Царь. Просто Царь

Мне было плохо, я отвратительно себя чувствовала. Веселиться с Огой не выходило — не могла себя заставить. Я была уставшей, как никогда. Не физически, нет — моё тело было лёгким, как пёрышко, и удивительно отзывчивым на малейшую мысль. Я была убита морально. И хотя спокойно, как бычок на верёвочке, ходила, куда вели, но из всех возможных эмоций чувствовала только раздражение. Тут же ощущая подсознательно, что выдаю не ту реакцию, какую требует момент, я не насиловала себя, силясь выдать что-то пристойное под стать месту и времени, а поступала проще и закрывалась. Оказалось, ходить без эмоций не так уж и плохо. Однако такую мою позицию никто не разделял. Дасом таскал меня за собой практически насильно. Не хочу? Меня берут за руку и говорят, что погода слишком хорошая, чтобы сидеть в особняке. Не буду? Меня обнимают и уверяют, что там, куда пойдём, будет круто, и мне обязательно понравится. Казалось, он мыслил не как семилетка. Не у каждого взрослого хватает такта и сноровки для того, чтобы набраться терпения и вывести человека из депрессии, что уж говорить о детях, у которых терпения столько же, сколько у креветок силы воли. Но стоило углубиться в эти мысли, как я стала замечать по телевизору сводки смертности. Где-то убивали, где-то насиловали, где-то проходили теракты. И их было гораздо больше, чем в моей прошлой жизни. В разы больше. Ужасающе. Ещё будучи многолетней дамочкой я осознанно игнорировала новостные каналы, а став ребёнком традицию продолжила, но в чужом доме телевизор я не контролировала и была вынуждена приобщаться к… ежедневным сводкам новостей со всего мира. Было ли то, что я заметила невесёлую тенденцию, следствием самовнушения или стечением обстоятельств, но я её заметила. И сделала всё возможное, чтобы максимально от неё отдалиться. Отныне я сама становилась инициатором прогулок, делая всё, лишь бы не видеть больше страшных цифр, за которыми скрывалось неисчислимое множество жизней и покалеченных судеб. Ульсан — город-метрополия, известный как «Столица экономики Республики Корея» или «Столица промышленности Республики Корея». Он был большим, ярким и прогрессивным, с четырьмя районами и уездом, с прославленным футбольным клубом и преобладающим влажным субтропическим климатом из-за близости океана. А ещё помешанным на истории, технике и китах. Вообще, морская тематика скользила практически везде, куда я могла взглянуть, начиная от рекламных стендов и заканчивая граффити на маяках. Вопреки всем россказням Дасома, заинтересовал Ульсан меня со скрипом. На каждом углу города звучали разговоры о футболе, светили элементами фан-клуба множества фанатов и болельщиков. Люди любили этот спорт и могли побить любого, рискнувшего заявить, что болеет за другой клуб. Я смотрела на то и опасалась выражать свою любовь к баскетболу. Ульсан было бы не зазорно назвать помимо прочего и городом достопримечательностей, парков и музеев за их множество. Были музеи техники и технологий, музеи подводной фауны и флоры, доступные для экскурсий мысы и крепости, маяки и дольмены. И каждый угол незримо, но ярко горел патриотизмом, навязчиво продвигая идею высшей нации за счёт одного из самых высоких темпов роста прогресса. Вспоминались рассказы людей, переживших Советы непосредственно в послевоенное время. Я смотрела на историю народа и опасалась за свою психику. Последним ударом стала пища. Я искренне считала, что после стряпни снохи мой желудок пообвыкся к корейской еде, но и он оказался не готов к изощрённости торговцев фаст-фудом и поваров кафетериев. Единственная отрада — повара в особняке Оги. Вот те готовили просто, питательно и иногда — русское и иже с ним. Я едва не расплакалась, когда однажды обнаружила на тарелке старый добрый плов. Ога сказал, что иностранные блюда вечно были прихотью его деда, и если не хочу, могу не есть, но почему-то именно еда начала возвращать мне радость жизни. Краски мне также помогал возвращать и лес, посреди которого на естественном плато стоял особняк. Я вообще думала, что успокоиться мне поможет океан, который я раньше в глаза не видела, но ошиблась — покой оказался ближе и роднее экзотической воды. Одна сторона дома выходила окнами на живописный вид в низине, где над далёкими макушками хвойных деревьев и высоких лиственных пролетали хищные птицы. Меня неизменно завораживала эта картина, и я не отказывала себе в удовольствии забраться повыше, где нет людей, расстелить на подоконнике плед и залипнуть. Меня гипнотизировало то, что внизу, каждый раз я ощущала желание сделать шаг и ощутить порыв ветра, бесчувственно проносящегося под пальцами… Но в последний момент вспоминала, что на мне нет ремней, а рядом — знакомых альпинистов, и никто меня вниз не кинет, и печально уходила. Прыгать мне нравилось, но не сейчас и не так. На удивление, настроение поднимал и дядя Ким. Я расценивала это больше как знак признательности двум детям за то, что они вырвали его из ссылки: Ким Ёнпак был уволен и сослан к чёрту на рога после того, как не сумел защитить наследника. Первое время по возвращению он косил на нас с Огой и не знал, как подступиться, но быстро проникся последствиями собственной слабости и проявил участие в реанимации детской психики. С Дасомом было просто, поскольку тот и был ребёнком, а потому требовал новых впечатлений, способных перекрыть старые. Со мной оказалось сложнее… Но я видела, как дядя Ким искал ко мне подход и находил, и делала шаг навстречу. Со скрипом, но я решила довериться ему, и пока не видела повода разочаровываться в собственном решении. Ким Ёнпак, походу, тоже пересмотрел свои взгляды и стал воспринимать нас с Огой не как свою работу, а как… Наверное, племях? Или отпрысков хороших знакомых. Он приглядывал за нами и выглядел надёжно и безопасно. С ним становилось уютно, и даже Ога, сам того не заметив, впустил мужчину в свой узкий круг дорогих людей. Я видела, как мелкий делился радостью не только со мной, но и мужчине хвалился, а тому и неудобно, и непривычно, а приятно. Я считала это прогрессом каждого. Хотелось бы сказать, что я легко пережила убийство двух человек и благополучно забыла. Да вот только нихера. Мне снились кошмары, я нередко просыпалась в холодном поту и видела мёртвые лица на улице среди прохожих. Но справлялась с этим. Пыталась. Бегать от собственного кошмара бессмысленно, вместо того я говорила себе, что да, убила, и это теперь мой груз, от которого не сбежишь, не испаришься. Да, любая жизнь ценна и дана не мной, чтобы иметь наглость ей распоряжаться, но сделанного не воротишь. Надо жить дальше, идти, а не стоять на месте. Ведь у меня есть здоровые руки и крепкие ноги — у некоторых нет и того. Я должна жить хотя бы ради тех, кто успел ко мне привязаться — мне не хватит эгоизма оставить Огу с Ёнпаком, дядю со свахой, уличную шпану в Сеуле. Чья-то жизнь оборвалась, моя — продолжается. В попытках вернуть пошатнувшийся внутренний баланс в норму я продвинулась в освоении медитаций. Не сказать, что освоила её окончательно или ушла далеко, но нужное направление нащупала и успела распробовать плюшки: очистился разум, расправились плечи, даже дышать стало легче. Меня уже не так подбешивало всё вокруг: не раздражал извечным шумом город, не выводила из себя энергичность Дасома. Да и вообще жить легче стало. Более того, я возобновила тренировки и к собственному удивлению более отчётливо начала ощущать внутри себя тепло. Вместе с тем разрасталось и сожаление, что полюбившийся боккен остался дома, а с ним и возможность проверить собственные ощущения. Однако проснулась разумность, напомнив, что я, блять, не дома, и нехер фигнёй на чужой территории страдать. В общем, псевдо-каникулы шли, и я тащилась следом за ними, наблюдая за Дасомом и искренне стараясь перенять его задор. Это был правильный путь, он прекрасно отвлекал меня. Мальчишке город нравился, он с очевидным удовольствием гулял по длинным улицам и бесконечным паркам, делился восторгом от вида океана, возле которого как бы жил раньше немногим выше по континенту, и всюду неизменно тащил меня на прицепе. Дядя Ким корректировал порывы подопечного и заводил нас в музеи, в одном из которых неугомонное дитя умудрилось уснуть прямо во время лекции-фильма. Это был единственный музей, который мне по-настоящему понравился: музей китов Чансэнпхо. И кажется, дядя Ким заметил это, поскольку туда мы наведывались ещё несколько раз. В какой-то день мы решили устроить марш-бросок по абсолютно всем музеям Ульсана. И благородный дневной перекус застал нас после прогулки под искусственным бассейном, где обиталось множество водных гадов. Мы осели в специально обустроенном уголке на улице, наслаждаясь пирожками, а потом и мороженкой, и разговорились о китах, чьи стилистические арт-объекты украшали парк перед нами. Я упоролась, подкинув идею о диване в форме морского млекопитающего, и Дасом загорелся идеей такой спроектировать и приобрести, когда группа подростков галопом промчалась мимо нас и ещё нескольких посетителей. Они бежали в парк прямо через основательные скульптуры с этими самыми китами, и часть ребят просто и эффектно перепрыгнула их, тогда как вторая использовала как опору и феерично кувыркнулась в воздухе. У меня чуть рожок с пломбиром из рук не выпал, когда за подростками, надрываясь в свисток и задыхаясь от бега, пронеслась пара охранников, но нарушителей уже и след простыл. Ёнпак крайне неодобрительно посмотрел на нас с Огой, когда мы вдохновенно переглянулись. Почувствовал, дядя, чем дело запахло, но меры принять просто не успел. В тот же день мы пересеклись с теми подростками в кафе, и пока дядя Ким их не увидел, отправившись забирать заказ, мы с Дасомом тихо свалили и познакомились с ребятами. Малолетки разных национальностей не старше шестнадцати нас восприняли снисходительно, но потом оттаяли и, узнав, что мы не местные, успели дать контакты сеульских братанов, когда раздражённый Ёнпак ухватил нас за плечи и пихнул обратно в кафе. Наш персональный нянь долго бурчал и пытался оформить собственное негодование в поучительную лекцию, но было уже поздно. Мы с Огой загорелись. Позже мне доводилось пару раз видеть этих подростков на улицах в компании старших товарищей, что выполняли трюки гораздо выше уровнем, и когда те перелетали парапеты и ползали по стенам, я ощущала неимоверный прилив вдохновения. Да, это определённо то, что мне нужно. В Сеул я возвращалась одухотворённой. До той поры, пока не пересела в машину и не осознала, что через несколько минут поглажу Сумо, встречусь с дядей, увижу сваху и… малышку Суми. Декчун отпускать меня с Огой не особо желал и ясно дал понять, что хотел, чтобы мы вместе забрали его жену с новорожденной из роддома. Я понимала, насколько для него это важное событие, и видела, как он разрывается между любимой женщиной и пострадавшей племянницей, но господин Огай оказался достаточно красноречив, чтобы разрешить эту дилемму за нас двоих. Дядя верно выразил нашу с ним общую мысль, что дом лечит, но и друзья оказались для меня неплохим лекарством. Для меня и для Оги. Кто знает, справился бы своими силами мальчишка, оставь я его с очередной чужой нянькой. И что стало бы с Ёнпаком, не сподвигни я Дасома вернуть того в строй. Однако я мандражировала. Переживала, как меня встретят. И боялась собственной реакции. С маленькими детьми я сходилась откровенно плохо, а с теми, что постарше, не всегда находила общий язык, и тесное общение с Огой не особо поправило мою социальность. Умом я понимала, что дети есть дети, не всем из них быть такими головастыми, как тот же Дасом или Чончон, но всё равно ощущала неимоверную скуку в их окружении и заставляла себя проявлять участие, не выделяться. Как мне вести себя с новорожденной сеструхой я просто не представляла. Почему-то родной бетон ограждения вырос слишком быстро, я не успела настроить себя на неизбежное. С водительского места обернулся Ёнпак и ободряюще улыбнулся, кивнув на дом. Я неуверенно сглотнула. Дасом неожиданно смял мои пальцы и весело улыбнулся, а потом рывком вытянул за собой, вывалившись из машины и потащив к входной двери. Справившись с собственным возмущением после того, как едва не пропахала носом асфальт, на автомате попыталась заупрямиться. Да только куда там! Танкер «Находка» неумолимо приблизился к двери моего дома и потянул лапы ко звонку. Тут я резко проявила инициативу в наших с Огой отношениях и шлёпнула мелочь по рукам. В доме ребёнок новорожденный, а он звонить собрался! А если дитё спит? А если звонок его разбудит? На моё возмущение посмотрели с неловкой виноватой улыбкой и демонстративно пропустили к замку. Вздохнув, начинаю набирать код, но не успеваю закончить — дверь открывается, являя на пороге уставшего небритого мужчину. И уже через несколько по неловкому долгих секунд я оказываюсь в крепких родных объятиях, парящей в сантиметрах над землёй. От переизбытка счастья невольно гыкаю, кожей ощущая приближение дяди Кима за спиной, и радостно улыбаюсь Декчуну, когда тот меня опускает. Дядя треплет меня по волосам и переводит взгляд на Ёнпака и Огу: — Спасибо, что приглядели за ней. Поездка хорошо прошла? — Вполне благополучно. Дядя Ким сдержанно улыбнулся, зато Дасом контролировать эмоции нужным не считал и искренне разделял мою радость. От этого осознания стало не по себе: в отличие от меня, мальчишку дома никто не ждал… Дед вряд ли будет фонтанировать положительными эмоциями, наёмный персонал — тоже. Да уж, удивительно, как при таких условиях ребёнок вырос открытым и до чёртиков улыбчивым. Дядя сжал моё плечо и обратился к Оге: — Пацан, ты можешь приходить в наш дом, когда захочешь. Всегда будем рады принять тебя гостем, помни об этом. Я криво усмехнулась. Нда-а-а, никакого почтения к представителям высшего слоя общества. Но обратись Декчун к мелочи уважительно, как того требует родословная и статус, это был бы уже не мой дядя. И мальчишка интуитивно это тоже понимал, по достоинству оценив принятие от чужого мужика. Под задумчивым взглядом Ёнпака Дасом довольно подобрался и понятливо кивнул головой. Я было махнула всем двоим рукой на прощание, потянувшись к сумке у порога, принесённой дядей Кимом, и понадеявшись поскорей потискать Сумо и увидеть сеструху, как оказалась заключена в очередные объятия и покачалась из стороны в сторону. Оскорбить мальчишку отталкиванием я не могла, но ответить взаимностью хотелось на удивление себе же. Мы расстались довольные друг другом. Дядя помог утащить в комнату сумку и проводил к жене. Юна полулежала на кровати, прикрывая халатом грудь. Сумо растёкся крупногабаритным ковром рядом с ней, отслеживая происходящее у хозяйки и открытый коридор одновременно. На руках женщины копошился и гукал свёрток. Я сглотнула. Юна устало улыбнулась мне, тут же вернувшись взглядом к ребёнку. Я успела увидеть, что сваха мне действительно рада, но оправданный приоритет во внимании всё же имела именно сестрёнка. Дядя ободряюще потрепал меня за плечо, и я несмело вошла. Обогнув Сумо, приветливо махнувшего хвостом, залезла на кровать и пристроилась женщине под бок, заглядывая в свёрток. В пелёнках копошились нечто округлое, бледнолицее, с чернющими глазками-пуговками. Оно шевелило ручками в воздухе, словно пыталось ухватить что-то, и широко раскрывало рот, демонстрируя ярко-розовый язычок и голые дёсна. — Она только что покушала и скоро начнёт засыпать. Она пока почти не видит, но ты можешь наклониться к ней и прикоснуться, как только обработаешь ручки. Смутившись, я начала оглядываться и отползать, памятуя о том, что где-то в доме был антисептический раствор, но дядя разрешил мою панику, подав нужную бутыль. Пока сушила руки, ощутила, что начинаю паниковать по новой. Пальцы дрожали, я боялась случайно навредить… Но чем больше косила взглядом на зевающий куль, тем больше успокаивалась. Кожа ребёнка оказалась мягкой, редкие волоски на голове — чистый пух. Но неожиданно цепкая хватка крохотных пальчиков, захвативших в плен мой мизинец, заставила оцепенеть. Умилились дядя и сваха, поднял голову Сумо. Я же подумала о том, что у приматов был особенно развит хватательный рефлекс, чтобы детёныши могли хвататься за родителей, и этот рудимент на пару с пресловутым крестцом остался у людей. Но вопреки разумности сама не заметила, как глупо разулыбалась. Ну, привет и тебе, Жизнь.

***

Суми росла, казалось, по часам. И этим сроком она очень громко гордилась, вынуждая нас отслеживать весь период. Денно и нощно. Я на своей шкуре оценила быт родителей и прочувствовала причину нетоварного вида встретивших меня домашних. Сил хватало на минимальные задания навроде умыться-поесть-помыть-поспать. Готовили мы с дядей посменно, на благо я уже дотягивалась до плиты со стула и имела хорошего учителя, а мылась с особым тщанием только территория, где бывал ребёнок. Последним являлись исключительно комната супругов и детская, и то лишь потому, что у девочки оказалась аллергия на пыль. Что удивительно, молодые родители решили пойти по стопам нетрадиционной медицины и, не смотря на маниакальное стремление к чистоте, не изолировали дополнительный аллерген в виде собаки, а наоборот, всячески поощряли нахождение Сумо рядом с ребёнком, надеясь радикальным способом искоренить проблему. Однако внутри всё равно плескалась печаль: в моём прошлом детстве была астма, и тоже на пыль — я задыхалась совсем как Суми, тогда как младший брат страдал от того же синдрома безудержным, задыхающимся кашлем. Надеюсь, Суми не ждёт наша с мелким печальная участь — девочка должна вырасти крепкой и весёлой, уж я за этим прослежу. Как только высплюсь по-человечески… Суми просыпалась каждые три-четыре часа и просила кушать, а после снова засыпала. Помимо голода её будили мокрые трусики, а когда та уже уверенно лежала на животе и держала головку — невозможность далеко ползать из-за скромного количества энергии. Но её недостаток компенсировался частыми пробудками, так что в некотором плане проблему ребёнок решал сам. Нам же дружно хотелось повеситься. Я уже с нетерпением ждала, когда мой вынужденный карантин для поправки психического здоровья закончится и смогу вернуться в школу. И Сумо мою тягу к будням вне дома разделял безоговорочно, когда детский плач стал звучать слишком часто. Невольно я по-чёрному смеялась, мол, даже у железных нервов пёселя есть предел, а дядя готов был со мной едва ли не драться за собачий поводок. Дожили, что тут ещё сказать? Только искренне посочувствовать свахе — Юна держалась на грани послеродовой депрессии и чертовски завидовала мужу и мне за возможность выбраться из дома. Дасом стал ревновать, недоумевая, как у меня не может быть на него времени. Дядя Ким, увидев меня однажды вблизи, настолько проникся внешним видом, что Огу после я практически не видела — видимо, Ёнпак втолковал подопечному о приоритетах и помог расставить собственные. На последнее мне мелочь жаловалась в чате. Не имея возможности видеться лично ежедневно, находчивый Дасом выносил мне мозг онлайн. И я реально ощутила, как стали пухнуть мои мозги. Но деваться было некуда… И я начала искать плюсы, чтобы просто не разрыдаться от избытка стресса в какой-то момент. Плюсов нашла немного, но упрямо за них ухватилась, упорно пытаясь удержать оптимистичный настрой и перекрыть им объём жопы. В конце концов, свахе приходилось гораздо хуже. В какой-то момент я после школы стала перенимать опеку над Суми, давая женщине отдых. Постепенно ответственность становилась больше, как и чужой мини-отпуск, пока последний не дорос до того, что Юна смогла спокойно выйти на свежий воздух и прогуляться по ближайшим ТЦ, увидеть людей и немногочисленных подруг, посидеть в кафе и просто выдохнуть. Я понимала, как ей нужны эти минуты покоя, и делала всё возможное, чтобы их найти. Но то, какой стала возвращаться женщина, что-то задевало внутри меня. Осознав, что стала подозрительной, я спросила саму себя, что такого в том, что кое-кто стал снова расцветать, и заставила себя успокоиться. Юна тоже человек, у неё тоже есть желания и потребности, она тоже хочет отдохнуть и стать счастливой — на одной эйфории от рождения ребёнка держатся только клинически нездоровые и те, кто не дневает и не ночует рядом с люлькой. Ни к тем, ни к другим женщина не относилась, а сидеть запертой в четырёх стенах с вечно орущим свёртком физически нереально, и потому я с невообразимым смирением перенимала опеку над новорожденной, училась няньканью и добровольно взваливала на плечи заботы. В школе мои оценки держатся стабильно, а от домашних забот не убудет. Всё же я взрослый человек, и учебное заведение имеет самый малый приоритет в моих глазах. Постепенно оформилось этакое подобие рутины. Признаться, мне оно даже начало нравиться. Бедолага Сумо стал тяжело ходить, поэтому по утрам я вставала пораньше, чтобы успеть размяться и неспешным шагом обойти с пёселем окрестности до школы. Потом я отсиживала часы в тоскливом заведении и снова возвращалась домой, чтобы покушать, что-нибудь приготовить, помочь свахе убраться и составить компанию ей же в няньканье. Женщину очень расстраивала астма её первого ребёнка, я видела, как её подкосило, но старательно улыбалась и шутила, заплетала потускневшие волосы и всячески старалась расшевелить. Но взаимодействуя с женщиной, я также училась соизмерению габаритов собственных и дитёнка, и со слов молодой матери имела даже определённые успехи. По вечерам Сумо выгуливал дядя, а я ложилась спать, чтобы начать день сначала. Мозгами я старалась отдыхать в школе, но не забивать голову не выходило. Хотя бы потому, что история этого мира отличалась от давно привычной. Например, меня удивляло то, что нигде не звучало слово «союз». Ни в контексте стран, ни в мировой политике. Я как-то не утерпела и воспользовалась собственным детским видом, чтобы озвучить неудобное «почему», и это сработало. Глупый по мнению взрослых вопрос оказался списан возрасту и отвечен: не звучало, потому что слово пошлое, типа союз двух сердец и прочих… органов подразумевается сразу. Вместо него в ходу были «сообщества», «объединения» и «содружества». Так, пресловутый Евросоюз оказался Европейской ассоциацией, а Советы — Содружеством Советских Социалистических Республик. В мире прошли аж три Мировые войны, Советы развалились на последней и организовали уже знакомую форму смешанного республиканства. Первые две Мировые были знакомым сценарием с несущественными отличиями, последняя — битвой вооружений или, как я откопала по урывкам тут и там да неофициальным источникам, тестом во время активных боевых действий нового оружия. Человеческого оружия. Людей с ёбанными сверхспособностями. Страны выставляли на мировую арену свои открытия и мерились силами под эгидой всеобщего равенства и процветания. И судя по новостям в телевизоре, сейчас по южным точкам идёт шлифовка нового оружия. Африка как континент закрепила за собой печальное звание «тестовой земли» — туда слетались все, кому не лень, и вездесущие СМИ открывали лишь полуправду на творящийся ужас. Хрен знает, пролезли ли журналюги без смазки в тот клоповник и в курсе ли общественность настоящего положения дел, но я впервые, наверное, порадовалась тому, что живу в Южной Корее. Россия принимала в «тестах» открытое участие. У меня волосы вставали дыбом, когда в одной из библиотек я откопала подшивки газет, в которых звучали отзвуки братоубийства и междоусобицы с моей исторической родины. И это в двадцать первом веке! Сейчас, мать его, пятидесятый год! Третья Мировая документально закончилась лет тридцать назад! Какого хрена землю лихорадит ещё хлеще, чем в мои родные двадцатые?! Почему все делают вид, что всё нормально, когда практически под боком взрываются бомбы, рождаются генетические мутанты, отличающиеся пресловутым внешним видом, сверхлюди меряются силушкой, а правительство — членами? Как так произошло, что люди настолько привыкли закрывать глаза на общественные нестыковки и не обращать внимание на очевидное, что спокойно улыбаются и говорят, что сейчас мы живём хорошо?! Да мы, блять, на трупах живём! И если смертность хоть чуть-чуть перевесит рождаемость, то конкретно наше качество жизни стремительно так поедет вниз. Нет, это понимала не я одна, но возмущение вызывало действительно у одной. Остальные делали то, к чему я пришла немногим позже, — они наслаждались тем, что имели, мечтали и реализовывали собственные планы. Они жаждали урвать то, что им доступно уже сейчас, и не заглядывались на радостное или безрадостное будущее. По крайней мере простые обыватели. Учёными и исследователям дороги были открыты практически все. Однако жить здесь и сейчас — вот то, чего мне не хватало. То, о чём я рискнула забыть. Собственная установка из прошлого, прожившая со мной самый тяжёлый послеоперационный год, она напомнила о себе, и я за неё ухватилась. И считала себя правой. Я была эгоисткой и просто хотела жить. Я вспоминала собственную татуировку и стремилась к неосуществимой мечте — Свободе. Здесь и сейчас я смутно видела её на горизонте. Мне были нужны трейсеры. Оказалось, Дасом принял во внимание мою занятость и самолично направился налаживать мосты по контактам из Ульсана. И уже обосновался в акробатическом центре, где определённые часы арендуют покорители местных крыш. Я не сдержала вопроса о том, как пережил такое смертоубийство дядя Ким, и хитрожопый малец заявил, что чем меньше его няньки знают, тем лучше они спят. Восхитившись его наглостью, предостерегла о последствиях лжи, и хотя Ога отмахнулся, свой долг хуманизации совести я считала выполненным. И высказала настойчивое желание присоединиться к празднику жизни, когда маленькая сестрёнка уже не требовала почасовой кормёжки и начинала активно ползать. В конце концов, я тоже ребёнок и тоже хочу развлечений и общества себе подобных. А глядя на это самое общество потом, остро хотелось добавить — себе подобных дебилов. Самоубийц, бесшабашных трюкачей, которые буквально выбивают из себя страх и готовы исходить седьмым потом на турниках. Я смотрела на них светящимся взглядом и восхищалась трудом. А потом Дасом проводил меня за руку в эту открытую дверь потного безумия, где неженки вымерли как вид. И мне там безумно понравилось.