Under Your Spell

      В дверь громко постучали. «Не иначе, как кувалдой», - мелькнуло в мыслях у леди Димитреску, когда она оторвалась от бокала с вином и поставила его на стол. Дверь в дальнем коридоре с шумом распахнулась, и в замок вошел ее брат. Мужчина как всегда был в пыльном кожаном плаще и с огромным молотом, закинутым на плечо. Сигару вошедший предусмотрительно потушил еще в дверях, но запах табака окружал его с головы до ног, неприятно щекотя тонкое обоняние Димитреску.       - Карл, какая приятная неожиданность! - неприятно улыбнулась леди.       - Надо же, а я так боялся, что ты не обрадуешься, - бесцеремонно проходя мимо дамы и бухаясь в кресло заметил Хайзенберг. - Слышал, у тебя новая игрушка.       Альсина ненавидела этого хама. Заваливается к ней в замок безо всякого приглашения, пачкает ее прекрасный гостиный гарнитур и уже как-то пронюхал о ее гостье. Слишком уж много за один раз его присутствия в доме Димитреску.       - Не имею об этом ни малейшего представления. Тебя кто-то старший надоумил или ты сам придумал? - обращаясь к нему как к нашкодившему ребенку, задрала подбородок высоченная леди.       - Не строй из себя суку, Альсина, - резко сказал Хайзенберг, глядя на нее снизу вверх. - Любой шорох в твоих мучильнях для меня громче горна.       Альсина выдержала паузу, чтобы не вспороть брюхо этому мерзавцу. Отношения у них не заладились еще в первые годы, а теперь взаимное неприятие переросло в гораздо более глубокие чувства: ненависть и презрение. От отрезания мерзкого языка у ее «брата» останавливала лишь любовь к матери Миранде. Хайзенберг, в свою очередь, никакой любви не испытывал, наоборот, весьма и весьма желал скорейшей кончины, как Димитреску, так и их общей матери. Но для этого было еще рано.       Леди Димитреску догадывалась, что матерь наверняка разочаруется, если они повздорят и что-то не поделят. Леди больше не желала выносить его присутствия.       - Если я выпотрошу тебя прямо сейчас, то вдоволь утолю свою жажду. Заодно избавлю себя от твоего общества, - отвернулась от Карла Альсина и в тихой ярости сжала зубы.       - Ты сегодня само очарование, сестрица! - Хайзенберг встал с кресла, манерно сняв шляпу в поклоне перед дамой, и направился обратно к выходу.       Альсина подняла бокал за вечные муки своего брата. Хайзенберг, в свою очередь, решил проникнуть в пыточные семейства Димитреску более изощренными путями. ***       Карл шёл по подземелью, как раз там, где одна из дочерей Альсины кружила вокруг скованной цепями по рукам и ногам молодой девушки. «Не местная, - прикинул инженер. - Лет 28, не больше. Как попала?». Вампирша, завидев мужчину, начала томно вздыхать и смеяться грудным мерзким смехом. Как же от нее тошнило.       Лорд приблизился к жертве, а вампирша - это была Бела - лишь немного посторонилась, с соблазнительно-страшным прищуром наблюдая за ним. Бела даже дерзнула положить свою когтистую руку ему на плечо, но Карл небрежным движением ее скинул. Скованная девушка была уже изрядно покрыта собственной кровью: на руках красовались неглубокие порезы, как-будто дочь Димитреску только играла с жертвой, но вот от ключицы к груди тянулся порядочный разрез, оставленный явно гигантских размеров когтями. По следам крови на груди можно было понять, что ее слизывали языком. Хайзенберг мысленно поморщился, при этом на его лице не отразилось ровным счетом ничего.       - И кто это такая? - спросил инженер.       - Матушка сделала нам подарок. Заблудшая душа, - томно произнесла Бела.       Она подошла ближе к жертве и острым когтем провела по щеке девушки и слизала пролившуюся оттуда кровь.       - Мы будем заботиться о тебе, милая! - заверещала Бела и сразу же присосалась к ране на груди.       Хайзенберг только сейчас понял, что его удивило. Девушка не проронила ни звука. Состояние ее было предобморочным. Глаза были открыты, но смотрела она куда-то в пол, и лишь сомкнутые в прямую линию губы свидетельствовали о ее страданиях. Такое поистине железное терпение показалось Хайзенбергу забавным, и уголки его губ невольно расползлись в улыбке. У мужчины взыграло любопытство, в конце концов, нельзя же упускать все интересное, что происходит в этой проклятой деревне, а тут новичок, да еще и девушка. Карлу захотелось и самому с ней потолковать, пока еще теплилась какая-то жизнь в ее теле.       Бела снова подняла руку, чтобы вспороть плоть бедной жертвы, но Карл схватил ее за запястье и сжал почти в полную силу:       - Маман тебе разве не сказала? - весь металл - благо его в пыточных было в достатке - задрожал, повинуясь неведомой стихии.       - Не сказала ш-ш-што?! - прошипела пойманная дочь с болью в голосе и злостью в глазах.       - Что детское время кончилось. Пора баиньки, а игрушки соберет дядя Карл, - он надавил еще сильнее, отчего вампирша оскалилась.       - Она - наша! Ты не посмеешь забрать ее из дома Димитреску! - по-змеиному извивалась схваченная Бела. - Ты будешь отвечать перед матерью Мирандой!       На лице женщины страшно заплясали желваки, и она чуть ли не плевалась кровавой слюной на Хайзенберга.       - Ну-ну, ты же дама - держи лицо! Как-нибудь с мамашей сочтемся, - обезоруживающе улыбнулся Хайзенберг, продолжая причинять женщине боль. - Но это уже не твое гребаное дело, комарик! - он улыбался, а стекла его очков отражали Беле собственное бессилие перед ним.       Вампирша знала, что одна в подземелье она даже не успеет предупредить сестер, которые именно сейчас как-будто испарились. Мать будет очень недовольна, но разозлится скорее на Хайзенберга, чем на нее саму. А лорд был сейчас для Белы куда большей угрозой, чем недовольство леди Димитреску.       Мужчина отбросил от себя руку отвратительной ему дочери Альсины и посмотрел на пленницу. В это время окровавленная девушка тоже подняла на инженера глаза. При свете факелов они горели точно огнем, хотя, возможно, огоньку добавляла ее взгляду первозданная ненависть. В остальном же девушка была настолько изможденной, что даже поднятие взора далось ей с трудом, и ее голова снова упала на грудь.       Хайзенберг усилием воли снял с нее железные цепи и швырнул их в сторону разъярённой вампирши. Он подхватил девушку и взвалил ее на одно плечо, свой молот - на другое, подарил напоследок белоснежную улыбку Беле и удалился только ему известными путями через подземелья на свою фабрику, оставив упырице лишь свой запах - табака.