Shallow

— Не переживай, с нашими новыми технологиями мы тебя быстро подлатаем. Да так, что твой молодой человек ничего не заметит! — подмигивает тебе доктор Хелен Чо, накладывая последние повязки на пострадавший на задании бок. — Нет у неё никакого молодого человека… — угрюмо ворчит Клинт, примостившийся на стульчике рядом с койкой. Вообще-то присутствие посторонних не разрешено в этом блоке, но Бартона поди выдвори, пролезает как уж. — Как это? У такой красавицы и нет молодого человека? — усмехается Хелен, бросая быстрый взгляд на ваши сплетенные пальцы. Ты фыркаешь от смеха, и боль тут же ударяет разрядом в еще не затянувшуюся рану. Их технологии мощны, но не чудодейственны, и на этой кровати тебе валяться ещё часов восемь. Хоукай хмурится, глядя на твою исказившуюся от неприятных ощущений мордашку и вздыхает воистину душераздирающе. — Вот так и нет. Только старый дурак, который всё ещё отпускает её под пули вместо того, чтобы запереть дома в безопасности… — мужчина крепче сжимает твою руку и сильнее сводит на переносице брови. — А, ну раз старый, тогда точно ничего не заметит, — смеётся доктор Чо. — Напоминаю, восемь часов постельного режима, дай мышцам срастись, и потом нагружай аккуратно пару дней. А я пошла. Капельницу сами вытащите, как прокапает? — и дождавшись вашего синхронного кивка, женщина покидает блок. — Она сейчас намекнула, что я слепну, что ли? — бурчит Клинт, следя за закрывающейся дверью. — Видимо да, — улыбаешься ты, высвобождая свою руку из его хватки и ероша отросшие русые с проседью волосы. — Прострелю ей ёлочку-вонючку в её мажорной машинке, будет знать… — он презрительно морщит нос и выворачивается из-под твоей руки. — Господи, Бартон, вроде такой взрослый, а такой мальчишка… — тянешь ты, упрямо возвращаясь к его волосам. — Я всё равно всё вижу… — роняет Бартон, ловя твою кисть и прижимая к своей щеке. — Все твои раны. Вот здесь, — он касается пальцем твоей икры под одеялом, — прилетел сюррикен. Тут, — скользит по предплечью, — осколочная граната. А вот сюда чуть не попал тот недомерок, который меня косплеил, — мужчина трогает ребра под грудью. — Прежде чем соваться в бой с луком, научился хотя бы его держать. — Ты бы хотел, чтобы тот недомерок меня пристрелил? — ухмыляешься ты. — Типа, выполнил то, чего ты сам сделать не решаешься? — Я не решаюсь разве что выпороть тебя, чтобы не лезла под пули, когда велено сидеть в укрытии… — Хоукай устраивает свою голову на кровати возле твоей руки, подставляя загривок под твои пальцы. Это максимально покорная поза для него. Такое бывает очень редко, и почему-то каждый раз причиняет тебе боль. Словно он целиком отдает свою судьбу в твои руки, а ты не знаешь, что делать с таким драгоценным даром. — Я знаю каждую рану на твоём теле, даже если шрамов не остаётся, — голос мужчины звучит глухо. — Я найду каждую и с закрытыми глазами. Они все на мне остаются. Понимаешь ты, глупая девчонка? Не жалеешь себя, пожалей хотя бы меня. Я уже не так молод, у меня и сердце может не выдержать! Ты одновременно фыркаешь от смеха и всхлипываешь от боли. Сокращение пресса порождает боль физическую, а откровение Клинта режет по сердцу, но он не был бы самим собой, не приправив всё очередной остротой. — Ты такой дурак, Бартон… — любовно мурчишь ты, упиваясь встревоженным взглядом серых глаз лучника. — Я постараюсь быть аккуратнее. — Конечно дурак, — закатывает глаза он. — Был бы умнее, давно заделал бы тебе ребёнка и запер бы в четырёх стенах. Так нет же, жду, пока тебе самой захочется… — Чего? — ты едва не подпрыгиваешь на койке, но сильные руки Соколиного глаза удерживают тебя на месте. — Чего бы ты сделал? Что ты сказал? Ты… Ты хочешь от меня ребёнка? — вопросы сыплются один за одним, а мозг отказывается осознавать услышанное. — Я вроде бы нормальный мужик, — изгибает бровь Клинт. — А для нас, знаешь ли, вполне себе закономерно хотеть детей от любимой женщины! — его губы кривятся от сдерживаемой улыбки, он от души потешается над твоим ошарашенным видом. — Слышишь ты, отец-героин, тебе что, трёх мало? Хоккейную команду захотел? Или футбольную? — ты всё ещё ничего не можешь понять. — Может и захотел, — ухмыляется Бартон. — Почему бы и да? Я люблю своих детей. Я люблю тебя. Я буду любить наших детей. А ещё это даст мне возможность усадить тебя в безопасности на какое-то время. По-моему — отличная идея! — Может мне сразу тройню родить? Ну так, на всякий случай, — рычишь ты в ответ. — Я буду рад и одному, не обязательно так стараться, — почти хохочет он, глядя на твоё сердитое лицо. — Вообще стоит вернуть доктора Хелен. Пусть тебе слух проверит, уж больно он у тебя избирательный… — В смысле? — ты стараешься выдернуть руку из капкана пальцев лучника, обхвативших твоё запястье и успокаивающе гладящих кожу. — Я не сказал, что заставляю прямо сейчас рожать мне сколько бы то ни было детей. Я сказал, что люблю тебя. И был бы рад… — Клинт устало вздыхает. — Я подумаю, — вдруг миролюбиво произносишь ты. — Ммм… — обиженно мычит Хоукай. — Избирательный слух, как весело. — Бартон, ты дурак. И не лечишься. Конечно, я тебя люблю. Стала бы я иначе с тобой возиться? Или думать рожать от тебя детей? Это страшно вообще-то! — теперь уже ты ловишь его руку и тянешь на себя, укладывая большую ладонь поверх раненного бока, это почему-то успокаивает боль. — Полагаю, что не страшнее, чем лезть под пули, — ворчит мужчина, но скорее уже по привычке. — В бою ты всегда рядом, с тобой не страшно, — ты шепчешь, потому что лицо лучника внезапно оказывается слишком близко, а серые глаза так горят незнакомым до этого чувством, что это тебя завораживает. — Я в любом случае буду рядом, и страшно не будет, — шепчет и он в ответ, а затем целует тебя в висок и очень осторожно устраивается на краю твоей койки. Доктор Чо будет в ярости, если увидит. Но вам плевать. В груди так тянет и щемит от нежного и немного грустного ощущения любви, что успокоить его может только щетинистый подбородок, прильнувший к шелковистой макушке, только девичий носик, сопящий в мужскую шею, только крепкие объятья.