Паноптикум

      Я убеждаю себя в том, что страх — не порок, слишком старательно. Но настолько не верю сама себе, что не глядя лезу в сумку: руки помнят, в каком кармашке завалялся серебристый блистер с остатками таблеток. Глотаю сразу две, игнорируя сухость в горле: должно полегчать. Должно стать спокойнее — только эти пилюли не дали мне сойти с ума, пока жизнь Милли всё ещё оставалась в опасности, а дыхание моей сестрёнки зависело от кислородного баллона. Может, спасут и на этот раз. — Что я должна сделать? — вау. Кажется, даже голос стал увереннее. Но эта ночь замкнётся в круге бесконечности, пока я не найду сил разорвать последствия собственных пороков.       Нет. Ничто не заставит меня пожалеть. Я поступила так, как велело сердце и сломленный дух. Пусть и не по своей воле. — О, сущий пустяк! — Ноэ картинно водит руками перед моим лицом, ошибочно считая, что жути мне недостаточно. — То же, что проделали с тобой. Кажется, в вашем мире это называется «приведи друга». В твоём случае — па-а-арочку друзей. — Я не стану! Вдруг…вдруг они не отделаются так же легко?       Мой ночной гость беззаботно пожимает плечами: конечно, его это ни капельки не волнует. Ставлю сотню на то, что для него всё это — лишь развлечение. Вертеть людскими судьбами, подставляя под удар… — Ты слишком громко думаешь, — он даже не смотрит в мою сторону. — Люди в отчаянии способны на многое, но их просьбы всегда измеряются на чаше весов. Можешь назвать это балансом — кого-то обращают в веру в Господа, а кого-то — зовут на тёмную сторону. Поверь, милая Лайя, многие смертные идут на новые сделки, как на праздник. Вот только всё хорошее в них заканчивается так безудержно быстро, и они начинают требовать денег, славы, бессмертия… И попадаются на удочку, с которой соскочить уже не получится. — И что же в этом хорошего? — возмущение достигает пика, вытесняя остатки страха. — Вы же сами этому благоволите! — До поры, до времени только сам человек распоряжается своей судьбой, — Ноэ смотрит серьёзно, а от его проницательного взгляда хочется запрятаться куда подальше. — И пачкает душу собственным эгоизмом. А когда его душа коптится годами и тонет в саже, которую он растёр по телу собственными руками… Господин возьмёт то, что ему причитается. И грязная душа найдёт своё призвание на другой стороне. И не думай напрасно, что мне неведомо то, что ты нарочно тянешь время. Идём.       Он бесцеремонно, властно сжимает моё запястье и тащит в сторону выхода, а я едва успеваю поднять с пола плащ и достать ключ из правого кармана. — Как ты взломал замок? — Какие глупости тебя интересуют! — Ноэ смеётся, но в голосе его сквозит недовольство. Кажется, мне пора заткнуться. — Сделал вид, что его не существует. Такой ответ тебя устроит? — Нет… — Значит, мы не поладим, девочка. Предлагаю закончить вынужденное знакомство поскорее.

***

      Ноэ вальяжно идёт впереди, пока я еле передвигаю ноги от усталости и бесконечного потрясения, не поспевая даже за такими размеренными шагами. Он петляет по улицам с такой уверенностью, что я ни капли не сомневаюсь: мой жнец бывал здесь ранее, и не один раз. Стало быть, сделки действительно заключают сплошь и рядом, а я не желала ничего дурного… Так чего же мне бояться, если выбор давным-давно сделан?       Он останавливается возле яркой вывески, и я смутно припоминаю это место. Кажется, я бывала здесь раньше… Да, точно. Бар с милыми, плюшевыми пуфиками и убойными коктейлями. Первое и последнее посещение запомнилось тем, с какими усилиями я заталкивала подругу в такси, обещая, что мы обязательно повторим вылазку в следующие выходные. Впрочем, за моё обещание нельзя дать ни гроша. — Смотри, — Ноэ подходит ближе, без излишних церемоний хватает мой указательный палец и направляет на темноволосого мужчину, склонившего голову на столик. — Его имя — Майк. Обращайся по имени, чтобы расположить к себе. Твоего лица он всё равно не запомнит.       Я вздрагиваю, вспоминая блёклый силуэт, что маячил над моим лицом в больнице. — Его душа темна, — продолжает вещать Ноэ прямо на ухо, ни капли не смущенный такой близостью. — И душат его сразу два фактора. Майк может выбрать меньшее зло и помочь матери одержать победу над земной болезнью — раком. А может остановиться на низменном и выбрать помощь своей замужней подружке, которую бесчестно обрюхатил. О, да, он прямо сейчас думает, откуда бы взяться деньгам, которые он потратит на ту, которая его взрастила, или на ту, что крутила им, как пешкой. — Мне нужно его к чему-то склонить? — теряюсь, повторяю про себя сказанные Ноэ слова, вновь путаюсь. — Помочь выбрать сторону? — Ни в коем случае! — он восклицает слишком уж театрально, разве что всплёскиваний рук не хватает для полного антуража. — Твоя задача — сделать так, чтобы сделка состоялась. А что он выберет — вопрос его совести. Поэтому включай режим сочувствия и подходи ближе, чтобы почувствовать себя вершителем судеб. — Предпочла бы обойтись без этого, — стенаю, не ожидая понимания. Никто не освободит от ноши, коя предстоит прямо сейчас. Не трусь, не предавайся жалости. Просто сделай это прямо сейчас, чтобы приблизиться к освобождению.       И я делаю шаг вперёд, смело открывая стеклянную дверь. — Умница, — самодовольно ухмыляется Ноэ, проходя внутрь следом. — Теперь сделай так, чтобы мне не пришлось вмешиваться.       Я ёжусь, не представляя, что же станет расплатой за подобный провал. Все чувства — прочь; натягиваю притворную улыбку, прошу у бармена бокал вина, кладу на стойку десятку и имитирую вальяжность в походке, подходя к тому самому столику. Но ноги продолжают трястись. — Вы выглядите потерянным, — кусаю себя за язык — что за киношная фраза?! — Могу ли я присесть?       Майк потерянно кивает, но смотрю я лишь на Ноэ — тот одобрительно кивает. Сажусь на самый краешек дивана, робко продолжаю. — У вас всё хорошо? — А какая разница? — кажется, он сильно пьян. — Что вам с моих проблем? Ничего не изменится. — Возможно, — превозмогая все свои предрассудки, я приближаюсь к его потерянному лицу. Смотрю в серые, почти бесцветные глаза. — А, быть может, нет? — Вы меня в церковь затащить хотите, что ли? — Майк горько усмехается. — Для таких мест я потерян. — Может, пришло время обрести свой путь на другой стороне? — я фальшивлю, будто повторяюсь за кем-то, изо всех сил стараясь сохранять сочувственный тон. Глаза Майка скользят по моему силуэту, но находят лишь размытое пятно. Я надеюсь на это. — Не нужно трепетать перед Богом, если вы в него не верите... — Точно сектантка, — Майк смеётся громко и отчаянно, но вдруг обращается потоком ярости. — Сваливай отсюда!       И мне так хочется послушаться. Но перед глазами всплывает образ Милли — такой счастливой и улыбчивой… — Тише, — шепчу я, хватая Майка за плечи. Он слепо пялится в мою сторону. Руки дрожат. — Просто…просто задумайтесь. Ваша судьба — в ваших руках. Решайте, что важнее. А когда решите — взывайте к тем, кто сможет решить проблему. Просите изо всех сил, просите искренне, чтобы…       Я осекаюсь: дыхание на исходе, а меня вдруг накрывает спокойствие. Я соглашаюсь с собственными мыслями и завожу совершенно другую песню. — А, плевать. Проще напиваться в будний день и жалеть себя. Очень по-мужски. Слабак. — Я не слабак! — мужчина вновь шумит и подрывается с места. Я с легкостью толкаю его обратно — он и не сопротивляется. — Тогда прими, черт возьми, хоть одно правильное решение, Майк. Иногда решение может прийти, откуда не ждут. Нужно просто в это поверить. — Вы…можете мне помочь? — Могу, — киваю, но он этого не увидит. — Помните: наша встреча не была случайной. Держите самое сокровенное желание в сердце, и оно обязательно сбудется. — Достаточно, — внезапно Ноэ перехватывает моё запястье, пока пресловутый Майк подслеповато и растерянно щурится. — Уходим. Хватит.       Он заглядывает в самую душу моего подопечного, пока я без зазрения совести выбегаю из бара. Выбегаю, ощущая свежий воздух на своём лице, не могу поверить в то, что всё закончилось. Что произошло?       Ночь слишком прохладна для легкости моего плаща; он не спасает от озноба. — Что за сцену ты устроила? — Ноэ недоволен, и такие эмоции совершенно не идут ему лицу; мне смешно: кажется, мы на мгновение поменялись местами. Сгибаюсь пополам от приступа неожиданного хохота; желудок скручивает тошнота. — Кажется, ты должна была быть спокойной и неприметной, а не размахивать словом «слабак».       Проблеск угрозы в разных глазах мигом приводит меня в чувство. Ноэ хмыкает, а мне хочется впиться ногтями в этот лощеный образ гребанного властелина людских душ. — Тогда почему бы тебе самому не заняться грязной работой?! — Как у тебя всё просто, — он довольно щурится. — Неважно. Цели ты добилась. Но ещё раз выкинешь подобное — я перестану притворяться таким душкой. Слышишь меня?       Киваю неохотно, с задержкой. — Чудесно. В следующий раз выбирать будешь сама. — И как долго продлится моё рабство? — адреналин закипает в крови, мне совсем не страшно язвить Ноэ прямо в лицо. В ответ он лишь невинно пожимает плечами. — Это зависит не от меня, детка. До новой встречи?       Я едва успеваю раскрыть рот, чтобы от души расписать, в каком гробу я видала эту встречу, но моё личное проклятие вновь играет не по правилам и исчезает, как по мановению волшебной палочки. И, кажется, для редких прохожих этот финт остаётся незамеченным.       Восемь поворотов налево и четыре — направо по пути домой. Идеально слаженный график летит к чертям: вместо сна я пытаюсь утопить себя под струями обжигающей воды, стираю кожу в кровь, но избавиться от мерзости, что поселилась в душе, уже никогда не получится.       Поздравляю, Бёрнелл. Ты умудрилась вляпаться в самую большую гнусь в своей жизни.       Я прихожу в себя лишь спустя бесконечно долгую неделю. Лэствилл внезапно накрывает циклон: дни я вижу сквозь призму запотевшего окна, по которому бесконечными потоками стекают дорожки дождевой воды, а вечерами кутаюсь в тёплый кардиган и брожу вдоль Маунтин-стрит в надежде вновь ощутить на себе пристальный взгляд. Ну же, почему бы не покончить с моим долгом поскорее? Или это проверенная тактика — насмехаться, выжидать? Знать, как тошно пытаться жить в подвешенном состоянии?       Спустя десять дней курьер привозит мне книгу по оккультизму, и я бездарно трачу вечер выходного дня, зарываясь в пляшущие перед глазами строчки, но так и не нахожу ничего полезного. Жертвоприношения, всевозможные способы посвятить свою жизнь служению Сатане — нежели кому-то это действительно нужно? Сколько же тьмы или больного фанатизма нужно иметь в душе, чтобы добровольно отдаться в такое рабство?       Я засыпаю прямо в кресле под шум бьющихся в окно дождевых капель.       А наутро в город внезапно возвращается солнце. А вместе с ним — пристальный взгляд, от которого дрожь между лопатками.       И на этот раз я знаю, кому он принадлежит.

***

      С досадой смотрю время на смартфоне — опоздала на двадцать минут! Ускоряюсь, чуть не падаю, зацепившись об собственный каблук и к точке назначения врываюсь почти бегом. — Твои эффектные появления — это нечто! — навстречу мне идёт смеющаяся Милли. Я улыбаюсь в ответ и загребаю младшую сестру в объятия, целую в непослушные кудряшки; видеть её такой здоровой и беззаботной — настоящее облегчение.       Дыхание постепенно приходит в норму, пока мы неспешно прогуливаемся по узким дорожкам парка Доусон: земля всё ещё влажная после бесконечных ливней, да и желающих старательно обходить лужи немного. Милли беззаботно щебечет, перескакивая с темы на тему, идёт чуть неловко, но довольно уверенно: тому, с какой скоростью она восстанавливалась, поражались все врачи, неизменно называя счастливицей. Я до боли прикусываю губу: ну, конечно, вот и все паззлы сошлись в единую картинку, в очередной раз убеждая меня, что всё, что произошло со мной две недели назад — не выдумка перегруженного мозга.       Я действительно сломала кому-то жизнь.       Я действительно запачкала руки.       Я и вправду связана с чем-то потусторонним.       И я верну все долги, чтобы оборвать эту связь.       Через час мы натыкаемся на киоск: Милли с энтузиазмом размышляет, сколько шариков мороженого выдержит вафельный рожок, я от такого сложного выбора отказываюсь и прошу кофе со льдом. — Не хочешь к нам зайти? — когда мы садимся на лавку, чтобы передохнуть, Милли внезапно задаёт вопрос, которого я так опасалась. — Мама будет тебе рада. — Не думаю, — решительно качаю головой, а сердце щемит. — Да брось, не будет же она вечно дуться из-за того, что ты бросила колледж! Она давно тебя простила. — Так простила, что не отвечает на звонки и сообщения? — пытаюсь улыбнуться, но на губах — лишь горькая усмешка. — Когда-нибудь, дорогая. Но не в этот раз. Видимо, её маниакальное желание иметь дочь-врача стало важнее моих собственных желаний. Так тому и быть.       Милли дует губы, но, видно, соглашается. Я треплю её по плечу и молча допиваю кофе, слишком уж приторный и сдобренный взбитыми сливками. Милли доедает мороженое и с отвращением вытягивает липкие пальцы вперёд. — Есть салфетка? — Ага, — начинаю копаться в сумке, совершенно забывая, что там находится. Но уже слишком поздно. — Лайя? — кончиками большого и указательного пальцев сестра без разрешения вытягивает недавно купленную книгу по оккультизму. Вот чёрт. — Э-э-э… Эм? — Ерунда, — слишком активно пытаюсь отнять чертову тайную доктрину, а Милли сообразительна не по годам — не хватало, чтобы мать прознала, что её старшая дочь, кроме всего прочего, ударилась в сатанизм. Тогда путь на порог родительского дома мне точно будет закрыт навсегда. — По работе. — Ты теперь проповедником в секте трудишься? — Милли широко улыбается, но глаза искрятся тревогой. — Серьёзно. Зачем это тебе? — Забудь, — безразлично пожимаю плечами и всё-таки забираю книгу. Кажется, салфетка теперь никому не нужна. — А мне тоже вдруг стало интересно, — я чуть ли не вскрикиваю от вкрадчивого, мужского голоса. Почему именно сейчас?!       Поднимаю голову: нет, не послышалось. Расслабленная поза, одна рука в кармане, другая тянется в мою сторону; солнце светит прямо сзади силуэта, я щурюсь, будто узрев божественное пришествие. Какая ирония, учитывая все россказни моего заклятого знакомого о своей сущности. По идее, должен вернуться адский ливень. Прямо сейчас. — О, наверняка всё содержание тебе известно вдоль и поперёк, Ноэ, — я выжимаю из себя приторную улыбочку, но вставать не собираюсь. — Какими судьбами? — И вам доброго, погожего дня, миледи, — он склоняет голову сначала в мою сторону, затем — в сторону растерявшейся Милли. — Ноэ Локид, безмерно счастлив познакомиться с прелестной сестрой моей коллеги.       А мне он свою фамилию не называл. И эта тоненькая иголочка на пустом месте бойко колет прямиком в не слишком раздутое самолюбие. Да какая разница, в конце концов? — Вы вместе работаете? — Пытаемся, — сквозь сжатые зубы цежу я ответ сестре. — Да-а-а, получается неважно, — Ноэ изображает на лице подобие разочарования. — Но мы ведь не оставляем попыток, правда?       Он хитро подмигивает; я чувствую, будто меня оставляют в дураках. Милли явно приходится по душе мой «коллега», но чудится мне, что дело тут вовсе не в харизме. Только не она. Не хватало только ей вляпаться в подобное дерьмо. — Что тебе нужно, Ло-о-окид? — не дождёшься больше притворных любезностей, хитрый лис. — Дело чрезвычайной срочности! — он вновь делает попытку дотянуться до моей руки. — Очень сожалею, что приходится дёргать тебя в выходной.       О, нет, он ни капли не сожалеет. Наверняка всё подстроено до мелочей. — Думаешь, стоит? — Я в этом абсолютно уверен, — Ноэ игнорирует подозрительный взгляд Милли, тянется к моим волосам и вынимает из ниоткуда синюю фишку, показушно демонстрирует, крутит между пальцами. Ту самую фишку, которая показала мне прошлое. Дьявол. Знает, на что нужно надавить. — Лайя, тебе нужно уйти? — сестра заметно сникает. Прости, солнышко, это ради твоего же блага. — Я скоро вернусь, — вновь чмокаю её в макушку и заставляю себя подняться на ноги, обутые в до ужаса неудобные босоножки. — Или можешь ехать домой, если хочешь. Мы обязательно повторим в другой раз! — Я останусь, — Милли смотрит за мою спину, отчаянно машет кому-то двумя руками; когда это не помогает — прикладывает руки ко рту и звонко кричит. — Кэти! Кэти! Помнишь мою одноклассницу, Лайя?       Натягиваю вежливую улыбку и поворачиваюсь — как всё хорошо складывается: Милли не дадут заскучать. — Это Кэти, а это — её брат, Лео! — сестрёнка рдеет нецелованной девицей, представляя мне высокого, рыжеволосого парня и до безумия похожую на него девочку-подростка в круглых очах. Кэти тихонько здоровается — с ней мы, кажется, пересекались на пятнадцатом Дне Рождения Милли. А вот Лео застывает, не произнося ни слова: взгляд его зелёных глаз прикованы к моему потустороннему спутнику, полностью игнорируя моё присутствие. Ноэ чуть слышно хмыкает и почти силком утаскивает меня в сторону выхода из парка, не позволяя даже отдать дань банальной вежливости.       Чертовы каблуки вновь подводят; Локид не даёт упасть, а затем с усталым вздохом отпускает, сбавляя темп. — В чём дело? Этот парень явно с тобой знаком. — Может быть, — неопределённо качает головой Ноэ, не намереваясь раскрывать свои карты. Всего на секунду его разные глаза наполняются тревогой. — Помнишь про границы?       Ха. Больно надо. Плевать. — Куда мы? — Обязательно узнаешь, — он подмигивает, а уголки губ расплываются в снисходительной улыбке. — Если повезёт, и сделаешь всё правильно, мы больше никогда не увидимся. По душе ли вам такая новость, миледи? — Она великолепна. Не желаю иметь ничего общего с…вам подобными. — Поэтому купила глупую книжку, в которой люди ищут пути, которые столкнут с первозданной тьмой? — он громко и с наслаждением смеётся, небрежным жестом зарываясь ладонью в золотистые кудри. — Ежели так, дам тебе маленький совет держаться подальше от соблазнов вновь пойти на сделку. Знание — страшная сила, помнишь? А теперь ты знаешь, как всё легко и просто устроено в этом мире. Или проигнорируй мои пожелания, если хочешь, чтобы я вновь осчастливил тебя своим присутствием... — Мечтай.