***
Был май. За окном — вечер. Лил дождь. В обеденном зале собралась маленькая компания, которая играла в подкидного дурака. Мужчины уже играли давно, как вдруг в темноте за окном послышался ужасающий скрип раздвигаемых ворот. — Адово бесит, — сказал зеленоглазый шатен в красных трусах навыпуск, — это скрипение вкупе с дождем. — Ничуть, — ответил ему голубоглазый брюнет в желтой майке, заправленной в синие носки, — этот скрип — эротичен, готичен, драматичен и романтичен. — С какого боку он эротичен? — желчно поинтересовался любитель красных труселей, — напоминает тебе о недавней подружке, а? — Дождь ведь, — загадочно улыбнулся мужчина в желтой майке. — Я буду очень рассержен, — промолвил Пьер-Рашид-Марианна-Отто-Сулейман де Гарун, граф Питерский, Ивановский, Закарпатский, платиновый блондин с оранжевыми глазами в одном полотенце на бедрах, — заканчивайте трепаться и перестаньте мухлевать… Опаньки, да у нас гость. Кареглазый юноша, девятнадцати лет от роду со светло-соломенными волосами, стоя около стола, сжимал в руках средней величины вазу и, когда платиновый блондин обратился к нему, со всей силы нанес удар. — А чего ты дерёшься, — незлобно буркнул мужчина в полотенце, кладя карты на стол рубашкой вверх и поднимая верх правую руку, чтобы стряхнуть кусочки фарфора, — будешь истерику устраивать — запру в подвал. — Я думал, что дом необитаем, — хмуро пробормотал гость, раздумывая о различных степенях тяжести сотрясения, после воздействия вазы в его руках на голову собеседника. Ваза разбилась, голова — нет. — Кареглазенький, солнышко, — ласково пропел огненно-рыжий мужчина с веснушчатым лицом, — и не трогай больше вазы, они дорого стоят… Династия Мин. — А жаль, — с ноткой грусти промолвил парнишка, разглядывая свои жёлтые носки, на которых виднелись маленькие сердечки розового цвета; больше на нем ничего не было. Потом он поднял глаза и уставился на блондина. Его поразил яркий цвет волос хозяина. Но спросить не успел, ибо в разговор влез один из сидящих, впрочем, он уже встал с своего места и, обойдя стол, оказался рядом с молодым человеком. Одеяние вновь подошедшего поразило гостя еще больше. Высокий плотно сложенный мужчина с зелеными глазами и волосами цвета мокрой дубовой коры щеголял в красных трусах навыпуск. — Ты табуреткой попробуй, — посоветовал ему тип в красных труселях, — особенно вон той, дубовой… если поднимешь. — Нет, с этой не справлюсь, — придирчиво разглядывая увесистое массивное дерево, честно признался пацан. — Я так и думал, — провозгласил шатен и вернулся за стол, бормоча себе под нос что-то нелестное про хлюпиков. — Вы… краситесь? — парнишка, наконец, запинаясь, задал животрепещущий вопрос, не отрывая глаз от изящных рук, которыми незнакомец ловко выловил остатки разбитого фарфора из его пальцев. — Природные, голубчик, — пробормотал граф, — а мне твои глаза забавляют. Линзы? — Нет, родители постарались, — съехидничал пацан. — Тихо, парень, — Пьер поднял одну руку, как бы отталкивая своего гостя, второй же держался за полотенце, — ты мне тут яой не устраивай. Я пышнотелых девушек люблю, чтобы и попа, и груди, и губки пухлые, и глаза с поволокой… Глаза паренька расширились: — Я-яой? Да я ни снов, ни духом! — глазки забегали, пытаясь скрыть пунцовость щёк, — и вообще! Девушки хороши! Губки-бантиком, бёдра помассивнее, талию поуже и реснички, реснички подлиннее, но вот груди большие — не люблю! Они же в ладони помещаться должны, а не вот это вот! — теперь порозовели ещё и уши, почему он оправдывается? Его забайтили, а он и повёлся, мальчишка. — Ладно, ладно, — махнул рукой граф Закарпатский, — иди с Кромом, он тебя спать уложит, завтра поговорим, если не забуду. Тип в красных труселях проводил парня до большой спальной комнаты, сунул ему в руку постельные принадлежности, полотенце, щетку, мыло, шампунь и оставил его одного.***
Уже в кровати парень, засыпая, принялся перебирать события вечера. — Всё в этом графе было не так: его волосы, заставляющие вспоминать прошлое — страшный пожар, унёсший жизнь родителей, но голос… голос графа был таким мягким, обволакивая, создавая уютное покрывало вокруг. Может он и не такой мерзкий, как о нём говорят?***
Утром блондин встал рано, разогрел себе тминные булочки, налил кружку арабского кофе (в зернах, варил в турке) и вольготно расположился в мягком плюшевом кресле в гостиной. Гостиная смотрела окнами во внутренний двор, где все еще зеленели тополя и тисы, цвела вишни, яблони и сирень, а в единственном действующем фонтане, изображающем русалку на раковине, играло восходящее солнце в прозрачных струях. Следом пришел шатен без красных труселей, но в яркой пижамной паре (желтое поле с незабудками). Он принес тарелку с яичницей и банку пива, сел в соседнее кресло, подвинул к себе журнальный столик в стиле модерн и принялся завтракать. Примерно через полчаса появился заспанный брюнет в батистовой длинной ночной рубашке весьма потрепанного вида и ночном колпаке светло-розового цвета по причине частых стирок. При себе имел поднос с бутербродами и чайный серебряный набор с вензелями Наполеона Бонапарта. О появлении четвертого возвестил заунывный вой шотландской волынки и энергичные шаги в коридоре. — Пат, ты же не шотландец, а ирландец, — блондин укоризненно посмотрел на огненно-рыжего мужчину в одном сине-зеленом килте, из которого выглядывали мускулистые волосатые ноги. — Я такой же ирландец, как ты — турок, Пьер, — отозвался Патрик, — предполагаю, что бабушка моей матери явно была неравнодушна к шотландским парням. — Ты завтракал? — обеспокоился тот, кого назвали Пьером. — Сейчас начну, — улыбнулся рыжий, — а что мы будем делать с нашим гостем? — Сперва позавтракаем, — пересек все дальнейшие вопросы Пьер. Гость спустился позже всех, поклевал чего-то на кухне и проследовал в гостиную, где предстал перед очами постоянных жильцов. — Я, — начал платиновый блондин в черном байковом халате с россыпью разноцветных заплат по полам, — Пьер-Рашид-Марианна-Отто-Сулейман де Гарун, граф Питерский, Ивановский и Закарпатский. Это мой дом — Лилак-хаус. Это, — граф кивнул на шатена, — Кромвель Джонс — двоюродный кузен со стороны матери. Кромвель коротко кивнул. — Следующий, — Пьер указал на брюнета, — Стюарт Бэтси — троюродный кузен со стороны отца. Стюарт широко улыбнулся, показав белоснежные зубы. — А он, — Пьер-Рашид рассмеялся, глядя на рыжего, который, сидя в четвертом кресле, поедал баранью ногу, — Патрик О`Лири. Мой брат, но внебрачный. А ты кто? — Я — сирота, воспитанный дядей матери, родители сгорели в страшном пожаре, который унес наш дом, — начал парниша; сейчас он был одет в рубашку одного из присутствующих и потрепанные штаны, — мне было любопытно, кто тут живет, но просто заблудился и набрёл на ваш дом. Из-за внешнего вида неухоженности здания подумал, что в нём никто не живёт, так и забрался в него. Конечно, я ужасно удивился, когда увидел не просто опрятное внутреннее убранство, а вполне себе жилые комнаты. В бессознательности, в первые минуты пытался защититься от неожиданной встречи с четырьмя мужчинами, схватив ближайшую вазу, опустил её на голову первому встречному, — и закончил, — а зовут меня — Владиус Нифиропальский. — А чего ты в одних носках шлялся по округе? — лениво спросил Кромвель, — только не надо заливать про то, что ты выскочил в одних носках из горящего дома. — Да, избавь нас, пожалуйста, от подробностей, — подтвердил граф Закарпатский, — верно, ты просто хотел потырить ценные безделушки, да на нас напоролся. — Бьюсь об заклад, — вскричал Патрик, размахивая костью, — это очередной незаконный братец. Абдулла-Ибрагим-Карл-Бенджамин-Николя, допочтенный граф пяти деревень, пожизненный пэр в партии тори — всегда был бабником, и, если мне не изменяет память, умер в постели очередной девицы после бурной ночи. — Больно юн для брата, — поморщился Пьер-Рашид-Марианна, — просто очередная приблуда, которая жалостными речами хочет растопить мое каменное сердце и остаться тут. Ты хочешь тут остаться? — Да, — промямлил пацан, отчаянно смущаясь, а как еще объяснить четверым мужчинам, почему он забрел к ним в одних носках на голое тело. — Садись на диванчик, — пригласил его Стюарт, — я тебе принесу кофе и булочек. Пока мужчины решали его дальнейшую судьбу, Владиус исподтишка разглядывал хозяев. Граф Пьер-Рашид-Марианна-Отто-Сулейман де Гарун был рослым широкоплечим платиновым блондином с оранжевыми глазами, примерно тридцати лет отроду. Его волосы слегка вились на концах и были собраны в хвост. Также присутствовал породистый тонкий нос, выдававший французские корни, волевой подбородок с ямочкой, несколько толстые губы, намекающие на отдаленных африканских родственниках, смуглый цвет туловища, навевавший мысль о арабских генах. Лицо было овальным, над оранжевыми глазами — густые ресницы, белые брови ровными полумесяцами. Кромвель Джонс имел крепко сбитое тело с буграми литых мышц, которые ходили под его пижамной курткой, квадратное лицо с квадратным же подбородком, хищный рот, костистый нос с легкой горбинкой, глаза оттенка молодого огурца и коротко подстриженные волосы цвета мокрой дубовой коры. Ему было около 28 -30. Стюарт Бэтси отсвечивал худощавой фигурой, длинными изящными руками и ногами, кудрявыми волосами цвета угля, а также тонкокостным нервным лицом, востреньким носом, глазами цвета луговых незабудок и изящно очерченной линией губ. И выглядел он лет на 25. Патрик О`Лири — огненно-рыжий мужчина с веснушчатым лицом был мускулист, татуирован и покрыт загаром. Через всю грудь была цветная татуировка прекрасной Ланнан-ши, на левой руке — тату, изображающая Келпи. Его глаза были прозрачней горных ручьев, изменчивей, чем морская волна. С одного бока они казались серыми, но стоило обойти — и они уже голубые… К этим изменчивым глазам прилагалось круглое простецкое лицо, усыпанное золотистыми веснушками, копна рыжих волос, на солнце полыхавших, словно языки огня, небольшой курносый нос и вечно улыбающийся рот. Навскидку Пату можно было дать около 25-27 годков. Хозяин щеголял в потертом черном халате с россыпью маленьких заплаток и огромной красной заплатой на спине, Кромвель — в пижаме, Стюарт — в ночной рубахе, а Патрик — в килте. — Стоит его оставлять? — горячился Патрик, — а вдруг… — Через наш дом уже шесть таких приблуд прошло, — успокаивающе гудел Кромвель, — как пришли, так и ушли… — Пьеру решать, — обронил Стюарт, — мы тут сами… на правах гостей, а он — хозяин. — Пусть живет, — постановил молодой граф и, обернувшись к тихо сидевшему парню, сказал, — я решил тебя оставить, поэтому сейчас зачитаю тебе правила поведения. Пункт первый — в четверг нас всех дома не бывает, мы ездим в ближайшую деревню на тамошнюю дискотеку. В это время к нам приходят две приходящие уборщицы. Пункт второй — в правое крыло не ходить, даже если тебе что-нибудь послышится, почудится и привидится. Пункт третий — приводить в свою комнату можешь кого угодно, но если что исчезнет, отвечать будешь ты. Пункт четвертый — ни ко мне, ни к моим кузенам, ни к моему брату не лезть. Никакой содомии я у себя дома терпеть не намерен. Пункт пятый — если ты думаешь, что мы поверили в твои россказни, то ты глубоко ошибаешься. Но при этом, мне лично наплевать, кто ты на самом деле — молоденький неопытный вор, глупый некромант, начинающий волшебник, мальчик по вызову, проститут со стажем или вампир-оборотень, но если ты начнешь чудить — вылетишь отсюда вперед носков… Понятно? — Да, — выдохнул Владиус Нифиропальский. — Вот и славненько. Сегодня четверг, в пятом часу мы отчалим до Милфорд-Сент-Джон, а ты останешься. Уборщиц не пугать и не соблазнять. А Кром тебя проводит до гардеробной, чтобы ты мог выбрать себе одежду. На этом — всё!