Искусство барочной живописи

      Кассиопея проснулась от того, что яркий луч восходящего солнца бил прямо в глаза, а по окну барабанили капли. Видимо, сегодня довольно тёплый для зимы день, что даже снег на крыше замка немного подтаял. Художница смотрела в высокий потолок своей комнаты, лёжа на спине и пытаясь заставить себя встать с тёплой уютной постели. Кэсс вспомнила мягкий голос из сна, прикрыла глаза и с блаженной улыбкой глубоко вдохнула: в воздухе был еле уловимый терпкий аромат полыни и мирта, а также какой-то металлический запах, но он почти совсем не чувствовался. Девушка села на кровати и потянулась, открыв глаза, она заметила чашу и кувшин с водой, видимо, чтобы умыться. Она осмотрела комнату: в камине танцевало пламя, весело потрескивали поленья, а свечи, свечи были затушены. Они не сгорели до конца, так что, вероятно, кто-то приходил ночью в её комнату пока она спала и загасил их. Сердце заколотилось быстрее, но Кэсс нахмурилась и отогнала мрачные и пугающие мысли, вставая с кровати. Она улыбнулась яркому солнцу за окном и, напевая ларго «Зимы» Вивальди под стучащие по стёклам окон капли, напоминающие пиццикато, стала умываться.       Кассиопея умылась, заправила кровать и переоделась в рабочую одежду: лёгкую рубашку, под которой была обтягивающая фигуру майка; светлые льняные брюки, открывавшие лодыжки; длинный льняной фартук с парой карманов. Она надела серебряный медальон, после чего в дверь постучали. — Войдите, — крикнула Кэсс, собирая серебристо белые волосы в пучок. В комнату вошла Ирэн. — Доброе утро, мисс Келли. Если вы готовы, я провожу вас в мастерскую. Ваш завтрак принесут сразу туда. — она учтиво стояла у двери, сцепив руки в замок перед собой и терпеливо ждала ответа. — Доброе утро, Ирэн. Да, я готова, — Кэсс закинула сумку с инструментами на плечо и улыбнулась девушке, — можем идти. Горничная кивнула, чуть приподняв уголки губ в ответ на улыбку и вышла из комнаты. Кэсс вышла следом, закрыв за собой дверь.       Они прошли по коридору, такому же вычурному, как и всё в этом замке, что успела увидеть Кассиопея, мимо лестницы, ведущей в огромный зал с просто потрясающей своими размерами хрустальной люстрой: только её Кэсс смогла рассмотреть. Мимо пролетела большая муха. «Муха?! Такая огромная!» — девушка инстинктивно обернулась, а горничная уже отворила дверь, за которой был небольшой коридор. — Это Зал Радости. — горничная указала на скульптуру, стоявшую на круглом пьедестале с ограждением, не соединяющимся по середине. Кэсс ещё раз обернулась и, не найдя ничего, вошла в коридор, закрыв за собой дверь. — Дверь в мастерскую впереди, вам туда. Дверь слева ведёт в библиотеку. — А вы не пойдёте? — художница вопросительно посмотрела на Ирэн. Та лишь замотала головой и уже скрылась за дверью, когда Кассиопея хотела спросить, в чём дело. Она пожала плечами и, пройдя по коридору до скульптуры и, немного задержавшись у неё, прошла дальше и отворила резную дверь, за которой скрывалась мастерская.       Негромкий звук шестерней часов наполнял эту комнату, свет падал из единственного окна под самым потолком, а свечей здесь было больше, чем в других частях замка, от чего помещение было необычайно светлым. Кэсс положила сумку на пол у столика, разглядывая мастерскую: небольшая комната с высоким потолком, большая люстра с множеством зажженых свечей, несколько мольбертов, стоявших в аккуратной куче у стены, деревянная лестница, ведущая почти под потолок. «Хорошая смотровая точка», — отметила Кассиопея. Ещё была приставная лестница. «Отлично, есть всё, что мне нужно», — подумала Кэсс, разглядывая огромный холст, на котором уже был набросок фона, рядом на столике лежал эскиз. Художница внимательно его осмотрела, прикрепила канцелярской кнопкой, лежащей в кармане фартука, к холсту и, взяв уголь, начала прорисовывать детали фона. Из-за большого размера картины, приходилось постоянно отходить, сверяясь с пропорциями. Спустя полчаса в дверь постучали и, не дожидаясь ответа, быстро вошла другая горничная, оставила поднос с завтраком и быстро удалилась. Кэсс с недоумением посмотрела на захлопнувшуюся дверь и спустилась с передвижной лестницы, чтобы позавтракать.       В очередной раз отходя от холста, чтобы убедиться в правильности пропорций, Кассиопея подумала: «Слишком много останется места сверху, либо придётся перерисовывать, либо Леди Димитреску на этой картине хочет быть на лестнице у книжной полки». Она пожала плечами: в любом случае ей нужно поговорить с хозяйкой замка, сделать наброски разных поз для портрета, а также детально порисовать лицо Госпожи с натуры, чтобы подробно изучить её черты.       Дважды, когда приносили обед и ужин, Кэсс спрашивала у горничных о том, как скоро она сможет увидеть Госпожу Димитреску, но ни одна не дала внятного ответа, спеша удалиться. Оставалось лишь ещё детальней прорабатывать фон, вплоть до узоров на обивке витиеватого стула, которые она хотела делать уже в процессе росписи.       Так и не дождавшись появления Леди, Кассиопея устало опустилась на немного пыльный диван, достала из кармана влажные салфетки и вытерла руки начисто от угольной пыли. Она не заметила как отключилась. Сквозь сон девушка слышала, как отворилась дверь, но не было сил открыть глаза. Чьи-то сильные большие руки подняли её с дивана и, прижимая к себе, унесли куда-то. Аромат полыни, мирта и, на этот раз ещё и дорогого табака, погружал в сон ещё больше, а странный солоноватый металлический запах не внушал доверия. Это был запах крови.       Проснувшись на следующий день Кэсс списала бы всё на страшный сон, если бы не одно «но». Она лежала в своей комнате, переодетая в ночную рубашку и в воздухе был тот самый аромат. Девушка соскочила с кровати, часто дыша и не понимая, что происходит. Небо за окнами едва посветлело: солнце ещё не проснулось. Когда Кассиопея успокоила себя, ведь с ней ничего страшного не произошло, она решила заглянуть в ванную комнату, потому что кувшина с водой в этот раз не было. К удивлению художницы, ванна была наполнена горячей водой с розовым, судя по запаху, маслом. Кэсс вздохнула и начала раздеваться.       После водных процедур настроение улучшилось и тревога почти улетучилась. Завтрак в этот раз принесли в комнату, видимо, пока она мылась. Есть не хотелось, так что она переоделась к работе, налила себе чаю и стала размеренно пить его, стоя у окна и любуясь пейзажем: солнце только поднялось над лесом и освещало туман, стоявший в кронах деревьев, своим жёлто-оранжевым светом, медленно падающие снежинки блестели в холодных лучах и мягко опускались на землю, тишь да гладь. Даже ветер ещё не пробудился. Кэсс вздохнула, отходя от окна и ставя пустую чашку обратно на поднос.       Она надела тряпичные чёрные туфли и тихонько вышла из комнаты. В замке было тихо, будто он пустовал много лет. Она не заметила раньше, но металлический запах крови был почти повсюду, налётом, как пыль в давно нежилых комнатах. Сердце бешено стучало, ударяясь о рёбра, от чего было тяжелее дышать. Она ступала почти бесшумно, идя дорогой, что вчера показала ей горничная. Девушка хорошо запомнила путь, в чём ей помогла хорошая память на окружение. Кассиопея остановилась у большой винтовой лестницы и осторожно подошла к перилам, чтобы рассмотреть комнату внизу: под громадной люстрой, что она видела вчера, расположился просторный зал, в камине потрескивали поленья, а на полу из гладкого паркета лежал пестрый ковёр. Быть может художнице показалось с высоты, но она заметила на ковре несколько коричневато-бордовых пятен. Кэсс сглотнула, отходя от лестницы, и убедила себя, что виновато тусклое освещение и ей просто показалось. Она двинулась дальше, выбросив из головы страшные мысли, так и лезущие в голову, и настроившись на работу.       Войдя в мастерскую, перед этим немного задержавшись у скульптуры в Зале Радости, Кассиопея, с толикой грусти в светло-серых глазах, посмотрела на холст с проработанным фоном, но без самой заказчицы на нём. А печально было потому, что нельзя было начинать работу цветом. Так что художница только глубоко вздохнула и, сев на софу, на которой вчера заснула, достала из нагрудного кармана фартука альбом и карандашом начала делать зарисовки окружающего интерьера.       Время близилось к обеду и Кассиопея решила ещё проработать над стеной на заднем плане будущей картины. Она подставила приставную лестницу к холсту, забралась на неё, снова держа в руке уголь и тут услышала, как отворилась дверь. Посчитав, что это снова одна из горничных, которые не дают внятных ответов, принесла обед, художница, не оборачиваясь, снова спросила своим мягким тоном: — Я понимаю, что уже замучила вас этим вопросом, но когда я всё-таки смогу увидеть Госпожу Димитреску?       За спиной послышался звучный бархатный голос, тот самый, что был слышен во сне, а носа коснулся знакомый запах: — Что ж, вы так хотели меня увидеть, юная леди, и вот я здесь. — с некой ехидной нежностью произнёс голос за спиной.       Кассиопея сглотнула, прежде чем медленно повернуться. Сделав это, девушке пришлось поднять взгляд выше ибо в обладательнице голоса было около трёх метров росту. Художница затаила дыхание, её сердцебиение участилось, а зрачки расширились одновременно от некоторого страха и восхищения: перед ней стояла статная, очень высокая женщина, её точёную фигуру и плавные линии тела подчёркивало молочно-белое лоснящееся, сшитое в стиле 30-х годов, платье в пол, кисти рук были одеты в чёрные кожаные перчатки, массивную шею украшало ожерелье с крупными жемчужинами и изображением герба, который художница уже видела на конверте и на платьях написанных дочерей Миледи, акцент на объемной груди делала брошь в виде трёх обсидиановых бутонов роз, а на изящное лицо, которое обрамляли локоны вьющихся аспидно-чёрных волос, бросала тень широкополая чёрная шляпа. Из этой тени на девушку пристально взирали, будто светящиеся, серебристые глаза с длинными ресницами. На алых губах женщины появилась хитрая улыбка: — Ты уже можешь начать дышать, милая. – усмехнулась женщина, сразу сменив вежливое "вы" на "ты", которое ни в коем случае не означало близость, а лишь разницу в положении. Тон однако не говорил о пренебрежении.       Кассиопея выдохнула, не отводя взгляда от хозяйки замка. Та бархатисто усмехнулась, наблюдая за выражением лица девушки. Теперь художница понимала, почему на эскизе пространство было запечатлено именно так. Вспомнив, что таращиться неприлично, Кэсс отвела взгляд, а щёки порозовели. Она извинилась и слегка поклонилась, положив чистую руку на грудь. — А ты хорошо воспитана. — сказала женщина слегка удивлённым тоном, продолжая улыбаться.       Кэсс заметила, что в одной руке леди держала длинный блестящий мундштук, в который была вставлена свежая сигарета. Девушка приподняла голову и обнаружила, что Госпожа изучающе смотрит на неё, от чего щёки художницы вновь слегка порозовели и она отвела взгляд, но короткий ехидный смешок заставил Кэсс снова посмотреть на женщину. Та, улыбаясь, поднесла мундштук к пламени свечи на люстре, прикурив сигарету. После леди разместилась в довольно большом кресле с резными ножками, которое Кассиопея почему-то не заметила, когда входила сегодня в мастерскую. Возможно из-за того, что её голову занимали другие мысли. Но тут она вспомнила, что даже зарисовала это кресло в альбом, никак не усомнившись в его принадлежности к комнате. Женщина тем временем затянулась, прикрыв глаза и чуть нахмурившись, её грудь приподнялась, заполняясь дымом, и начала плавно опускаться, когда леди медленно выпускала густой, молочного цвета дым из приоткрытого рта. Её глаза оставались закрытыми, но аккуратные брови больше не были нахмурены, что делало выражение лица расслабленным. Женщина выдохнула остатки дыма и приоткрыла глаза, посмотрев на Кэсс и приподняв одну бровь. Увидев восхищённо-изучающий взгляд, Госпожа чуть улыбнулась и звучно произнесла своим низким, бархатистым голосом: — Ну же, я здесь, как ты того хотела. Не трать мое время впустую. — после тон смягчился, — можешь подойти, я не кусаюсь. Почти. После этих слов на её губах появилась хитрая улыбка и она вновь затянулась, прикрыв сияющие глаза.       Кассиопея очнулась, будто ото сна, спустилась с приставной лестницы, словно на ватных от волнения и напряжения ногах, убрала уголь и вытерла влажной салфеткой слегка трясущиеся руки. Она взяла с софы открытый на чистой странице альбом и лежавший на нем карандаш, довольно осторожно приблизилась к величественно восседавшей на кресле, как на троне, женщине. Запах дорогого табака витал в воздухе, но он не раздражал Кэсс так сильно, как обычно, он был довольно мягкий и не такой резкий. Девушка сняла обувь и забралась на софу, положив колено на её спинку, упираясь босой ножкой в мягкое сидение. Ещё несколько секунд Кассиопея внимательно изучала черты лица Госпожи, после чего аккуратными ловкими движениями карандаша она начала делать зарисовки, то и дело поднимая взгляд, чтобы свериться. С работой пришла уверенность и пропало волнение, руки больше не тряслись, внимательность вернулась. Изучая внешность женщины, Кэсс заметила что на сроватой коже в некоторых местах есть витиеватые отметины, не похожие на шрамы, а больше напоминавшие трещины в краске ценной картины или во фреске старого сабора или замка. На густых волосах леди танцевали блики от пламени свечей, похожие на раскаленные угольки. Для Кассиопеи было в удовольствие изучать и зарисовывать, нравившихся ей людей, но ни один из них не идёт ни в какое сравнение с женщиной перед ней, которая, скорее всего, даже не была человеком.       В тишине, которую нарушали только тикающие звуки механизма да шуршание бумаги и карандаша, Кэсс краем уха пару раз услышала, а может ей показалось, будто Миледи принюхивается.       Спустя час женщина нарушила тишину: — Мне нравится, что ты не болтаешь зря, пытаясь безуспешно поддержать диалог. На что Кэсс ответила, подняв взгляд: — Я отвлекаюсь от работы, когда начинаю вести беседу, Миледи. — Вот как? Девушка кивнула, после посмотрела на внушающее количество зарисовок и мягко сказала: — Думаю, на сегодня всё. Не смею вас больше задерживать, Госпожа, ваше время ценно. Кэсс тепло улыбнулась, больше не чувствуя напряжения рядом с необычной заказчицей. Миледи сначала ответила на улыбку слегка удивлённым взглядом, чуть приподняв брови и округлив глаза, но почти сразу это выражение лица сменилось, будто она хотела скрыть свои эмоции, маскируя их за улыбкой безразличия. Женщина молча встала и вальяжно направилась к выходу. Когда Кэсс окликнула её с вопросом о следующей встрече, та, слегка согнув колени, открыла дверь, нагнулась и, придерживая широкополую шляпу, вышла, не сказав ни слова. Художница в недоумении смотрела на закрытую дверь, чуть нахмурилась и села на софу, взяв альбом и принявшись изучать черты лица. В памяти отпечатались трещинки на коже, прекрасные морщинки на лице, изгиб изящного носа, плавная линия алых губ, длинные ресницы и пустой взгляд блестящих серебристых глаз. Художница прикрыла глаза, воссоздавая образ очень высокой, статной женщины, с внушительными формами и ехидной улыбкой. Она ещё не знала, какие чувства испытывает к этой леди, но была точно уверена, что хочет увидеть её снова.