***
Я сдаюсь. Я сдаюсь через пару часов после возвращения в Бухарест: вновь обращаясь в типичную девочку-подростка с жаждой приключений, Милли слоняется за мной с молящими глазами и сложенными ладошками. Я упираюсь до последнего, пытаюсь придумать аргументы, но всё это ломается под прессом слова «пожалуйста». Да что может пойти не так? Да всё может пойти не так! Но, скрепя сердце, достаю из заднего кармана шорт мятую салфетку и набираю номер, записанный моим корявым почерком. Взгляд цепляется за каллиграфию сверху. «Влад». Закрываюсь в комнате и кидаю салфетку на подоконник, пока слушаю четыре долгих гудка. Ну, мы попытались. Без зазрения совести хочу сбросить, но уже знакомый голос тянет «алло». — Угу, — отчего-то страшно нервничаю и до боли наматываю прядь волос на палец. — Я звоню, как и обещала. — Вы уже вернулись? Мы можем встретиться вечером? Без Милли. — Вот ещё, — смеюсь над его наивностью. — Конечно же, я брошу сестру в одиночестве ради встречи со странным парнем, который умудрился нас достать даже в чужой стране. Хочешь поговорить — можешь завтра зайти к нам. Номер четыреста десять. Не пропустят — позвони. Бросаю трубку без зазрения совести, выхожу к сестре: напряжение улетучивается от её широкой улыбки предвкушения. А ночью вскакиваю с кровати от вибрации смартфона. — Да чтоб тебя! — шиплю в трубку; тело потряхивает от внезапного пробуждения. — Кто это? — Выйди на балкон, — ровный, совершенно бодрый голос Лео заставляет разозлиться. Запахиваю халат и пытаюсь пробраться мимо Милли, пока ватные ноги так и норовят обо что-нибудь споткнуться. Смотрю вниз с высоты четвертого этажа — никого. Кажется, косу никому скидывать не придётся — никогда не нравилась эта сказка про Рапунцель. — Я здесь! — оборачиваюсь, обнаруживая дотошного парня на балконе соседнего номера. Нет, это уже ни в какие ворота не лезет. — Твоя…одержимость начинает меня пугать, — стараюсь разговаривать вежливо, но получается плохо: голос так и срывается на нотки раздражения. — Снял соседний номер, чтобы вызвать на ночное рандеву? Очень занимательно. — Мне всё равно нужно где-то жить, — он треплет себя по рыжей шевелюре и неловко улыбается. — Так что… — Это самое странное свидание в моей жизни, — хмурюсь, но в темноте Лео вряд ли познает все грани моего недовольства. — Что ты себе позволяешь? Может, с Милли вы знакомы, но это на даёт тебе права… Он прерывает мой поток бессвязных слов, молча поднимая правую руку, а свет из его номера подсвечивает широкую ладонь. Ладонь с маленьким, бледно-розовым крестиком. — И? — выгибаю бровь, а сердце колотится где-то в горле. Конечно. Я знала, я так и знала. Прошлое никогда не будет перевёрнутой страницей — оно настигнет, когда никто не ждёт, снова и снова напомнит о прошлых ошибках. Но зачем?.. — Что я должна сказать? Поздравляю. Нет смысла отпираться, нет сил притворяться — хочется с треском захлопнуть двери балкона и упасть в подушки, забывшись безмятежностью сна ровно до тех пор, пока меня не разбудит вечный кошмар. — Значит, я не ошибся, — он горько смеётся, а мне не до смеха — слова звучат почти оскорбительно. — И как расплатилась? — Не твоё дело, — непривычная дерзость вырывается из меня непрерывным потоком. — Не хочу к этому возвращаться. Тебе-то какой интерес? Оставь людей наедине с их ошибками. — Я узнал кое-что, — его глаза отражают отчаяние; Лео вдруг хватается за перила, наклоняясь совсем близко; я делаю шаг назад. — Жертвы сделок пересекаются между собой чрезвычайно редко — их разводит сам принцип…конфиденциальности. Локид говорил что-то про людскую природу: нам легче делиться с тем, кто тоже прошёл через подобное. Даже если никто больше не знает. Метки и нужны для того, чтобы разводить по разным сторонам: мы — как одинаковые полюса, отталкиваем друг друга. Слишком сложно? — Слишком похоже на теорию заговора, — скептицизма во мне хватит на небольшую армию. — Причём — очень раздутую. Ты ведь закрыл сделку — отпусти всё, забудь. Я пытаюсь сделать это, а ты врываешься в другую страну, чтобы заставлять пережить этот кошмар снова. Не очень-то вежливо. — Нет, в другом дело, — Лео нарезает круги по балкону; сцепляет руки за головой, водит плечами, и его невроз медленно, но верно передаётся мне. Диалог слишком затягивается. — Это…судьба какая-то. Сначала я встретил тебя в парке, потом — в аэропорту. Один раз — допустим, но два… Будто намёк. Нам нужно держаться вместе. — Ах, вот в чём дело! — я от души смеюсь, прикладывая руку с саднящей меткой к груди. — Мог бы так сильно не заморачиваться. Если хочешь провести свой отпуск в нашей компании — допустим, я не сильно против. Но если хоть слово о сделке дойдёт до Милли… — Лайя… — Я сказала достаточно, — обрезаю наш разговор резким поворотом в сторону выхода. — Спокойной ночи.***
Утром Лео уже ждёт нас в холле; я закатываю глаза от его предсказуемости, а Милли реагирует ступором в ответ на такой подарок судьбы, спешно проверяя, в порядке ли её волосы, а затем движется навстречу, имитируя походку героинь подростковых фильмов — просто Эль Вудс без узнаваемого пергидрольного блонда. Завтракаем мы тоже втроём — не так я планировала провести отпуск. О задушевных разговорах с сестрой можно забыть — пока я беспощадно крошу тосты ножом и вилкой на мелкие куски, Милли допытывается до явно смущенного от такого напора Лео о том, как долго он будет вызывать у неё щенячий восторг своим присутствием. Я опустошаю чашку с американо и заказываю еще — остаток ночи прошел под флагом бессонницы и бесконечных походов до кувшина с водой. Солнцезащитные очки скрывают припухшие веки, я устало пялюсь перед собой, предчувствуя всю бренность предстоящего дня. Но на этот раз моё шестое чувство всё-таки обманывает, а я не знаю, радоваться или злиться: расслабившись, Лео наконец-то перестаёт буравить меня беспокойным, жалостливым взглядом и обращается приятным собеседником; сначала я отвечаю лишь кивками, но через полчаса мы все смелеем и сходимся на любви к книгам, наперебой перескакивая, обсуждая то классику, то беллетристику с незамысловатым сюжетом. — Ни разу не пожалел, что всё-таки решился приехать сюда, — заявляет Лео Милли, пока я опустошаю полки кондитерской, скупая свои любимые круассаны. — Здесь — жизнь другая, правда? Будто и мы теперь — часть этой жизни. — Угу. Так хорошо, что ты здесь! — с радостью подхватывает сестра, но моментально осекается, густо краснея. — Э-э-э… А почему не поехал к Кэти с мамой? Парень бросает осторожный взгляд в мою сторону; я закатываю глаза. Симпатия к Лео превращается в американские горки — хорошо я к нему отношусь лишь в отрыве от его странной одержимости. Остался в Румынии, чтобы «держаться вместе»? Странновато даже для человека с синдромом спасителя. — Хотелось почувствовать себя независимым. Подальше ото всех, — схожесть наших мотивов режет прямо по живому. Я болезненно улыбаюсь. — А тут такой шанс, командировка, да и отпуск под боком… Иногда женская забота бывает губительна. Милли отворачивается и разочарованно кривит губы, пока внутри я над ней от души посмеиваюсь, пусть и с долькой сочувствия. Солнце клонится к горизонту; ноги гудят, когда мы приближаемся к отелю, по пути записываясь на завтрашнюю экскурсию к соляным шахтам. Мне обещают прохладу, самый чистый воздух на планете и обед с вином — этого достаточно для согласия. Мне хочется начать обратный отсчёт до конца европейских каникул, но останавливаю себя — слишком рано для сожалений. Лучше сделать вид, что эта безмятежная сказка вокруг — навсегда. Что никогда не придётся возвращаться в Лэствилл, погруженный в раздумья, какую из крайностей погоды выдать сегодня вопреки прогнозам синоптиков. Что не придётся говорить «я дома» в пустоту. Сделать вид, что отпуска длиной в месяц будет достаточно, чтобы перевернуть мою жизнь. Или… Бойся своих желаний, Лайя. И держи мысли на привязи. В холле я открываю сумку и с ужасом обнаруживаю, что телефона нет. — Вот чёрт! — я бросаю ключ-карту Милли и спешу к выходу. — Куда ты? — Посмотрю в кондитерской, не нашёл ли кто-то мой телефон! Я выскакиваю обратно на жару и со спешкой разглядываю множество разных вывесок, путая названия и проклиная так некстати возникший топографический кретинизм. Наконец, смутно знакомая витрина показывается на противоположной стороне дороги: хоть бы нашёлся, хоть бы у людей было достаточно совести, чтобы пройти мимо запароленного и абсолютно бесполезного для них смартфона! Воровато оглядываюсь и начинаю переходить дорогу в неположенном месте, когда всё внутри разбивается вдребезги. Я чувствую. Я чувствую этот холод и иглы чужого взгляда, пронзающие позвонки. Я чувствую, как дежавю захлёстывается вперемешку с досадой и паникой, забывая, как правильно дышать. Я вижу серебристый металл впереди, но не могу сдвинуться с места. А через секунду чья-то сильная рука вытаскивает меня прямо из-под колёс несущейся на полной скорости машины. Адреналин кипит в крови, и мне совсем не страшно. По пути я теряю все мысли, что завели меня на проезжую часть, втыкаю иголки так глубоко, что уже не больно; ноги больше не могут держать тело — плюхаюсь на тротуарную плитку и безудержно смеюсь: а у нас с сестрой общего больше, чем следовало бы! — Отвезти вас в больницу? — перед лицом маячит бутылка воды, и я с жадностью скручиваю белую крышку, отрицательно мотая головой. Мой спаситель наклоняется — я ахаю, узнавая этот пронзительный взгляд ярко-голубых глаз. — Что… Кажется, бесследно исчезнувший с выставки Влад удивлён ничуть не меньше. — Вот так совпадение. — Я не верю в совпадения, — зачем-то грублю, смущаясь небрежно завязанной на талии рубашки и рваных шорт: кажется, музейная Золушка обратилась в тыкву, а вот поведением её нагло скопировал сам Влад, вместо хрустальной туфельки оставив в напоминание о себе лишь салфетку с номером, которую наверняка унесли с остальным мусором горничные. — Нашли меня, чтобы объяснить своё исчезновение? Смотрю на него исподлобья: кто носит строгий костюм в такую жару? Адреналин постепенно рассеивается, а на его место приходит полная сентиментальности благодарность. — О, боже. Спасибо, — прячу разгоряченное лицо в ладонях. — Я теперь вам жизнью обязана, получается. — Не произносите таких громких слов, Лайя, — мужчина кривится, как от зубной боли, но тут же возвращает беспристрастное выражение лица. — Но если захотите меня отблагодарить — вам известен способ. — Только не говорите, что подстроили всё это ради дурацкой картины, — серьезно, сейчас я бы поверила во что угодно. — Ладно. Раз уж такие «совпадения»… Но я — не художник. Считайте, дилетант. — И какую же цену назначит такой прекрасный дилетант? Я вежливо улыбаюсь в ответ на столь неприкрытую лесть, но внутри всё скручивается от неловкости. — Никакую. Пусть это будет жестом благодарности. Возвращением долгов. Влад мрачнеет, нехотя кивает и протягивает руку, помогая встать — я вздрагиваю от контраста — слишком холодные пальцы для такой жары. — Тогда позвоните мне, чтобы согласовать визит. — Нет, лучше уж вы, — не слишком изящно перевожу стрелки, чтобы не признаваться в своей небрежности. — Могу упустить мысль из головы. Диктую номер Милли, с досадой предполагая, что мой телефон давно канул в лету. — Хорошо, — мужчина записывает под диктовку и убирает в карман крошечную записную книжку — кто-то ими ещё пользуется? — и вдруг улыбается тепло и открыто. — До свидания, Лайя. Он идёт прочь; врывается в беспрерывный поток туристов, кажущийся тёмным пятном среди пёстрости платьев, маек и лёгких рубашек; а затем к нему присоединяется светлое пятно, и я моментально теряю обоих из виду. Только тогда разворачиваюсь и бреду к отелю. К счастью, история с телефоном заканчивается ужасно нелепо: самым загадочным образом он оказывается в рюкзаке у Милли. И остаётся лишь объяснить сестре, почему я не поеду на экскурсию вместе с ней и Лео завтра.