кохай мене, уфімец

Банда пострадавшего, в составе Солнышка, Тапули и Хонджуна Кимова, приехали в больницу, когда Сана уже перевели в реанимацию и сделали все возможное, чтобы спасти старшого. Естественно у них все получится, но паникующему Хёнджину это понять ой как сложно, ведь само осознание, что его коханий лежит в реанимации с непонятным количеством ножевых ранений, заставляет его умирать со страху. — Малой, с Санзиком все будет хорошо. Он ведь крепкий, ты это… Лучше меня знаешь, — немного смутился Минги на последней своей фразе, представляя все позы, в которых Хёнджин видел его друга. — Як це взагали можливо? Адже вин поихав проведати свою бабусю на кладовищи и сам там мало не помер. Я навить и не знав, куди вин поихав. Вин сказав, блин, поихав у справах… — проговаривал Хёнджин, чуть ли не лежа на коленях Тапули, но стал постепенно подниматься, чтобы произнести фразу на чистом русском, и посмотрел своими заплаканными глазами прямо на Минги. — Ты ведь тоже влюблён, поэтому понимаешь, почему я так себя веду. — Да нихера я не влюблён! Не неси хуйни, Хёнджин. Чонин мне никто и никем всегда и был. Поэтому хватит уже про него говорить, когда твой жених при смерти, — Минги отмахнулся от младшого и чуть отодвинулся в сторону, ведь ему и самому нужно хоть какое-то личное пространство. — Жених? Вы че, обручились? Как-то быстро вы, пацаны, — сел между кентами Капитан с двумя бутылками воды, чтобы все могли освежиться. — Мы не… Ещё нет. Только никому не балакай об этом, ладно? Я… Хотел видвезти Сана к себе на батькившину, щобы познайомить его с мамой и бабусею, но… Нахера ты держишь воду, если не даёшь её, Капитан?! — украинец выхватил из рук прокурора бутылку холодной воды и стал пить, ибо его голос снова начал дрожать, а мысли вновь думать о худшем раскладе. — Извините, это вы родственники Александра Бочки? Кто-нибудь может со мной поговорить насчёт его дальнейшего состояния? — к двум молодым людям и к одному немолодому человеку подошёл пожилой мужчина в халате, который именуется как врач. — Я! Я могу! — хуторянин подскочил, что чуть не свалил Капитана на пол. Он все таки не такой высокий и крупный, а Хёнджин его почти что пихнул в сторону. — Кем вы приходитесь Александру? А ещё, кто ему вон те люди, с которыми вы сидели? Мне это просто для отчета надо, понимаете? — Я его жених, а они — братья. Мы все семья, а не просто какие-то там… Ну, вы поняли. Можете сказать, шо с Саном? — младшой не мог даже спокойно стоять на одном месте, поэтому перекатывался с ноги на ногу в разные стороны и пытался хрустеть пальцами, которые прохрустелись только три секунды назад. — Ладно, не буду вас мучить расспросами, поэтому скажу сразу. Александру необходимо переливание крови, ведь он слишком много её потерял. Ещё у него тепловой удар и несколько переломов, помимо пяти ножевых ранений. По правде говоря, ваш жених очень крепкий парень, вы сделали правильный выбор. Он выкрутится, но сейчас самое главное это найти донора. — Какая у него группа крови? Мы тут все готовы помочь ему, главное скажите его группу. — Вторая положительная. Но! Имейте ввиду, что крови понадобится много, а ещё она должна быть идеальной, чтобы у Александра не было осложнений. — Хорошо… Спасибо вам, что рассказали… — Я к вам ещё подойду, господин… Как вас зовут, вы так и не сказали? — врач вопросительно приподнял бровью, внимательно смотря на украинца. — Хёнджин. Хёнджин Потеряшко. Если вы… Что-то узнаете, то обязательно скажите нам, ладно? Я вас прошу, сделайте все возможное, чтобы Сан… Боже мий, забыл слово… Вылечился! — Конечно, Хёнджин, я обязательно вылечу вашего жениха, можете даже не переживать насчёт этого. Я пойду, — мужчина похлопал на плечу младшого и ушёл куда-то вдаль по коридору. Что же теперь делать? Без донора Сану не выжить, а в здешней больнице, кажется, особо желающих нет, да и запасов нужной крови тоже не имеется. А если бы у Тапули и Капитана была та же самая кровь, то они сразу уже подскочили бы, ведь они чуть ли не стояли рядом с врачом и Хёнджином. Все уже идёт по большей жопе, чем могло быть. Куда уж сильнее то? — Вспомнил! Че ж я такой тупой, бля! У Чонина вторая положительная! А ещё он в армии был донором крови, да и питается правильно, сто пудов! Елы палы, он обязан согласиться помочь старшому. Капитан! Скорее звони ему! — Тапуля аж подпрыгнул и вскрикнул, что все вокруг не на шутку испугались. — Эй, Капитан, ты меня слышишь? Ты… Ты откуда собаку взял, бля? Давно она тут ваще стоит? — Кажись, эта милашка и спасла Санзика. У неё шерсть на мордахе в крови свежей, да и вроде как какая-то собака вызвала на помощь людей, которые потом и вызвали скорую пахану. Кто тут такая хорошая девочка? Ты! — прокурор мило сюсюкался с собакой, что аж не услышал великую мысль Тапули. Кажется, эта собака смогла разбавить хотя бы четверть негативных мыслей родственников Сана. — Эй, ты, тупица! Звони Чонину, ебаный рот, а то я ща ему сам позвоню! — Нифига себе угроза, Тапочек. Не сможешь даже своему бывшему позвонить? Я ему уже набираю, — Хонджун встал с корточек и чуть потянулся, ожидая ответа своего двоюродного братца. — Алё? — Дай я скажу! — Минги выхватил телефон из маленьких ручек прокурора и без всяких мыслей о том, что он сейчас говорит с человеком, разбившем ему сердце, стал четко произносить. — Быстро приезжай по адресу, который ща тебе Хон кинет. Мне похуй, что ты можешь быть занят, но ты должен быть здесь и помочь Санзику, понятно? Сделай хоть что-нибудь для меня, поэтому, прошу, приезжай. — Ну ты и тупица, Тапок. Хоть бы сказал ему, что он донором будет. А вдруг он вообще не согласен? И почему ты думаешь, что он выполнит твою прось… — Капитан посмотрел на всплывающее сообщение от Чонина на своём телефоне и сразу заулыбался. — Кажись, реально ещё любит тебя, идиота такого. Спросил, куда ехать. — Да не любит он меня, ты уже брешишь мальца… Кстати о мальцах, где Хёнджулик? Секунду назад тут был… Да и собаки нет. Топить, что ль, пошёл. — Вот я поэтому тебя называю Тапком, потому что ты реально себя как обувь ведёшь. Топить, придумаешь ещё бляха, наверняка просто пошёл подышать воздухом свежим. Как раз Чонина на улице встретит и расскажет всё. — Сам ты обувь блять! Как вообще Батон с тобой живёт и с ума ещё не сошёл?! Ты ж такой неугомонный и невозможный! — Тапуля от злости аж икать начал и запил той самой водой, которую ему дал Капитан. А Хёнджин тем временем сидел на бетонных, обжигающих задницу, ступенях, прямо у входа в больницу. Вокруг тишина. Кажется, для полной картины не хватает только перекати-поле, да и парочку кактусов, чтобы прям по канону унылой пустыни, ведь погодка как раз подходит. Изредка можно было услышать ржание лошадей и тихие голоса проходящих мимо людей, то есть самих владельцев парнокопытных. Украинец не понимал, сколько он уже сидит под уже не настолько сильно палящим солнцем, ведь вечереет, как никак. Его мысли были наполнены лишь одним — а что если Чонин не приедет? Что тогда делать? Как Сан сможет выжить без переливания? А даже если Чонин и приедет, то как быстро очнётся Сан? А очнётся ли? Если бы Санзик узнал о мыслях своего будущего жениха, то попытался сразу его подбодрить и сказать, что все будет заебись. «Не вешай носик, Солнышко» — в точности так и произнёс уфимец, крепко обнимая за широкие плечи хуторянина. Но он не может. — Эй, Хёнджин! Меня ждёшь? Что там с Санзиком случилось? Что-то прям пиздец серьёзное? — прервал гробовую тишину Чонин, подбегая к Солнышку и тяжело дыша. Кажется, он действительно торопился и выглядел взволнованным. — Ты… Ты приехал! Я так рад, что ты приехал! Ты единственный, кто может спасти его! — украинец подскочил и обнял армейца за плечи, сразу же направляя его в сторону больницы и рассказывая все, что случилось с его возлюбленным. А в больнице, прямо перед отделением реанимации, ничего не поменялось: Минги и Капитаном так и спорили о всяком, постоянно оскорбляя друг друга, а потом вновь успокаиваясь, ведь друзья как никак. — Слуш, а ты не говоришь с Чонином? Он все таки… Выслушай его, лады? Ты ведь не тупой как тапочек, поэтому должен понять, почему… Почему он тогда… Я не знаю, че он сделал, если честно, просто устал видеть ваши кислые мины, — прокурор на всякий пожарный чуть отодвинулся от Тапули, а то вдруг тот замахнётся на него, да и не дай Бог ещё задрючит по самые оладушки. — Я поговорю с ним. Я, на самом деле, рад, что он приедет, потому что мне не хватило бы смелости самому с ним встретиться и… Поговорить без всяких криков, смекаешь? Да и вообще, епта, я его давно простил. Но знаешь, вот что я ему реально не прощу, так это то, что этот пиздюлик не читал мои письма, которые я ему в армейку отправлял. Они ж, сука, дорогие кошмар! — С чего ты решил, что я не читал их? Я просто не отвечал, но каждое твоё письмо я прочёл, Минги, — послышался из-за спины Тапули такой знакомый басистый голос. Такой спокойный и нежный, прямо как два года назад, что даже не верилось. — Так какого хуя ты не отвечал?! — кажется, Минги сначала не понял, что Чонин стоит прямо за его спиной, а потом как осознал, так сразу развернулся. Правда он был готов ударить ему кулаком по лицу, что есть силы, но здравый смысл вовремя проснулся. — Хлопцы, давайте вы потом разберётесь, а мы с Чонином пока потяпаем в пункт сдачи его родимой кровушки, способной спасти Сана. Мини, пока придержи свою лютисть, а потом как вышкирни её, — украинец даже не успел договорить, как сразу потащил армейца куда-то по коридору. Он даже и сам не знает куда, просто помнит, что туда пошёл тот самый дедушка врач. Когда Чонина наконец провели в палату, где он может сдать кровь, то Хёнджин ещё минут десять просился к нему, чтобы подбодрить или ещё что-нибудь сделать, но армеец каждый раз отказывался, ведь сдавать кровь для него вообще не впервой. А украинец в свою очередь покорно уселся прямо напротив двери в палату и, кажется, молился про себя, лишь бы все хорошо прошло. Шли часы, а Чонин все не выходил оттуда. Даже уже Минги стал волноваться, уже очень заметно, ведь скрывать не вышло. Капитан тем временем уже уехал обратно в Уфу, ибо ему нужно было итак сегодня весь день быть на работе, помимо дежурства, на которое он сейчас и решил умчать на своей девятке баклажанового цвета. Спустя некоторое время медсестра наконец вышла из палаты и уведомила пацанов, что с Чонином все в порядке, но ему нужен отдых. Все таки сдача такого большого количества крови не пройдёт незаметно, так что восстановиться ему точно надо. — К нему можно? Или его… Вообще запрещено как-то тревожить? — выпалил Минги без задних мыслей, так как его волнение о своём возлюбленном росло в геометрической прогрессии. — Конечно можно! Только не будите его. Ему будет приятно, если его друг будет рядом с ним, когда он проснётся, — по-доброму улыбнулась медсестра и ушла в другой кабинет, почти что по соседству с Чониновым. — Но я… Не друг… Ай, ладно, блять. Хёнджин, ты справишься тут один? Мне просто… Ну ты понимаешь, почему я хочу туда, не буду пиздеть уж. — Конечно, тикай, не переживай за меня, будь рядом с ним. Он итак сегодня очень постарался, и я буду благодарен ему до конца життя. Украинец теперь остался один в этом пустом коридоре. Ну как один. Не совсем. Прямо у него под ногами тихо сопела дворняжка, или же, спасительница грозы Орджоникидзевского района. Хёнджин всегда хорошо ладил с животными, ведь он все таки сельский парень, без такого навыка он не прожил бы и недели у себя на Хуторе. Но сейчас он чувствовал, что эта собака совсем не такая как все другие, которых он повидал за свои восемнадцать годков — она была будто человеком. Но в теле собаки, естественно. «Дуристика», пронеслось в мыслях хуторянина, но собаку он гладить не перестал. — Как ж тебя назвати, дивчина? Хм… Может, Дусей? Будешь Дуськой, тебе пойдёт, — Солнышко заулыбался и аккуратно, стараясь не разбудить дворнягу, растрепал её запутанную шерсть серо-чёрно-белого цвета. Все таки её следует помыть, а потом уже будет понятно какого она цвета. И так Потеряшко просидел всю ночь, не заметив даже как вырубился, пока гладил Дусю. Разбудили же его шаги то ли врачей, то ли медсестёр. Удивительно, чем же они вообще занимаются в этой больнице в таком маленьком посёлке? Наверное, просто ходят туда-сюда, гоняют чаи, да сериалы по «России 1» смотрят в ожидании хоть одного человека, которому нужна медицинская помощь. — Молодой человек, с вами все в порядке? — почти что над Хёнджином нависла молодая медсестра, которая, кажется, только пришла на работу. — Да… Да, все в порядке, — сонно проговорил украинец, чуть потягиваясь, ибо все его конечности затекли из-за столь неудобного положения сна. — Не подскажете, який час?… То есть, который час. — Да уже без пятнадцати девять. Вы ждёте кого-то? Я, кстати, ни разу вас не видела у нас. Не местный? — кареглазая брюнетка дружелюбно заулыбалась, и накручивала прядь своих волнистых волос на палец, явно заигрывавшись Солнышком. — Я… Да… Жду, когда меня пустят к одному хлопцу. Уночи он был в реанимации, а сейчас я не знаю, где он, — сев ровнее, Хёнджин поправил свои белые волосы, которые ещё и начали виться от влажности и того, что их следовало бы помыть. — Ох, тогда ничем не смогу вам помочь… Меня, кстати, зовут Лина. Ли Лина. Прям как песня, да? — девушка смущённо посмеялась, пронзая сонного, сидящего почти что нараспашку, Хёнджина, своим зорким взглядом. — Если вам понадобится моя помощь, то я буду в двадцать шестом кабинете. — Спасибо вам, Лина, — гражданин Потеряшко чуть улыбнулся, ведь на большее он не был способен. Губы тоже болели из-за того, что украинец их вчера обкусал в мясо от волнения. Да и глаза тоже болели. Слишком много слез вчера было выплакано этими яркими глазами, которые сегодня выглядели совершенно безжизненными. Тем временем Минги так и сидел рядом с Чонином, держа его за руку и перебирая его длинные аккуратные пальцы. Тапуля не смог даже сомкнуть глаз этой ночью. Он переживал за двоих людей сразу как никак. Конечно, у Чонина не было ничего серьёзного, всего лишь нужно было набраться сил после сдачи такого большого количества крови, но любящее сердце не могло никак успокоиться. — Если честно, я думал, что ты в армии себе все пальцы переломаешь, они же у тебя как хрустальные. Кожа такая тонкая даже сейчас, а кости идеально ровные… Я тебя всегда считал идеальным. Да не буду пиздеть, даже завидовал твоей внешности. И все никак не понимал, что же ты во мне нашёл. Я на фоне тебя всегда был как гадкий утёнок… Знаешь, мы были, типо, изящный лебедь и поёбанный жизнью страус, — Минги аж сам посмеялся со своего настолько, как ему казалось, четкого сравнения, но от этого сильно весело не стало. — Это ты был всегда изящным лебедем, Минки, — тихо проговорил Чонин, крепко сжимая руку Тапули своими ледяными пальцами. — Знаешь, почему я выбрал тебя? Потому что я не мог выкинуть тебя из головы. Ты как залез туда восемь лет назад, так больше ни на секунду не вылезал. — Но ведь… Ты как себя чувствуешь? Может, водички налить? Жара нет? — Тапуля обеспокоено стал расспрашивать владельца второй положительной, прикладывал ладонь к его лбу, щекам и шее. На всякий случай даже пульс решил проверить. — Ты мне сейчас напомнил момент, когда я заболел, мы тогда только начали встречаться, а ты от меня на секунду даже не отходил. Постоянно губами прислонялся к моему лбу, мол, так лучше получится понять, есть у меня жар или нет. Я тебе даже не стал говорить про термометр, потому что мне нравилось чувствовать твои губы на своём лице. — Но это было три года назад. Мы сейчас уже не те подростки. Мы сейчас даже не вместе, Чонин. Ты меня бросил прямо на моей даче. Мы никто друг другу, — Минги уже отпустил руку армейца и чуть отстранился от него. Все таки он не может позволить вести себя так близко к нему, когда он в сознании. — Тогда почему бы нам не стать кем-нибудь друг другу? Хоть приятелями? Я не прошу тебя снова сойтись со мной, я не настолько тупой, — Ян вновь ухватился за руку Тапули, но уже не так уверенно, как две минуты назад. — Почему ты решил, что я не смог бы тебя дождаться из армии? Ты серьезно подумал, что я буду страдать и мучиться, что ты так далеко от меня? Я серьезно не могу понять тебя, Чонин. Зачем ты сейчас просишь снова быть кем-то друг другу, если ты, блять, скоро обратно уйдёшь на службу? По твоей ебанутой логике я тебя и в этот раз не дождусь. В чем смысл, Ян? В чем, блять? — Я… Не прошу снова встречаться со мной. Я просто не хочу тебя терять как человека. Я никогда не смогу тебя разлюбить, но я понимаю, что ты не хочешь быть вместе, хотя… Ты и сам меня любишь, правда? — Я как-то услышал одну фразу в фильме: «Если любишь меня, то почему ушёл от меня?». И знаешь, я провёл параллель между нами с тобой и персонажами этого фильма — скажу, что мы очень похожи. — Конец фильма плохой? — Хороший. Они не остались вместе, потому что эта любовь не приносила им радости, а лишь убивала их обоих изнутри. Они страдали, когда были вместе, понимаешь? Я не хочу страдать. Я постараюсь быть тебе приятелем, но на большее ты не можешь надеяться. Я ничего не могу поделать с тем, что до сих пор люблю тебя, еблана. Но жертвовать собой я не буду. Я буду в коридоре, если понадоблюсь, — Минги наконец отпустил руку Чонина, хоть и сам не хотел этого, и направился в сторону выхода из палаты. — Спасибо, что приехал и помог Санзику. Когда он очнётся, то и сам тебя поблагодарит. Скажу медсестре, что ты очнулся. В этот раз ушёл Минги, сдерживая слёзы как только можно. Сказать, что выговорить все, что выговорил — ничего не сказать. Он держал в себе эти слова полтора года, но когда произнёс их вслух тому самому не почувствовал облегчения. Кажется, наоборот, все стало только хуже, ведь он поставил точку в их отношениях. Поставил запрет. Но поступил как взрослый человек, смотрящий в будущее, а не живущий сегодняшним днём.

***

В пустом коридоре, где все ещё сидел Хёнджин раздался крик голодного желудка украинца, а тот сразу вспомнил ту милую медсестру из двадцать шестого кабинета. Недолго думая, хуторянин туда и направился, дабы спросить, где тут можно перекусить. Больница очень скромная и ей явно требуется косметический ремонт, да и она очень маленькая — обойти можно за минут десять, поэтому в нужном кабинете почти что вдовец был уже меньше, чем через минуту. — Ой, не думала, что вы так быстро придёте. Соскучились, что ли? — подскочила брюнетка, сразу же подбежав к гражданину Потеряшко. — Извините, що отвлекаю, но вы случаем не знаете, где тут можно искушать чего-то. А то живот урчит, мама не горюй, — натянуто улыбнулся хуторянин, выглядевший сейчас, мягко говоря, не очень привлекательно, однако, Лине это не мешает с ним флиртовать. — Ох, божечки! Дайте-ка подумать… У нас в селе даже никаких кафешек нет, но, знаете, что я могу вам предложить? Идите ко мне домой и скажите, что вы мой хороший друг. Вас там накормит моя бабушка, она очень милая и не будет много вопросов насчёт меня и нашей, типа, дружбы задавать, — девушка то и дело, что хотела коснуться украинца, а тот ничего и не замечал, ибо голова забита совсем другим. — Можете там и поспать хорошенько, а днём встретимся с вами на моем перерыве обеденном. — Це очень мило с вашей стороны, но это не будет как-то… Невежливо? Вы меня даже не знаете, а уже в свой дом впускаете. Я имею ввиду, что я покажусь невежливым, не вы, не подумайте. — Все в порядке, чего вы так разволновались. И давайте на ты, раз уж мы друзья теперь, — Лина игриво перебирала в руках свои тёмные пряди волос и мило улыбаясь, вглядываясь прямо в безжизненные глаза Хёнджина. — Я оплачу за это все, когда мой парень выпишется и мы вернёмся домой, хорошо? Спасибо вам большое! Ой, совсем забыл, спасибо тебе большое, — младшой довольно улыбнулся, обхватив обеими ладонями небольшую ручку медсестры. — А, забыл ещё кое-что, а где ты живешь? Ну… Адрес, да. — Стоп, у тебя есть парень? Я думала… Ты тут из-за брата, а это твой парень… Давно я так не промахивалась… — растерянно произнесла девушка, бегая глазами по всему кабинету и стараясь избегать зрительного контакта со своим новым знакомым. — А… Дом… Улица Ленина, дом 12, он ещё… С красным деревянным забором… — Большое спасибо, Лина! Ещё увидимся! Я так благодарен тебе, — говорил Хёнджин, выходя из кабинета с самым довольным и одновременно опухшим лицом в мире. «Знается, все налагоджуется» — пронеслось в мыслях Потеряшко по дороге на улицу Ленина, в дом 12 с красным забором. Действительно все налаживается и не оказалось таким ужасным, как изначально подумал украинец. По приходу в маленький, но очень уютный домик, в котором за километр пахло свежей шарлоткой, Хёнджина окружили бабушкиной заботой и любовью. Кажется, она в самом деле поняла, что этому парнишке сейчас этого уж очень как не хватает. Не успел хуторянин доесть третий кусок наивкуснейшей шарлотки с тёплым свежим молоком, как он оказался в свободной комнате, где, кажется, никто сейчас не живет, и уже засыпал крепким сном. Он почувствовал себя ребёнком, который пришёл к подруге своей бабушки, чтобы отдать какие-нибудь яйца или горячие пирожки, а та его накормила, да спать уложила. Все таки какой же хороший народ в этом маленьком посёлке на самом отшибе. Прошло, наверное, часов пять после прихода Хёнджина к Бабе Нине, то есть бабушке медсестры Лины. Украинец быстренько встал, чтобы не злоупотреблять гостеприимством этой милой старушки и спокойно ушёл обратно в больницу, миллион раз поблагодарив её. У самого входа в больницу стоял Минги, вроде как кого-то разыскивающий. Возможно, на улице стало уже не так жарко, поэтому Тапуля, ненавидящий летний зной, смог вытащить себя на улицу. — Ты чого тут стоишь, як истукан? Случилось чего-то? Що-то с Саном?? — глазах Хёнджина постепенно раскрывались все шире и шире, а сам парень стал уж надумывать всякие ужасные вещи. — Ты где пропадал, блять?! Я тебе звоню, звоню, а ты, сука такая, не отвечаешь мне блять! Ты хоть зашёл бы ко мне и сказал, где ты, епта, пропадаешь! Я ж волнуюсь, где ты пидорюга такая! Там вообще Сана уже из реанимации перевели, а ты где-то прохлаждаешься!! Сталина на тебе нет, хуедрын ты этакий! — уфимец действительно выглядел очень обеспокоено, раз уж даже начал трясти Солнышко от переизбытка эмоций. — Щось ты сказал?? Сана перевели из реанимации??? Куда его перевели то? В какую палату? Быстро отвечай! — Да я че, ебу? У меня по матеше тройбан был, я в цифрах вообще не шарю, братан. Меня не пускают к нему почему-то. Надо доказать, что я его родственник, а я паспорт то с собой не беру. Я вообще его проебал где-то. Надо, кстати, найти его, а то как-то ссыкотно. — Да хули ты забалтываешь меня?! Идём к доктору, или к кому там, кто там лечит моего Сана, — украинец схватил Тапулю за руку, и, чуть ли не побежав, стал разыскивать врача. На это не ушло много времени, ведь Хёнджин уже успел закорешиться со здешней медсестрой, которая подсказала, где же искать Сергеева Сергея Сергеевича. Он естественно назвал нужный кабинет молодым людям, но зайти в него мог только член семьи. Благо у Солнышка оказалось с собой обручальное кольцо, которое должно было быть подарено Санзику. И именно таким образом украинец смог доказать свою почти что семейную связь с Александром Бочкой. Зайдя в палату со скрипучим деревянным полом и белыми стенами со слезавшей краской, взгляд Хёнджина конечно же сразу бросился на его возлюбленного, находящегося без сознания под капельницей и, к счастью, уже без кислородной маски. Это не может не радовать. Сан живой и может дышать самостоятельно. Его опухшее и побитое лицо все равно казалось самым красивым для Солнышка, а его грубые руки с разбитыми в мясо костяшками остались все теми же любимыми. — Как тебя вообще угораздило почти умереть на кладбище? Ну ты и дурень, — Хёнджин сел на хлипкую табуретку рядом с кушеткой и аккуратно взял Санзика за руку, прислоняя её к своему лицу. — Не уявляешь як дуже я переживал за тебя. Мы с Тапулей даже Чонина вызвали, чтобы он свою кровь для тебя сдал. У тебе она ещё и с нашими не совпадала, бляха муха. — Люблю тебя, — почти что шёпотом и хрипло проговорил Санзик, открыв лишь один глаз. Только на один хватило сил, хотя второй отёк так сильно, что его ещё нескоро получится открыть. — Что… Що ты сказал? Или я уже с глузду съехав… Я… Тоже тебя люблю, Сан. Очень сильно люблю. Ну прям… Кохаю, — украинец настолько перевозбудился от нахлынувших эмоций, что не смог сдержать слез радости и стал зацеловывать руку Санзика, которую держал в руке. — Не напрягайся, я о тебе позабочусь. Я всегда буду рядом. «Всегда-всегда буду рядом. Никогда тебя не оставлю, мой уфимец» — могло бы быть идеальной свадебной клятвой.