Передавая власть

Глаз болел. Выглядело это, вероятно, ужасно, но смеяться над ним, (во всяком случае открыто), никто не посмел. Идти домой не хотелось от слова совсем. Мать попыталась бы втереть в синяк свои омерзительно пахнущие мази, которые к тому же, сильно жгли. Это утром ему удалось отвертеться, а теперь-то что? Да и Рейн бы засмеял наверняка… Он кинул камушек, попавшийся под руки в никуда, даже не прикладывая сил. Плакать нельзя. Нельзя-нельзя-нельзя… — Вечером дождь обещают, — от чужого голоса Гилберт дёрнулся, как от разряда тока и зло уставился на преподавателя, раздражённый испытанным страхом. Историк сжимал в руке свой старый, но добротный портфель и казалось, ему было ужасно неловко. — В таком случае, — ядовито ответил Гилберт, — вам следует поспешить домой. — Как и тебе. Честное слово, он выглядел как человек, который хочет забрать бездомного пса с улицы, но понимает, что у него жена-аллергик и пятеро детей. Но ему жаль, безусловно. Гилберт сжал кулаки, чувствуя как закипает кровь. Если бы он не был учителем, если бы… — Ты не обедал, — вздохнул Фридрих, щёлкнув застёжкой портфеля. — Возьми, пожалуйста. Гил окинул мрачным взглядом протянутое яблоко. Серьёзно, старик? Тебе настолько нечем заняться? Он молча отвернулся, проигнорировав чужую подачку. Фридрих тяжело вздохнул и убрал яблоко обратно в портфель. «Отлично, сейчас он уберётся отсюда и я…», — подумал было Гилберт, но мужчина сел рядом с ним. Плюхнулся на траву, не беспокоясь о состоянии брюк. — Если я спрошу, что случилось с твоим глазом, ты мне не ответишь? — Ударился, — буркнул Гил, не глядя на него. — Понятно. И часто ты так ударяешься? — печально спросил историк. — Вам какое дело? Фридрих устало помассировал виски и взглянул на него вот этим своим ужасным проницательным взглядом. — А я в детстве очень часто падал. Гилберт скрестил руки на груди. Правда что ли? Надо же какое совпадение, каждый день такое происходит, ага. Фриц уставился куда-то вперёд и в никуда одновременно, погрузившись в воспоминания. Долго молчал и за это время Гил успел пережить волну раздражения и обнаружить лёгкий интерес, скорее от желания поиздеваться, чем от сочувствия. — У моего старика, — тихо произнёс мужчина, поёжившись, — была такая большущая металлическая линейка. Я… До сих пор иногда вздрагиваю, когда вспоминаю, как он стоял за моим плечом и похлопывал ей по ладони. Гилберт шумно сглотнул. — Когда я что-то делал неправильно, он заставлял меня держать руки, — голос мужчины чуть дрогнул. Он вытянул руки вперед, ладонями вверх, — вот так. Говорил считать. И бил. Возникшая тишина была острой как нож. Несмотря на то, что это была чужая история и чужая боль, почему-то тяжелее стало ему. — Она свистела, — очень тихо добавил Фриц, но та интонация, с которой он это произнёс… Смесь тошнотворного страха, тягучего отвращения, невысказанной обиды были словно отражением его собственных эмоций. — Она свистела, — повторил Фридрих, опуская руки. Гилберт ощутил горячую влагу на своих щеках и резким движением стёр выступившие слёзы. Стыд обжёг его, но от этого стало только хуже. Он никак не мог остановиться: он молчал, он пытался сохранить спокойствие, но глаза предали его, исторгая всё больше слёзной жидкости. — Поплачь, если нужно, — мягко произнёс Фридрих, деликатно глядя куда-то в сторону. Гилберт хотел рассмеяться, но получился жалкий задушенный всхлип. — Нет. — Почему? — Мужчина не должен плакать. Плачут только девчонки и педики, — сквозь слёзы ответил он, конвульсивно дёрнувшись. Фриц втянул щёки и шумно вздохнул. Всё же повернулся к нему и спросил: — Твой отец так сказал? — Д-да… Да что ж такое, — сконфуженно пробормотал он, пытаясь как можно быстрее избавиться от доказательства собственной слабости. — И ты считаешь, что он прав? — всё тем же тоном произнёс Фридрих. — Да, — не очень понимающе ответил Гилберт. Историк немного помолчал, сцепив пальцы в замок. Было видно, что он обдумывает что-то, что причиняет ему боль. Тем не менее, следующий его вопрос звучал всё также участливо. — Извини меня за такой вопрос, но как ты считаешь, прав ли он, поднимая на тебя руку? Гилберт шмыгнул носом и не ответил. Вопрос смутил его. С одной стороны, отец ведь не просто так… Но ведь и такого он не заслужил. — Он ведь не только с тобой ведёт себя так, да? Думаешь, он прав, когда поднимает руку на твою мать? — Хватит! — гневно прошипел Гилберт, неприязненно взглянув на него. — Прости. Я лишь хочу сказать, — он снова открыл портфель, — что твой отец не всегда бывает прав. И в этом, я тебе как учитель говорю, — он улыбнулся одними уголками губ, снова протягивая ему яблоко, — он абсолютно точно ошибается.

***

Паника. Да, вот что он ощутил — панику. Такое отвратительное чувство, от которого низ живота мерцает неясной волнительной болью, потеют ладони, сбивается дыхание, кончики пальцев леденеют и холодный пот катится по спине. Отец убьёт его. Точно убьёт. — Я не знаю, что с вами делать, молодой человек, — развёл руками завуч. — Ваши оценки это просто… Он вскинул руку, выражая своё негодование. Он вообще очень много жестикулировал. — И ладно бы предмет. Ладно направление. Но у вас всё! Я повторяю, всё, кроме физической культуры настолько запущенно, — возмущённо воскликнул он. — Вы по нескольким предметам не аттестованы будете. Как вы собираетесь это исправлять, я не знаю. Но это позор. Просто позор! Гилберта не тронуло ни одно его слово. По большей части ругань учителей была для него фоновым шумом, к которому он за столько лет попросту привык. К тому же, его куда как более занимало собственное отчаяние. Рассказывать родителям нельзя было ни в коем случае, но умалчивание никак ему не поможет. Он вышел из кабинета на нетвёрдых ногах, сжимая в руке выписку из классного журнала. Разумеется, он не собирался показывать её отцу. Но что же делать, чёрт возьми?! Он шумно вздохнул и прикрыл глаза, пытаясь взять себя в руки. Можно… Можно… Сбежать из дома. «Я ничего не умею», — опроверг он, кусая нижнюю губу. — «И на работу меня никто не возьмёт, даже самую простецкую». Тогда… Он знал одно здание, где не запирали чердак. Там можно забраться на крышу. Там… «Это грех!», — рявкнуло его сознание голосом отца. Он дрогнул, пытаясь представить, каково это — лететь вниз, навстречу смерти? Каково сделать шаг и не ощутить опоры под ногами? «Богохульник!» Гилберт смял бумажку и шумно вздохнул. Верил ли он в бога, он не знал. Но знал, что в независимости от того, существует ли он или нет, Гилберт ненавидел его всем сердцем. Ведь его мать беспрекословно слушалась отца, потому что бог сделал женщину для мужчины. Ведь это бог был причиной дурацких постов, которые они соблюдали. Это бог… — Гилберт? Он поднял растерянный взгляд на Фрица и почувствовал мучительнейший ледяной стыд. — Что случилось? — учитель огляделся по сторонам и подошёл ближе. Взглянул на бумажный шарик в его руке и протянул ему руку. — Можно взглянуть? Гилберт буквально уронил бумагу ему в руку и безразлично произнёс: — Меня не аттестовывают. Фридрих не выглядел удивлённым. Ну разумеется, в конце концов, он был его учителем и наверняка видел его оценки. Фриц расправил бумагу, мельком пробежался взглядом по ней и вернул ему. Тяжело вздохнул, потёр переносицу и сжал его плечо. — Вот что. Подожди меня здесь, хорошо? И мы вместе подумаем, что можно сделать. Гилберт мрачно кивнул и опустился на скамейку, обхватив голову руками. Фриц кинул на него сочувствующий взгляд и зашёл в кабинет завуча, куда, судя по всему, изначально и направлялся. За то время, что его не было, Гил успел пережить несколько стадий отчаяния и надежды. Он вроде как теперь не был один на один с этой проблемой… Да что этот старик может сделать-то?! Нет, ну, а вдруг обойдётся… Дверь хлопнула. — Пойдём в мой кабинет. Гилберт молчаливо последовал за ним, несколько опустошённый. Для своего возраста Фриц был очень шустрым. — Так, — вздохнул он. — Присаживайся. Не туда. Поближе к моему столу. Он походил туда-сюда по кабинету, сцепив руки за спиной. — Вот что мы с тобой сделаем, — наконец, изрёк он, остановившись. — Я пройдусь по учителям и возьму составлю список тем, которые тебе необходимо отработать. — Я не смогу. Я… Он позорно покраснел и опустил взгляд в пол. Фридрих покачал головой. — Значит, мы будем оставаться после уроков и вместе всё проходить. А если будет что-то совсем непонятное, обратимся к учителям-предметникам. — Но, — мгновенно запаниковал Гилберт. — Не бойся, ты же не один к ним пойдёшь, — перебил его мужчина. Гил немного помолчал и медленно кивнул. Что ж, это… Выход? — Только, Гилберт, — серьёзно произнёс историк, подсаживаясь к нему. — Я надеюсь ты понимаешь, что тебе придётся учить это всё? Именно учить. Он снова кивнул. — Хорошо. Тогда завтра я выдам тебе этот список и мы начнём. Договорились? — Договорились, — одними губами ответил Гилберт, почувствовав, как с его плеч свалилась гора.

***

— Гилберт? Гилберт, — Людвиг осторожно потряс его плечо. — М? — он взглянул на своего саба и понял, что упустил какую-то часть разговора. — Прости. Я тут… Немножко потерялся в воспоминаниях. Людвиг понимающе кивнул и сжал его плечо. — Ничего. Я просто… Спасибо. Правда, спасибо. За всё, что ты… Ну… — он сконфуженно умолк. — Ага, — просто ответил он, чуть улыбнувшись. Огладил большим пальцем его щёку и поймал очередной щенячий взгляд голубых глаз. — Всё в порядке. Людвиг тихонько вздохнул, шевельнув губами, словно хотел что-то сказать, но не решился. «Хочу его». Он нехотя убрал руку и, оперевшись о стену, молча стал наблюдать за тем, как он обувается. — Я напишу тебе вечером, хорошо? — осторожно спросил он и от того, как явственно Людвиг обрадовался этому, снова улыбнулся. — Хорошо.

***

— Прости! Прости-прости-прости! — причитал Феличиано, вцепившись в его руку. — Если бы я знал, я бы… Я… — Фели, — устало вздохнул Людвиг, подавив раздражение. — Хватит уже. Итальянец виновато взглянул, но руку отпустил. — Просто… Я не знаю теперь, что мне делать, — проговорил он, подперев щёку ладонью. — Родерих, он же… У меня никого кроме него нет. Феличиано задумчиво взглянул, потягивая свой коктейль через трубочку. Облизнул губы и качнул головой. — Я… Никогда не был в такой ситуации, Дойче. Но ты же знаешь, нас с Ромой растил дедушка. — Знаю. — Ну, он не был идеальным семьянином, но… Он старался. Он заботился о нас, пока наша мать была… Где-то, — он пожал плечами. — То есть, я хочу сказать, да, это было больно, но Родерих ведь всё равно вырастил тебя. Людвиг прикусил губу и упёрся взглядом в свой напиток. — Думаешь… Я слишком остро отреагировал? — Нет. Это… Нормально, Людвиг. Первая реакция, — мягко ответил Фели. — Тебе было больно и плохо. И в этом нет ничего постыдного. Просто теперь, когда тебе легче… Попытайся и ты понять его. Поговори с ним. Людвиг медленно кивнул. — Ладно. Ладно, я… Понял. Только не сегодня. Мне нужно ещё немного времени. — Конечно, — согласился Феличиано. Немного помолчал и всё же спросил: — Так у вас ничего не было, м? — Фели!