойно, словно раскаивается во всем. Тэхен слышит мысли отца, а тот просит дать время объясниться, потому младший Ким соглашается, поднимаясь с табурета. — Поговорите, вам есть, что обсудить, — и уходит, не видя испуг на лице папы, но видит благодарный кивок отца. А в коридоре взволнованный Чонгук не может найти себе место, потому что переживает за всю ситуацию не меньше остальных. — Я ему чуть позже скажу, что больше не человек, — Чонгук кивает, крепко обнимая своего омегу, а слухом снова в палате, пусть уже знает каждый факт из прошлого этой разрозненной семьи Ким. Тэхен тоже прислушивается, сдерживая эмоции сильнее.***
— С Тэхеном правда все в порядке? — вновь спрашивает Джин, потому что помнит искаженное страхом лицо сына, помнит, как тот падает на пыльную землю в объятиях тумана, и помнит, как его самого сбивают с ног, вгрызаясь в плечо. Он правда думал, что умер, потому что на пике нестерпимой боли перед глазами восстал призрак из прошлого, который прямо сейчас стоит совсем рядом и имеет четкие очертания, плоть и дыхание. Снова чувствуется полюбившийся когда-то аромат свежескошенной травы и виден живой блеск в глазах, но не такой, как рисовался в памяти Джина, постепенно размываясь, ведь прошло много времени. Намджун словно все эти годы сгорал свечой, а в конце остался лишь небольшой намек на огонек. — Он тебе сам потом расскажет, но знай, что он мог здесь и не стоять сегодня. — Боже… — сдавленно слетает с трясущихся губ, — Почему он кинулся под пули?.. — Потому что любит так, как никто никогда не любил, потому что верит в то, во что ты не хочешь верить, видя картинку слишком узко, — Намджун вздыхает, подходя ближе к кровати, но чувствует, что Джин напрягается от близости, потому подхватывает табуретку и садится у окна, чтобы расстояние было достаточным. Им правда есть о чем поговорить, и история достаточно длинная, чтобы суметь рассказать за один раз. — Ты многого не знаешь об оборотнях, и самое главное то, что они не убивают людей. Разве что пару веков назад. Оттуда и берут начало страшные байки о кровожадности, — говорить тяжело, слушать тоже, но они стараются, держатся спокойно, хоть каждому хочется орать и разбивать кулаки о бетонную стену. — Каждое твое убийство было вымещением злости, и я понимаю почему. Поэтому и признаю свою вину, не смог предупредить каждое твое действие. Плохо пытался вернуться. — Было так тяжело… — поникает головой, обхватывая себя за талию здоровой рукой, будто защититься хочет, но прав на защиту не имеет, только на боль и страдания, — Я не знаю, что говорить, я… — Ничего не говори, просто послушай мою историю. — Хорошо, — коротко кивает Джин, а Намджун едва ли сдерживает свои дрожащие пальцы, крепко сжимая их в кулаки. Ему сложно будут даваться слова, но произнести их необходимо. — Честно признаться, я жалею каждый день, что пошел тогда на охоту, что не остался с вами, ведь нужды уходить не было. Я оправдывал свой поход тем, что лесное мясо самое здоровое, что сынишку надо порадовать, он так любил твой супчик с грибами. В тот год как раз было много живности в охотничьих угодьях. Только там не одни ушастые были, но и… — он морщится, а Джин беззвучно пускает слезу, давно он не слышал голос Намджуна, а прямо сейчас в голове всплывают воспоминания того рокового дня, той нестерпимой боли, что разбило сердце на тысячи осколков без возможности склеить. Тот день лишил Джина части души, на место которой вклинилась тьма, она то и двигала каждым решением впоследствии, — Кабаны, они бежали из сгоревшего соседнего леса и забрели на охотничью территорию. Я нарвался на одного, — рука Намджуна невольно прижимается к груди, где вырезано напоминание о тяжелом ранении, что исцелилось, но оставило после себя уродливые рубцы. — Истекающего кровью с дырой в груди меня нашел волк, я был готов к смерти, не важно от чего, от зубов, потери крови или инфекции. Вот только это был не простой волк, а оборотень. Имо позвал на помощь ещё нескольких… позже я узнал, что бывают ещё и медведи-перевертыши. Меня спасли, превратив в медведя, я долго не мог принять этот факт, мне было стыдно, больно, я орал до сорванного голоса, валил деревья, потому что не знал, как в таком виде вернуться к вам, нельзя было отходить слишком далеко от места поселения. Я не хотел там находиться, меня выворачивало наизнанку от несправедливости, пусть я сам дал добро на излечение, только правила той банды были слишком для меня. Главарь — жестокий и психически ненормальный диктатор, который повернут на традициях. Имо помог мне бежать, но мы не смогли дойти до конца, — он поджимает губы, вспоминая, как быстро они бежали к границе поселения, потому что времени было не так много, чтобы добраться до следующего источника и решить, каким образом покинуть страну. — Ваш отряд нашел нас раньше. — Полынь и зверобой… — вспоминает Джин ненавистный запах первого в его жизни оборотня. — Я потерялся в незнакомом лесу, но слышал, как Имо говорит, чтобы я шел к пещере, в которой он спрятался. Я опоздал… — Его убили, — шепотом проговаривает Джин, шмыгая носом. Губы Намджуна дергаются, следующие слова буквально душат, не давая языку повернуться и договорить. — Я… — тяжело, он не может, по щеке катится скупая слеза, давно он не разводил нюни, наказал себе забыть, что такое слезы. — Я должен был показаться, должен был обратиться и остановить тебя, успокоить, сказать, что я жив, только немного изменен. Но я увидел твой взгляд, а там ненависть, ужас, злость, жажда крови, еще ты пообещал уничтожить всех до единого… От страха я сбежал, как самый настоящий трус, ноги несли меня обратно в поселение. И я совершил непростительную ошибку, когда сказал, что на южные границы пришли люди, неконтролируемым языком растрепал главарю то, что моя попытка побега провалилась. Это перевернуло мою жизнь снова, она перестала быть моей окончательно. Эта ошибка стоила Намджуну свободы, ему пришлось забыть, что такое настоящие чувства. Главарь поставил перед выбором: либо окончательная смерть, либо связь узами брака с одним из омег поселения. Ему было плевать, что Намджун уже давно связан с другим, со своим истинным. Главарю было плевать на нежелание Кима вступать с кем-то незнакомым в связь. Ему нужно было пришить созданного им медведя к себе, чтобы позже использовать, как пожелает, чтобы распоряжаться его жизнью так, как делал со всеми остальными, потому что имел власть и тяжелое безумство. — Намджун… — Джин поднимает заплывший болью взгляд на своего бывшего мужа, на чью могилу приходил на протяжении долгих лет, оплакивая и обещая отомстить, очистить мир от нечисти, спасти всех и каждого, но все оказалось бесполезным, ненужным. Он зря истребил сотню, зря взрывал источники, заставляя оборотней умирать в дичайших муках или бежать со всех ног в безопасные места, чтобы спрятаться от его длинных рук и заряженного автомата. Зря ступил на свой путь, который привел его к заслуженному проигрышу в этой кровожадной и беспощадной войне. — Все зря… — Мне нет прощения, Джин-и, все произошло по моей вине. — И что же нам теперь делать? Мы оба по уши в крови. — Давай начнем новую главу нашей жизни и постараемся исправить как можно больше, — он поднимается со стула, опускаясь на колени перед кроватью, а Джина окончательно одолевают рвущиеся наружу слезы, — Давай создадим для наших детей безопасное будущее, покончим с охотниками за головами и вернем мир на земли. — Для наших детей? — Для Тэхена и Юнги, — второй сын, ради которого отдал свою жизнь добродушный и заботливый омега. Мин Ханбёль никогда ничего не требовал, прекрасно все понимал, потому не заявлял своих прав, но однажды попросил лишь подарить ему первенца, чтобы отдавать ему всю свою любовь. И по воле коварной судьбы так и не смог с ним встретиться, тихо исчезнув с лица земли. — Я тебя познакомлю со своим вторым сыном, только дай нам всем шанс. Дай шанс себе в первую очередь.***
Скорость, разгоняющая дыхание до предела возможного, дарует полнейшую свободу в объятиях утопающего в зелени леса. Раньше он начал бы задыхаться через десять минут неспешного темпа, но прямо сейчас хочется разогнаться сильнее, чтобы не бежать, а лететь над землей, устремляясь точно вперед, туда, за ясным взором. Пейзажи вокруг завораживают своей четкостью и буйством красок. Детали врезаются в память, расходясь чистейшей эйфорией по всему организму, который ощущается таким сильным, что кажется, будто вечность можно просто перебирать лапами и ни за что в жизни не останавливаться. Откуда столько энергии? Тэхен не понимает, он просто наслаждается своим новым обличием и чувствует себя самым счастливым и самым сильным на свете. Где-то позади хрустит сухими ветками Чонгук, не замедляется, следует точно по пятам, а в мыслях ругается на омегу, решившего убить его бесцельной погоней за собственным взглядом. Ему даже становится стыдно, что уступает Тэхену по скорости, едва ли может поравняться. — Ты так устанешь, — пытается надавить на разум своего подопечного, но получает лишь волны веселья в ответ. — Это ты устал, — насмехается Тэхен, резко поворачивая в сторону цветущих полей. — Я не устал! — Тогда догони меня! И Тэхен ускоряется еще, перелетает глубокий овраг и мягко приземляется четырьмя лапами на мох, скрываясь в еловых зарослях. Рыкнув, альфа повторяет маневр, немного соскальзывая задними лапами на краю, из-за чего приходится притормозить. Ким доведет его до остановки сердца немотивированными забегами по волчьим землям, честное слово. Что не день, так очередная физическая активность, потому что омеге нравится чувствовать лес, наблюдать за дикими зверями, дышать свежестью хвойных деревьев, срывать росу с травы и купаться в лучах восходящего солнца, что под косым углом опускаются на землю, творя самое настоящее волшебство. Нет, Чонгук не жалуется, ни в коем случае, он просто не привык к такому. Но ему нравится чувствовать чужое наслаждение, нравится видеть блаженную улыбку на тэхеновом лице, когда они возвращаются домой. Темные времена почти отступили. И если омеге правда легче, Чон готов целыми днями гоняться за его серым пушистым хвостом и не останавливаться ни на секунду. Он по уши влюблен, они оба друг у друга под горящей огнем кожей. Как же жаль, что их история началась с крови и боли. Но ничего с этим не поделать, такова судьба, остается только смириться, отпустить и двигаться дальше, пообещав себе в первую очередь, что подобное больше не повторится. Забыть потери не получится ни у кого, такое не забывается. Эту трагедию будут помнить и пересказывать, как очередную легенду, которая через года станет страшной сказкой для собравшихся у костра ребятишек. Только вот все легенды живые, не все, что написано в книгах, выдумано, и Чонгук это знает, а Тэхен на себе ощутил каково это — увидеть то, что так тщательно скрывалось от любопытных глаз. — Хочешь поиграть? — врывается в голову Тэхена Чонгук, замедляясь, чтобы принюхаться к следу своего омеги, который решил, наконец-то, остановиться и спрятаться в зарослях. Игры в прятки они еще не практиковали. Прямо сейчас Чонгук чувствует себя подростком с разбушевавшимися внутри гормонами, которые срывают башню так, что хочется перевернуть весь лес верх дном, но найти потеряшку и задушить в крепких объятиях, привязав к себе навечно. — Ты такой собственник, Гук-и, — доносится тихим человеческим голосом откуда-то слева, Чонгук сразу же срывается в том направлении, оказываясь на небольшой опушке, что сверху прикрыта кронами многовековых сосен. — В прятки поиграем в другой раз, — улыбается своей невозможной яркой улыбкой, разворачиваясь спиной к альфе. А тот замер истуканом, вперившись взглядом в обнаженный образ молодого человека, кого так завораживающе обрамляют лучи утреннего солнца, пробираясь со стороны бесконечного поля с подсолнухами. — Ты прекрасен, — шепчет альфа, медленно подходя на своих двоих к любующемуся пейзажем Тэхену, который даже не думает двигаться, ждет, прислушивается к каждому крадущемуся шагу, бешено стучащим сердцам, шелесту ветра и трели проснувшихся пташек. Но умиротворяющая симфония прекращается, когда жар искрящегося желанием тела опаляет покрывшуюся мелкими мурашками кожу спины, а мягкие губы оставляют свой след на выпирающем шейном позвонке, разгоняя по телу волны побуждения оказаться настолько близко, насколько это вообще возможно. — Чонгук… — тихо срывается с губ, когда горячие ладони изучающе томительно скользят по бархату омежьей кожи напряженного живота, намереваясь свести с ума сладкой пыткой, потому что Чонгук держится на расстоянии. — В такие игры хочешь поиграть? — усмехается Гук, сжимая тэхеновы плечи, — Может все-таки в прятки? — Да… — только и может выдавить омега, потому что сгустившийся вокруг навечно единый аромат забивается в чувствительные обонятельные рецепторы, намереваясь лишить разума и пустить в ход настоящие животные инстинкты. — В прятки? — наигранно недоумевает Гук, заглядывая в затуманенные глаза Тэхена, а тот цокает, резко разворачивается к вожаку и, не давая возможности на вдох, врезается с поцелуем в его губы, чувствуя, как пульсирует закипающая в сосудах кровь. Оба млеют от нетерпимого поцелуя и трясутся от горячего желания, что страстью расходится не только внутри, но и в округу. Оба оголены перед друг другом и телом, и душой, и мыслями, позволяя себе заходить все дальше и дальше, в глубь, до самого подсознания. Прошел почти месяц с их первой встречи, но кажется, что знакомы они задолго до всего, будто воспоминание о прошлой жизни, в которой не меньше боли, но наравне колоссальное количество чувств, что так сложно держать в себе и не показывать никому. Безмолвно, но они кричат до самых потаенных уголков Вселенной о своей любви и слышат ее благословение в ответ. Есть еще преграды на пути, где долго и счастливо, но они справятся с ними, ведь бегать научились и прыгать выше головы тоже, нет ничего невозможного, необходимо лишь чуточку усердия. — Ты весь дрожишь, — с придыханием произносит Чонгук, собирая губами капельки выступившего на шее пота от разрывающего на части возбуждения. — Усмири мою дрожь, — звучит как вызов, по лицу читается то же самое. Чонгук подхватывает Тэхена под ягодицы, удобнее устраивая на своих руках, чтобы отнести на мягкий травяной ковер у начала подсолнечных полей, а Тэхен снова врывается в рот с поцелуем, надежно цепляясь ногами за крепкое тело вожака его стаи. Утреннее солнце слепит глаза, мешает наблюдать за каждым движением, эмоцией на лице, мешает вкушать картину целиком. Но остальное обостряется в разы сильнее. Касания прожигают кожу, разгоняют импульсы по нервам, прицельно бьющие в изнывающую от возбуждения плоть. Чонгук вместе с Тэхеном опускается на влажную от росы землю, вздрагивая от контраста температур, но не отрывает своих истерзанных губ от омежьих, вылавливая его проворный язычок своим. Ладонями спускается вдоль по позвоночнику, глуша несдержанный полустон в горле, потому что Тэхен намеренно прокатывается животом по твердому члену, ехидно улыбаясь. Дразнит, снова толкаясь вперед, но стонет сам, ибо пальцы альфы крепко впиваются в аппетитную задницу, заставляя замереть. — Не испытывай меня. — Тогда сыграй со мной, — шепчет у покрытого испариной виска, впиваясь острыми зубами в шею альфы, засасывая до бордовой отметины. Тэхен сам уже готов взять эту игру в свои руки, вести и пытать, растягивать минуты, но Чонгук обрубает рвение, заполняя горячее влажное нутро одним пальцем, из-за чего Ким едва ли удерживается над ним на коленях, а неконтролируемый стон, должно быть, долетает до противоположного конца поля. Омегу трясет только от одного пальца, активно разминающего податливые стенки, а Чонгука трясет от его голоса, аромата, горячего дыхания и заплывших чернотой глаз, в которых он может видеть свое собственное отражение, пусть взор все еще режут лучи стремящегося к зениту солнца. Какие правила Тэхен имел в виду, Чонгук понятия не имеет. В омежьих мыслях полнейший бардак из неразборчивых словосочетаний, что прерываются каждый раз, когда уже два настырных пальца орудуют внутри, задевая сгусток нервов. Надолго терпения не хватит никому из них, пусть растянуть момент необузданной страсти хочется на подольше. Слишком сильно кипит внутри кровь, а сердце готово вот-вот разорваться на части. Чонгук ненадолго оставляет в покое тэхенову задницу, усаживается на траве и мажет губами по своей метке на его шее, что ровными красными точками от острых волчьих зубов призывает вновь извиниться за содеянное. — Выбора не было, хватит корить себя, — Тэхен аккуратно оттягивает альфу за отросшие волосы на затылке, улыбаясь благодарно, — Я ни дня еще не пожалел, что стал обращенным. — Ох, мой милый серый волчонок, — слишком смазливо получается, Тэхен смущённо отводит взгляд в сторону, привычно морща носик, — Я больше не смогу жить без тебя. — Это признание в любви? — Это предложение стать моим мужем. — Что? — удивиться сильнее не дает внезапный толчок, с которым Чонгук вторгается в податливое нутро омеги, насаживая его до самого основания. И последующий слетевший с его голосовых связок стон абсолютно точно долетает до края подсолнечного поля, а там и деревни, которая совсем скоро станет Тэхену родным и единственным домом.***
— Я сваливаю! Ты меня душишь! — хлопает дверью в свою комнату омега, оставляя Чонгука в легком недоумении. — У тебя юношеский максимализм? Эй! — дергает ручку, но открыть не получается, — И давно ты установил замок? — В тот день, когда ты забрал бутылку рома! — кричит Чимин из своей комнаты и начинает чем-то греметь, а старший даже задумывается, когда это произошло, и вспоминает, что сравнительно недавно, потому что малой ахринел в край, а от нюха вожака такого рода вещи точно не уйдут. — Неделю назад? — Мне ее Юнги подарил, вообще-то! — скрип щеколды и перед взором представится взмыленный Чимин, пышащий яростью. — Это был подарок с таймером, мы должны были выпить, когда мне исполнится восемнадцать! — что за новые приколюхи у этой молодежи? Не то чтобы Чонгук стар, просто не за всеми трендами успевает следить, да и времени на такую ерунду нет. — Как он вообще ее достал? — Вот только не надо переводить тему, — язвит омега, одаривая своего брата пренебрежением, а Чонгук глаза закатывает, потому что ссора снова возникла из воздуха. — Нет, ты действительно думаешь, что я позволю тебе жить на съемной квартире хрен пойми где, когда университет и общежитие находятся на территории под влиянием сеульского источника? — Ну я же сказал, что мы найдем квартиру рядом с университетом. Рядом! — по буквам произносит последнее слово, — Ты такой… такой… — заикается. — Душный? — помогает, а Чимин снова вспыхивает. — Да! — и снова хлопает дверью, но на этот раз она поддается и Чонгук заходит внутрь, наблюдая за суетливым закидыванием вещей в чемодан. — И куда ты? — скрестив руки у груди, вожак припадает плечом к стене, больше забавляясь от всей ситуации в целом, чем раздражаясь поведением брата. — К медведям! — Помнишь, чем закончился побег в прошлый раз? — Чимин стопорится на мгновение, сжимая красную толстовку в руках, а Чонгук поздно опоминается и внутренне себя ругает за то, что вылетело из его рта. — Что у вас тут происходит? — раздается взволнованный голос Тэхена со стороны гостиной, — Вы снова ругаетесь? — Чонгуку хочется сквозь землю провалиться, а Чимин оседает на пол и прижимает красную тряпку к лицу, всхлипывая. Ему все еще тяжело вспоминать, каждую ночь юный разум терзают кошмары, из-за которых он подскакивает в кровати и обливается слезами, потому что перед глазами страшные картинки, много крови, а душевные раны едва ли затягиваются. Чимин в каждом своем сне умирает мучительной смертью от человеческих рук, и Чонгук об этом прекрасно знает, потому и чувствует себя паршиво прямо сейчас. — Чонгук, чтоб тебя! — выругивается Тэхен, пролетая мимо альфы, который стоит, пристыжено морщится и закипает внутри от своего необдуманного вброса. — Чимин-и, лучик, не слушай этого дурака. — Хён, — тянет младший омега, кидаясь с объятиями на Кима, а тот только и может, как одним взглядом послать своего будущего мужа куда подальше, и Чонгук без слов понимает, потому и скрывается, прикрывая за собой дверь. — Я не хочу жить в общаге с каким-то левым омегой, я хочу с Юнги, — скулит Чимин, размазывая сопли по тэхеновому плечу. — Мне через два дня восемнадцать, я стану взрослым, почему он так со мной поступает? — Тэхена радует лишь то, что Чимин смог переключится с войны в своих мыслях на проблему проживания в большом городе, потому что второе можно решить словами и действиями, а боль от ночи красной Луны сможет вылечить только время. — Ты же знаешь, он не со зла, просто волнуется за твою безопасность. — Но с Юнги я буду в безопасности, Тэхен… — Прекращай реветь, я поговорю с твоим братом. — Правда? — сразу же останавливает поток слез, отрываясь от старшего, — И что ты ему скажешь? — Во всех красках распишу, как хреново жить в общаге, — усмехается Ким, смахивая слезы с чиминового лица, — Я все еще студент, ты забыл? Мне остался последний год.***
Если бы Чонгуку сказали, что так сложно будет определить брата на учебу, он бы в тот день даже не заикнулся о его поступлении. Не было бы всей этой мороки с поиском достойной квартиры, не было бы закономерно накатывающего раздражения, потому что Чимину видите ли не нравится район, рядом расположенные магазины, парки недостаточно большие, улицы шумные, ремонт старый, этаж низкий, окна маленькие, балкона нет… Чонгук вместе с Тэхеном заебались бегать по Сеулу, пока Чимин на пару с Юнги сидят и готовятся к вступительным. — Это последняя, я больше не выдержу, — вываливается с водительского сидения Доджа Чонгук, едва ли перебирая ногами по асфальту парковки. А Тэхен ржет в сторонке, потому что смотрит на самого сильного вожака в истории стаи, которого смог сломать выбор жилплощади для собственного брата. — Надо было настаивать на общежитии. — Тогда он бы просто сбежал с Юнги, эти два негодника друг друга стоят, вечно стремятся потрепать семье нервы своими побегами. Один сбегает в стаю, другой в банду, а потом ищи свищи, а они оказывается вообще у источника сидят, — смеется Тэхен, вспоминая, как Чимин изъял свою бутылку рома, которую Чонгук не смог уберечь от дорвавшихся до алкоголя детей, и свинтил в Кынвонджи, откуда его и Юнги потом на своем горбу тащила вся семья. Намджун был в ярости, ведь Юнги еще не время высокоградусным пойлом заливаться, а Чонгук рвал и метал, потому что все приготовления к празднованию пошли коту под хвост. Но Тэхен исправил ситуацию. Для начала, конечно, новоиспеченных алкоголиков уложил спать, а потом предложил отметить объединение земель, и все его поддержали, пусть радостью подобное событие и не горело, ведь численности не хватает, чтобы заселить пустующие дома. Теперь день рождения Чимина — это дата, когда два разрозненных клана стали одним целым, положив конец молчаливому противостоянию между медведями и волками. Одному человеку только было не по себе от всеобщего торжества, он до сих пор сливается с тенью и не может принять тот факт, что его сын и бывший муж являются теми, кого он ненавидел всей душой на протяжении половины своей осознанной жизни. Джин пытается привыкнуть, ведь его никто никуда не гонит, наоборот, стараются посвятить в житейскую рутину, выводят на разговоры, рассказывают истории, написанные на землях оборотней, показывают, что они точно такие же люди, только с пушистым и сильным зверем внутри. Даже Юнги смог подобраться достаточно близко, и только благодаря ему Джин хоть как-то вливается в их небольшое сообщество. Это стало шоком для всех, Намджун вообще думал, что Джин в упор не будет замечать сына от другого, но нет, предрассудки сломались на глазах. Со стороны кажется, что настоящий папа Юнги и есть Джин, потому что юношеские заморочки старший омега каждый раз оправдывает перед Намджуном, и должно быть, именно это в большей степени повлияло на установившуюся между ними дружбу. Да, все оборотни осознают, кто перед ними, но благодаря семейным узам и доброте душ смогли простить. Простили и приняли, верят, что человек может исправиться, реабилитироваться в их глазах. Тэхен безумно благодарен, он не перестает поражаться ментальной силе каждого жителя лесных деревень. А еще благодарен папе, что раскаивается, что искренне желает начать жить с чистого листа, ведь каждый имеет право на исцеление, и когда-нибудь Джин сможет исцелиться, не важно сколько пройдет времени. — Ну ты со своим братом хоть общаешься нормально, он тебя каждый раз не закапывает по горло претензиями и кулаки в ход не пускает, — продолжает бурчать Чонгук, пока они идут до нужной двери подъезда высокой многоэтажки. — Да, но его вежливость раздражает порой, лучше бы он вел себя как Чимин. — Если малому и эта квартира не понравится, я точно пошлю его в общагу, — рычит Гук, агрессивно набирая номер квартиры на дисплее домофона, — И пусть он меня ненавидит до конца жизни, задолбал своим нытьем, — выплевывает до того, как дверь открывает выходящий по своим делам житель дома. — Добрый вечер! — сразу же меняет тон на вежливый, а Тэхен едва ли сдерживает рвущийся наружу смех. Пожилой мужчина делает поклон, проходя мимо, а Чонгук только и успевает, как поймать дверь, чтобы не ждать, когда хозяин съемного жилья им позволит войти. — Надеюсь, в этом доме живут только старики, чтобы постоянно стучали Чимину по шапке за его громкую музыку по ночам. — Какой же ты жестокий, а еще братом себя называешь, — причитает Тэхен, протискиваясь в просторный холл первого этажа. — Быть братом омеги очень тяжело, вообще-то. — Я тоже омега, — как бы между прочим вставляет Тэхен и тыкает пальцем в кнопку лифта, который открывается сразу же, приглашая гостей внутрь и устремляясь на выбранный этаж, почти под самую крышу. Выше только пентхаус, но Чимину такого одолжения делать никто не будет, не заслужил, но вот вид с высоты двадцать третьего этажа все же смог вымолить, хотя поначалу заверял, что подойдет и халупа. Ага, как же! — Ты мне мозг с квартирой не выел, даже не выбирался особо, — вздыхает Гук и цепляет тэхенову руку, чтобы развернуть к себе лицом и обнять, ведь лететь вверх еще очень долго, а элементарных касаний всегда будет чертовски не хватать. — Потому что мне все равно, где жить, мог бы в общаге остаться. — Но я тебе не позволил, — Тэхен на это усмехается, потому что младшего брата Чонгук до последнего заставлял жить следующие четыре года в стенах кампуса Сеульского национального, если, конечно, он все-таки туда поступит. — Хочу приезжать к тебе при любой возможности. — Теперь ты, наконец-то, понимаешь, что Чимин с Юнги хотят для себя того же? — Понимаю, но они все равно меня бесят, — корчится, но Тэхен быстро расслабляет недовольную физиономию коротким поцелуем, прежде чем двери лифта успевают открыться на нужном этаже. — Надеюсь хозяин на месте, а то мы так вломились. Чонгук заносит кулак над металлическим полотном двери с нужным номером квартиры и несколько раз звонко стучит, вслушиваясь в быстрые шаги, которые прерываются скрипом замка. — Добрый вечер, мистер Ли, спасибо, что дождались. — Да, здравствуйте, — неловко произносит молодой омега, оглядывая сначала Чонгука с головы до ног, а потом и Тэхена, которому этот оценивающий взгляд ни разу не нравится. — Проходите, — немного погодя опоминается, уступая место для манёвра, — Можете не снимать обувь, после оформления договора я закажу уборку, здесь давно никого не было, — нервно проговаривает, уходя дальше по коридору, а Чонгук едва ли сдерживается от комментария вслух, потому что Тэхен продолжает покрывать благими матами этого мистера Ли, специально не заглушая свои порывы. Пусть Чонгук слышит. А тот слышит и ему чертовски нравится, как Тэхен ревнует, но этому чувству не место в их тандеме. Квартирка на первый взгляд точно такая же, какие они видели на протяжении двух дней, пока катались по разным домам, пытаясь угодить привередливому Паку. Все такие же светлые стены, никакого вычурного интерьера, стандартный набор мебели на кухне, но основная комната отличается от всех прочих вариантов тем, что здесь панорамные окна в пол с видом на городской пейзаж, где совсем недалеко красуется башня Намсан. — Я звоню ему? — спрашивает Гук, вырывая Тэхена из собственных фантазий, а тот лишь кивнуть и может, разглядывая панораму большого города. В темное время картина будет открываться потрясающая, кажется, от этого варианта Чимин отказаться точно не сможет. — Хосок, привет еще раз. Давай мелкого сюда. — Очередной хороший вариант? — устало потирая лицо, Хоби нехотя встает с кресла. Десятый раз за день они его дергают, чтобы передать трубку Чимину, потому что тот забыл свой телефон дома, ведь так спешил к Юнги на подготовку ко вступительным, десятый раз Хосок их безмолвно проклинает. — Чимин? Юнги? — Ну давай, что на это раз? — раздается незаинтересованный голос Пака из динамика, а на экране появляется его уставшее лицо, где-то сзади видна белобрысая макушка Юнги и Хосок с книгой в руках, которую ему не дают спокойно дочитать. — Чимин, если тебе не понравится и это, то я тебя закопаю, — бросает Гук, разворачивая камеру на диван, — Ну, как? — Покажи мне окна, зачем мне диван?! — действительно, зачем ему диван? Он же и на полу поспать может. Чонгук наводит камеру, куда приказали, мысленно сдерживая себя, чтобы не ругнуться на брата вслух, потому что с диванами и кроватями Чимин тоже достал. — Вау, как круто! — ну слава Богу он не возмущается, — Они огромные? — Да, в пол, как ты и просил. — Надо было вам сразу туда ехать! Юнги смотри! — Мне все равно, — еще один разумный в их семье, Чонгуку даже совестно, что так гневно отзывался о Мине когда-то. — То есть кухню и ванную можно даже не показывать? — на всякий случай уточняет, надеясь, что ответ будет положительный, потому что там тоже все в порядке, все есть и в приличном виде, Чонгук уже убедился. — Оформляйте договор, я хочу жить там! — пищит ультразвуком, что аж в ушах закладывает да и Тэхена выдергивает из прострации, который под радостный возглас младшего омеги облегченно выдыхает. Чимин еще несколько секунд держится на линии, улыбаясь во все зубы, и сбрасывает, потому что времени на болтовню у него, видите ли, больше нет, теперь хочет стараться еще усерднее, чтобы поиск жилья не был напрасным. Мотивацию словил знатную. А Чонгук недовольно качает головой, но в глубине души безумно рад, что младший не хуи в воздухе пинает, а основательно берется за свое будущее. Чонгук устало оповещает хозяина квартиры о согласии и они договариваются о времени, чтобы забрать ключи и подписать все необходимые документы. А когда дверь за ними закрывается, то с плеч будто гора сваливается. Оба забегались, оба хотят поскорее добраться до дома и просто лечь в кровать, чтобы заснуть и не просыпаться как можно дольше. И оказавшись в заведенной машине, Чонгук все же спрашивает то, о чем Тэхен заставил задуматься своим молчанием. — Может быть поищем для тебя другой вариант? Ты так смотрел в эти окна… — Нет, не нужно, — отрицательно качает головой, — Мне нравится та студия у парка, хочу быть ближе к природе, а не к индустриализации. — Уверен? — Я всей душой люблю лес, Гук-и, а еще люблю одну дикую лесную душу. — Ты сейчас меня диким назвал? — возмущается, но ломается его актерская игра, когда Тэхен перемахивает через коробку передач, утягивая в поцелуй, который прервали двери лифта. — Я тоже тебя люблю, Ким Тэхен, — шепчет в улыбку, ненамеренно вгоняя омегу в краску, — Знаешь, аренда — это, конечно, удобно, но что если нам купить здесь большую квартиру, чтобы всем было место? Городская стая уже смирилась, что мы вторглись на их территорию и заявили права на источник. — Это будет слишком дорого… да и зачем? Все равно хочу вернуться в деревню после выпуска и быть обычным фермером, плевал я на эту корочку эколога. — Но если у нас появится ребенок? — совершенно серьезно спрашивает Чонгук, а Тэхен аж вздрагивает от неожиданности вопроса, о котором никогда до этого еще не задумывался, да и не хотел еще как минимум лет десять. — В городе и медицина, и образование, и развитие… Здесь все, что пожелаешь. Мы должны постараться воспитать его достойным человеком и волком, проложить дорогу для лучшего будущего, чтобы он не боялся ни оборотней, ни людей. — Ты хочешь детей? — шокировано переспрашивает омега, невольно хватаясь за свой живот, — Но еще же… — Я хочу нашего маленького белого волчонка, хочу увидеть, как он растет на глазах и бегает по лесам вместе с нами, играя в прятки или в догонялки, неважно, — Чонгук берет ладонями лицо Тэхена, смотря точно в испуганные глаза. Сам таких разговоров боится не меньше, но с этим омегой, любимым и истинным, хочется всех прелестей жизни, хочется долго и счастливо, хочется радовать каждый день и открывать для себя что-то новое. Да, поиск квартиры альфе хорошенько так мозг подпалил, — Я никуда не тороплюсь, ты просто знай, что я безумно тебя люблю и буду ждать до того момента, пока ты сам всем сердцем этого не захочешь. — Чонгук, зачем ты так? — не удерживает в себе слезу, которая скатывается по щеке точно в ладонь альфы, — Меня сейчас разорвет. — Когда у нас родится ребенок, я куплю нам огромную квартиру, и ты не сможешь меня остановить. И кто же знал, что произойдет это в конце следующего лета, и поставит все поселение оборотней на уши, потому что на свет появится белоснежный волчонок, которые дичайшая редкость в любом из исторических периодов. Туён, будучи беззаботным младенцем, только-только ворвавшимся в не такой уж и доброжелательный мир, станет самым настоящим лучиком надежды и олицетворением великой любви и несокрушимой верности. Даже Сокджин наконец-то сбросит оковы, перестанет себя наказывать самоизоляцией и вольётся в спокойную житейскую колею, проживая каждый день, потому что снова научится быть нежным и заботливым, каким не был для Тэхена непозволительно долго. Будет стараться и для сыновей, и еще больше для внука, благодаря которому вновь почувствует себя живым и нужным. А что до Юнги и Чимина? Эти двое еще долго будут боятся задумываться о собственной женитьбе и детях, потому что когда-то неосторожно брошенные Чонгуком и Намджуном слова об эксперименте не дают покоя, из-за чего они будут искать информацию о легенде про белые звезды даже за рубежом. И в один из пасмурных осенних дней, когда за окном сплошной стеной будет лить дождь, а ветер начнет выбивать окна своими порывами, они узнают, что, возможно, их ребенок будет самым обычным человеком, ведь гены — штуки странные, изученные не до конца, а еще чертовски непредсказуемые в своих проявлениях, как и сама жизнь.***
— Почитай сегодня про белые звезды, я так и не слышал эту легенду, — предлагает Тэхен, вытаскивая зевающего Туёна из горы мягких игрушек, которые увеличиваются в количестве с каждым приходом кого-то в гости. Им можно магазин детских игрушек уже открывать, честное слово. — Малышу все равно без разницы, что слушать перед сном, лишь бы твой голос, — с толикой досады проговаривает последнее, потому что под сказки папы ребенок даже намека на сон не показывает, а Чонгук своей мелодичной читкой срубает даже омегу. — Я не уверен, есть ли она в сборнике Чимина, — зевота сына заражает и отца, а Тэхен над ними тихонечко хихикает. — Можно погуглить, в интернете же она должна быть, — пожимает плечами, удобнее устраивая малыша в своих руках, и уходит в спальную комнату, краем уха улавливая недовольное кудахтанье Чонгука, которого заставили встать с мягкого дивана после тяжелого рабочего дня на молочной ферме, что они обустроили совсем недавно. — Так, посмотрим, — подхватывает изрядно потрепанную книгу, устраиваясь рядом с лепечущим сыном, пока Тэхен переодевает домашнюю одежду в пижаму, чтобы тоже лечь рядом и накрыть всех теплым пуховым одеялом. Осенние дождливые ночи холодны для младенца, а печи топить еще рано, но они сами как две печки, всегда готовы до последней капли отдать свое тепло. — О, нашел! Точно, я никогда прежде ее не читал, потому что Чимин жаловался, что она короткая, поэтому выбор падал только на длинные. — Давай, начинай, Ёен-и все равно вырубится после первого абзаца, он и так почти спит, — Гук прочищает горло, взглядом ведя по уютной картине, расположившейся под его боком, улыбка сама забегает на лицо. Он не хочет привыкать к этому мимолетному удивлению, которое каждый раз преследует его от взгляда на свою собственную семью. — Ты уснул? — Нет, я наслаждаюсь. — Читай давай, а то я не дослушаю до конца. — «Богами созданная земля цвела яркими цветами, густой листвой высоких деревьев, зелеными порослями трав, омывалась кристально чистыми водами извилистых рек, глубоких озер и соленых морей. Но казалось, что размеренному течению жизни чего-то не хватало, все выглядело однообразно и бездейственно. Тогда Боги решили создать душу, стали ее преображать, обрамлять плотью, научили движению. Они населили землю разнообразными существами, что нашли свои дома в воде, в воздухе и среди растений. Бескрайние просторы зажили по-настоящему…» — Звучит как история о сотворении мира, — в полусне бормочет омега, прерывая рассказ, Чонгук полностью согласен с предположением, но вслух не произносит, продолжая дальше. — «Но созданные тела оказались не вечными, они начали умирать, выпуская прекрасную душу на волю. Богам стало жалко терять столь ценный дар, который давал жизни движение, и вернуть его они тоже не имели возможности, потому решили, что пусть тела навсегда будут погребены на земле, а душу они сохранят на небе. Так появились звезды. Красные, голубые, желтые. Но однажды на небе появились еще и белые звезды. Создатели не могли понять, откуда те взялись, ведь они просто зажглись несколькими яркими точками во тьме. Необъяснимое испугало, но кто-то все же захотел докопаться до истины и понять, как поступать дальше. Начались споры, переросшие в настоящую войну, потому что одни настаивали оставить загадочное явление в покое, а другие стремились низвергнуть белые звезды с небосвода, — те могли навредить упокоенным душам, что продолжают спокойно существовать и глядеть на своих сородичей сверху вниз. Противостояние продолжалось до тех пор, пока Боги не пришли к решению, переступая через свой страх, обратиться к белым звездам и узнать, с какой целью те появились рядом с душами умерших. И тогда белые звезды ответили создателям, что просто жить и двигаться недостаточно, что душа может не только управлять смертным телом, но и творить вокруг себя самое настоящее волшебство. Вот только в примитивной форме у нее нет возможности раскрыться в полной мере. Тогда Боги начали создавать новые души, искали для них новые формы, экспериментировали, снова обращались за помощью к загадочным белым звездам, а те больше не отвечали, лишь наблюдали за неудачными попытками, надеясь, что когда-нибудь у них получится наделить новое тело чувствами, эмоциями, мыслями и волей. И вот наконец, спустя десятилетия, в момент глубокого отчаяния и под натиском сильнейшей усталости, Боги смогли создать идеальную форму. Они сотворили первых людей, способных научиться всему, что когда-то им сказали белые звезды. Вложив все свои последние силы в седьмого и последнего человека, они растворились в воздухе, будто их никогда не существовало, оставили своих людей на произвол их воли, мыслей, эмоций и чувств. Белые звезды добились своего, они смогли освободить землю от власти Богов, но людей им стало жалко, они казались потерянными и испуганными, они были в опасности перед неизвестным окружающим миром. Из-за жалости звезды спустились на землю и решили подарить свой первый и последний подарок, наделили самых смелых непревзойденной силой, которую можно черпать из прорвавшегося на поверхность земли источника. Вложили в них способность превращаться в быстрого волка, огромного медведя и хитрую лису. Наказали защищать друг друга и любить свою пару всем сердцем, пусть они стали представителями разных рас. Их любовь будет особенно крепкой и никогда не увидит препятствий, если будет самой настоящей, если она будет истинной. А людям они наказали хранить и оберегать источник энергии и никогда не предавать своего защитника. Получив свою благодарность, белые звезды снова вернулись на небо, чтобы наблюдать со своего высокого места за началом истории, которая закончится лишь тогда, когда последняя звезда потухнет на небосводе», — Чонгук аккуратно закрывает сборник легенд, убирая на тумбу рядом с кроватью, упустив момент, когда двое под боком провалились в сон. Если и эта легенда является правдой, то изначально оборотни созданы для защиты людей от опасности, которые в свою очередь должны были охранять источник. В какой момент истории мир разделился на два лагеря, никто так просто сказать и не сможет прямо сейчас, но факт остается фактом: оборотни и люди теперь по разным сторонам баррикад. Когда все снова смогут жить в гармонии друг с другом — очередная загадка и почва для размышлений. Возможно, тот четвертый человек был причиной противостояния, а возможно, все гораздо сложнее и растянуто на века. Выключив светильник, Чонгук бесшумно вздыхает, укладываясь на кровати поудобнее. Он своих любимых защитит любой ценой, в этом даже сомнений нет, и не важно каким будет враг. Но все равно в глубине души он искренне желает, чтобы мир на планете наступил как можно скорее, а последняя звезда на небе сияла ярко еще тысячи лет вперед. Пусть под Солнцем родится как можно больше любви, и пусть каждое любящее сердце увидит усыпанное яркими белыми звездами ночное небо.