Царь. Просто Царь

Утро было диким. Долгое время я не могла признать самого факта своего местонахождения. Я щипалась до синяков, водила руками по предметам мебели, съездила самой себе по руке какой-то деревянной болванкой, совершенно случайно саданулась пальцами ног о край шкафа и остыла. Вытирая брызнувшие из глаз слезы и подтирая сопли, пожалела себя и осела, где стояла, баюкая несчастные пальцы. А успокоившись, взвилась по новой. Какого хрена вообще? Мало я настрадалась, теперь еще и самое ценное надо добить? Спасибо, Мироздание, с-с-сука! Всегда мечтала лишиться пальцев ног! И тупая боль в руке после болванки меня совершенно не беспокоила. Бесилась я долго, грязно понося все, что имело несчастье попасться мне на глаза. А потом услышала, как хлопнула входная дверь и кто-то характерно зашуршал пакетами. Захлопнув варежку и поджав губы, чтоб ничего случайного не вылетело, окинула хмурым расфокусированным взглядом комнату в поисках тапочек. Не найдя их, взъерошила волосы, уронив на глаза челку, собрала себя с пола и рискнула выглянуть из комнаты. В прихожей разувался и скидывал ветровку с плеч смутно узнаваемый не-мной мужчина. Дядя, взявший надо мной опеку, я так понимаю? Меня заметили, постарались широко и от души улыбнуться, что-то сказали, указывая на пару битком набитых пакетов… И я скрылась, не дослушав и случайно хлопнув дверью. Смутившись от собственной грубости, укорила себя. Все же то, что я не в детском доме, — заслуга исключительно дяди, и грубить в ответ на его вежливость — последнее, что мне стоит делать. Не зная местных нравов, обычаев и норм поведения, я чертовски рискую собственной головой. И национальные нюансы, вернее, их отсутствие, — это серьезный настораживающий фактор для ребенка с таким «воспитанием». Что делать в сложившейся ситуации, как выпутываться, на чем играть, чтобы не спалиться, и стоит ли оно вообще того?.. Я серьезно озадачилась, в панике мечась по выделенным мне квадратам. В голове каша, привычный хаос, из которого вылавливаются отдельные мысли и идеи. Проскочило и крамольное: а может, ну его? Свалить по-тихому, никому ничего не сказав? Отвлекло постукивание в дверь и мужской голос. Чего-чего? Блин, дядь, я в корейском ни бельмеса, по-русски можно еще раз? Нахмурившись, тряхнула головой. Осторожно закрался перевод: звали на кухню помочь разобрать вкусности. Какие еще, нахрен, вкусности?! Ошалело моргнув, я тупо глядела на дверь, за которой стихли шаги опекуна. Проснулась логика. И я опять себя устыдила. Дядя просто пытался наладить с племяшкой отношения, навести хоть какие-то мосты. Он знать не знал о том, что у его брата родилась дочь, и впервые увидел ее, когда получил соответствующее письмо. Девочка после смерти родителя была временно определена в соответствующий дом, и на ее же благо, как завуалированно выразился нотариус, дядя попался ответственный. Долго ждать не пришлось, оставлять свалившегося на голову ребенка не собирались, но что с ним делать, здоровый холостой мужчина вообще не представлял. И пытался сделать хоть что-то в силу собственного понимания и советов нотариуса, первым делом организовав ремонт в комнате и отправившись с ребенком к психологу. Девочка опекуна боялась и говорить с ним отказывалась, но специалисты в детской психологии свое дело знали. Работать с маленьким пациентом выпало немолодой женщине, которая быстро расположила к себе и заработала доверие ребенка. За прошедшую пару сеансов девочка перестала шугаться дяди и даже начала односложно отвечать на его вопросы. Но с чем работать еще было. И дядя работал. Начал с известного и сакрального — любимая еда. И продолжил в силу собственного понимания. А я тут развожу кисейную недотрогу, грублю, что-то требую — не вслух и не прямо, но факт из мыслей не выкинешь — и смею возмущаться. Да я вообще благодарна должна быть, что не на помойке мира валяюсь! Стоп. А с чего я вообще должна быть благодарна? Я хрен знает где, хрен знает в ком и что-то еще должна? Охренеть, Мироздание! Ты совсем ах… ох… блять! Кому мне высказывать свои претензии, скажет мне кто-нибудь? В богов и иные высшие силы я не верила, в исключительность людского рода на просторах Вселенной — тоже. Нет, я благодарна, что все еще девочка, а не мальчишка, психологически я бы такое не вывезла, но все же! Да и не старушка же… Так, молодушка совсем уж. Но этот шанс мне не нужен! Я хочу свою жизнь! Свою, а не чью-то чужую! Собственную жизнь! Снова осев на пол, растерла обильную влагу по лицу. Жалость к себе вышла на новый уровень. Признавать собственную глупую кончину отчаянно не хотелось. Хотелось жалеть себя и ругать случай. Дядя меня так и не дождался. Но не беспокоил, как делал и сутки до этого — после похорон отца и брата. Вечером он также осторожно зашел в комнату, оставил посуду с едой и питьем на тумбе, вздохнул, но прикасаться к свертку на кровати не стал. Он ушел, прикрыв за собой дверь, а через какое-то время я вышла из прострации. Поела и, окуклившись обратно, втупила в стену, пока не провалилась в дрему, а затем и в беспокойный сон. Ночью поспать по-человечески мне так и не удалось. И когда небо на улице покрылось характерной предрассветной теменью, что хоть глаз выколи, поднялась с кровати. Натянув вещи, в которых приехала в Сеул, схватила зачем-то деревянный меч и выскользнула из дома. Логично запастись хоть чем-то, способным облегчить мне существование, даже в голову не пришло. Зато пойти куда-то в сторону от дома — сколько же дядя копил на него и небольшую территорию вокруг? — показалось наилучшим вариантом. Поправив чехол с деревяшкой на плече, зябко засунула руки в карманы ветровки, неожиданно нащупав нечто небольшое и продолговатое. Оказалось, початая упаковка жвачки. На яркой этикетке — персик. Ну, хоть и приторно, но лучше, чем ничего. Зубы наконец-то почищу. Ступая по безлюдным неосвещенным улочкам, выдыхая пар изо рта и обходя лужи, я ощущала, как успокаиваются нервы. Становилось легче на душе. Привычно поднимая взгляд к небу и не находя ни единой звезды, я сникала, но через несколько метров опять задирала голову. Словно надеялась на чудо. Я жила в огромном городе, но здесь небосвод был не таким даже для миллионника. Чужим. Не-своим. Это удручало. Для полного морального успокоения я чувствовала, что мне хватит и одной звезды. Того же Сириуса… Но небо было темным и глухим. Я шла куда-то, сама не понимая конечной цели, осознанно только лужи огибая. И не останавливалась, пока не вышла к небольшому ярко освещенному автовокзалу. Ступая вдоль стен, обогнула здание и подошла к парковке. Под скатом крыши за ограждением стояли автобусы, мелькали немногочисленные работники, отчаянно зевал охранник на КПП, открывая проезд подкатившему рейсу. Скрипнул рессорами транспорт, с парковки деловито вышли люди. Скромная группа. Я бездумно обошла ограждение, вернувшись к главному входу, и замерла в переулке. Отъезжали машины встречающих и такси, люди стремительно рассасывались. Я кинула взгляд на строчки уличного табло и подслеповато сощурилась — ни хрена не видно. Сделав хороший круг в тени домов, обошла территорию автовокзала и остановилась на безлюдном углу подальше от открытой территории, осматриваясь. Немногим дальше зацепилась взглядом за здание, визуально напоминающее автовокзал, и характерный забор с огнями за ним. В голову закралась мысль о поездах, электричках и дизелях, и я даже тряхнула головой, не понимая, почему не слышу шума тех же составов. Сощурилась, силясь разглядеть здание. Не справившись с любопытством, прошла вперед через дорогу и вышла к ограждению. На благо, прутья были стальные, стандартной высоты метра в два с половиной, и я могла рассмотреть железную дорогу в искусственном канале и стоящий поезд. От вагона к вагону продвигалась группа людей, обслуживающих транспорт: искали трещины осмотрщики, выметали салоны уборщики. Транспорт стоит, а вокзал… работает? В голове пронеслись не-мои воспоминания: как не-я неуклюже вывалилась на перрон из вагона вслед за незнакомым мужчиной, которого часа четыре назад представили опекуном и единственным родственником. Он обеспокоен толпой спешащего на выход народа и пытается поймать маленькую ладошку, но ребенок в ужасе шарахается в сторону и оказывается снесен человекопотоком. Девочку утягивает куда-то в сторону, мужчина вскрикивает. Она падает, до обидного больно ударяясь локтем и бедром. Кто-то запинается о лодыжку. К груди крепко-накрепко прижат меч. Жалкий боккен, которым отец, казалось, дорожил больше единственной дочери. Со всех сторон глушит многоголосье, шум вокзала. Давит отовсюду, угнетает, подавляет. Уже не разобрать, где человеческий голос, а где механический, дающий объявления. Кругом темнота, подступающая все ближе и ближе. Девочке страшно. Я сморгнула наваждение, свет вокзала постепенно вернулся, исчезла из ушей набившаяся вата. Рабочие прошли две трети состава. Подобравшись, безрассудно пробегаю расстояние до уличного таблоида, ловлю взглядом нужные строки. Иероглифы узнаются. В голове не-мои знания, откуда не-я приехала, смешались уже с моим желанием вернуться. Возвратиться туда, где я никогда не была. Бегом я преодолела расстояние до дальнего конца забора. Просунув чехол с деревяшкой между прутьями, примериваясь, отошла для разгона. С первого раза дотянуться до верхушки забора не получилось, и я мешком свалилась на асфальт. Только раззадорившись, поправила упавшую на глаза челку и отошла еще раз. Попробую оттолкнуться не от прутьев, а от стены, с которой намертво сцеплено ограждение. Бетон показал неплохое сцепление с подошвой кроссовок, и я хорошо оттолкнулась, но не рассчитала сил и со всей дури жахнулась в прутья, пролетев рукой мимо высшей точки. Размяв подбитое плечо, с рыком стряхнула боль с кистей и снова поправила долбаные волосы. Выдохнув, пригнулась, расслабилась и тут же напряглась, рванув вперед. Отталкиваясь от стены, я вытянулась, ухватилась за перекладину, уперлась носками в прутья и постаралась подтянуться. Кроссовки скользили так, что пришлось раскорячиться, меняя упор одной ноги на стену. Помогло. Пыхтя, я подтянулась, села и перевела дыхание, оглядывая рабочих вдалеке. Выдохнув, свесилась вниз, перехватилась за вертикальные прутья и мирно сползла. Подобрав деревяшку, отряхнула ноющие руки, одежду и съехала по крутому земляному склону в искусственный канал, спрыгивая уже на асфальт. Пригнувшись за рекламным стендом, выждала с минуту, оценивая окружение. Людей на этом участке не видно, зато все двери поезда нараспашку. Еще раз подозрительно оглянувшись, перебежками оказалась в салоне. Тусклое освещение в целях экономии мне на руку, а потому я заныкалась в угол и замерла. С подозрением вглядываясь в тени, вслушалась в далекий шум, но не позволила себе выглянуть в окно. А потом не заметила, как сползла на сидушке и провалилась в дрему. Проснулась я рывком, ощутив торможение поезда. Ошалело моргая, услышала, как открываются двери, и механический голос вещает первым пассажирам что-то о станции и технике безопасности. Скатываясь с мягкого подклада, я заныкалась под сидушки и всмотрелась в немногочисленные ноги, неторопливо шагающие мимо меня. Обратила внимание на свет, заливающий салон помимо ламп: рассвет уже не сказать, что ранний, но явно не девять утра. Каракатицей отползла и, улучив момент, выкарабкалась и пристроилась следом за последним зашедшим пассажиром, тщательно поправляя помявшуюся одежду и морду лица. Экстремальная вышла пробудочка, ничего не скажешь. На автомате пройдя за мужчиной до самого места его посадки, сбилась с курса и сделала вид, что мне дальше. Все так же поправляя внешний вид и исподтишка осматриваясь, нашла взглядом клюющего носом парня и шустро пристроилась на край соседнего сидения. Для наглядности окинула его недовольным взглядом и вздохнула. Это типа я с ним, ага. Немногочисленные пассажиры, провожающие меня глазами, успокоились и вернулись к своим попыткам проснуться окончательно или доспать, а я напряглась еще больше — вдруг спалят? Как бы невзначай присмотрелась к парню. Студенческого возраста, в простой повседневной одежде и с небольшим багажом в спортивной сумке, он отчетливо спал с открытыми глазами. Как же мне это было на руку! Ведь большинство в салоне оказалось одеты в деловые костюмы, ясно давая понять, что в такую срань работающий класс спешит непосредственно на работу. Опять не заметив, как и когда, начала клевать носом и задремала. Стресс и ночь без сна я бы пережила спокойно. Не с легкостью, конечно, от дискомфорта так просто не избавишься, но держалась бы. Однако ребенок был физически не способен справиться с такой моральной нагрузкой в бодром состоянии, что фактически лишало меня выбора. И хотя часть сознания я удерживала, слыша объявления об остановках, справку о погоде и пути назначения, далекий шум пассажиров, входящих и выходящих, мычание во сне моего невольного «прикрытия», я… спала. Черт возьми, я просто спала. Но зарождающуюся панику и самоедство вовремя перекрывала лень. Гораздо больше, чем поносить себя, мне хотелось потешить именно свой эгоизм и насладиться покоем и вакуумом в голове. Чему я самозабвенно предавалось до того момента, когда мое «прикрытие» вдруг матюкнулось и подорвалось на выход. Прифигев, как и близсидящие пассажиры, я опомнилась, повторила неизвестную ребенку конструкцию и подорвалась следом. Еб твою мать, куда ты так быстро, олень патлатый?! Дитя забыл, сука-падла! К моему глубочайшему сожалению и вместе с тем изумлению, сука-падла резко развернулась и полетела в обратную сторону. Вовремя исчезнув с линии следования танкера «Находка», увидела, что парень спросонья забыл сумку. Невольно опустила глаза — деревяшка в футляре была все так же зажата в маленьких пальчиках. Ощутив неожиданную ломоту, расслабила хватку и едва не выронила меч, но успела подхватить и шустро двинуться к тамбуру, куда уже развернулся парень. Выскочила я вместе с ним, но тут же завернула в следующий вагон и, увидев количество людей, скрылась в туалете. Ну нафиг, там же вообще пустота! Ну, практически. Но как в ней делать вид, что я не потеряшка и имею сопровождение, ума не приложу. Зато, раз оказалась в туалете, воспользовалась его удобствами. Облегчив душу и умывшись, собрала с одежды пыль, а после слегка смочила беспорядок на голове. Все-таки к коротким стрижкам нужен такой же особый подход, как и к любым другим. На благо опыт есть — какой я только не ходила! И с косой до попы, и с прической пацанской. Каре только не носила и асимметрию — не мой формат. Зато носила мама, а я в те редкие минуты, когда ее видела, имела честь наблюдать сам процесс ухода. В смысле, не из дома, а за волосами. Просидев за дверью до следующей остановки, наслушавшись молчаливых психов тех, кто пытался и не мог попасть в заветную комнатушку по причине ее занятости, во время остановки прислушалась к шагам и тихонько выбралась в толпу заходящих. Пригибая голову и оглядываясь исподтишка в поисках нового потенциального «прикрытия», зацепилась взглядом за какого-то пацана. Мальчишка активно вырывался из рук сопровождающего, на него ни разу не похожего. Из диалога стало понятно, что мелочь пытался проводить подручный его родственника, но по причине недолюбви первого к последнему шансы мужика на спокойную дорогу с бременем стремились к нулю. Поняв, что это не мой вариант, поймала взглядом парочку, занятую друг дружкой и телефоном, и устремилась за ними. Авось повезет. Повезло. Меня посчитали придатком к паре и даже пропустили вперед. Я услышала краем уха что-то о нерадивых родителях и на всякий случай прибавила шагу. Сели они так удачно, что фактически отвернувшийся от меня парень мог спокойно посвящать себя избраннице, тогда как я — пользоваться «прикрытием» под боком и не вызывать ни у кого вопросов. А через силу расслабившись и приняв сонный вид, отбила их зачатки окончательно. Ребенок спит, родители милуются, ага. Разумеется, спать мне уже хотелось не так сильно, и я могла хоть как-то мониторить окружение. Но появление нового соседа все равно пропустила. Черт, этот мальчишка умеет подкрадываться! Я бы его вообще не заметила, если б он не боднул мое колено, когда, оглядываясь, по-тихому куда-то валил. Куда-то — это на соседний ряд. На меня кинули взгляд и тут же отвернулись, тщательно пакуясь так, чтобы с задних сидений его было не видно, и своими телодвижениями смущая какую-то даму рядом. Заметив что-то белое на его лобешнике и в волосах, не придала значения и свесилась в проход, пытаясь узнать, кого он там выглядывал. Очевидно, сопровождающего, но меня интересовала именно его дислокация. Мальчишка зашипел рассерженной кошкой: — Что ты делаешь?! Уйди отсюда! Не придав значения детскому лепету, выцепила взглядом знакомую фигуру. Прицокнула языком: — С такого места точно заметят. Пойдем. Протянув руку и попытавшись ухватиться за чужую конечность, не рассчитала расстояние между рядами в соотношении с собственным телом и едва не навернулась. Пацан потянулся меня ловить за вытянутую лапу и чуть сам не завалился следом. Оторвав себя от сидушки, взялась-таки за мальчишку и потянула на пустой ряд вперед. — А вот здесь не увидят. Подтолкнув его к окну и прикрыв собственным тщедушным тельцем, чтобы взгляд мимопроходящих первым делом упал на меня, устроилась с комфортом. Мальчишка покосился на меня недоверчивым взглядом, заглянул за спинку сидушек, проверяя, и с сомнением опустился обратно. Я же пыталась чем-то занять руки и теребила ремешок футляра, а потом поймала белое пятно, контрастом выделяющееся на смуглой коже, и залипла. Вау, витилиго, да еще какое! Участок на лбу заходил за линию роста волос, награждая нарушением пигментации целую прядь! И все это — контрастом чистейшего белого на голимом черном. Офигеть… — Чего смотришь? Урод? И что с того? Пф-ф-ф, а еще я заразный! Вот! Тронешь меня — такой же будешь! В пятнышко! Страшно? Видимо, я слишком пристально разглядывала болезнь, которой ни разу в жизни не видела, и невольно оскорбила ребенка. Он с таким вызовом задрал подбородок и нахмурил брови, что закралась мысль, а часто ли его дразнят-то на этом поприще. — С чего бы? Я не стану такой же от одного прикосновения. Если это, конечно, не из-за каких-нибудь бактерий, вирусов или паразитов. Пацан задумался, а потом решительно помотал головой: — Нет. Меня врачи светили и кололи, говорят, наследственное. Хотя дед и бурчит, что ни у кого в роду такого не было. — А на диабет не проверяли? — А кто его знает? Может, и проверяли. Пожав плечами, мальчишка расслабился окончательно и чем-то во мне заинтересовался, а я вовремя поймала себя и притормозила. Ребенок — ни напротив, ни которым я являюсь — не знает даже словосочетания такого: аутоиммунное заболевание. Вот и нефиг допрос устраивать, я не доктор, для этого квалифицированные специалисты имеются. Неожиданно пацан растянул лыбу и протянул лапу: — Меня Огай Дасом зовут, а тебя? Э-э-э… Сконфуженно тяну лапку в ответ и жалко блею: — Ю Мира… Весь запал, с которым я намеревалась собрать анамнез, испарился, а его остатки вытряс рукопожатием малец. Странная у него фамилия, какая-то не корейская. Ни разу такой не слышала, и уже открыла было рот, чтобы задать очередной неудобный вопрос, как пацан сам заговорил: — Мой дед жил в Содружестве Советов, они там чудны́е, к фамилиям всякие суффиксы добавляют. Что-то я ни черта не вкурила. Зато ощутила, как натужно заскрипел мозг, и срочно прекратила думать. — Так ты, получается, не совсем кореец? — Нет, говорю же! Дед жил за границей, но бабку взял корейскую, как и отец мамку. — А-а-а. — А ты из какой провинции? Я озадачилась. По идее, мой угол теперь там, где дядя. Но при этом я еду вообще за Сеул к ебене матери. Как быть? Кстати о ебенях… Перевожу взгляд в окно. А где я? Не проехала ли мимо? Помнится, ребенок часа три трясся в поезде, наслаждаясь напряженной тишиной под боком неизвестного дядьки. А я, по ощущениям, побольше… Вот же ептать-коптать, а… Я что, проебала свою станцию? Взгляд метнулся к бегущей строке над дверью, а потом на карту маршрута на стене. Так и есть, проспала. Едва не захныкав от одолевшей печали, прищурилась, силясь разглядеть детали. Успокоилась — поезд делал круг и проезжал на обратном пути как раз мою станцию. Кстати, круг уже начат. Хвала всему сущему и горе Чирисан с ее национальным парком, ей богу! Мысленно утерев метафорические слезы, вернулась взглядом к пацану. Его неожиданно тактичное молчание насторожило. Но столкнувшись с моей подозрительностью, оно разлетелось пылью под новым словесным потоком: — Можешь не говорить, я понимаю. Я вот из Тонхэ. Там красиво, порт большой такой. Дед собирается переезжать в Сеул, говорит, работа там хорошая, его перевести хотят в новый филиал. Но я не верю. Он бы меня с собой потащил, а не свалил на голову этого… Малец так красочно покосился назад, что я невольно заулыбалась, начиная оттаивать. Из последующего потока болтовни я узнала, что мальчишку сплавили в горы к какому-то учителю «набираться мозгов, чтобы первым делом головой думать, а не кулаками». Под нос на демонстрацию мне было гордо сунуты подзажившие сбитые костяшки и ссадины на локтях и предплечьях. В ответ на такое боевое прошлое я выставила напоказ мозоли на руках и нарочито похлопала по футляру, похвалившись тем, что осваиваю родовое искусство комдо. Пацан уважительно протянул что-то типа «вау» и продолжил болтать. Выяснилось, что в его семье имелся только дед, остальные родственники в жизни мальчишки не фигурировали. И зарабатывал этот дед прилично, поскольку мог себе позволить иметь подручных и гонять их по всей стране. Я глубокомысленно покивала в ответ на возмущение мальчишки, недовольного тем, что его повесили на чужую шею, и спросила, где же его остановка. Помнится, на горе одних храмов Будды штук семь, может, его к кому из этих сплавить хотят? Мальчишка ответить не успел. Его нашел паникующий сопровождающий, едва не силой выдрав с места. Чуть ли не ощупав ребенка на наличие незапланированных повреждений, мужик пожурил пацана за безголовость, а потом в культурной форме заявил, что якшаться с простолюдинами ему не стоит, и утащил на место. Пока я, прифигев, наблюдала всю эту картину, пацан успел прочухаться и возмутиться, но его не слушали. Ну охуеть теперь, что? Я — смерд, куда мне в приближенные царя-то метить? Опускаю взгляд на свою одежду. Надо трезво оценивать реальность — выглядела я, по сравнению с пацаном, бедно: старая, видавшая виды куртка, такие же потертые джинсы, пыльные кроссовки и растрепанные, неуложенные волосы. Рядом с выхоленными корейцами я неприятно выделялась, но выбора не было. Тоскливо поправив рукав, пересела на место мальчишки и уставилась в окно. Природу я любила, и потому с удовольствием позволила себе залипнуть и отвлечься от неприятного осадка. Вместо него ощутился голод. Хотелось даже не есть — жрать. Но вот уж чего нет, того нет. Ну, выкручусь как-нибудь потом. Зато какой за окном был вид!.. Матерь божья, я с родной Сибири и Урала тащилась, когда доводилось уезжать за границу цивилизации, но горы… Нет, Горы! Как же красиво… Видимо, довести меня до инфаркта было планом-минимум у этого мальчишки, потому что напугал он меня изрядно, когда с чувством плюхнулся на сидушку и от души боднул в плечо. Я сказочно охуела с такой наглости и хотела уже что-то предъявить, когда мне под нос сунули огроменную булку. Все недовольство испарилось. Еда-а-а! Вцепившись в нее, как утопающий в соломинку, с упоением вгрызлась в настоящую амброзию. Мам-ма-миа, какое же это было волшебное чувство! Я готова была простить все смертные грехи каждому, лишь бы это наслаждение никогда не прекращалось! Но, разумеется, все хорошее быстрее прочего подходит к концу, и жратва в моих руках испарилась в считанные секунды. Я успела заметить, что мальчишка в скорости уничтожения фастфуда мне не уступал, и приватизировать хоть кусочек я уже не успевала. Ну и ладно. Мне протянули бутылку какой-то слабой газировки с непонятным фруктовым послевкусием. Но так как булку требовалось запить, я не привередничала. Насосавшись, вернула тару владельцу, прилипшему к горлышку с не меньшей жадностью. На душе полегчало то ли от перекуса, то ли от осознания того, что новоявленный приятель вернулся. — А тебя не накажут, что ты опять убежал? Пацан на мой вопрос повел бровью, вытер рукавом рот и пожал плечами: — Да что мне сделается? Ты же мой друг, в конце концов. Никто не может мне указывать, с кем дружить! Вот. Ощутив странное тепло внутри, умилилась и протянула персиковую жвачку. Как же легко живут дети все-таки! Сцепился с кем мизинцем — и уже друзья навеки. Взрослым и правда есть чему у них поучиться. Мы болтали о всякой фигне: кому что нравится, кто чем интересуется, какую музыку слушает. Сошлись во мнениях, что айдолы — зло, которому простые смертные по какой-то неведомой причине поклоняются. Я траванула баянистую шутку о печеньках, мальчишка темной стороной проникся. Прекрасное времяпрепровождение было прервано сопровождающим пацана: пора выходить. Мальчишка сник, но протянул мне руку. Я схватилась за детскую ладошку в ответ, и он выдал: — Я запомню тебя, Ю Мира. Клянусь, мы еще встретимся. Я не поняла как, но сцеплены теперь оказались не детские ладошки, а мизинчики. Вот ведь талантливый ребенок! Умилившись в очередной раз, улыбнулась такой непосредственности и ответила: — Мне было очень хорошо с тобой, Огай Дасом. Буду рада увидеться снова. Мальчишка исчез, а я примерилась: скоро и мне выходить. Оглянулась посмотреть, сидит ли мое «прикрытие», и выпала в осадок. Их нет. Парня и девушки нет! Зато на соседнем ряду была бабушка из разряда божьих одуванчиков, а вагон практически пуст. Может, выйдет доехать без лишних вопросов и внимания?.. Удалось. Я сошла на своей станции, как оказалось, вместе с бабушкой. И тут же постаралась испариться с платформы, пока никто из сердобольных взрослых не озадачился вопросом, чей же тут ребенок без присмотра гуляет. Городок, в котором я оказалась, больше был похож на деревню городского типа. Высоток не было, максимум — административное здание в три этажа и такая же больница. Все остальные дома двухэтажные, в них размещались школы с детскими садами, офисы и конторы, различные заведения сферы обслуги. Была пара небольших многоквартирных домов, но больше было одиночных участков — в отдалении, на пути к холмам. К ним-то я и направилась. От почты свернула направо, под холм, прошла по пустой широкой дороге и встала перед уходящей в лес неухоженной тропой. Я почти дома, надо же… Тропа с полкилометра тянулась куда-то вглубь и выводила к древнему каменному забору без калитки. Заходи кто хошь, ага. За забором — дом. В нем не много комнат, но для намека на додзё более чем достаточно. Дверь ожидаемо заперта, зато под порогом оказался спрятан запасной ключ. Руки по земле шарили уверенно, и вскоре я уже разувалась на входе, окидывая взглядом изрядный слой пыли. Времени прошло с неделю, может, больше, быстро что-то дом загрязнился. В передней части взгляд сразу зацепился за что-то вроде кланового пона, и я невольно согнулась в поклоне, оказывая почтение святыне школы — знаку Лунного света. Я прошлась по помещениям, воскрешая не-мои воспоминания. Четыре скромные спальни, пустая кухня, зал для тренировок, он же зал для медитаций. Если раскрыть его ставни, можно наслаждаться видом на заросший сад с цветоносными деревьями, высоким разнотравьем и близкой линией дикого леса. Я раскрыла все, что можно, чтобы хоть как-то проветрить эту затхлость, и зашла в отдельную комнатушку с нагревательным баком, фильтровой установкой и щитком. Включив минимальный прожиточный минимум, умылась, напилась воды, вернулась в зал и села на край, залипнув на природу. Черт возьми, как же хорошо… Решив не сдерживать себя и прогуляться, обулась и пошла обходить дом. Помнится, где-то колодец вырыт… И правда. Вот он. Старенький, каменный, с покатой крышей. И трупом возле… Не понял. Озадачившись незапланированным элементом декора, пожалела, что оставила меч в доме. В задумчивости пожевала губу, но решила пока не бежать сломя голову обратно, а осторожно обойти полукругом, дабы оценить масштабы проблемы. Ага, мужчина. В изодранной до невозможности одежде. В засохшей крови. Рядом валялась деревяшка типа посоха с потемневшими кровавыми разводами и отпечатками. У руки — замаранное опрокинутое ведро на цепочке. Зависнув на секунду, я подошла ближе. Тело неожиданно глубоко вздохнуло. Осмелев окончательно, присела у головы и отвела с чужого лица волосы, опасаясь переворачивать: мало ли что там со спиной. В конце концов, недаром правило «не двигай и не переворачивай пострадавшего без жизненной необходимости» написано кровью и чернилами, выводящими страшное слово «инвалидность». Я всмотрелась в мужское лицо: шикарная щетина, наверное, месячной давности, сцепленные бульдожьей хваткой челюсти, испарина на нездоровой бледной коже, мечутся под закрытыми веками зрачки… Опустила взгляд ниже, аккуратно отводя то, что осталось от одежды и не присохло на крови. В рванине были прекрасно видны частично покрывшиеся корочкой множественные резаные раны. Помимо них — обширные гематомы, местами аж чернющие. — Эй… Дядя… В одиночку в нынешнем состоянии я его не уволоку при всем желании. А если что подложить?.. Нет, одной меня определенно мало. До дома — десяток метров. Ближайший вход через раскрытые створки зала. Но раз вздрагивает на голос и шевелится, рискнула неуверенно потеребить мужика за плечо: — Дядь, очнись. Ты слышишь меня? Эй… Увидев слабую, но ответную реакцию, я осмелела и начала расталкивать. Спина у него целая, кости какие если и сломаны, встать должен. По-хорошему, сообщить бы куда надо, да что-то подсказывает, что этому не-местному светиться в полиции явно не следует. Возможно, во мне только что умер окончательно здравый смысл и расцвела наивность, но все мысли сузились вокруг одного: доставить в дом и помочь. На мои толчки и похлопывания наконец-то отреагировали. Мужчина относительно бодро попытался смахнуть мою ладошку со своей щетины и даже открыть глаза. Уже через минуту настойчивых попыток дозваться до чужого плавающего разума на мне попытались сфокусировать взгляд и что-то прохрипеть. Тише, приятель, мне нечем тебе горло смочить, пока не отмыто ведро, прочухивайся лучше. Нам еще идти. Как с ребенком, повторяя мантру «вставай, эй, идем», помогаю человеку отодрать себя от земли. И, видимо, я имела определенный успех, потому что за сознание мужик цеплялся и опереться на меня себе не позволял, даже когда вертикаль грозила очень быстро перейти обратно в горизонталь. Подхватив его палку, не задумываясь сунула в чужую руку, придержав под локоть, и потихоньку направила к дому. Черепашьим темпом, постоянно вихляя и заваливаясь, мы добрались-таки до зала. Мужик разлегся на невысоком порожке, не в силах затащить себя внутрь, и натужно захрипел. Я едва не легла рядом с ним, выплевывая собственные легкие. Вот ведь кабанище, а! Недотруп повернул ко мне тяжелую голову-болванку, чуть не уронив ее с плеч, прилег на порог грудиной и выдохнул. Видимо, с силами собирался, потому что потом попытался раскорячиться и дотянуться ногой до пола. Вздохнув, сцепила руки над коленом и организовала подножку. Итог: человек в доме, а у меня убиты руки, колено и пресс. Глянув на развалившееся тело, заливающее кровью с разошедшихся ран мой пол, подавила желание плюнуть и прилечь рядом. Чем быстрее начну, тем быстрее закончу и тем чище будет пол, который мне же потом мыть. Выдохнув полудохлыми легкими, забралась в дом. У нас было несколько аптечек на все случаи жизни, и я откопала ту, которой пользовались чаще всего. Чтобы не ходить несколько раз туда-сюда, включила воду в подставленный тазик и, набрав полотенец, дотащилась до зала. Тело лежало, как и было оставлено. Я сгрузила вещи и даже проверила — действительно отрубился. Притащив тазик, устроилась рядом с мужиком. Что ж, не зря ведь я училась? Оказать первую помощь, будучи ребенком, неимоверно запарно. Мало того что раздеть взрослого человека физически сложно, так и обмыть — еще тот подвиг. Тяжко было привыкнуть, что не можешь дотянуться, но что еще хуже — невозможность удержать инструментарий. Ребенка в случае необходимости шил отец, соответственно, навык накладывания швов наработан не был. Худо-бедно удалось подрезать грубые края, но на этапе заправки иглы в иглодержатель я поняла, что это будет жопа. Пожалев мужика, влепила внутримышечно но-шпу, кое-как обколола новокаином и постаралась себя воодушевить. Все не так плохо, я справлюсь. Выдохнув, заправила волосы за уши, но поганая челка все равно норовила залезть в глаза. Отращу, чес-слово. Перекинув внимание на раздражитель, справилась с волнением и приступила к делу. А вскоре залила кривоватые швы красочным антисептиком. Меня удивило наличие такого спрея в простой аптечке, но в памяти всплыло, что найти такой с легкостью может любой обыватель, поскольку тот доступен для масс. Странное время, но не будучи приближенной к медицине здесь, возблагодарю все сущее и прилягу. Что-то я устала. Успев скинуть инструментарий в тазик с грязной водой, растеклась по полу и вырубилась. Вся жизнь — сплошной стресс, эх...