Царь. Просто Царь

Я училась в муниципальной младшей школе, которых на мой район было аж две штуки. К слову, хотя школы эти были на попечении государства, обучение в них было таким же платным, как и в других, только что цена значительно ниже. Так вот, училась, никого не трогала, отсидела, как положено, аж целый год. А потом в школу вызвали дядю, и при мне в кабинете директора состоялся разговор: поскольку поступила я поздно, аж в семь лет, чтобы нагнать сверстников мне предложено перескочить один класс и перейти сразу в третий. Идея экстерном пролететь год меня заинтриговала, а учитывая тот факт, что продвижение из класса в класс осуществляется без переводных экзаменов, принимая в расчёт исключительно возраст учащихся, мне даже напрягаться не придётся. К тому же, таким образом финансовые затраты на год моего обучения резко сократятся. На один год соответственно. Однако дядю озаботил вопрос моего перевода, и они с директором чертовски долго мусолили сий момент. Я успела подумать, что хочу отказаться от всей этой галиматьи и остаться с уже приевшимися однокашниками, вернуться обратно к идее перескочить класс и вообще в край задолбаться, когда меня спросили, хочу ли я перейти в третий класс вместо второго. В тот момент мне было уже глубоко пофиг на окончательное решение, я хотела лишь обнять Сумо, да так и полежать минут эдак дцать. Так что по итогу перевод оформили, и с марта месяца мне предстоит познавать новый коллектив и вливаться, вливаться аки родненькой. Дома нас с дядей ждал сюрприз. Да ещё какой… И так зрело что-то подавляющее, заставляющее трепетать заранее, а тут… Да и отношения между всеми что-то куда-то не туда шагать начали, всё недопонимания какие-то да раздражения. Но грянул гром, которого никто не ждал. Юна в смешанных эмоциях поведала, что в ближайшие выходные наш дом планируют навестить её родители, познакомиться с зятем и внучкой. Ну, и падчерицей заодно. Дядя напрягся, но пожал плечами, мол, раз хотят, почему бы и да? Всё ж родня уже, считай, как бы пора. Юна заметно расслабилась, увидев реакцию мужа, и решила успокоить меня, что ничего страшного потенциальные бабушка с дедушкой мне не сделают. А мне как-то всё равно на тот момент было, я настолько устала сидеть сиднем в кабинете директора, что пределом мечтаний было полежать на полу с Сумо в обнимку. Но прежде я обняла женщину, поздоровались с неспящей сеструхой, потискав её же, и таки растянулась в зале. Сумо, отрада дней моих суровых, махнул хвостом на обнимашки и почесушки и от души хрюкнул, потянувшись. Визит родителей свахи мы решили ожидать на расслабоне. Что они нам сделают? Мне нравилась атмосфера акроцентра. Мне нравилось прокладывать новые маршруты к известным целям. Мне нравилось гулять с Сумо. Но что мне категорически не нравилось, так это навязывание чужих идеалов. А именно такими были супруги Им, родители свахи. Дедушка требовал называть его харабоним, используя максимально уважительный суффикс, а бабушку сказал звать просто хальмони. И всегда, — это подчёркивалось отдельно, — обращаться уважительно и не злоупотреблять вниманием достопочтенных родственников. Нет, я как бы уже знала о такой фикче, как ещё более специфическая, чем в России, семейная иерархия, где старшие родственники занимали верхушку пирамиды, но примерить то на себя, особенно в такой подаче, не ожидала. Также прямо перед самым приездом высокопоставленной родни мне напомнили, — читай: поставили в известность, поскольку такого прикола знать не знала, — что ругать Суми будет нельзя. Почему в обычные дни воспитание допускалось, а в присутствии старших родственников считалось неприемлемым, я решила не узнавать. Дед оказался ещё тем брюзгой, считавшим, что такая халупа не больше рассадника глистов. Не трудно было догадаться, что наличие большой слюнявой собаки его не впечатлило совершенно, в отличие от привыкшей свахи. Бабка поддакивала мужу и сокрушалась, как её доченька смогла родить в таких условиях и каким образом намерена воспитывать их внучку. Тут меня что-то внутри недобро кольнуло. Умом я, вроде, понимала, что ничего страшного не прозвучало, но что-то не понравилось, что-то засело в груди и заставило прислушиваться, приглядываться с особым вниманием, быть на стороже. Мне не нравилось, как вертели в руках гыкающего доверчивого ребёнка, осматривая, как товар на рынке, не нравилось и как окидывали цепким взглядом наш дом. Словно собирались обнюхать все углы и ткнуть носом в косяки. Краем сознания я уловила, что Юна приосанивалась каждый раз, когда её родители одобрительно хмыкали, глянув на Суми, и напрягалась ещё больше. Хотелось послать родственничков по ветру и захлопнуть наглухо дверь, дабы вернуть в дом привычный покой. Но я держалась. Даже тогда, когда меня саму лишь единожды, по приезду, окинули взглядом и неоднозначно хмыкнули, не обращая более внимания. Да уж, эти каникулы обещали стать незабываемыми. Когда мы накрыли стол и усадили старших отужинать, я больше нянчила сеструху, чем ела. И благодарила собственную чуйку, ненавязчиво упросившую пожрать что-то перед приездом стариков. Последние одобрительно косили на меня глазами, пока дед не сказал, что молодое поколение не настолько пропащее, как он было посчитал. У меня скулы свело от того, как сильно я сжала челюсть, стараясь даже не смотреть в их сторону. Юна поспешила увести отца от опасной темы, бабка что-то закудахтала, один дядя обеспокоенно всмотрелся мне в глаза и ободряюще улыбнулся. Вскоре Суми стала засыпать, и я поспешила удалиться, чтобы уложить её в кроватку, но как оказалось, совершила грубейшую ошибку. Стоило мне показаться в проходе к залу, как дед неодобрительно поцокал языком, а бабулька заохала, мол, как так, ну как же так? Такое неуважение к своим же родителям! А уж приёмным, так вообще ужас какой, показывать экую страшную наглость. И пока я пыталась втупить, что за херня, оказалось, что перед тем, как выйти из-за стола, я должна была дождаться, пока стихнут разговоры, дабы упаси боже не перебить старших, и попросить на то разрешение. И никак иначе. А то, что я тихонько сообщила о сестрёнке дяде, во внимание не принималось. Я поступила не очень хорошо, свалив из дома вместе с Сумо под предлогом его выгула, но мне было посрать. Я восстанавливала собственное душевное равновесие, чтобы по приходу домой вынести следующий раунд со старичьём НЕ вперёд ногами. Вообще, старость я уважаю, но не тогда, когда глупый человек выдаёт её за несуществующую мудрость. Если последнего за всю жизнь не набралось, перед смертью оно само не появится, хоть из кожи вылези. И я настойчиво напоминала себе, что под самым изящным павлиньим хвостом скрывается обычная куриная жопа, и успокаивалась. Дома я помогала убирать со стола и мыла посуду, не подпустив к мойке сваху, за что меня назвали «хоть какой-то пользой». На следующее утро подносила старикам чай и выставляла на стол печенье с конфетами, услышав, что так и должна работать, днём брала на себя роль молчаливой прислуги, и меня показательно игнорировали, вечерами же пряталась вместе с Сумо. Я считала, что отсутствие вербальных оскорблений есть признак неосознанного принятия, и запрещала себе комментарии. Постепенно, день за днём я узнавала для себя что-то новое. Не в самом приятном смысле. Уф, итак… Я не должна далеко отходить от дома без сопровождения. Я не должна долго гулять. Даже с собакой. И вообще, зачем в дом такая большая собака? Я не должна иметь друзей-мальчишек. Я не должна брать в руки то, что хотя бы отдалённо напоминает оружие. Я не должна брать пример с непроверенных родственниками лиц. Я не должна закрывать дверь в свою комнату от тех же родственников. Я не должна бездельничать в доме. Зато должна учиться на «отлично», хорошо готовить, любить чистоту и порядок и уважать мужа, спасибо, будущего. Но — держаться за ручку могу начинать лишь после того, как мои родственники сочтут потенциального кандидата стоящей парой. И цитата: «Немного романтики для молодёжи полезно. Друг не муж, всё равно потом подвинется». Я начинала закипать. Капитально так, со свистом и клубами пара. На зло старичью как бы между прочим не удержалась и обмолвилась, что не бездельничаю днями в поисках предлога свалить из дома, а тренируюсь под пристальным приглядом профессионалов. И когда те удивились и спросили, чем же таким важным я занята, что не могу уделить своё драгоценное внимание умудренным опытом старшим родственникам, процедила волшебное слово «акробатика». Предвзятость старичья снесла волна недоумения. Дед подумал, пожевал губу, пока бабка заглядывала ему в рот, готовясь играть свою роль фонового бубнежа, и с сомнением кивнул. Мол, спорт вещь хорошая, особенно такая. На меня глянули с толикой заинтересованности лаборанта над проросшей на среде бактерии и спросили, чем именно я занимаюсь. Не кривая душой, назвала прыжки на батуте. Дед неожиданно живо поинтересовался, командно или сольно я сигаю и занимаюсь ли всем комплексом, включающим в себя батуты. С удивлением ответила, что акробатическая дорожка мне даётся тяжеловато, зато двойной минитрамп вполне осиливаю, но предпочитаю индивидуальные прыжки. Только-только зарождающееся уважение таки сдохло в зародыше, когда старик фыркнул и пренебрежительно назвал это детским лепетом, посоветовав не тратить время попусту. Вместо акробатики мне была предложена религия, мол, по окончанию средней школы старики помогут с пристроем в школу Сон при монашеском ордене Чоге, где меня обучат смирению, медитации и дадут постриг. Возможно, я что-то просто недопоняла, от гнева услышав лишь часть озвученного, но в школу буддистов не хотела и пристроя туда не желала. А вообще, если этим долбанутым старикам так хочется затянуть меня в свою религиозную секту — флага в жопу и пинка! Уж не знаю каким чудом, но конфликта на почве уважаемой религиозной школы, практикующей аскетизм, удалось избежать без крупных жертв. Дядя стал горой, что его кровь получит достойное образование в учебных заведениях и выйдет в люди подготовленным к современным профессиям человеком, но не положит свою жизнь на служение храмам. Дед брюзжал что-то о том, что нет ничего более достойного для твари дрожащей, чем принятие в орден Чоге. Юна молчала аки рыба, круглыми от страха глазами следя за перебранкой мужчин, пока бабка довольно кивала свахе, мол, прально делаешь, что молчишь, женщине не пристало лезть в мужские разговоры о благе нашем. И я бы промолчала и дальше, если б сваха не прошептала, что отец-то её прав и хочет блага для меня. Чтобы не сорвало крышу окончательно, я захватила из коридора Сумо и скрылась в детской с Суми, запретив себе прислушиваться к голосам в зале. Чем конфликт разрешился я так и не узнала. По итогу нескольких дней совместного жития с родителями свахи стала понятна позиция деда: баба в доме должна приносить пользу, но если руки её растут из жопы, значит быть ей ценной бумагой, мол, от эмитента совладельцу, читай: мужу, акцией пойду. Фишку же бабки я просекла не сразу. По её мнению мужчина должен думать всё, что хочет, тогда как задача женщины уверить его в его же мыслях и сделать так, чтобы они, мысли то бишь, приносили ей пользу, а именно: если выдают замуж, то из всех богатых и красивых подтасовать того, кто хотя бы бить не будет; если собираются заселять в дом, тот должен быть обустроен максимально комфортно; если хотят усладить глаз, то без вопросов лечь на любую операцию, но выцеганить бижутерию как компенсацию. Кароче, делать всё, что хочет мужчина, но — с выгодой для себя. Я ахриневала с новой стороны корейского менталитета и в который раз держала своё мнение при себе. В общем и целом, со старшим поколением я старалась пересекаться как можно меньше. Но когда меня отлавливали и усаживали где-то поблизости, начиная песочить мозг советами на будущее, старательно практиковала медитацию. Найти другой способ игнорировать бред и фильтровать чужое мнение у меня не получалось. Но как оказалось, отсутствие ярко выраженного участия в диалоге — на деле монологе, — оскорбляло стариков, и те постепенно вернулись к той линии поведения, с которой зашли в дом. Ко мне начали цепляться по пустякам, называть никчёмной, криворукой, ни на что не годной ленивой лишней глоткой. И если по-началу я с непониманием косилась на такие неожиданные повороты, потом стала раздражаться. Но не позволяла себе отвечать на открытую провокацию, чтобы не уверить стариков в голословных обвинениях. Однако взрыв шарахнул, когда не ждали. За обедом дед неожиданно спросил у Юны, откуда она брала слоги для имени дочки. Я сидела рядом и кормила сеструху, а потому заранее насторожилась, и не зря: сваха перевела стрелки на меня, сказав, что доверила столь ответственное дело падчерице. Дед почесал бороду и стал гадать вслух. Один из слогов в имени второго ребёнка должен содержать слог из имени первого, в нашем случае это «ми». А вот второй слог… Я кинула быстрый взгляд на Сумо. Перевёл задумчивый, полный неприязни взгляд на собаку дед… На старческом лице появилось озарение. И поднимающийся из глубин души ураган возмущения, негодования и гнева. — Дать слог из клички пса! Дед задыхался от удушающей волны эмоций. И пока его переполняло, а бабка пыталась осмыслить озвученное, я кинула взгляд на прячущую глаза сваху, схватила сеструху, пса и свалила. В детской, продолжая переговоры между Суми и тарелкой пюре, я слышала громовые раскаты из зала и чьи-то тихие писки оправдания и мольбы. Да ну нахуй это говнище, я в этом цирке не участвую. Пусть думают и делают, шо хотят, не ебёт. Моя Суми прекрасна, мой Сумо лучший, а я — просто ахуенна. Всё, сдаюсь, моё терпение закончилось. Весь день и до самого вечера я просидела в детской, покрыв матом ворвавшегося и поносящего весь мир деда, посмевшего дёрнуть меня за руку. И когда с работы вернулся дядя, я как стойкий оловянный солдатик держала оборону собственной гордости на фронте обвинений. Дядя, в культурном шоке наблюдающий, как ему с порога жалуются на мою полную невоспитанность, отбитость от рук и неуважение к старшим, осторожно уточнил проблему. И следующим утром старики съехали, покрыв матом дядю, наш дом и собаку. Знакомство с родителями свахи продолжать не планировал никто. Юна до самого марта ходила на нас обиженной. Приплыли… Бывают моменты в жизни, когда всё неимоверно бесит. Препод цепляется, тема предмета ебанутая, манера поведения окружающих вымораживает, сосед громко дышит, ветер на улице дует. И каждая мелочь добавляет в копилку кипения. Чтобы не сорваться в новом классе, не продержавшись и неделю, я старалась глубоко дышать и всячески себя отвлекать. Чувствую, что начинаю злиться — взгляд на ручку, и начинаются рисовалки в тетради. Не помогает — всё внимание на доску, и вертится ручка в руках, пока глаза пытаются сфокусироваться. Снова раздражение — взгляд в окно, считаем самолёты, птичек, окна в зданиях и всё то, что я не могу разглядеть. И опять по кругу. Ебать, как же я не люблю школу. В семье начинается разлад. Юна ссорится с дядей, чувствует неладное и плачет Суми, перестаёт слушаться на прогулках Сумо. А у меня тренировки каждый день с мечом, а через день в акроцентре, но и там что-то зреет — срутся малолетки, что-то не поделили старшаки, из-за чего выходы на улицу резко сократились. Дасом всего себя отдаёт конфликту мелочи и со мной почти не общается. А раздражение внутри копится… И выплеснуть-то его негде. Если не буду себя в руках держать, то разнесу всё нахер, а платить придётся из собственного пустого, как дырка от бублика, кармана. Мне срочно нужен узбагоин. Надо думать, чем отвлечь себя и, в потенциале, увлечь. А потому оглядываемся, прикидываем, и очень, очень много думаем. Давай, башка, пряник куплю… Думала я долго, не один месяц, постоянно прицениваясь ко всему вокруг. И постепенно ушла в фриран. Онни меня поддержали, а я ощутила, как отдалилась от мужской составляющей центра и тлеющих там же углей обид. Я бегала, прыгала, кувыркались и… летала. В меня вбили на моих же ошибках правила приземления, и я вошла в раж. Под приглядом старшей я осваивала безумства, вместе с младшей — трюкачества, и ощущала рождение идеи Ямакаси. Было бы кайфово так-то собрать компанию таких же идейных ребят и вместе тренироваться, исполнять трюки и практиковать, как и первоначальный состав легендарных трейсеров, искусство движений. Что интересно, свои Ямакаси в этом мире тоже были. Давно, правда, и также засветились по французскому телевидению после отправки тем фото- и видеоматериалов, но важен сам факт — слово было в обиходе и характеризовало связанную дисциплиной и доверием группу трейсеров. Но — давно. Те же онни после того, как я их спросила о Ямакаси, зависли, и со скрипом общие детали вспомнила только старшая. Как оказалось, фильмов по тематике паркура ни Франция, ни другие страны не снимали. Хватало помешанности на боевых искусствах. И я серьёзно, нынешний президент России является одним из сильнейших каратистов нашего времени, я специально узнавала. Но это всё лирика. А по теме мечтаний — я интроверт, и группу таких же любителей полетать чисто физически не переварю. Мне и одной неплохо. Правда, под приглядом онни, но это временное неудобство, исчезающее с возрастом, да и без того я практикую трюки на ходу. И считаю себя правой — тренировки есть тренировки, в любых условиях я должна быть в форме. А под школьную впринципе неизменно шорты таскаю, ибо нефиг. Моё бельё — моё личное пространство, и срать я хотела, что мы ещё сопляки. Дети быстро растут, а извращенцев хватает везде и всегда. Особенно, как оказалось на практике, в странах Азии. Вот чего я не ожидала в, казалось бы, продвинутой Южной Корее, так это взрослых мужиков, сталкерящих за маленькими девочками. Спасибо, конфетку не сулили, но тырить ношенные вещи, подглядывать и впринципе очень часто мелькать на горизонте — это да, это было. И неебически так напрягало мою трепетную русскую душу. Было, мягко выражаясь, стрёмно. Одним летним днём я взяла Сумо, тоскливо слушающего рёв малышки из комнаты под усталый нервный голос женщины, и вытащила на улицу. Я уже не знала, как подойти к свахе, чтобы облегчить её жизнь и вообще расслабить. Она напоминала сжатую пружину одних голых нервов, а ведь Суми через пару месяцев будет два корейских года… Дядя к жене подходил с осторожностью и без лишней необходимости не совался. А я реже бывала дома и вздыхала — когда приходила рано, неизменно отбирала у свахи сеструху, но этого категорически не хватало. Я сломала весь мозг, думая о том, как разобраться со сложившейся ситуацией, и интуитивно начала готовиться к худшему. Чувствовала я себя при этом отвратительно. И скатывалась до рефлексирования: в школе дети раздражают, в акроцентре разногласия, дома пиздец. Таки полный, мать его, набор. Однако я шла гулять со своим неизменным верным другом, Сумо. Пора собирать положительные эмоции… Эмоции закончились, когда я встретила банду Чончона. Она отбивала от каких-то ребят мальчишку, не старше меня самой, как бы не младше, если судить по фигуре. Я застала конец «встречи», оценив практичность пинков, призванных придавать ускорение в правильном направлении, так что даже вмешиваться не пришлось. Так я познакомилась поближе с молодым господином Ли Конхи, одним из однокашников Оги, который посещал акроцентр и добросовестно подходил ко всему, что выдавали старшие. Молодой господин Ли был единственным сыном какого-то состоятельного мэна и категорически не признавал бедность и нищету, искренне считая те следствием человеческой лени и убогости личности. Пока мелочь поправляла одежду и избавлялась от пыли, в которой её обладателю пришлось поваляться, и я, и банда Чончона были вынуждены выслушать чужое мнение и, по логике, проникнуться. Но поскольку все мы находились в неблагополучном районе для тех, кто ютился на низшей финансовой ступени общества, и некоторые ребята были выходцами как раз из этой ступени… Стоит ли говорить, что банда, по доброте душевной спасшая постороннего, чуть своими же руками его не прибила? Так я с удивлением узнала, что Чончон оказался из финансово неблагополучной семьи с одним родителем. В общем, засранец отхватил заслуженных пиздюлей и обиделся на меня, потому что я не сразу за него вступилась. А ещё назвала убогим перед чужими детьми и попросила снисходительного к нему отношения. Честно, мне было посрать на мнение этого Конхи, но наблюдать избиение я не собиралась. Хотя мне и продемонстрировали своё веское «фи» в центре, да настолько демонстративно, чтобы и слепой бы заметил. Потому со всем своим недоумением ко мне в ближайшее время подкатил Дасом, когда у нас совпали дни тренировки, а когда оказался послан, заполыхал любопытством и подбил клинья к однокашнику, ну да тот и не стал делать тайну. Ога помолчал, назвал мальчишку идиотом и разъяснил политику партии: так его бы избили и бросили в мусорные баки близ людной улицы, с банды и самого Чончона станется, а посему благодарить он меня должен, а не презрение высказывать. Конхи подулся, не найдя поддержки, потом подумал и опять же демонстративно стал высказывать ко мне нейтралитет с элементами заинтересованности. Хоспади, вот не было печали! Эта заноза ошивалась поблизости, занимала соседние батуты и тренажёры, пробовала брать мои высоты, и даже дошла до того, что подкатила к моим онни с просьбой научить прыгать также. Когда услышала его жалобное «нуна-а-а», я прямо в кувырке села, очень удачно приземлившись задом на маты. Девочки слать мелочь не стали. Так у меня появился «сосед». Что я там говорила про идею Ямакаси?.. В целом, если сбить спесь и раскрыть глаза на реальный мир за пределами богатства, Ли Конхи неплохой мальчишка. Любопытный, разведывающий мир и обучающийся его рассматривать, но пока не своими глазами, а через призму родительского восприятия. Но и это можно с него сбить, научив думать своим умом. Дети всё равно, что пластилин — бери в руки и лепи, шо хошь. Ну, я и решила, что хуже не будет, и потихоньку начала общение с очередным мальчишкой. Дасом, поняв, что он не первый и последний, жутко приревновал, но зело полезно, давно пора бы и с него определённую долю самомнения сбить. И ведь это я ещё не афиширую, что специально захожу в соседний район, дабы по собственной инициативе развеять скуку Чончона, расслабляющегося в окружении своей банды. Признаю́, мелочна, но хоть с кем-то мне же надо общаться. Пусть и пиздиться иной раз, но я же ребёнок, мне же интересно помериться силушкой… с неравным соперником. Мда… Такими темпами я уничтожу веру в себя у Чончона и его людей, и не с кем мне будет коротать скучные будни. И почему я раньше об этом не подумала?! В общем и целом, теперь из сверстников я тесно общалась не только с Огой, но и с Конхи. Тот неожиданно проникся моим взглядом на мир и стал учиться строить диалоги так, чтобы не задевать, поскольку успел прочувствовать, что задевать в ответ я умею тоже. И хотя я не могла назвать его своим другом, но хорошим приятелем — уже. Мне нравилось наблюдать за ним на тренировках: он честно старался вникнуть во всё, что требовали девочки и старшие, и истекал потом, но оттачивал. А видя отдачу, я искренне старалась ему помочь в освоении движений и устраивала этакие соревнования. Мы то проходили полосу препятствий, то считали, у кого больше техничных трюков. Старшие оценивали плавность движений, поправляли и предлагали новые выверты нам на исполнение. И постепенно к забаве стал присоединяться народ, так что конфликты и их остатки сошли на нет, дав вздохнуть спокойно. Утром января месяца мы счастливо прыгали по батутам вместе с Дасомом, когда он не выпрыгнул вверх, а свалился на сетку кулем. У меня дрогнула улыбка на лице, когда увидела на его лбу нездоровую испарину и услышала одышку. На мой голос он не реагировал. Обморок. К нему подбежал ближайший старший, начав тормошить и спрашивать, что случилось. А потом всё смешалось во что-то невразумительное. Огу увезли на скорой в больницу, мельком виденный дядя Ким был бледнее смерти, никто ничего не знал, и лишь старшаки переживали, как бы не травмировался под их приглядом малец, ответственность-то уже не административная будет. Вечером мой телефон зазвонил. Дасом достал где-то сотовый, хотел сказать, что с ним всё хорошо. Меня затопила истерика, которую как рукой снял её виновник: — Дед говорит, мне нужно кровь перелить… Всмысле, мне уже залили донорскую, но надо почистить мою и сделать переливание ещё раз. — Что у тебя?.. Ога, зачем тебе гемодиализ? — О, точно, так оно называется. Хах, я и забыл… Ты всегда поражала меня своим умом, Мира. Я даже завидовал… — Ты… не ответил на мой вопрос, Ога. Зачем тебе это нужно? — Ты помнишь, что я раз в пол года прохожу обследования по настоянию деда и раз в год ложусь на диспансеризацию? — Д-да, помню… Шумный вдох по ту сторону трубки и… — Почечная недостаточность. Так написано в моей карточке с прошлого похода. Мне сегодня перелили кровь из местного банка, стало легче, обострение снято. Дед хочет решить вопрос без операции, но… Тэсан ищет донорский орган. Я слушала Дасома, он говорил спокойно, пытаясь скрыть усталость, иногда посмеивался и звучал неловко, а я только и могла, что зажимать рукой рот, глушить всхлипы и угукать в трубку. По щекам текли обжигающе горячие слёзы, остро не хватало воздуха, но я делала над собой усилие, чтобы не причинить новую боль своему единственному другу. И только когда он положил трубку, позволила себе заплакать открыто. Как же так? Я не понимаю, отказываюсь понимать, ну как же так?! Почему он, почему этот светлый ребёнок, которому ещё жить и жить, наблюдать этот мир, исследовать и познавать? За что его?! Почему?.. На следующий день меня за руку привёл в больницу дядя. Ему, как и многим родителям приятелей и однокашников Оги, позвонил Тэсан. Он обращался с просьбой, описывал ситуацию и говорил, что всё зависит от желания ребёнка. Ни в коем случае нельзя везти его насильно. В больнице надо всего лишь проверить совместимость крови. И только если повезёт, небольшое количество крови от разных молодых доноров соберёт объём, необходимый его внуку. Опять же, только по желанию ребёнка. А там найдутся и банк крови, и подходящие доноры. Было бы время. Дядя передал мне предложение Тэсана, искренне сожалея, что не подходит его собственная кровь, и я согласилась, не раздумывая. Я не переносила манипуляций со своим телом ни когда была взрослой, ни сейчас, но терпела отбор и упорно ждала результат. Дядя сидел рядом весь период процедуры, держал меня за свободную руку и всячески отвлекал, и чёрт возьми, от одной этой поддержки я была готова расплакаться. Он слишком много для меня делает, слишком. На работу сегодня не вышел, не остался в коридоре, не постеснялся медсестёр и не попинал на мою якобы взрослость, чтобы я перестала бояться втыкаемых в руку иголок. От того, что он видел во мне ребёнка и защищал, стремился если не укрыть от всего, то хотя бы облегчить обстоятельства, у меня сжималось сердце. Степень моей благодарности к нему невозможно было описать словами, но я улыбалась дяде и старалась вкладывать в это простое мимическое выражение всю искренность, что оставалась на задворках. Моя кровь была совместима с кровью Дасома, и на прозвучавший вопрос я кивнула молниеносно. Меня уложили в специально оборудованном кабинете, подключили к системе и стали помогать дяде отвлекать от неприятных ощущений. Сердце щемило от разности чувств. То была и безмерная благодарность дяде, и восхищение отношением к пациенту медикам, и страх от первого во всех жизнях донорства, и тихий ужас от осознания положения Дасома. Когда всё закончилось, дядя выносил меня на руках, вещая что-то о шоколаде, гранатовом соке и гематогене, пока я глупо прятала лицо на сильном мужском плече. Весь остаток дня был проведён в обнимку с Сумо. Более того, мою моральную разбитость пыталась собрать активно ползающая мелочь, тыча пальчиками во все места, куда попадала, и кидаясь игрушками. Старалась быть поблизости Юна, рядом постоянно отирался дядя. Я тихонько плакала от счастья и печали. Мне впервые оказывали настолько сильную поддержку мои родные, а где-то там помирал друг. Меня и нескольких ребят приглашали в больницу ещё пару раз, а потом появился сам Тэсан. Старик Дасома о чём-то долго говорил с дядей и, как я поняла, он не первый, с кем тот строил диалог при личной встрече. Не удержавшись, подслушала. А после поддалась собственной дурости, назвав её для своего успокоения детскостью, закатила скандал и вскоре с гордо поднятой головой и дрожащими коленками отправилась на экспресс-обследование, а там и на операцию. Я впервые увидела Огу с того момента, как его увезла скорая, и с отрезвляющей ясностью осознала, что поступила правильно. Мой друг лежал слабой тряпочкой в полукоматозном состоянии, острая почечная недостаточность добивала организм, но он проснулся и услышал, что я ему говорила. И улыбнулся. Засыпать под наркозом было страшно, помнился и прошлый опыт, но… Теперь я знала, что есть вещи и пострашнее. По крайней мере, я ничего не почувствую, даже если умру. Ну, только если анастезы не успеют добавить наркоз, и я опять прочувствую резкое падение температуры тела до критической отметки. Развить панические мысли мне не дала уверенность в собственном выборе, к каким бы последствиям он не привёл, и наркоз. Я уснула и проснулась вечером. Боже, какой же красивый за окном был закат… Время до выписки мне запомнилось процедурами, ставшим традиционным утренним обезболом, несмолкающими разговорами в палате, словно оба старались наверстать всё то, что не успели наговорить за прошедшее время, и гонками на колясках по коридорам. А когда сёстры задолбались окончательно, а мы начали спокойно — относительно, — ходить, гонки продолжились на костылях. Глядя на нас, веселели и другие маленькие пациенты отделения, снисходительно посмеивались взрослые, делала ставки и неизменно поощрала обоих молодёжь. Я старалась вытащить друга из состояния унылого говна и не видела ничего предосудительного в том, что заражала позитивом всё отделение. К нашему весёлому обществу присоединялись люди, мы никого не гнали и считали за удачу знакомства с замечательными ребятами, с которыми потом же и устраивали забавы, начиная с безопасных вроде чтения сказок и заканчивая пресловутыми гонками. Это страшный эгоизм, но я чертовски рада, что жива и жив мой друг. А большего и не надо… Я так считала. Но когда меня с посылом благодарности посетил Тэсан, предложив бесплатное комплексное обследование абсолютно всего организма, в душе запел старый халявщик-еврей. Организм без одной почки работал на отлично, зато вызнался мой минус по глазам. Дядя недоумевал, как же так, пока я смущённо не призналась, что привыкла видеть мир расфокусом… Юна схватилась за сердце и самолично подобрала и надела мне на нос очки, и я впервые увидела этот мир таким чётким, какой он есть в глазах всех окружающих. А через несколько дней с момента выписки Сумо притащил в дом кота. Всех удивило, что кошак в процессе транспортировки не оказывал сопротивления и покорно висел на собачьей морде, с интересом оглядываясь. Он не отходил далеко от Сумо и рысцой подбегал к мощным лапам, если оказывался дальше метров трёх. Но что было ещё интересней, уходить он отказывался, как бы не шугала того Юна: или Сумо протаскивал в дом обратно, или кошак неведомым образом пролезал внутрь сам. Все боялись за Суми, как отреагирует на незапланированный аллерген её астма, но всё обошлось. Кошак единственный раз попытался на мою сеструху зашипеть и замахнуться лапой, когда моментально получил по щам от Сумо и стал ласковым, как те шелка. Кажется, жизнь налаживается… Правда же?