Ночь с суженым

      Психиатрическая лечебница Маунт-Мэссив. Дмитрий бродил по заваленным досками, дряхлым коридорам, проникая глубже в неизведанные места страшного заведения, где над пациентами проводят незаконные испытания врачи и лишают людей жизни ради научных целей. Его тюремная форма с номером «2536» на правой стороне грудной клетке запылилась от монотонных падений, передвижений по грязному полу на корточках и вечной беготни, которая замучила и истощила мужчину. Его сердце дрогнуло, когда он услышал грубый голос и увидел, выходящего из тусклого, улитого лунным сиянием угла мужичка с топором. Парков дёрнулся и вновь побежал, расталкивая преграды, оставляя на ладонях занозы от гнилых палок, прячась за деревянными пожилыми проёмами между стен и дрожа от волнения. Мужчина остановился, чтобы перевести дух и перезарядить камеру, он удивлялся, что аппарат остался жив, спустя столько приключений, она была его источником спасения. Во-первых, в камере присутствует функция ночного видения, можно было прятаться в темноте и наблюдать за окружающим, притаившись, как дикий зверёныш, во-вторых, с помощью неё можно рассматривать противника на расстоянии семи метрах, а в-третьих, зарядка держится продолжительное время, и энергия расходуется по мере использования.       Дмитрий торопился выбраться из тёмных стен, его адреналин подскочил, кровь кипела в венах. Он перескакивал через преграды, не ощущая голыми стопами привычную боль, и, заметив, сооружение из плотно лежащих друг на друге досок и поставленной на них старой медицинской койки, покрытой не лучшего сорта простыней, забрался под самую крышу и спрыгнул в другую комнату, соединенной с соседней стеной. Мужчина поправил разбитые в уголке оправы рамки очки, выдохнул остатки скопившегося от паники воздуха и прислушался. —Вот наша невеста. Вот ваша невеста, мистер Глувиенко. Пожертвуем одной плотью, нежели лишимся своих. Тупой идиот, сам залез в логово Глувиенко, — доносился презрительный шепот за запертой дверью, пока Парков спускался в чёрный подвал по скрипучей лестнице, которая вела в швейных подпольный цех.       Он осматривался, ожидая страшного сюрприза, но было безмятежно и спокойно, как бывает после тяжелого рабочего дня. Швейные машинки покаялись на столах. Они не пригодны для использования, огромное количество покрылось слоем пыли, освещаемых тусклым просветом через заляпанные грязью окна, и разбросаны по всей отведенной территории. Дмитрий осторожно обходил столы, шагая к слабому тёплому свету, затаившемуся за самодельной постройкой: старыми простынями, прибитых гвоздями на крепкие деревянные балки. Сооружение напоминало медицинский занавес для кровати пациента в больнице. Когда Парков проник за шторы, то рвотное чувство подскочило в горле. На гинекологической кушетке, широко раздвинув ноги, щиколотки которых были связаны верёвкой, лежала обнаженная девушка с мешком на голове. Из якобы влагалища торчала головка ребёнка, забрызганная лужами крови и скользкими кишками. Изучив чучело ближе, Дмитрий определил, что пострадавшая не является женской особью, это был мужчина с выбритыми ногами, ранее вскрытым, но искусно заштопанным брюхом и пришитыми кусками кожи, олицетворяющие женскую грудь. Рядом с жертвой зверского насилия и пыток находился удушенный доктор, подвешенный на трубу, с закрытым от взора лицом, который держал за кисть руку рожающего. Мужчина определил для себя, что некий художник изобразил сцену рождения и то, что в каморке ужасно дурно пахло протухшей человеческой плотью - вонь смертная.       Он помолился Богу и двинулся дальше, робея телом, пока не добрался до заброшенной части швейного завода. Ободранные стены, заваленные металлические стеллажи, коробки, с потолка свисают безобразные верёвки, а окна накрыты дырявыми тряпками. Бродя по огромному лабиринту, прирученному тьмой, Парков отыскал распашную двухстворчатую дверь со стеклянными оконцами, через которые виднелась неизведанная часть отдела. Мужчина повертел дверной ручкой, но щелчка не последовала, он безуспешной дёргал её, пока не поднял карие глаза и не навёл камеру, чтобы определить точности в противоположной комнате. Дмитрий отскочил в приступе истерического страха от дверей, так как по ту сторону, прислонившись плотно к деревянным плитам и молвив: «Дорогая», стоял безумно улыбающийся мужчина крупного телосложения, у него были широкие плечи, мощная спина, но и несвойственный структуре телосложения маленький рост. Зрачки неприятного незнакомца отдавали белыми точками на экране камеры, он развернулся и направился куда-то вглубь темноты. Возможно, Парков был выше его на два сантиметра, но явно слабее и стройнее фигурой. Дмитрий запаниковал, когда ушей коснулся медовый голос. —Я испугал тебя? Извини, я не хотел. Мы встречались раньше? Я знаю: я где-то уже видел тебя. Может быть… До того, как я проснулся. Хотя сейчас это похоже на сон – быть здесь с тобой. Позволь мне наполнить тебя. Тебе больше не нужно быть одной, — твердил Глувиенко, приближаясь к месту нахождения Паркова, — ты могла бы дополнять меня, а я бы смог заполнить пустоту в тебе.       Дмитрий не смел издать вздоха, который мог бы выдать его, он передвигался тише крысы, боясь, что сердечное дребезжание настолько громко, что стук о помятые рёбра слышно за чёртовый километр. Мужчина играл в рискованные прятки, вальсируя с кромешной тьмой и содрогаясь под столом, когда предполагаемый жених ошивался рядом, напевая мелодию. Стоило ему исчезнуть из поля зрения, как Парков бешено бросился то ли на коленях, то ли на корточках обратно в вонючую каморку, принимая факт того, что он мог пропустить поворот. Действительно, мужчина обнаружил еле-еле распахнутую дверь, стул, который умиротворялся у настенной надписи из чужой засохшей крови: «Добро пожаловать домой». Дмитрий прошёл через подобную другим комнату и очутился в узком коридорчике, в котором испугался манекен со свадебным платьем со английских старомодных времён. Стена украшена очередным напоминанием: «Любовь делает дом домом». Парков прошёл мимо одеяния, скривив губы, он не хотел бы задерживаться здесь, так как издалека доносились глухие слова песни, которые с каждом шагом к новой двери слышались отчетливее: «Когда я был маленьким, мама часто говорила мне: "Женись, сынок, и ты поймёшь, как счастлив ты можешь быть". Я искал повсюду, но так и не смог найти ту единственную, которая была бы похожа на девушку, чей образ стоит перед моими глазами. Я продолжу поиски, до тех пор, пока не отыщу её».       Мужчина передвигался от помещения к помещению, рассчитывая с точностью каждое действие, расходуемое камерой электричество, прислушивался к шуршанию за стенами и нервно теребил очки. Дмитрий попал в комнату с темно-голубыми стенами, стеллажи с чистой формой и картонными коробками на полках мирно дремлют, на кафельном полу он обнаружил кровавые следы от рабочей обуви, если обратить на них детальное внимание, то они, примерно, тридцать девятого размера. Парков добрался до конца на коленях, замарав бардовой противной слизью ладони, путь к свободе преграждал громадный ящик на колёсиках с железками внутри, который притиснул дверной проём. Мужчина ощущал, как сердечный мотор отбивал ритм танго по организму, дико страшно до нервов костей, плохое предчувствие окутало сознание, будто бы жених близко, он наблюдает за мучительными стараниями Дмитрия: передвигать неподсильный предмет, задыхаясь от приступов паранойи и утирая влажные дорожки с лица. Глувиенко явился, как снег на голову, мужчина перепрыгнул через столы, опираясь на поверхность крупными ладонями, и медленно стал подходить к мученику, рассекая воздух поржавевшим ножом. Парков сильно толкнул преграду последний раз плечом, отворил дверь и быстро побежал, куда глаза вели и позволяли строения здания лечебницы. Он приметил открытый лифт и прыгнул, но, не обнаружив под ногами твёрдой кабинки, успел в последние секунды схватиться за лестницу в шахте, которая не выдержала его вес и начала крошиться на детали. Дмитрий свалился на деревянный потолок кабинки лифта, которую мужчина повредил ногой. Осколок доски впился в лодыжку, Парков взвыл от острых ощущений, жалобно выдохнув через приласканные клыками губы стон. —О Боже. О Боже, ты в порядке? Скажи, что с тобой всё в порядке. Ненавижу мысль о том, что ты страдаешь без меня, — проговорил жених, осматривая любимую с верхнего этажа, пока пострадавший не вытащил острую палку, пропитанную кровь. — Зачем тебе делать с собой такое? Ты бы лучшее… лучше умела, чем была со мной? Тогда сдохни, — на сказанных словах Сергей нажал на кнопку, заставившую лифт двинуться наверх, Слава Богу, нижний этаж не был оккупирован.       Мужчина передвигался с чертовским жжением в ноге, оставляя капли скатывающейся крови по ступне на линолеуме, он ввалился, но вставал, так как опасность всегда кусала пятки. Неизученная локация: побитый женский манекен накалял атмосферу, офисная доска, на которой выделялась жирная фраза маркером: «Это не дом» бросилась в коренные глаза, гадкое освещение резала разум, а подскочившее давление кружило голову.       Дмитрий забрался в металлический шкафчик для хранения одежды, еды на обеденный перерыв, который слился с пространством, и закрыл поцарапанными ладонями губы. Через покалеченные отверстия для проветривания внутренней части шкафа показался Глувиенко, который силой сдвинул объект и нежно уронил его на пол, не причинив дискомфорта, он выговаривал следующее повествование, выжигая Дмитрия налитым кровью и жестокостью взглядом: «Ты сделала из себя подарок. Деликатес, который можно разделывать и разделывать, а затем смаковать. Наконец-то и… Я был слишком… вульгарен. Я знаю и хочу извиниться за это, — каялся Сергей, таща офисный ящик, — я просто… Ну, знаешь, что становится с мужчиной, когда он хочет познакомиться с женщиной. Но после церемонии, когда я сделаю тебя честной женщиной, то обещаю стать другим мужчиной, — клялся жених, пока движение не остановилось, и щетинистое, изуродованное волдырями лицо Глувиенко вновь мелькнуло в стёклах очков Паркова. — Мне нужна семья, наследие. Стать отцом, которого у меня никогда не было. Я никогда не допущу, чтобы что-то случилось с нашими детьми. Ничего такого, как… — минута глубокого молчания. — Тебе придется подождать здесь. Я, конечно, понимаю – тебе тоже не терпится завершить наш брачный обряд, но попробуй насладиться предвкушением». Ящик ударился об опору, и герой рассказа увидел станок для распиливания брёвен со стальной циркуляркой, над которым свисали конечности людей: руки, бедра, ноги, насажанные на здоровенные крюки, и железные цепи. Жених воротился с баллончиком снотворного, усыпляющий газ проникнул в пространства «невесты», мужчина терял силуэт Глувиенко, тело сотворилось тяжёлым, и он отключился под воздействием препарата, слыша напоследок мягкие слова: «Это поможет тебе расслабиться, дорогая».       Дорогой читатель, заверяю тебе, что часы пропустили двенадцать часов, пока Дмитрий был в небытие и складывал картинки, по которым определил, что Сергей Глувиенко – пациент, подвергавшийся исследованию и просящий его о помощи ещё в офисе, когда Парков работал над оборудованием в главном центре лаборатории под больницей Маунт-Мэссив. От безжалостного крика в сознании мужчина открыл слабые очи, оскалил зубы, и мутными отрывками наблюдал, как жених вырезает половой орган местному психопату, лелея его фразами, скидывает в порывах ярости труп, и Дмитрий опять падает в глубину дрёмы с головой. Мужчина видит Екатерину в летнем лёгком золотистом платьице – собственную жарко любящую жену, которая гуляет в ясный день по цветочной аллее, придерживая маленькую ручку дочери с плющевым зайцем. Савина повернула лучезарное личико и помахала хрупкой ладонью отцу, Парков очнулся, кое-что изменилось. Глувиенко пытал нового пациента: мужчина бродил ладонью, укрытой кожаной перчаткой без пальцев, по голому телосложению худого дрожащего парня, он лезвием бритвы очистил волосяной покров, прорисовал надрез от грудной клетки до паховой области, вскрывая внутренности и лишая бедного гениталии. Сергей не скидывал покалеченного, как мусор или хлам, а ненавистно прислонял жертву лицом к активированной циркулярке, которая рассекла несчастному голову. Кровь струями брызжет в разные стороны, оседая на дощатый пол, а мужчина не совладел со страдающим от картин организмом, поэтому окончательно впал в обморок. Казалось, что прошла целая вечность.       Парков обрёл здравое восприятие от крадущегося холода по спине и касаний ледяными пальцами по разведённым ногам, на распилочном станке, привязанным за кисти и щиколотки к деревянным шатающимся стойкам, полностью обнажённым догола и обласканным речью Глувиенко в свете мягкого света лампы. —У тебя удивительная структура костей. Какая мягкая кожа. Ты будешь красивой, — рассуждал он, направляясь к рычагу активации механизма. — Женщина должна выстрадать некоторые вещи. Это неприятно, я знаю, но просто попробуй вытерпеть. Ради меня. Ради наших детей, пожалуйста. Всего лишь надрез, который станет светом для наших детей. Он будет немного болеть. И зачатие, и роды никогда не бывают лёгкими. Я разрежу быстро.       Жених вцепился в медвежьим руками в крепкие стойки и потащил Дмитрия на крутящуюся с бешенной скоростью пилу, он зажимал грубыми ботинками педаль, которая обогащала циркулярку электричеством, Дмитрий секундой на секунду прощался с жизнью стабильного мужчины, пока на Сергея не налетел с кулаками высокий светловолосый юноша с закопченными в крови короткими прядями. Между персонажами развязалась горячая драка, парень ударил Глувиенко по чувствительному лицу и бросился бежать, а жених, угрожая его убить, кинулся за сорванцом, испортившего процесс брачной церемонии.       Парков ломает сооружение, подает на доски, Господи помоги, он ничего не видит, слеп, как крот. Нащупав мятую форму трясущимися руками, а на тумбочке – разряженную камеру и пострадавшие очки от падания, стекло которого на одной стороне разбилось в дребезги, мужчина незамедлительно оделся и дал дёру. Из последних сил Дмитрий заставлял себя двигаться быстрее, жених прекрасно знает, что «невеста» сбежала со свадьбы, поэтому он в не себе от ярости. —Вот ты где, дорогуша. Вернись ко мне. Я стараюсь быть терпеливым, дорогая, — ласково щебетал джентльмен. — Все вы – шлюхи. Это ваше наказание, — яростно перешёл он на крик, подобное рычанию одичавшего пса.       Парков переступал порог за порогом, как безумный, он метался по территории коридоров, ударяясь плечами о грубые предметы: манекены, углы столов, табуреты, нарываясь на тупики и роняя капли слёз, он беспрерывно шевелил устами, читая Божью молитву, чтобы Господь направил его к выходу из ужасной берлоги.       По лицу ударил уличный ветер, сквозняк прошиб ступни ног, а лёгких коснулся кислород. Дмитрий обнаружил разбитое окно, через которое мужчина выпрыгнул на задний двор больницы. Конечно, выпасть со второго этажа и окончательно травмировать ногу – не лучшая идея, выдвинутая инстинктом самосохранения, но, глубокоуважаемый читатель, Парков остался жив. —Вы все хотите бросить меня? Да? Ладно! Иди! Ты и все остальные эти неблагодарные шлюхи, — ревел Глувиенко, пока мужчина кричал от истязающей пытки пострадавшего организма: в ушах буянил белый шум, оглушая мозг нестерпимым звоном, глаза расплывались в тумане, а внутри рёбер жестко всё скомкалось, как бутон алой розы засыхает от палящих лучей солнца.